Всю свою жизнь прекрасная Маддалена разрывалась между первым мужем - преданным Антонио - и отчаянным сорвиголовой Спартаком, который любил ее, но не способен хранить верность. Символ их любви, жемчужная брошь, служит Маддалене талисманом. Все потеряв, она стремится во что бы то ни стало вернуть свой талисман - чтобы передать внуку. Именно ему предстоит возродить былое могущество семьи и завоевать любовь своей прекрасной дамы.
Содержание:
МАЙСКИЙ ВЕЧЕР В ВЕНЕЦИИ 1
ЖИЛИ-БЫЛИ… 3
ВОЗВРАЩЕНИЕ В КОТИНЬОЛУ ПОЗДНЕЙ НОЧЬЮ 11
ЖИЛИ-БЫЛИ… 14
ВСЕГО ЛИШЬ РОЗА… 28
ЖИЛИ-БЫЛИ… 32
ТОТ, КТО ВЛАДЕЕТ СОТНЯМИ МИЛЛИАРДОВ… 50
ЖИЛИ-БЫЛИ… 51
НОЧЬ В МИЛАНСКОМ "ГРАНД-ОТЕЛЕ" 59
ЖИЛИ-БЫЛИ… 62
КАЗАЛОСЬ, ОНА УСНУЛА… 73
Примечания 75
Ева Модиньяни
Корсар и роза
МАЙСКИЙ ВЕЧЕР В ВЕНЕЦИИ
Глава 1
Толпа, заполнившая просторный зал в бельэтаже старинного венецианского особняка, очень напоминала стаю шакалов. Чуя богатую поживу, посетители аукциона жадно накинулись на ковры, гобелены, мебель, серебро, хрусталь, фарфор и картины, когда-то принадлежавшие семье Рангони, а теперь идущие с молотка. Торги начались три дня назад и должны были закончиться в этот вечер. Семейная эпопея широко освещалась газетами и телевидением, поэтому на аукцион, словно мухи на мед, слетелись репортеры, жаждавшие написать ее эпилог: распродажу колоссального состояния, которое оставил после себя простой крестьянин из Романьи, вошедший в легенду под именем Корсар. Его торговый флот избороздил моря и океаны, перевозя зерно во все части света.
Сидя в кресле у широкого венецианского окна с видом на лагуну, пожилая синьора могла любоваться первой звездой и сияющим лунным серпом. Ласковое тепло весеннего вечера напомнило ей о мерцающих светлячках и горячем, опьяняющем аромате сена. Она как будто вновь ощутила незабываемый запах родной земли, услышала звонкие детские голоса и журчание фонтана во дворе, вновь увидела приземистый дом среди залитых солнцем полей и исхудалую суровую фигуру простого сельского священника. Теперь ее дни отмерялись такими вот печальными закатами, и лишь одно безумное, навязчивое желание еще поддерживало в ней силы: вернуть свою розу, маленькую брошку, выставленную на аукцион вместе с другими, куда более дорогими и изысканными украшениями.
Она почувствовала приближение приступа болезни Паркинсона, которой давно страдала. Пора принять лекарство. Она открыла сумку, вытащила из золотой коробочки таблетку, положила ее в рот и проглотила, запив водой из маленькой фляжки, с которой никогда не расставалась. Через несколько минут лекарство благотворно воздействует и дрожь прекратится. Но ощущение усталости и печаль останутся с ней: сила лекарств на них не распространялась. Болезнь заставляла ее чувствовать себя пленницей в железной клетке, сжимавшейся вокруг нее с каждым днем все теснее. Путешествие в Венецию из Романьи было утомительным, но она пошла бы и на куда большие жертвы, лишь бы вернуть назад свою розу. Она всегда так любила розы.
