Глава 7
"Дорогая мамочка! Порадуйся за меня, я счастлива. У меня есть любимый человек. Он очень хороший, его зовут Вася. Он тракторист, он совсем не пьет. Мамочка, мне уже восемнадцать лет, и я решила, что выйду за Васю замуж. В городе он жить не сможет, да и негде там. А здесь нам дадут большой хороший дом. Я пока живу у его сестры Лизаветы. Она очень хорошая. И мама у него хорошая, добрая такая. Ты не волнуйся, я понимаю, что институт нельзя бросать, я и не брошу. Я переведусь на заочный. Вася сказал, что он будет отпускать меня на сессии. А я здесь работать буду. Может, поварихой в столовой - у меня уже хорошо получается. Или на ферме. А что, коров доить научусь! Ты не волнуйся за меня, мамочка. Я уже взрослая. И у меня все будет хорошо".
Шурочка поставила точку, еще раз перечитала письмо. И пока писала, и сейчас, когда перечитывала, она не могла избавиться от ощущения, что на самом деле она не так счастлива, как убеждает в этом маму. Чувствовала она себя странно, будто у нее в голове сидело две Шурочки. Одна собиралась замуж за Васю, писала письмо маме и планировала остаться жить в деревне. Другая все время пихалась острым локотком и нашептывала: "Может, не надо?"
"Ну, как же не надо? - заспорила первая Шурочка со второй. У нас ведь случилось ЭТО. И он теперь хочет на мне жениться. И я его полюблю… обязательно…"
Шурочка вложила письмо в конверт, заклеила, написала адрес и застыла, глядя на такое знакомое, с детства родное название ташкентской улочки. Она представила мамино лицо, но оно вдруг сменилось другим женским лицом, носатым, с круглыми светло-серыми глазами в белесых ресницах, с жирными черными линиями на месте бровей, с яркой помадой на тонких губах и ярко-рыжими прядями на лбу. Потом в памяти всплыло мужское лицо, тоже со светло-серыми, глубоко посаженными глазами в обрамлении белесых ресниц и тонкими губами под крупным с горбинкой носом. Вася был очень похож на свою маму, просто одно лицо.
Шурочка вдруг почувствовала волну щемящей тоски и сожаления, что все произошло так быстро и… не совсем правильно, что ли. Когда Вася увел ее от девчонок, Шурочка рассчитывала совсем на другое. Деревня, луна, звезды, тракторист - все это было так красиво, так романтично. Почти как в книжках! Дальше, по сюжету он должен был встречать с ней рассвет на берегу реки (правда, реки нет поблизости. Ну пусть тогда в поле встречает!) и влюбиться в нее красивой любовью. Такой, какую она предвкушала, и ждала, и звала уже целый год!
Вася провел Шурочку вдоль берега пруда и вывел к трем березам, что росли очень близко друг к другу и образовывали что-то вроде беседки. Под березами виднелось нечто вроде скамейки: нетолстое бревнышко, плашмя пристроенное на два кругляша. Шурочка уселась на бревнышко, Вася примостился рядом и обнял ее за плечи. Шурочка не возражала. Впервые в жизни ее обнимал мужчина.
- Как же тут красиво! - Шурочка откинулась на Васино плечо и запрокинула голову, как бы пытаясь разглядеть звезды сквозь шуршащую над головой листву.
- Ага, ничё так, - отозвался Вася, взял Шурочку за плечи, развернул к себе, близко-близко придвинул к ней свое лицо.
"Сейчас поцелует, - подумала Шурочка. - Интересно, а куда он денет свой нос?"
Вася нос куда-то дел и впился в Шурочкины губы так, что она почувствовала привкус собственной крови. Потом, оторвавшись от ее рта - Шурочка почувствовала, как распухают губы, - Вася принялся целовать ее шею, одной рукой сдвигая высокий ворот свитера, а второй забираясь под свитер снизу и путаясь в крае футболки.
- А ничё так сиськи у тебя, крепкие. Маленькие только, - прокомментировал он, добравшись-таки до Шурочкиной груди и пошарив по ней ладонью. Ладонь была жесткой и шершавой. Шурочке не очень понравилось, и она попыталась отодвинуться от парня.
- Ты чё, обиделась? - заглянул он ей в лицо.
