По всему миру во все времена семьи Охотников-Оборотней создавали места, подобные этому, где члены клана Катагарии могли скрыться от преследования врагов. А из всех известных приютов самым уважаемым и знаменитым являлся Санктуарий медведицы Мамаши Пельтье. По большей части, потому что ее заведение было одним из тех немногих, принимавших одинаково как Темных Охотников и богов, так и аполлитов и даймонов. И пока вы мирно себя ведете, все части вашего тела остаются невредимыми.
Девизом Санктуария было: Не кусай меня, и я тебя не укушу.
Любой, кто нарушал это единственное правило, быстро становился жертвой одного из одиннадцати сыновей Мамаши Пельтье или ее исключительно огромного мужа. Причем, хорошо известным фактом было то, что медведь Папаша Пельтье трепетал только перед Мамашей Медведицей.
Хотя Мамаша и ее мальчики в своей основной форме были медведями, они принимали у себя все катагарские виды: львов и тигров, ястребов и волков. Здесь скрывались, по крайней мере, по одному члену каждого известного вида.
Черт, здесь были даже дракосы, а ведь, как правило, драконы не часто выбирали двадцать первое столетие своим домом. Из-за своих размеров они имели обыкновение проживать в прошлом, где открытые пространства и малочисленное человеческое население облегчали им возможность скрываться.
У Пельтье был даже аркадианский Страж, который присматривал за этим местом, что являлось величайшим достижением из всех. Аркадианцы были Охотниками-Оборотнями с человеческим сердцем и являлись смертельными врагами катагарцев с их звериными сердцами. По сути, эти две разновидности тысячелетиями находились в состоянии войны друг с другом.
По общему мнению, аркадианцы считались превосходящей ветвью популяции, к которой принадлежал Вэйн, но по опыту он знал, что это принятие желаемого за действительное. Он предпочел бы довериться катагарцу с его сердцем животного, чем аркадианцу с человеческим.
Звери, по крайней мере, нападают на вас открыто. Они не такие вероломные, как человек.
Но с другой стороны, ни одна катагарская женщина не обнимала его так, как это делала Брайд. Ни одна из них не заставила его ощутить это странное покровительственное чувство, которое требовало вернуться к ресторану, где он ее оставил, взять на руки и отнести домой.
В этом нет ни крупицы смысла.
Он прошел через салунные двери и обнаружил у входа Дева Пельтье, сидевшего на высоком барном стуле. Дев был одним из четверни Мамаши Медведицы. Но даже притом, что все четверо выглядели одинаково, каждый имел свою отличительную черту и манеру держаться.
Дев был добродушным, его было трудно разозлить. Он вел себя с властной учтивостью и двигался, как большинство медведей… как будто, у него в запасе все время мира. Но Вэйн знал, что этот медведь мог быть таким же чертовски быстрым, как любой волк. Увидев в первый раз, как Дев нападал на своего младшего брата Серра, когда они в шутку боролись друг с другом, он зауважал способностям медведя.
Сегодня вечером на Деве была черная футболка, не скрывавшая знака лук Артемиды на бицепсе, дурачившего аполлитов и даймонов, которые время от времени осмеливались заходить в бар. Он играл в покер с Руди, одним из человеческих служащих, не представлявшим, что половина "людей" в баре на самом деле животные на двух ногах.
У Руди были темные волосы, стянутые сзади в конский хвост, на лице суровое выражение, показывающее, насколько тяжела жизнь бывшего заключенного, большая черная борода, а каждый видимый дюйм кожи был покрыт разноцветными татуировками.
Совершенно грязный и неопрятный, он, в отличие от Охотников-Оборотней, сделавших Санктуарий своим домом, не казался хоть сколько-то привлекательным. В сущности, это был самый легкий способ отличить людей от животных. Поскольку представители вида, к которому принадлежал Вэйн, ценили красоту прежде всего остального, редко можно было обнаружить непривлекательного Охотника-Оборотня.
Вьющиеся светлые волосы Дева, как и у братьев, падали на спину. И он всегда носил их свободными. На нем были тесные вылинявшие джинсы и черные ботинки.
Узнав его, Дев кивнул:
– Привет, волк, ты в порядке?
Подойдя к ним, Вэйн пожал плечами:
– Просто устал.
– Может быть, тебе нужно вздремнуть в гостинице, – спросил Дев, вытягивая еще две карты.
Гостиница Пельтье примыкала к бару. Именно там они могли обращаться в животных, не боясь быть раскрытыми. У Пельтье систем сигнализации больше, чем в Форт Ноксе, и все время на чеку находились, по крайней мере, два члена семьи, охраняя остальных от злоумышленников, будь то человек или кто-то еще.
