– Ну и пусть! О, гляди, какой колоритный! – Мама ввела в ступор очередного встречного покупателя, приподняла с обширной груди камеру и запечатлела недоуменное выражение на лице очередного типичного индейца.
– Лиза, гляди, какие тут штуки! – орет мне с другого конца базарной линии Сашка.
Я подбегаю поближе. Теперь пялятся уже на меня – императрицам бегать не положено. Вот нет бы маме с Сашкой вместе ходить! Нанять, что ли, пастуха какого-нибудь за ними следить, а то еще потеряются или поругаются с кем-нибудь на почве непонимания…
– Чего у тебя? – спрашиваю.
– Гляди, тут полевые жаровни с какими-то светящимися камнями, говорят, вечные… Я такую на дачу хочу, на случай, если электричество отрубят.
– Они не вечные, их надо раз в несколько лет заряжать от магнитного поля Муданга. Точнее, не знаю, такие маленькие – может, и чаще. И зажигающий механизм снашивается.
– Все-то тебе мечты порушить! – ворчит Сашка.
Базарный гомон сзади внезапно становится громче. Я оборачиваюсь, ожидая худшего. Судя по всему, мама где-то потеряла панамку и явила любопытным взглядам золотые кудри. Я утираю пот со лба и тащусь назад.
– Золотые волосы… – говорят вокруг.
– Неужто это жена Императора?
– Да нет, она вот идет, глядите…
– Откуда знаешь, что эта, а не та?
– Сосед ее видел, говорил, тощая…
– Лизка, гляди, какие тут пояса, шнурочки, тесемочки! – Мама роется в корзине с моточками.
– Они называются гизики, – говорю, потом поворачиваюсь к продавцу, который при виде меня согнулся в поклоне куда-то под прилавок. – Здравствуйте. Извините за шум, моя мать впервые на Муданге…
– Мать жены Императора!.. – проносится по толпе благоговейный шепот. Я слышу с нескольких сторон слово "богиня" и тяжело вздыхаю. Народ Муданга твердо уверен в моем родстве с Укун-Танив, а тут, понимаешь, мать. Что сейчас будет…
– Берите, берите! – Продавец принимается лихорадочно выгребать из корзины свои гизики и осыпать ими маму. – Все берите!
– Успокойтесь, не надо, ей так много не нужно! – пытаюсь утихомирить его я.
– Чего он? – отшатывается мама. – Ругается?
– Нет, он хочет тебе их подарить.
– Куда мне столько? – ужасается мама и, сильно коверкая слова, пытается объясниться по-муданжски: – Хватит! Выбрать! Я выбрать!
Через несколько минут мама "выбрать" не только гизики, но и платки, сапоги, ларцы, платья, заколки, камни, золото и даже книги, которые ей уж вовсе ни за каким рожном не сдались. Ну ладно, пусть теперь не говорит, что у нее юбки нету! Я понимаю, что безопаснее отойти в сторонку и подождать, пока население угомонится, так что быстро научаю маму говорить "благословляю" по-муданжски и отваливаю за угол в тенек. Сашка уже давно где-то растворился, надо ему позвонить…
– Хотон-хон! – отвлекает меня кто-то от розыска Сашкиного телефона в мобильнике. Я безрадостно поднимаю голову – но, к счастью, это Арон.
– О, привет! – Я искренне радуюсь. – Ты тоже тут торгуешь?
– Да вот, пришлось. Обычно у меня на базаре продавец стоит, а сегодня ему в суд было надо, не пропускать же базар.
Арон стоит в хорошо затененной палатке из шкур, и на стенах ее развешены шкуры, и на полу разложены, а на них расстелены всевозможные перины-дифжир и разбросаны подушки.
– Заходите посидеть, – приглашает Арон. – Я вам холодненького налью, вы мне покупателей привлечете.
– Да ладно, можно подумать, у тебя так их мало, – усмехаюсь, но в палатку захожу, оставив сандалии у порога. – Все же знают, что ты брат Императора.