Неловко как-то, вдруг увидят, - отговорилась Шурочка, и словно в подтверждение ее слов кто-то невидимый в ночи заорал нетрезвым голосом частушку. Орала женщина, явно неблизко, но звуки в ночном воздухе долетали до них почти отчетливо:
"Тракториста полюбила, один раз ему дала, две недели сиськи мыла и соляркою…" - Дальше Шурочка не разобрала.
- Ладно, - согласился Вася и вытащил руку из-под Шурочкиного свитера. - Пошли тогда, это, ко мне в гости. Посмотришь, как я живу-то. Да ты не бойся, не обижу. И мать дома, это, чаю попьем.
Анна Михайловна встретила Шурочку радушно:
- Здравствуй, деточка. Задружила с моим Васей? Вот и хорошо! Чай пить будете?
- Будем, мать, ты, это, собирай пока на стол, - откликнулся Вася и повел Шурочку показывать избу. Дом был сделан из черных круглых бревен и снаружи смотрелся хмуро и неприветливо, а изнутри стены были совсем обычными - ровными, оклеенными светлыми бумажными обоями. В Васиной комнате - в бледно-зеленую загогулину. Шурочка присела на кровать с панцирной сеткой, огляделась. Шкаф, письменный стол, тумбочка - вот и вся обстановка. Шурочка еще раз обвела комнатку глазами: чего-то не хватает. А, книжных полок нет. Хотя книжка, вон, есть. На тумбочке, "Робинзон Крузо" Даниэля Дефо.
- Кто читает? - кивнула Шурочка в сторону книги.
- Я, - ответил Вася. - В армии парень один, это, так пересказывал интересно про мужика этого. Я, это, сам захотел почитать. Чё-то трудно идет, вон, и до середины, это, дойти не могу. Вторую неделю, это, разбираю.
"Может, тоже перечитать, - подумала Шурочка. - А то забыла уже, про что там. В шестом классе проглотила запоем. Попрошу у него потом".
- Хочешь, дембельский альбом покажу? - не дожидаясь ответа, Вася достал из тумбочки увесистый фолиант в бархатной вишневой обложке и гордо водрузил его на стол. - Вот! Я за него Лехе-художнику пятьдесят рублей отвалил!
"Больше, чем моя стипендия!" - Шурочка раскрыла обложку, показался лист полупрозрачной кальки. На нем разноцветными шариковыми ручками была нарисована композиция из танков, штыков, звезд и лавровых листьев, которые красиво обрамляли надпись: "Дембель 1984". Шурочка перелистнула страницу. Под ней красовался Вася в кителе и фуражке и скалил в улыбке крупные зубы. На плечах у него были какие-то дивные погоны, от которых красиво свисали шнурки, зацепленные за пуговицу где-то на середине груди.
- Ой, а что это за эполеты с аксельбантами? - спросила Шурочка.
- Чё? - не понял Вася.
- Ну, вот такие погоны и шнурки, - объяснила Шурочка. - Разве в армии так носят?
- Не, это мы с мужиками, это, специально к дембелю-то делали.
Шурочка полистала дальше. "В казарме", "Строевая подготовка", "Солдат спит, служба идет" - каждый раздел фотографий предварялся полупрозрачной страничкой из кальки, разрисованной цветными штрихами, которые складывались в затейливые виньетки и картинки. Эти картинки Шурочке нравились гораздо больше, чем однотипные фотографии: Вася в майке, штанах и сапогах сидит на кровати, Вася в майке, штанах и сапогах лежит на кровати. Вася в гимнастерке, штанах и сапогах стоит по стойке "смирно". Вася в комбинезоне и танкистском шлеме обнимает за плечи двоих таких же чумазых солдатиков.
- Во, во, вот он, Петька-то, - потыкал Вася пальцем в солдатика справа, - тот, которому хозяйство отшибло!
- Это что, самое твое большое впечатление от армии? - спросила Шурочка.
Деточки, идите чай пить! - позвала Анна Михайловна. Шурочка вышла из Васиной комнатки и мимоходом заглянула в дверь комнаты по соседству. Судя по всему, это была спальня хозяйки. В комнате царствовала двуспальная кровать с железными спинками. Она была накрыта большим розовым покрывалом с бледным рисунком, сделанным из светлых нитей. Мама называла такие покрывала "гобеленовые". В изголовье кровати красовалась пирамида из четырех подушек, накрытая сверху накидкой из тюля. На покрывале ромбом застыла салфетка, вышитая по краю красными нитками. Из-под покрывала почти до пола тянулась кайма из белой материи, тоже расшитая по краю красными нитками. Шурочка еще успела заметить коричневый полированный трехстворчатый шкаф и зеленые занавески в красных розах.
