С глубоким вздохом он поставил стакан на журнальный столик.
- Жан-Марк заварит тебе чай. - Он отошел и остановился поодаль, расставив ноги и засунув руки в карманы. - Прости, я не хотел тебя огорчить.
Глядя на него, по-прежнему в плену дурных предчувствий, Мелли попросила:
- Не уезжай.
- Я должен. Дал слово.
А слово Чарльз держал. Железно. А если бы он не пообещал? Передумал бы, уступил ей?
- Возьми с собой Жан-Марка, - попросила она.
Он с удивлением взглянул на нее.
- Зачем?
- Не знаю, - призналась она беспомощно. - Он будет за тобой присматривать и просто вообще…
- Не дури! Со мной все будет в порядке. Со мной всегда все в порядке.
Он сказал правду. Но в один прекрасный день удача может изменить ему. Что за дьявольская сила заставляет его вечно рисковать? Гонит туда, где бросают вызов? Скука? Жажда самоутверждения? Нет, ни то, ни другое не похоже на Чарльза.
Резко взмахнув рукой, так что она вздрогнула, он зло обратился к ней:
- А чего ты ожидала, Мелли? Что я прощу, забуду? Скажу тебе, что я не против, чтобы меня использовали? А я как раз против, - продолжал он, свирепея, - я чертовски против! Ты мне нравилась! Я верил тебе! А теперь, если ты рядом, мне все время хочется что-нибудь разбить. Меня не покидает ощущение нечистоплотности. Смотрю на тебя и хочу понять, что скрывается за этим милым лицом? Слежу за всем, что ты говоришь, делаешь, ожидая подвоха! В общем, я не могу так жить! И не хочу так жить! Когда родится ребенок, каждый из нас пойдет своей дорогой. И не думаю, чтобы мне когда-нибудь захотелось встретиться с тобой снова!
Тяжело дыша, он пересек гостиную и выскочил вон.
Оглушенная, перепуганная, она не могла сдержать дрожь, когда через несколько минут появился Жан-Марк.
Глядя с сочувствием, он поставил перед ней поднос.
- Вероятно, он вам сказал?
- Насчет гонок? - еле выговорила она. - Да.
- Все обойдется.
- Да, - неуверенно согласилась она, думая, что таким жестоким, таким нетерпимым она видела Чарльза впервые.
- Не знаю, как вас утешить, чем помочь… - начал снова Жан-Марк нерешительно.
- Не стоит.
- Что поделаешь, если он такой дуралей. Ну, выпейте чаю, - ласково попросил он.
Дуралей? Нет, никакой он не дуралей, просто озлобившийся, разочаровавшийся человек.
Когда она поднялась на следующее утро с постели, Чарльза уже не было. Не попросил ничего передать, не оставил записки, просто уехал. Второй раз, с тех пор как она была замужем, Мелли завтракала в одиночестве. Лишь небольшой пример того, что ожидает ее в будущем. В будущем, где не будет Чарльза? Поглядев на свежие булочки, лежавшие как обычно на белоснежной салфетке, она расплакалась. Слезы тихо бежали по бледному лицу, капали на тыльные стороны ладоней. Она ощущала только боль, боль из-за одного-единственного человека, и ничего не могла высказать. Не могла дотронуться до него, и в ответ почувствовать его прикосновение, и это приводило ее в отчаяние, особенно когда она вспоминала, что все уже так замечательно наладилось.
Теперь, когда рядом не было Ниты, которая могла ее отвлечь, ей казалось, что она сойдет с ума. Некому было успокоить ее, утешить, и она проводила дни, без дела слоняясь по дому.
Она побывала еще раз в больнице, и, на счастье, в этот раз доктора не было, а потому некому было настаивать, чтобы она осталась там, как он грозил в прошлый раз. Акушерка, как ей показалось, уверенно заявила, что не видит оснований отрывать Мелли от дома, при условии, что она будет вести размеренный образ жизни. И недели медленно потянулись одна за другой. Недели без Чарльза. Иногда ей казалось, что, если бы не Жан-Марк, она бы, скорее всего, просто не выжила. Его заботливость и доброта бальзамом проливались на ее встревоженную душу. Он нянчил ее. Подшучивал над ней. Старался приободрить и не зло огрызался, если она срывала на нем дурное настроение.