– Знать-то знают, но одно дело знать понаслышке, другое – своими глазами видеть. Вот, присаживайтесь на подушечку, держите. – Он протягивает мне крышечку от термоса с ледяным соком водопадного дерева. Это такие мангры, которые растут по берегам водопадов, запуская корни в падающий поток. Сок у них – почти чистая вода, только с легким приятным привкусом, очень здорово утоляет жажду.
– От Азамата ко мне теперь странные клиенты приходят, – продолжает Арон, пока я смакую живительную влагу. – Дней дюжину назад приходил один горец, купил полсотни дифжир.
Я чуть не поперхнулась.
– И нашлось у тебя полсотни?
– Найтись-то нашлось, но он затребовал лучшие, так что пришлось быстро новых наделать, лучших-то у меня четверть сотни только было. Я сначала подумал, он постоялый двор обставлять собрался, но лучшие-то дорогие, их для себя берут да для жены. Потом, думаю, может, женщину умащивать подарками хочет, да уж очень в странном месте та женщина живет – потребовал он дифжир ему доставить в Короул! Представляете, Хотон-хон! Нормальный человек сначала бы даму свою из этого жуткого места вывез, а потом уж подарки дарил. И говорил так чудно… Горцы, они, конечно, все чудные, но этот и правда как будто с самих Черных гор спустился, хоть там вроде и не живет никто. Правда, после того как командир Кудряш сквозь них прошел невредимым и отряд провел, не так люди боятся, но и то мне пришлось поискать ребят, которые согласились бы туда товар отвезти. Кто он такой, Змеелов этот? Вы его знаете?
– Видела пару раз, – пожимаю плечами. – Азамат сказал, он странствующий охотник. Он у нас ночевал как-то, и очень ему наши дифжир понравились, вот Азамат его к тебе и отправил. Я думаю, он для себя брал все полсотни, – я пригибаюсь и прикладываю ладонь ко рту, чтобы якобы по секрету рассказать сплетню, – ты бы видел, сколько он ест! И выпить может больше, чем нормальный человек. И вообще, я слышала, что он в безлунные ночи превращается в великана и прыгает по пикам гор, как по камушкам!
Арон благоговейно выдыхает в бороду, в глазах его сверкает азарт заядлого сплетника. Конечно, сказку эту я только что сама сочинила, но она вполне в духе того, что муданжцы могут напридумывать про незнакомого странного человека. А Ирлик, думаю, не обидится, он, как мне показалось, любит мистификации.
– То-то ему столько дифжир нужно, раз он великан… – догадывается Арон. Кстати, не исключаю, что так и есть.
От увлекательного занятия – наблюдения за Ароном – меня отрывает Алтонгирел, который стремительно влетает в палатку и хватает меня за руку.
– Лиза, беда! Твоя мать встретила Аравата!
Арон так пугается при упоминании отца, как будто речь идет о лесном демоне, и это после Ирлика-то! Я начинаю лихорадочно соображать, чем эта встреча может обернуться.
– Погоди, Алтонгирел, она ведь про него ничего не знает.
– Она, может, и не знает, но они уже познакомились.
– Как они могли познакомиться, если мама не говорит по-муданжски?
– А так. Он подошел и принялся ее распекать за то, что одета неприлично. Ему говорят, это же мать жены Императора, так он еще вдвое громче ругаться стал.
У меня появляется нехорошее предчувствие.
– И что мама?
– Взяла с ближайшего лотка фигу и сунула ему в рот. Лиза… Увела бы ты ее от греха…
– Если я там появлюсь, будет только хуже. Я-то понимаю, что Арават говорит. Ладно, пошли подкрадемся…
Мы оставляем взволнованного Арона в палатке, а сами тихонько пробираемся задами к нужной линии и укрываемся за прилавком у очень толстого торговца книгами, безмятежно храпящего на хлипком складном стуле.
Мама с Араватом стоят в кругу зевак, но с нашего ракурса мало кто смог втиснуться между прилавками, так что кое-что видно. Муданжцы наперебой, даже частично на всеобщем, пытаются объяснить маме, кто перед ней. Наконец мама светлеет лицом.
– А-а-а, так ты батя Азамата!