На кухне Анна Михайловна усадила их за круглый стол, накрытый клеенкой, - тоже в крупных розах. На этот раз - в желтых. Клеенка слегка скользила под пальцами, как будто была в каком-то сальном налете. Посреди стола в тарелке стопкой возвышались жаренные в масле лепешки. Рядом в блюдце нежно желтели то ли густые сливки, то ли мягкое сливочное масло. Стояли вазочки с желтым и темным, похожим на вишневое, вареньем.
- Кушай, деточка, - Анна Михайловна придвинула Шурочке чашку с чаем, - лепешечки бери, я только что сжарила. Варенье попробуй… - Она не садилась за стол, а стояла сбоку от Шурочки, нависая над столом круглым животом и мощным бюстом.
Шурочка зачерпнула "вишневое" варенье - в ложку попали круглые темные ягоды, - попробовала. Интересный терпкий вяжущий вкус, сами ягоды твердые, без косточки.
- Что это? - спросила она.
- Это черноплодка, а вот здесь, - придвинула поближе вазочку с желтым вареньем Анна Михайловна, - облепиха.
Облепиху Шурочка знала, и ягода эта ей не очень нравилась. Кислая и пахнет лекарствами. А вот черноплодка - это нечто! Шурочка зачерпнула еще ложку варенья и отхлебнула из чашки чаю. А потом, привычка такая, заглянула в чашку. На ее внутренних стенках красовался ободок каких-то желтоватых остатков, будто сливки осели. Видно, Анна Михайловна не очень тщательно помыла ее. Так, сполоснула.
Шурочка почувствовала, как варенье из черноплодки вместе с проглоченным чаем просится обратно. Она сделала несколько глубоких вдохов. Помогло.
- Ты лепешки, лепешки поешь, деточка, - Анна Михайловна плюхнула на блюдце лепешку из стопки и поставила её перед носом у Шурочки. Темно-коричневый жареный бок лепешки блестел от жира. - Вон, маслицем намажь. Свое, домашнее, в городе-то такого нету.
- Спасибо, я не хочу, - поспешно сказала Шурочка, отодвигая от себя и чашку с чаем. - Я не ем на ночь, от этого толстеют.
- Ой, деточка, да ты ж такая худенькая, чего бояться-то. - Анна Михайловна взяла лепешку из стопки, намазала ее маслом из блюдца, откусила. Шурочка заметила, как кусочек лепешки отломился и улегся на ее пышной груди, оставив масляное пятно на халате. Впрочем, хуже от этого не стало. Таких пятен на халате Анны Михайловны - фланелевом, когда-то, по-видимому, синем, а теперь почти выцветшем - было предостаточно: и на груди, и на круглом животе, и возле карманов.
- Какая же вы все-таки с Васенькой пара красивая, - продолжала, прожевав, Анна Михайловна. - Ты, деточка моя, Васеньки-то держись, он у меня хороший. Самостоятельный. Пьет в меру. Хозяйственный.
- Ты мать, это, кончай меня хвалить-то. Как на базаре меня продаешь, - откликнулся Вася, утер масляные губы и поднялся из-за стола: - Шурка, пошли еще погуляем.
- Пошли. - Шурочка с радостью выбралась из-за стола. На улице куда лучше, чем в этом не очень опрятном доме!
Вася вывел ее из избы в темные сени и вместо того, чтобы открыть двери на улицу, открыл боковую дверку и завел Шурочку в какую-то комнатку. Тьма в ней была абсолютная, не разглядеть собственной руки.
- Не боись, это моя сарайка, я в ней ночую, пока тепло. Чтобы мать, это, не будить, если поздно возвращаюсь-то, - прошептал в темноте Вася и потянул Шурочку за руку: - Пойдем!
Шурочка сделала два шага и наткнулась на лежак. Вася уже усаживал ее рядом с собой, и опять всосал Шурочкины губы, неудобно запрокинув ее голову, и уронил Шурочку на невидимую в темноте постель, и начал стаскивать с нее свитер и футболку.