Будучи еще ребенком, она как-то раз высадила вокруг дома, в котором родилась и жила, саженцы самых разных видов роз. Защищенные от холода стенами усадьбы, цветы распустились уже в апреле. Тут были мускусные и чайные сорта, простой шиповник и белые дамасские розы, а также и алые, махровые, с дивно пахнущими бархатистыми лепестками. Однако недолго ей пришлось наслаждаться их красотой и ароматом. Через несколько дней ее чудесные розы были безжалостно срезаны и брошены гнить в навозной куче. Пьетро, ее отец, решил, что эта узкая полоска земли как раз подходит для выращивания ранних скороспелых помидор, которые можно выгодно продать на рынке.
У Пьетро было каменное сердце. Незлой от природы, он очерствел душой и ожесточился, надрываясь на тяжелой и не приносящей дохода работе. Она же, его младшая дочь, с детства росла непослушной и упрямой дикаркой, никто не видел ее слез и не слышал смеха, так хорошо она умела скрывать свои чувства. Говорила она мало и даже на исповеди у священника отделывалась несколькими скупыми словами.
- Недоделанная, - говорили о ней в семье.
Старшая сестра и братья смеялись над ней и не упускали случая ущипнуть побольнее или отвесить оплеуху.
- Ты даже время не можешь разглядеть на церковной колокольне, - потешались родные.
Это было правдой. Сколько она ни старалась, сколько ни щурила свои громадные глаза, превращая их в узкие щелочки, ей никак не удавалось рассмотреть числа на старинном циферблате. То же самое происходило и в школе: она не различала того, что писала учительница на доске. Видя, как мало она успевает в классе, родители забрали ее из школы, отправили работать в поле и сучить коноплю.
- Придурочная, - дразнили ее племянницы, дочери старшей сестры Эрминии, и дергали за косу, завидуя ее красоте.
Она и вправду была необыкновенно хороша с самого детства, но ей очень редко приходилось слышать по этому поводу комплименты от кого-либо из родных. Когда же такое случалось, ее мать возражала с крестьянским упрямством: "Краса что роса: солнце взойдет - роса пропадет".
Мать родила ее в сорок восемь лет, когда ее собственные волосы уже подернулись сединой, лицо избороздили морщины, а в иссохшей груди не осталось ни капли молока. Девочка умерла бы с голоду, если бы старшая, двадцатишестилетняя сестра Эрминия, у которой незадолго до этого родилась третья дочь, не выкормила ее своим молоком.
Ее детские роды скрашивала только любовь к розам. Она все еще вспоминала те, что сумела тогда спасти, вытащить из навозной кучи: обрезала стебли, бережно промыла цветы проточной водой, связала их в маленькие букетики тонкими ивовыми прутьями и подвесила к потолочной балке в комнате над сеновалом, где спала вместе с тремя племянницами, дочерьми Эрминии. В этом сухом и хорошо проветриваемом помещении розы высохли, сохранив свой нежный аромат.
Вот и сегодня она тоже попытается спасти розу, самую дорогую, самую важную в ее жизни.
И вот настал ее черед. Аукционист продемонстрировал вещь публике, объявив, что речь идет о маленьком шедевре ювелирного искусства 20-х годов.
- Брошь работы Тиффани . Белая роза Дамаска. Выполнена из речного жемчуга, стебель и листья выложены чистейшими изумрудами в платиновой оправе. Великолепный образец стиля арт нуво . Стартовая цена - сорок миллионов.
Оценочная стоимость, указанная в каталоге аукциона, равнялась восьмидесяти миллионам лир. Публика возбужденно загудела.
Старой даме в эту минуту показалось, что ее сердце перестало биться. Волнение, испытанное ею при виде заветного талисмана, с которым она не расставалась на протяжении всей своей жизни, приписывая ему магические свойства, куда более важные в ее глазах, чем сухая рыночная оценка, оказалось слишком сильным.
Эту булавку подарил Спартак, ее Корсар, когда ей не было еще и двадцати, а сам он был всего лишь простым крестьянином, мечтающим о богатстве и славе.
- Тебе ведь так нравятся розы. А эта никогда не завянет, - сказал он, прикалывая брошь к отвороту ее блузки.
- Никогда не видела ничего красивее, - прошептала она с восхищением. - Где ты ее взял?
Спартак не ответил, а просто крепко обнял ее, и она спрятала лицо у него на груди.