- Вы ни в коем случае не должны столько плакать. Это вредно для ребенка. И отчего бы вам не прилечь?
- Да не хочу я лежать! Мне все осточертело. - Бросив на него сердитый взгляд, она разрыдалась.
- Ну-ну, успокойтесь, - произнес он смущенно, - подумайте о малыше!
Глядя на него и продолжая всхлипывать, Мелли пробормотала:
- Я и так не перестаю думать о малыше. И будет лучше, если вы прекратите все время за мной подглядывать и пугать, незаметно подкрадываясь!
Взглянув на его обиженное лицо, она улыбнулась сквозь слезы:
- Простите меня.
- Все, помирились. А теперь идите в столовую, а я принесу вам завтрак.
- Я не хочу есть…
- Надо. - Он открыл дверь в столовую, ввел ее туда под руку, усадил и через пять минут появился, неся поднос. Положив на тарелку булочку, он строго приказал ей есть. Взяв по кувшину в каждую руку, он плеснул ей в чашку горячего молока, а затем сверху совсем немного кофе. - Пейте. Когда вам теперь в больницу?
- Завтра.
- Я тоже поеду…
- Не дурите, я прекрасно доеду сама.
- Доедете, - согласился он с ухмылкой, которая, вероятно, означала, что она сказала глупость. - Но лучше не надо. В котором часу?
Нахмурившись, Мелли взглянула на него и, заметив, До чего ласково он смотрит на нее, сдалась.
- В десять.
- Отлично. Как следует выспитесь.
- Благодарю, - ехидно ответила она, - ваша любезность не знает границ.
- Oui, - согласился он серьезно. - Я иногда даже сам удивляюсь.
- Ой, лучше уйдите.
Довольно кивнув, он послушался.
В девять тридцать на следующее утро Жан-Марк помог ей сесть в машину, осторожно накинул ремень безопасности поверх ее уже сильно выдававшегося живота, захлопнул дверцу и сел за руль.
- Выпили положенные полторы пинты?
- И вам это прекрасно известно, поскольку вы надо мной стояли целый час.
- Гм… Карточку не забыли?
- Нет.
- Анализ?
Повернув голову, она посмотрела на него и ничего не сказала.
Насвистывая, он включил зажигание и завел мотор.
По причине, известной, вероятно, только ему, он был всем очень доволен. Почему? Она так и не смогла узнать, что связывало его с ее мужем. Если Чарльз не получил его в придачу к дому, который, судя по всему, все же не выиграл в покер, тогда кто же он все-таки такой, Жан-Марк? Откуда он взялся? Ну не похож он на человека, которому по душе только мыть посуду, стелить постели и готовить еду.
- Почему? - вдруг произнесла она.
- Что почему?
- Почему вы на нас работаете?
Он заметно удивился:
- Вы считаете зря?
- Нет! - возразила она. - Вы меня не поняли. Я имела в виду, что вы совсем не похожи… не похожи на то, каким я себе представляла дворецкого…
- Разве? - удивился он.
- Честное слово.
- О, вы полагаете, мне необходимо брать уроки?
Решив не тратить попусту сил на пустую болтовню, Мелли посерьезнела и замолчала.
- Я подожду, - сказал он, останавливаясь около клиники.
- Я могу пробыть долго, - предупредила она.
- Ничего, я все-таки подожду, - ответ прозвучал спокойно, но настойчиво.
Пожав плечами, она повернулась и пошла к входу. Загадка - вот он кто. Головоломка. Что он знает об их с Чарльзом отношениях, о чем догадывается? Он не мог не заметить их размолвки и, однако, ни единого слова или намека. Почему? Может, ему не интересно? Или не входит в его обязанности? Зная, что ее гадание всего лишь способ скрыть нервозность перед очередным обследованием, и чувствуя, что чем ближе она подходит к зданию клиники, тем ей становится сложнее себя отвлекать, Мелли заставила себя думать о Чарльзе. Что он сейчас делает? В эту минуту? Думает о ней? О ребенке? И она опять разволновалась. Ребенок подрастет, все должно быть нормально. Беспокойство о Чарльзе на время пересилило страх за ребенка, но сейчас, пока она поднималась в лифте, она вспомнила слова доктора, и волнение нахлынуло вновь.