Шурочка не возражала. Она изучала новые для себя ощущения мужских губ и рук на ее лице, шее, груди, животе. И только когда Вася перешел пограничную линию и начал стягивать с нее штаны, Шурочка опомнилась и запротестовала.
- Не надо!
- Чё не надо-то? Не боись, я осторожно, - откликнулся Вася глухим голосом, Стянул с Шурочки красные штаны от костюма, навалился на нее тяжелым телом - Шурочка почувствовала его голый горячий живот - и стал тыкаться ей в промежность.
- Ты, это, помогай мне-то, а то я попасть не могу, - от Васиного шепота пыхнуло жаром.
- Вася, я не знаю как, у меня ЭТОГО еще не было, я боюсь! Не надо!
- Да не боись! - Вася, похоже, ее не слышал. Он изловчился, слегка приподнял бедра лежавшей навзничь Шурочки и тычком внедрился-таки туда, куда целился.
Шурочка заорала в голос - было ОЧЕНЬ БОЛЬНО.
- Тихо ты, - Вася замер и зажал Шурочке рот, - мать услышит, соседей перебудишь. Ты чё, в первый раз, что ли?
- Я же тебе говорю, что в первый, - слезы лились по Шурочкиным щекам и скапливались на подушке двумя мокрыми пятнами, - а ты меня не слы-ы-ышишь!
- А чё тогда дала-то?
- Я не давала! Я думала, мы только целоваться будем, а ты-ы-ы…
- Вот дура-то, - беззлобно прокомментировал Вася. - Я чё, не мужик, что ли? Пришла, легла - и не давала! Ладно, не реви. Женюсь я на тебе. Давай еще попробуем-то, раз начали.
И Вася опять завозился между ее бедрами и буровил ее внутренности своим невидимым во тьме инструментом. А Шурочка терпела, стиснув зубы и стараясь не орать, чтобы не разбудить Анну Михайловну. И думала, что надо было подстелить какую-нибудь тряпочку. Кровь ведь будет, запачкает все!
Потом он нашарил для нее какую-то тряпку, и Шурочка стерла с себя какую-то липкость. А потом она попросила:
- Проводи меня к нашим!
- Да ладно тебе, оставайся до утра, - откликнулся Вася ленивым, сонным голосом. - Утром с матерью-то и пойдешь кашеварить.
- Вась, мне неловко, она поймет, что мы с тобой, ну, это…
- Да чё неловко-то? Сказал же, женюсь. Завтра и матери скажу. Спи! - Вася пошарил в темноте, накрыл их двоих огромным овчинным тулупом, притянул Шурочку к себе так, что она почти уткнулась Васе в подмышку, и очень скоро задышал ровно и размеренно. Уснул.
А Шурочка так и не заснула. "И это - ОНО? - думала она. - То самое, о чем шептались девчонки? О чем читала в "Анжелике"? Как противно-то… И больно… Неужели женщины вот так всю жизнь терпят? Или проходит со временем? Может, ей со временем понравится?"
Все произошло так быстро и неожиданно, что Шурочке казалось - это не с ней. Она - где-то сверху, откуда наблюдает за перепутанной растерянной девчонкой. Девчонке мешала ноющая тяжесть внизу живота, густой запах овчины, который смешивался с ощутимым запахом Васиного пота, мешала его рука, которая по-хозяйски расположилась на Шурочкиной груди. Шурочка осторожно выбралась из-под Васиной руки. Парень всхрапнул и повернулся на бок. Шурочка в темноте нашарила свои одежки. Трусики, штаны, футболка, свитер, все здесь. Оделась, обулась в кеды, путаясь в потемках в шнуровке.
- Ты куда? - ее возня его все-таки разбудила.
- Я в туалет, ты спи!
Шурочка вышла в сени. В окошко падал лунный свет, поэтому выход она нашла быстро. Дверь открывалась в огород. Ряды грядок начинались почти у крыльца и дальним своим концом упирались в будочку сортира. Они серебрились под лунным светом.
Шурочка огляделась - ущербная луна светит ярко, все видно. Пойдет-ка она в клуб и без провожатого доберется. И Шурочка почти бегом помчалась через всю деревню к клубу, в свою привычную жизнь.