Арават хмурится и неуверенно кивает. Выглядит он неважно, но лучше, чем когда я его последний раз видела – с отбитыми почками.
– Ну это же совсем другое дело! – тарахтит мама. – Извиняюсь, извиняюсь, кто же знал… – Она дружески похлопывает Аравата повыше локтя – до плеча-то не дотянуться. Он несколько теряется и делает шаг назад, явно восприняв этот жест как агрессивный, но мама с широченной сияющей улыбкой хватает его руку и тепло пожимает. – Приятно познакомиться, я Ирма. Ирма, понимаешь? Я, – она тычет пальцем в декольте, – Ирма.
– Арават, – с отвращением цедит он. Я прыскаю со смеху, это ж надо такую рожу скроить!
– Чего ты ржешь? – шепчет Алтонгирел, пихая меня локтем в спину. – Они же сейчас подерутся!
– Не, мама решила мириться.
– Она что, не поняла, кто он?
– Поняла, но она не знает, что он сделал. Я ей ничего не рассказывала про отношения Азамата с отцом.
Алтонгирел облегченно выдыхает мне в затылок. Я отползаю чуток в сторону, а то он сейчас нагнется и вообще на меня ляжет.
Мама тем временем суетливо осматривается, что-то замечает и говорит "Ага!", после чего довольно бесцеремонно всучает Аравату подержать свои сумки, он только стоит обтекает, не понимая, что с ними делать. Мама же, прижимая к себе что-то пестрое, решительно направляется к закрытой палатке, где продают ткани и нитки, и ныряет под полог. Через пару минут она появляется обратно, выряженная в невероятной пестроты юбку, подозреваю, что прямо поверх бриджей. Лицо Аравата приобретает торжествующее выражение, но ненадолго: мама выуживает из сумки камеру, всучает ему и отходит к стенке палатки позировать.
– Ну щелкни, там все просто, кнопочку нажал, и все!
– Тебя наверняка нельзя фотографировать, – бормочет Арават, пытаясь разобраться в надписях на чужом языке. Кто-то из толпы гогочущих зевак приходит ему на помощь.
Я закрываю глаза растопыренной пятерней:
– Мама…
Тем временем мама решает, что индивидуальных портретов с нее хватит, и тянет Аравата за рукав. Тот чуть не спотыкается об сумки, но послушно тащится к палатке, где мама встает с ним в обнимку, как с картонным Микки-Маусом, и просит кого-то из толпы щелкнуть их вместе. Я хочу эту фотку, у Аравата на ней должно быть такое выражение…
– Слушай, Алтонгирел, пошли отсюда, а? – шепчу я, давясь от хохота. – Я больше не могу на это смотреть. Ничего хуже уже не случится.
– Думаешь? – сомневается Алтоша. – По-моему, она еще далеко не исчерпала свой потенциал.
– Ну и шакал с ним, Арават сам нарвался, поделом ему. Все, я ухожу, у меня еще брат неизвестно где…
Алтонгирел спадает с лица.
Сашка обнаруживается в лавке кузнеца за приобретением кованых головоломок. Не в смысле, что череп проломить можно, а в смысле, что надо всякие металлические петли расцеплять. Мы еще некоторое время гуляем по рынку, старательно обходя тот участок, где я оставила маму. К счастью, Сашка никаких ужасов не натворил, только научился вязать хитрые узлы, из тех, что на дверь вешают. Мы обедаем деликатесным змеиным мясом, которое в базарные дни привозят из Имн-Билча, а потом я показываю Сашке нашу почту, мы стреляем в тире, качаемся на канатных качелях, Сашка катается на лысом островном пони.
Ближе к вечеру, когда мы сидим на склоне горы и любуемся закатом, к нам подъезжает Алтонгирел на Эцагановой служебной машине с мамой на заднем сиденье и отвозит ко дворцу.
– Ну как прошел твой день? – осторожно спрашиваю маму.
– Ой, супер! Мне столько всего подарили, а я еще столько всего купила, а потом случайно встретила твоего свекра, представляешь? Ну, мы с ним пофоткались, сходили в кафе, я ему всяко расписала, как мне Азамат понравился. Но слушай, какой же он старый! А еще говорят, на Земле люди поздно детей заводят. Ну да ничего, крепкий дедок, все мое барахло до машины дотащил.