- Я всегда буду ее беречь, - пообещала она.
Долгое время она была уверена, что Спартак купил булавку с розой на ярмарке в Луго, и лишь много лет спустя поняла, что речь идет об очень дорогом украшении, какого на сельском базаре не купишь. Ей так и не довелось узнать, откуда Спартак взял эту брошь.
Тем временем в роскошном зале венецианского особняка торг шел полным ходом. Цену все время набавляли. Последнее предложение достигло шестидесяти миллионов. Старая дама время от времени оглядывалась, близоруко щуря глаза за толстыми стеклами очков, в безнадежной попытке разглядеть того, кто с таким ожесточением оспаривал у нее право на владение ее розой.
- Шестьдесят миллионов - раз, шестьдесят миллионов - два… Кто больше? Кто даст больше за шедевр работы Тиффани? Повторяю: коммерческая цена равна восьмидесяти миллионам! Перед нами маленькое чудо эпохи арт нуво! Кто-нибудь желает взглянуть на него поближе? - Аукционист буквально расшибался в лепешку, отчеканивая хорошо поставленным голосом с зазывными интонациями каждое новое предложение.
- Итак, шестьдесят миллионов, дамы и господа. Шестьдесят четыре… шестьдесят шесть…
Пожилая синьора довела предложенную цену до шестидесяти восьми миллионов. Потом достала из коробочки с лекарствами успокоительное и проглотила его без воды. Она чувствовала, что напряжение слишком велико и что силы ее на исходе. Борьба за возвращение дамасской розы оказалась изматывающим испытанием, которого ее нервы могли и не выдержать. Но заветный талисман должен был принадлежать ей и только ей одной.
- Семьдесят миллионов! - вдохновенно провозгласил аукционист. Беспрерывное повышение ставок разожгло в нем настоящий азарт.
Старая дама подняла дрожащую руку и сделала новое предложение как раз в тот момент, когда распорядитель торгов в третий раз стукнул по столу деревянным молоточком, возвещая, что вещь продана.
- Даю семьдесят два! - Она сделала эту последнюю попытку в полном отчаянии, вся дрожа, готовая вот-вот разрыдаться.
- Мне очень жаль, синьора. Брошь продана, - на ходу ответил аукционист, готовясь выставить на продажу новый лот.
- Боже мой! - прошептала синьора, поднося к губам дрожащую руку, не в силах поверить, что у нее отняли белую розу Дамаска.
Она с трудом поднялась на ноги и огляделась по сторонам, ища помощи.
К ней подошла молодая ассистентка.
- Могу я быть вам полезной, синьора? - спросила она вполголоса.
- Проводите меня в кабинет дирекции, - с трудом произнесла старая дама, безуспешно борясь с охватившей тело мучительной дрожью.
В малой гостиной, переоборудованной в рабочий кабинет, стояли письменные столы с компьютерами. За столами сидели несколько служащих. Один из них следил по монитору за происходящим в зале аукциона.
- Что угодно синьоре? - равнодушно-вежливым тоном осведомился один из клерков.
- Вы должны мне сказать, кто купил мою розу, - потребовала старая дама, тяжело опираясь рукой о край стола.
Служащий недоуменно уставился на нее.
- Я имею в виду брошь работы Тиффани, - объяснила она, собравшись с силами. - Я хотела ее вернуть, но у меня увели ее из-под носа в какую-то долю секунды.
Молодой человек принялся перелистывать лежавшую перед ним на столе компьютерную распечатку.
- Все верно. За семьдесят миллионов. Вот временный протокол об отдаче с торгов, - уточнил он.
- Временный? - оживилась старая дама. - Вы говорите, временный? То есть вы хотите сказать, что моя брошь, возможно, еще не куплена?
- Боюсь, что это не так, синьора. Лот оплачен покупателем. Разумеется, если чек окажется необеспеченным…
- Кто это? Кто покупатель? - взмолилась она.