* * *
На следующий день после той ночи Анна Михайловна смотрела на Шурочку ласково и даже присела помочь почистить картошку, между делом заведя разговор про своего Васеньку. Каким он был маленьким, как болел свинкой, как застрял в дыре в штакетнике, как обронил в дырку в уборной отцовский башмак. Рассказывала, что любит кушать Васенька - лук не любит, поэтому она в борщ ему лук не зажаривает. А пельмени любит, она зимой для него по полмешка пельменей намораживает.
- Ты пельмени-то умеешь лепить, доченька?
- Умею, Анна Михайловна.
У Шурочки вдруг зазвенело в ушах и поплыли темные круги перед глазами. Она откинулась к стене, пережидая головокружение.
- Что с тобой, доченька? Ты прям побледнела вся? Болеешь, что ли?
Чернота схлынула, Шурочка открыла глаза и встретилась взглядом со светло-серыми глазками Анны Михайловны. Васина мама смотрела на нее с тревогой и досадой. Так смотрят на румяное яблоко с червоточиной.
- Все, уже прошло, это я не выспалась.
- А, ну да, ну да. Дело молодое, ночи короткие, - закивала Анна Михайловна. - С Васенькой, наверное, до утра продружили?
Слово "продружили" так не вязалось с тем, чем они занимались ночью с Васенькой, что Шурочка не нашлась, что ответить, неопределенно повела плечами и сосредоточенно занялась очередной картофелиной.
- Шур, я вот чё думаю, - продолжала между тем повариха, - поселяйся-ка ты в доме у Лизки моей. Чё тебе в клубе-то жить, как в казарме какой.
- Ой, неудобно, наверное, - откликнулась Шурочка, представляя избу вроде дома Анны Михайловны.
- Да удобно! Живет она без мужика, места много. Ей совхоз полкоттеджа дал, три комнаты и кухня. Она-то у меня по-городскому живет. Давай, я скажу Ваське, чтобы тебя в гости сводил, познакомил!
- Ладно, - согласилась Шурочка - познакомлюсь. - И отправилась варить суп.
В меню на сегодня значился "полевой". Шурочке понравился его простой рецепт: картофель, пшенка, заправка из лука и моркови. Просто, быстро, минимум мороки, не то что с борщом. И вкусно!
Суп почти сварился, густой, красивый. Шурочка вытряхнула в котел мелко порезанный укропчик из миски. Чудно все-таки готовить такими порциями. Картошки на этот суп ушло полведра, пшенки - килограмма два, не меньше. Она никак с пропорциями угадать не может. В этот раз почти угадала - суп хоть и густоват, но это суп, а не "шавля", как обозвала как-то мама слишком густое, напоминающее кашу варево, первый в Шурочкиной жизни самостоятельный рисовый суп. Шурочка на минутку застыла над котлом, вспоминая, как она варила этот суп-шавлю с рыбными консервами и каким он был вкусным. "О, дочь, хорошо придумала, - сказал тогда папа, - сразу первое и второе в одной тарелке. Мать, перенимай".
- Шур, ты чё там в котел-то заглядываешь, - вытащил ее из воспоминаний голос Анны Михайловны, - случилось чего?
- Все нормально, суп уже сварился, осталось посолить, - откликнулась Шурочка.
Оказалось, что соль почти кончилась, в бумажном мешке перекатывалось только два увесистых комка. Идти разыскивать Люду-заведующую, просить ключи от кладовки и ворочать новый мешок с солью? На это у Шурочки явно не было сил. Так, если поварешками сыпать, достаточно две поварешки на котел. "Интересно, - взвесила Шурочка в руках глыбу поменьше, - это больше, чем две поварешки?"
- Анна Михайловна, - позвала она, - как вы думаете, столько соли не много будет?
- Кидай, кидай, дочка, - отмахнулась повариха, не отвлекаясь от своего гуляша.
Шурочка с сомнением поглядела на соляной комок. Нет, отковыряет-ка она половинку. Если что, досолит.
Половинка глыбы булькнула в супе и пустила веселые мелкие пузырьки. Шурочка размешала варево поварешкой и попробовала. Мамочки, пересолила! То, что она попробовала, больше всего напоминало горячий рассол.
- Анна Михайловна, что делать! Я суп пересолила. И сильно!
- Ох, деточка, ты сегодня совсем чудная, - охнула повариха, отведав Шурочкиного варева, - соль голимая!
- Что делать? Выливать, да? Новый варить?