Сашка вопросительно косится на меня.
– Молчи, – цежу я, скосив рот в его сторону.
Мы тормозим у дворца, и я кликаю слуг выгружать мамины приобретения. Сашка смотрит на меня как-то осуждающе, дескать, совсем зажралась, сумки можно было и самим вынести.
– Еще не хватало мне на глазах у всего дворца сумки таскать, – ворчу. – Мне вон Алтоша потом вломит по первое число за непочтительное отношение к Императорской семье.
Алтонгирел задерживает меня у входа.
– Ну чем там дело кончилось? – спрашиваю. – Мама сказала, они в трактир вместе сходили…
– Да, я так понял, она очень хвалила Азамата.
– Как ты это понял, если она только по-нашему говорить умеет?
– Не знаю, я потом с Араватом парой слов перекинулся, пока она в машине устраивалась, он такой был… угнетенный.
Я фыркаю смехом.
– Я думаю, она произвела на него сильное впечатление.
Из дверей выходит Азамат и устало потягивается, потом замечает нас.
– Привет. Что вы все по углам шушукаетесь? – хмурится он.
– Да так, тут, видишь ли, Арават попал в лапы Лизиной матери.
– О боги… – пугается Азамат. – И что?
– Ничего, все живы, – пожимаю плечами. – Пойдем в дом смотреть фотографии для семейного альбома.
Фотки удались – над некоторыми даже Азамат хохотал.
Когда мы укладываемся спать, Азамат так ластится, что мне сразу становится ясно – нервничает. Дело не в том, конечно, что он только тогда и ластится, когда нервничает, он вообще очень ласковый, но вот это стремление спрятаться у меня под мышкой я уже однозначно идентифицирую. Я ему рассказала в лицах подсмотренную сценку из дурацкой комедии с участием моей маман, и он вроде бы даже посмеялся, а теперь вот опять запереживал. Включаю ночник и выжидающе смотрю. Азамат выключает ночник и вздыхает.
– Думаешь, твоя мама могла как-то на него повлиять?
Пожимаю плечами у него под рукой.
– Я вообще не знаю, как он мог хоть что-то понять, что она говорила.
– У нее очень выразительные мимика и жесты, – усмехается Азамат. – Ребята говорили, что на корабле она легко все объясняла на пальцах вообще без слов. А… отец… не дурак, в свое время очень увлекался всякими графическими загадками, уж понял, наверное. Что именно она ему сказала?
– Тебя очень хвалила.
Азамат снова вздыхает.
– Тогда это вряд ли что-то изменит. Меня теперь все хвалят, и ему это все равно. Если уж даже то, что ты за меня вышла и выносила моего ребенка, его не поколебало, то я вообще не знаю, что еще может…
– Ну, императорство-то его проняло, хоть и не до конца.
– Да, но, боюсь, большего я уже не достигну. Он теперь, кстати, на Арона злится, что тот мало чего добился в жизни.
– То есть теперь ты у него любимый сын, что ли?
– Да непонятно. Мне кажется, ему Ароновы дети не нравятся.
– Я от них тоже не в восторге, честно тебе скажу.
Азамат пожимает плечами, я чувствую это, потому что его рука елозит под моей головой.
– Давай спать, – говорит он. – Суд – дело утомительное, хоть мне и нравится, а завтра полетим на Дол…
С утра, пока все собираются, я потихоньку прошмыгиваю на улицу и огородами пробираюсь к "Лесному демону", где давеча назначила встречу Экдалу. Время раннее, и больше никого в трактире нет. Экдал курит и нервно поглядывает в окна.
– Здравствуй, – приветствую, приземляясь на подушку с наветренной стороны, насколько это возможно в помещении.
– Здравствуйте, Хотон-хон, – кивает он, расправляя плечи. – Чем могу быть полезен?
Я на секунду задумываюсь, залюбовавшись его точеным лицом. Заказать, что ли, Бэру его портрет? Да вот только поймут неправильно. Мне же чисто эстетически приятно на него смотреть, ничего личного…
– Я хочу с тобой поболтать о твоей жене.