К счастью, ждать почти не пришлось, ее сразу отвели в палату и уложили.
Уже привычно переводя взгляд с экрана прибора на лицо сестры, она опять старалась одновременно прочитать, что написано тут и там.
- Все нормально?
- Oui, - ответила сестра довольно. Она помогла Мелли встать, протянула ей карточку и, не вызвав следующую пациентку, проводила в регистратуру.
- А, мадам Ревингтон, как наши дела?
- Хорошо, спасибо. Мне идти вниз?
- Oui, а потом к доктору. Пожалуйста, не надо волноваться. Поверьте, все обойдется.
Увы, не обошлось.
- Мы хотим, чтобы вы остались у нас, - настаивал доктор Лафарж.
- Но почему? С ребенком же все нормально, вы сами сказали!
- Да. Но еще я сказал, что ребенок маленький. Простите меня, но лучше перестраховаться сейчас, чем потом огорчаться. Так ведь? Мы хотим, чтобы вы находились в полном покое, хорошо ели и, кроме того, прошли дополнительное обследование.
- Для чего?
- Оно покажет, получает ли ребенок все необходимое для правильного развития. Вы меня поняли? Нам необходимо установить точно, отчего ребенок плохо растет. У вас тридцать четыре недели, а размер ребенка соответствует тридцати. Поэтому я просил бы вас не перечить мне, милая дама. Вы остаетесь. Сегодня.
Мелли смотрела на него, и в ее мозгу роилось множество кошмаров. Она еле выдавила из себя вопрос:
- А что бывает, если ребенок не растет?
- Тогда мы делаем кесарево сечение.
- А тридцать четыре недели - достаточный срок, чтобы ребенок выжил?
- Ну, конечно. - Перегнувшись через свой стол, доктор похлопал ее по руке. - Поверьте мне, madame. Но для безопасности, как вашей, так и ребенка, мы должны положить вас к себе, чтобы внимательно следить за развитием беременности. А там посмотрим, если сочтем необходимым… И еще, - добавил он с лихостью человека, который решился выложить все дурные новости разом, - ребенок все еще в ягодичном предлежании, он, конечно, еще может повернуться, но…
- А если нет, и если не будет расти…
- Ничего не поделаешь. Но сердцебиение хорошее, объем легких тоже, я полагаю, я даже почти уверен, - заключил он, - что ребенок просто маленький.
"Почти, но не до конца", - подумала Мелли.
- Муж приехал с вами?
- Нет, - прошептала она.
- И нет никого, кто бы мог помочь? Есть? Прекрасно. Лучше взять с собой и детские вещи, на всякий случай. Подойдите к сестре, и она приготовит вам место. Скажет, в котором часу вам лучше вернуться сюда. Договорились?
Устало кивнув, Мелли поднялась. Растерянная, перепуганная, она чувствовала, что стоит ей попробовать сказать что-то еще, и она разрыдается. К автомобильной стоянке она шла, ничего перед собой не замечая и так не поговорив с сестрой. Если ребенок не получает всего, что ему необходимо, не будет ли он умственно отсталым? Ненормальным? Может, ей позвонить маме? Нет. Мама всполошится, начнет сходить с ума, лучше не говорить ей… Прислонившись к стене, она изо всех сил старалась собраться с духом. А если малыш умрет? А если…
- Madame! О, madame! Что стряслось? - участливо спросил Жан-Марк, вырастая из-за ее спины.
Она смотрела мимо него, ее нижняя губа дрожала.
- Ребенок?
Она опустила голову.
- Что-то не так?
Кивнув, она всхлипнула и наконец дала волю слезам. Слезы текли обильно, Мелли надо было выплакать беспокойство, обиду, боль, страх за ребенка, горечь разрыва с Чарльзом, и теперь, расплакавшись, она не могла остановиться, - рыдала на плече у Жан-Марка так, словно жизнь кончена.