– Все в порядке, – ответил Вэйн. Он зарабатывал защиту для себя и Фанга. Последнее, чего он желал, это чтобы кто-то мог обвинить его в том, что он пользуется благотворительностью семейства Пельтье. Так что ему приходилось работать на Пельтье в среднем по десять часов каждый день. – Я уже сказал Николетте, что сегодня ночью помогу Чериз в баре.
– Да, – сказал Дев, затягиваясь сигаретой и проверяя карты.– Чериз умирает, как хочет уйти домой пораньше. Это ее день рождения, и Ник собирается взять ее к Антуану.
Вэйн забыл, что это человеческий день рождения. По каким-то причинам, эти дни для людей особенные. Наверное, потому, что их так мало.
Вэйн извинился и направился к бару. Он миновал столики, которые убирал Рен, катагарский леопард редкого белого окраса. Обезьянка Марвин (единственное животное в Санктуарии, не обращавшееся в человека) сидела у леопарда на плече, вцепившись в его белокурые волосы.
У этих двоих были странные взаимоотношения. Совсем как Вэйн и Фанг, Рен был изгнанником и жил у Пельтье. Он держал все в себе и нечасто разговаривал с кем-то, кроме Марвина. Но даже в этом случае, в глазах леопарда было что-то смертельное, говорившее – "если вы цените свою жизнь, то оставите меня в покое".
Рен взглянул на проходившего мимо столиков Вэйна, но ничего не сказал.
– Привет, Вэйн! – лицо Чериз Готье засияло, когда она увидела его. Это была красивая блондинка слегка за сорок. Своей улыбкой и добрым сердцем она могла покорить кого угодно. – Ты в порядке, милый? Выглядишь уставшим.
Его до сих пор поражало, насколько чуткой для человека была Чериз. Вэйн откинул часть столешницы барной стойки и прошел на служебную территорию.
– У меня все в порядке, – солгал он.
Он чувствовал, что ему что-то недостает. Как будто он должен вернуться к Брайд.
Насколько глупо это было?
– Ты уверен? – спросила она.
Он ощущал ее беспокойство. И от этого испытывал сильный дискомфорт. Всем, кроме сестры и брата, всегда было наплевать на него.
Чериз странный человек.
Она перебросила через плечо белое полотенце, которым вытирала стойку.
– Знаешь, у меня сын твоего возраста…
Вэйн подавил смех. Нику Готье было двадцать шесть человеческих лет, в то время как Вэйну – четыреста шестьдесят. Но, конечно, Чериз понятия не имела о его истинном возрасте. Как и о том, что ее сын работает на Темных Охотников – бессмертных убийц вампиров.
– И я знаю, как вы, парни, сжигаете себя. Ты должен лучше заботиться о себе, дорогой. Готова поклясться, ты не отдыхал ни разу с тех пор, как Мамаша наняла тебя. Почему бы сегодня ночью тебе не взять выходной и пойти повеселиться?
– Все в порядке, – ответил он, забирая полотенце с ее плеча. – Никаких проблем. Кроме того, Руди сказал, что сегодня ваш День рождения.
Она усмехнулась в ответ.
– Я слишком стара для Дня рождения. И предпочитаю смотреть, как ты наслаждаешься своей молодостью, пока она у тебя есть.
– Да, – сказал Кайл Пельтье, самый младший из медведей, выходя из задней комнаты, где стояла большая стойка с чистыми стаканами, и присоединился к ним. Ровесник Ника, Кайл только что достиг половой зрелости, поскольку Охотники-Оборотни становились взрослыми только после двадцати. – Почему ты не наслаждаешься теми шестью секундами, оставшимися от твоей молодости, Вэйн?
Недовольно взглянув на него, Вэйн подтолкнул Чериз к ее сумочке.
– Отправляйся домой, Чериз.
– Но…
– Иди,– рыкнул Вэйн. – И с днем рождения.
Она вздохнула, потом похлопала его по руке.
– Хорошо, – Чериз достала из-под стойки сумочку и свитер.
– Я отмечу, когда вы закончили, – сказал Кайл, поднимая столешницу, чтобы она смогла выйти.
– Спасибо.
Вэйн начал вытягивать из стойки стаканы и аккуратно расставлять их, а Кайл пошел помочь Рену убрать со столов.
К бару не спеша направлялся Кольт Теодоракополус. Аркадианский медведь вел себя в высшей степени спокойно с Вэйном, который сразу ощутил мгновенную неприязнь к этому медведю-Оборотню. Хотя, честно говоря, Кольт казался довольно славным. Муж его матери был убит, когда она была беременна им. Зная, что умрет, как только родится ее детеныш, она пришла в Санктуарий и умоляла Пельтье воспитать ее сына.