- Такой информации мы не даем. Уверяю вас, мне очень жаль, - ответил служащий, слегка встревоженный болезненным состоянием и отчаянием дамы. Он бросил на нее любопытный взгляд. Лицо старой дамы, несмотря на годы, хранило печать редкостной, поистине неувядающей красоты. - Речь идет о ювелире, - сжалился он над ней. - О ювелире, который действовал по поручению клиента. И поверьте, синьора, это все, что я могу вам сообщить.
- Значит, кто-то хотел заполучить мою розу. Но зачем? - размышляла она вслух, уже спускаясь по мраморной парадной лестнице на первый этаж особняка.
Из ее глаз покатились горькие слезы, ей было все равно, что она привлекает к себе внимание. Кто-то отнял у нее самое прекрасное воспоминание всей прожитой жизни, сосредоточенное в крохотном чуде ювелирного искусства. Старую даму ничуть не волновала мысль о том, что все состояние семьи Рангони пошло с молотка, но она не могла примириться с потерей белой розы Дамаска, которую свято берегла в память о своем муже, Спартаке Рангони по прозвищу Корсар.
Глава 2
Катер ждал ее, чтобы перевезти на материк. Проплывая по освещенным лиловатыми фонарями каналам, старая дама размышляла о том, какие дальнейшие шаги ей следует предпринять, чтобы найти и вернуть свою драгоценность. Она горько сожалела о том дне, когда в порыве великодушия отдала дамасскую розу своему зятю Джулиано Серандреи. Она питала к нему глубокое уважение и любила как родного сына. Зная о грозящей мужу дочери смертельной опасности, она передала ему бесценный талисман в твердой уверенности, что белая роза Дамаска убережет его от злой судьбы. Но все вышло иначе. Джулиано погиб, а брошь с розой, найденная в одном из ящиков его письменного стола, попала на аукцион в числе многих других фамильных драгоценностей.
Сама она давно уже чувствовала приближение последнего часа. Мысль о смерти не пугала старую даму, она была готова принять свой конец как благословение, ведь жизнь одарила ее щедро, очень щедро, дав хлебнуть вдоволь и радостей и горестей. И только самый момент ухода страшил ее. Вот если бы она могла держать в руке свою розу! Все равно что пожать перед смертью руку Спартака. Об руку с ним ей было бы не так страшно переступить порог мира теней.
- Вот мы и приехали, синьора, - объявил водитель катера, остановив бело-голубую "Ланчию" у причала на площади.
Он помог ей подняться на бетонный тротуар. Старая дама сразу же заметила молодого человека, поджидавшего ее, чтобы отвезти домой.
- Слава богу, наконец-то ты здесь! - воскликнул он, бросившись ей навстречу.
Она позволила себя обнять и оперлась на его крепкую, надежную руку.
- Ты со мной больше так не шути, бабушка, - добродушно побранил он старую даму.
Он был ее любимым внуком. Его назвали Спартаком в честь деда, но внешне они совсем не были похожи. Дед был человеком богатырского сложения, как и подобало настоящему хлебопашцу, а внук отличался худощавой стройностью, столь характерной для новых поколений, чье воспитание проходило в колледжах и современных спортзалах. Спартак-младший был единственным сыном Джулиано Серандреи и Миранды, ее старшей дочери, на которую, к счастью, не походил ни внешне, ни внутренне.
- Не читай мне нотаций! Что я, по-твоему, выжила из ума? - ворчливо ответила старая дама, пока он усаживал ее на заднем сиденье голубого "Мерседеса".
- Я о тебе беспокоился, - принялся оправдываться молодой человек. - Если бы, не дай бог, с тобой что-то случилось, кто бы меня спас от причитаний моей дорогой мамочки?
Ворча себе под нос, он устроил нечто вроде изголовья из подушек, чтобы бабушка могла прилечь и вытянуть ноги. Она благодарно улыбнулась ему в ответ, но вслух ничего не сказала. Молодой человек сел за руль, повернул ключ зажигания, и машина тронулась, тихо шурша шинами.
- Уже почти полночь! Хоть это ты понимаешь? Я прождал тебя на причале битых четыре часа, не зная, где ты, - продолжал беззлобно бранить ее внук.