6
- Ну тише, тише, все, хватит плакать. - Чуть отстранившись, Жан-Марк протянул Мелли свой носовой платок. - Быстренько вытрите слезы и расскажите толком, в чем дело. - Громко хлюпая носом и вытирая слезы, она изложила ему изрядно искаженную версию своего разговора с доктором.
- А вы договорились с сестрой?
- Нет. - Она смущенно помотала головой.
- Ладно. Вы подождите в машине, а я все выясню.
Сидя в машине и задумчиво теребя в руках носовой платок Жан-Марка, Мелли заставляла себя думать о хорошем. Виктуар ведь рассказывала, что доктор говорил ей совершенно то же самое. А у нее все обошлось, и теперь растут две прелестные девочки-двойняшки. Да, но близнецы всегда рождаются маленькими…
- Успокойтесь сейчас же! - потребовал Жан-Марк, усаживаясь рядом с ней. - Если вы будете все время беспокоиться и бояться, то навредите ребенку. Сейчас не время думать о себе! Вы это понимаете?
- Да, - еле слышно прошептала она.
- Bien. Итак, сейчас мы отправляемся в магазин - купим все необходимое для маленького. Потом заедем домой, вы примете теплую ванну, а я пока соберу ваши вещи и приготовлю поесть.
- Я не могу есть.
- Можете и будете. Это вам говорит Жан-Марк. Раз Чарльза сейчас нет, и он не может заставить вас делать что положено, то придется мне его заменить. И нечего возражать. Все ясно?
Мелли только еще раз тихонько всхлипнула в ответ.
- Bien.
Вещи для младенца выбирал Жан-Марк. Крохотные распашонки, пеленки, ползунки, мыло, простынки, тальк. Собственно все, что, по его разумению, могло понадобиться новорожденному. Он набрал рекламных проспектов с фотографиями кроваток, колясок, стульчиков. "Для того, - объяснил он, - чтобы она могла, когда ребенок родится, сама все выбрать для детской".
- Хорошо, - отвечала она, равнодушно глядя на суетившихся вокруг них продавцов, скорее всего удивлявшихся ее полнейшей апатии. Счастливая будущая мать! - подумала она и едва не зарыдала опять.
- Ну, пожалуй, этого достаточно. Малыш будет доволен.
- Да, будет доволен… - будто эхо повторила она за ним.
- Bien. Теперь домой.
Выбрав самую короткую дорогу, Жан-Марк быстро довез ее до дому, проводил наверх, наполнил ванну, терпеливо ждал, пока она достанет чистое белье, платье и ушел, только когда за ней закрылась дверь.
Лежа в теплой, душистой воде, уперев кончиками пальцев в края, Мелли глядела в потолок. Ей так нужен Чарльз? Чем он сейчас занят? Готовится? Смеется вместе с Никко? Ни о чем не беспокоится? Помнит ли, что именно, сегодня ей надо было в больницу? Когда начинаются гонки? Она не могла вспомнить. А может, он уже погиб? Разбился во время тренировки?.. Громкий стук в дверь ванной комнаты заставил ее вздрогнуть.
- Ay, madame, смотрите, не засните там!
- Иду, - отозвалась она машинально. - Через пять минут.
Обреченность нависла над ней грозовым облаком, и, когда она наконец появилась, Жан-Марк тяжело вздохнул.
- Не знаю, что сказать, сделать, чтобы вас приободрить, - признался он откровенно.
- Не надо. - С несчастной улыбкой она засунула ноги в туфли. - Я готова.
- Сначала ленч. Нет, никаких возражений. Чуть-чуть супа - для ребеночка.
- Ну да. Для ребеночка и для Жан-Марка? - подхватила она, усаживаясь за стол. - Вы не должны ничего сообщать Чарльзу.
- Но…
- Нет.
Мелли все окончательно обдумала, пока принимала ванну, и поняла, что не хочет, чтобы он узнал. Ему теперь все равно придется участвовать в соревновании, и она предпочитала не отвлекать его. За нее он не будет бояться, это ясно, но мысль о ребенке заставит его беспокоиться, а он должен быть сосредоточен, собран. Гонки на глиссерах всегда сопряжены с опасностью, но, если внимание спортсмена рассеяно, они становятся роковыми.