Насколько Вэйну было известно, Кольт никогда не встречался с другим аркадианским медведем. Являясь Стражем, Кольт имел татуировки, покрывающие одну сторону его лица – странные геометрические рисунки, проявлявшиеся как родимое пятно, когда Страж достигал зрелости. Но Кольт, как многие Стражи, жившие вне своего клана или в изоляции, предпочитал скрывать их так же, как и свои силы и возможности.
Никто не догадывался, насколько силен Кольт до тех пор, пока не сталкивался с ним. Но тогда уже было слишком поздно.
Скрывающийся страж представлял самую большую опасность.
В отличие от других медведей, у Кольта были короткие темные волосы, и он выглядел необыкновенно опрятным.
– Дай мне виски, – сказал он Вэйну. – И придержи человеческие волосы.
Вэйн кивнул на эту фразу Кольта, означавшую, что тот хочет такой крепкий напиток, который полностью опьяняет человека с одной порции. Так как у их вида метаболизм более высокий, они могут выпить алкоголя намного больше.
Он наполнил большой стакан и поставил на стойку перед Кольтом. В тот момент, когда он потянул руку назад, у него возникло странное ощущение жжения.
Зашипев, Вэйн подул на ладонь и двинулся к одному из барных светильников, чтобы взглянуть на причину этого.
Он увидел, что кожа горит от странного узора в виде спирали.
– О, черт! – выдохнул он, глядя, как рисунок обретает форму.
Кольт поднырнул под стойку и подошел к Вэйну, встав за спиной. У него отпала челюсть.
– Ты в процессе спаривания? – с недоверием спросил он. – Кто эта счастливая волчица?
Вэйн не дышал, глядя на метку. Как это могло быть?
– Это невозможно.
Кольт захохотал.
– Да, точно. Ты говоришь, как Серр, когда тот спаривался. Поверь, это случается и с лучшими из нас.
– Нет, – сказал Вэйн, встречаясь с медведем взглядом. – Она – человек. Я – волк. Моей парой не может быть человек. Это невозможно.
С лица Кольта исчезли все краски, когда до него дошел весь ужас ситуации.
– Ты – неудачливый ублюдок. Нечасто аркадианцы соединяются с человеком, но это случается.
– Я не аркадианец, – зарычал Вэйн. В нем не было ничего человеческого. Ничего.
Кольт схватил его ладонь и поднес ее к глазам Вэйна.
– Спорь с этим, если хочешь. Но вот это действительность. Твои три недели начали тикать. Или ты заявишь права на человека, или проживешь оставшуюся часть жизни, никогда снова не ощутив прикосновения женщины.
– Ох! – вырвалось у Брайд, когда ее ладонь начало жечь. Она прижала ее к стакану воды.
– Что случилось? – спросила Мина, выбирая, какую устрицу съесть.
– Не знаю, – ответила Брайд. – Моя рука вдруг заболела.
Табита потрогала ее тарелку.
– Не горячая. Ты порезалась о ракушку?
– Нет, – Брайд отдернула руку, чтобы посмотреть, что там. На ладони был красивый рисунок, который напомнил ей какой-то древнегреческий узор.
– Что за черт?
Мина нахмурилась, взглянув на это.
– Ты сделала татуировку с хной?
– Нет. Я ничего не делала. Клянусь. Этого не было пять секунд назад.
Табита наклонилась, чтобы посмотреть.
– Как странно, – сказала она. – И мне кажется, это что-то означает.
Это было очень верно. Табита Деверо была воплощением странностей.
– Ты никогда не видела ничего похожего? – спросила ее Брайд.
– Нет. Возможно, у нас массовая галлюцинация. Может, это похоже на теорию Платона, и здесь нет ничего, кроме кожи. Может, мы просто видим то, что хотим видеть.
Мина фыркнула и полила устрицу соусом "Табаско".
– То что ты живешь в состоянии постоянного безумия, Табби, не означает, что остальные тоже делают это.
Брайд засмеялась над ними.
Она пощупала рисунок на ладони и задумалась о том, откуда он мог появиться.
Кольт решительно посмотрел на Вэйна.
– Послушай, я знаю, ты не выносишь меня. Но я тебя прикрою. Иди, позаботься о своей женщине, а я заменю тебя в баре.
– Я не нуждаюсь в том, чтобы ты…
– Прекращай быть таким чертовски упрямым, – процедил Кольт сквозь зубы. – У тебя там твоя пара, Вэйн, и аркадианец ты или катагарец, тебе известен закон, управляющий всеми нами. Защита своей самки превыше всего остального.