Ему надо было выговориться, чтобы снять напряжение, скопившееся в груди за долгие часы ожидания.
- Замолчи, Спартак. Я же вернулась! Раз в жизни я попросила тебя об одолжении, неужели ты будешь меня пилить до скончания века? - возразила она с досадой.
- Ну хоть теперь-то я могу узнать, где ты пропадала? - не отставал он.
Старая дама ничего не ответила.
- Можешь сколько угодно напускать на себя таинственность, я и так прекрасно знаю, где ты была. - Внук решил бросить ей вызов.
- Ну, для этого ясновидение не требуется.
- Ты ездила в палаццо Монфорте, на распродажу наших вещей, - продолжал он.
- Так точно, господин начальник, я ездила на распродажу. Но тебя это не касается, и горе тебе, если ты хоть словом обмолвишься об этом кому-нибудь! - пригрозила пожилая синьора.
- А ты не подумала, что я мог бы тебя сопровождать? Ты больше не можешь все делать сама, - обиженно заметил молодой человек.
- Нет, ты не мог меня сопровождать. Там были журналисты, фотографы. Если б тебя узнали, они бы набросились, как стервятники. У нас в последнее время и без того слишком много скандальной известности, так что лишний шум нам ни к чему. Ну а на меня кто будет обращать внимание? К тому же это дело касалось только меня одной. Есть такие вещи, Спартак, которых ты не знаешь и понять не можешь.
Добродушные попреки внука были ей приятны. Она чувствовала себя по-домашнему уютно, удобно расположившись на мягком сиденье, пока он уверенно вел машину в полуночной непроглядной тьме.
- Как же я могу что-то понять, если ты ничего мне не рассказываешь? - обиделся Спартак.
- Я хотела вернуть свою брошку в форме розочки, - призналась старая дама.
- Ту, что ты почти всегда носила?
- Совершенно верно.
- Я заметил, что в какой-то момент ты вдруг перестала ее надевать. А потом увидел ее в руках отца. Обычно он носил ее в кармане, вместе с зажигалкой. Как-то раз, это было года три назад, мы ехали в аэропорт Форли, и он вдруг вспомнил, что позабыл ее взять. Нам надо было лететь в Лондон, мы опаздывали, но он слышать ничего не хотел, настоял, чтобы мы вернулись в Равенну и захватили ее. Пилоту пришлось переделывать весь план полета. Что в ней такого особенного, в этой розе?
Старая дама ответила не сразу.
- Твой отец впоследствии, должно быть, не раз забывал брать ее с собой, иначе дела не пошли бы так скверно. Эта брошка - нечто вроде талисмана. Я, по крайней мере, всегда верила, что моя роза обладает магической силой, - сказала она после минутного колебания.
- Стало быть, ты ее выкупила, - заключил молодой человек.
- Нет, кто-то ее перехватил. Так обидно… мне очень хотелось вернуть ее, - с горечью проговорила пожилая синьора.
- Да будет тебе! Все в этой жизни переменчиво. Представится другой случай, - беззаботно ответил Спартак.
- В моем-то возрасте? Мне восемьдесят шесть лет. Каждый раз, когда заходит солнце, я спрашиваю себя, доведется ли мне снова увидеть рассвет.
"Мерседес" бесшумно катил по шоссе. Автострада в этот час была почти совершенно пустынна.
- Эта брошь действительно так много для тебя значила?
- Это долгая история, Спартак. Длиной во всю мою жизнь, - ответила она.
- Бабушка, а почему бы тебе не рассказать мне эту историю?
- Тебе станет скучно.
- А ты попробуй. Бабушки всегда рассказывают внукам сказки. И ты мне рассказывала, когда я был маленьким. Сказки всегда начинались со слов: "Жили-были…" Почему бы и сейчас так не начать?
- Потому что это не сказка. Это жизнь, - возразила старая дама. - Моя жизнь.
- Вот и отлично. Мне бы хотелось ее послушать, - настаивал внук.