Он приподнимает смоляные брови.
– Откуда вы знаете мою жену?
– Э, – крякаю я, сбитая с панталыку. – Ну, мы познакомились на Гарнете, на слете наемников. А вообще, на минуточку, она входит в мой круг приближенных подруг и помогает мне переводить статьи по просьбе Старейшины Унгуца.
Экдал смотрит на меня как громом пораженный.
– Так вот почему она все время что-то в планшете строчит… Я-то думал, любовника завела…
Я роняю голову в ладони.
– Экда-ал, ну как так можно!
– А что еще я мог подумать? – оправдывается он. – Я даже не знал, что она умеет переводить. Книжников этому учат несколько лет. Да и хом у меня последнее время отяжелел…
– Хом у тебя отяжелел, потому что ты пропадаешь шакал знает где месяцами, а жена твоя тут сидит одна, без родни, подруг и занятия. Соседки ее презирают, другие мужчины ей не интересны. О чем ты думал, когда ее сюда привез?
– Что значит о чем? Это же наша родина! Ее семья была вынуждена бежать с планеты из-за конфликта с джингошами, но теперь ее место здесь!
– А, извиняюсь, ее мнения ты спросил?
Экдал хмурится.
– Хотон-хон, я не понимаю ваших претензий. Я обеспечиваю Эсарнай всем, чем должен, и даже не требую детей. Если у нее плохие отношения с другими женщинами или ей нечем заняться, это не мои трудности.
Нет, его портрета у меня не будет никогда. Я даже не сразу нахожу слова от такого свинского подхода.
– Конечно, не твои. Это мои трудности! Это мне духовник велит за ней присматривать. А ты тут вообще ни при чем! Летаешь, где хочешь, гуляешь направо и налево со знойными эспажанками, а жену, чуть что, подозреваешь в измене! И почему бы это у тебя хом отяжелел, а? Просто ни малейшего понятия!
– Но, Хотон-хон, а что вы предлагаете? – дает задний ход Экдал. – Что я, по-вашему, должен идти в женский клуб и разбираться с ее соседками?
– С соседками – нет, а вот с их мужьями мог бы и потолковать по душам. Но для начала ты бы с самой Эсарнай хоть иногда поговорил!
Он грациозно пожимает плечами.
– О чем можно говорить с женщиной?
Моя физиономия второй раз за разговор приземляется в ладонь.
– Слушай, зачем ты на ней женился, а?
– Она красивая, а суждения женатого человека ценятся выше, – поясняет Экдал очевидные вещи.
– К твоему сведению, она за тебя вышла, потому что ты ей нравился. У них на Гарнете так принято.
Он хмурится:
– Она никогда мне этого не говорила…
– А ты внимательно слушал?
Он молчит.
– Вот и тема для беседы нашлась, – подытоживаю я. – Я сейчас уеду из столицы на несколько дней, а как вернусь – проверю, насколько серьезно ты отнесся к моим словам. Если я для тебя недостаточный авторитет, придется привлечь твоего духовника. А это значит, что Алтонгирелу придется взять твою жену под опеку тоже, и он не будет тебе благодарен, это я провижу, можешь считать, по божественному наитию.
На Дол мы полетели большой компанией: кроме моей родни и Алэка еще Алтонгирел с Эцаганом, Янка, Орива и два пилота – Бойонбот и Шатун (это кличка), тот самый красавец-сын Орешницы, третий или четвертый. Пилоты нам нужны по двум причинам: во-первых, лень рулить, во-вторых, надо будет отвезти Азаматову матушку обратно на север, а то у нее там осень, урожай не убран, дом в запустении, она ж у нас почти месяц сидит. Мое настроение, испорченное разговором с Экдалом, несколько выравнивается во всеобщем радостном гвалте, а когда мы взмываем в небо и устремляемся к морю над залитой утренним солнцем степью, я и думать забываю обо всяких домашних неурядицах. Только нежнее обнимаю Азамата, который никогда-никогда не бросит меня наедине с проблемами.