- Дайте слово, Жан-Марк.
Он с большой неохотой кивнул.
- Ладно. Он чертовски разозлится, когда узнает. На нас обоих.
- Нет, - возразила Мелли. - Обидится, возможно, но не разозлится.
Пожав плечами, он молча показал ей, чтобы она приступила к супу.
Увы, не успела она оглянуться, как Жан-Марк доставил ее в больницу. Он проводил ее до самой палаты, передал на попечение сестры и ушел, пообещав приехать вечером.
Несколько дней заняла обычная больничная рутина. Ее ощупывали, осматривали, взвешивали, заставляли ложиться, вставать и, кроме страха за Чарльза, за ребенка, она испытывала одно-единственное чувство - раздражение. Жан-Марк притащил ей переносной телевизор, но большинство программ, естественно, были французскими, а запас французских слов у Мелли был столь скуден, что ей быстро наскучило вникать в то, что происходило на экране. Кроме того, она боялась случайно увидеть гонки. Она так и не вспомнила, какого числа они начинаются. И не хотела вспоминать. Предпочитала делать вид, что ничего не происходит.
Огорченный Жан-Марк купил ей вязальные спицы, шерсть и набор выкроек. Мелли решила не говорить ему, что не умеет вязать. Одна из сестер пробовала ее учить, но Мелли запутала нитки, и ей показалась нелепой идея заворачивать ребенка в дырчатую тягучую штуковину, которая у нее в конце концов получилась. Если, конечно, с ребенком все обойдется.
Кроме Жан-Марка навешать ее было некому, потому что никто попросту не знал, где она. А ей и не хотелось, чтобы кто-то знал. Едва ли ее бы утешили сочувственные слова и заверения, что все, так или иначе, обойдется. Она должна была убедить себя сама. Должна была приготовиться к самому худшему. Она не умела говорить о том, что чувствует, не умела никогда. Даже после смерти Донни один Чарльз смог понять, что творилось у нее в душе. Как же он не понимает сейчас?
Ее родители, замкнувшись в себе, отчего-то не видели, что дочка горюет не меньше чем они, и ей оставалось притворяться сильной ради них. И только Чарльзу можно было ничего не объяснять. После похорон, когда разъехались родственники, он явился к ней, усадил в свою машину, обнял, дал выплакаться и остался на целую неделю в Бекфорде, - единственный источник утешения. Может, как раз тогда она и полюбила его по-настоящему? Потому что только ему было до нее дело? Потому что он смог понять боль и растерянность пятнадцатилетней девочки? Или уже в ту пору он стал для нее божеством, героем, перед которым она преклонялась и в миг смятения сама наделила его свойствами, которыми он не обладал? Увидела в неверном свете? Теперь разбираться поздно, трудно вспомнить, как было.
Закрыв глаза, она все-таки стала восстанавливать в памяти прошлое. Какой был он? Сколько ей было лет, когда она поняла, что это любовь? В шестнадцать, когда Чарльз впервые осторожно и невинно ее поцеловал? В восемнадцать, когда он первый раз пригласил ее вечером пообедать и угостил вином? Он вел себя как старший родственник, и она это ощущала, но все же, может, тогда и влюбилась в него? Нет, она не знает, похоже, по-другому не было никогда. Может, привычка? Или просто первая любовь, которая не увядает?
С долгим вздохом, не представляя себе даже приблизительных ответов на все эти вопросы, Мелли взяла подставку и попробовала закончить детский рассказик, который никак не давался ей с тех пор, как она вышла замуж. Слава Богу, работа не была заказной. В смежных палатах лежали еще три женщины, но ни одна из них не знала английского, и они лишь обменивались кивками и улыбками. Из сестер только одна объяснялась кое-как по-английски, но она, как правило, была занята и могла поболтать с ней минут пять, не больше. Через неделю в сопровождении именно этой сестры явился доктор Лафарж.
- Итак, madame, - объявил он, сияя, - мы решили.
Ей стало холодно, по коже побежали мурашки, и она осторожно спросила:
- Что решили?