Кольт был прав, и Вэйн понимал это. Зверь внутри уже превосходил человеческую половину. Он желал свою самку. Он требовал ее.
Обычно его животная и человеческая части сосуществовали между собой в хрупком равновесии. Гормоны и стресс могли легко нарушить этот баланс, и он становился по-настоящему опасным. Если зверь возьмет его под свой контроль…
Многие из его вида, будь то мужчина или женщина, потеряли себя в своей животной половине. Не способные управлять ею, они сошли с ума и превратились в безжалостных убийц, уничтожающих все и всех, встречавшихся на пути. Это было похоже на бешенство, и от него не было никакого лекарства.
Именно поэтому аркадианцы имели Стражей. Их работой было выследить и уничтожить тех, кто не мог управлять своей животной сущностью. Слэйеров. Конечно, аркадианцы были, как правило, особо либеральны, применяя термин "слэйер" к кому-то из его породы. Почти любой катагарец, встретившийся им на пути, классифицировался, как слэйер … были доказательства или нет.
– Иди, Вэйн, – подталкивал его к двери Кольт.
Медведь был прав. Бесполезно бороться с природой. Он никогда не смог бы победить в этом сражении.
Он отдал Кольту полотенце и быстро покинул бар.
Оказавшись на улице и убедившись, что его никто не видит, он обратился в волка. В отличие от брата, у него был чисто белый окрас. Он был крупнее и весил сто сорок фунтов.
Именно поэтому соплеменники в стае боялись его больше, когда он принимал форму зверя. Они были такими же могучими, но он был сильнее. И не стремился превзойти остальных, как это делали другие.
Вэйн мог быть животным, но, в конце концов, даже притом, что отрицал это, человека в нем было достаточно, чтобы отказаться послушно следовать за кем-то.
Он был рожден альфой, и каждый из его окружения знал это.
Вэйн промчался по улицам Нового Орлеана, из осторожности придерживаясь теней сумерек, постепенно переходящих в ночь. Он давно знал, что люди склонны были считать его большой собакой, но, тем не менее, последнее, в чем он нуждался, это в преследовании собаколова.
У него была длинная история столкновений со службой по контролю над животными. И ни одно из них не заканчивалось хорошо для людей.
Ему не потребовалось много времени, чтобы вернуться на Ибервилль к ресторану "Акме Ойстер Хаус", где он оставил Брайд. Поднявшись на задние лапы и прислонившись к стеклу, он заглянул внутрь и увидел ее сидящей с двумя другими женщинами.
У одной из них были темно-рыжие волосы и неровный шрам на одной щеке снизу. Если бы не эта ужасная отметина, она была бы необыкновенно привлекательна. Другая была прелестной брюнеткой, имевшей похожие черты.
Однако ни одна из этих худых женщин не привлекала его.
Только Брайд. Лишь от одного ее вида им завладело такое сильное желание, что стало больно. Она могла быть человеком, но в ее улыбке волшебства было больше, чем у всей волчьей стаи.
Она была совершенно очаровательна, а эти губы сотворили удивительные вещи с его телом.
С его сердцем…
Три женщины шутили и смеялись, приканчивая тарелку с устрицами. Ни одна из них, казалось, не замечала в Брайд ничего необычного.
Возможно, она и не являлась его парой.
Эта мысль была несерьезной. Метка возникала только после того, как охотник-Оборотень занимался сексом со своей парой, причем обычно в пределах очень короткого промежутка времени. В течение многих месяцев до этого Вэйн не был близок ни с одной другой женщиной.
Не было никого больше, кто еще мог бы удовлетворять этому условию.
Отметки на ее ладони должны в точности совпадать с его… они являются символическим изображением линии его происхождения и могут быть прочитаны только другим из его вида.
С другой стороны, возможны и отличия, потому что Брайд – человек. Что, если брачная метка не действовала на человеческую женщину?
От этой мысли он заледенел.
Его могли поиметь. Буквально.
Единственная надежда иметь семью заключалась в его способности заявить о своих правах на самку.
Но она должна этого хотеть…
Брайд и ее подружки поднялись из-за столика и направились к выходу. Вэйн присел, пытаясь решить, что ему делать.
– Говорю тебе, Брайд, – сказала брюнетка, первой выходя на улицу. – Наша сестра Тия может заколдовать любого. Одно твое слово, и мы превратим Тэйлора в евнуха.
Брайд засмеялась.
– Не соблазняйте.
Рыжеволосая со шрамом остановилась, заметив его в тени.
– Эй, там, большой мальчик, – дружелюбно произнесла она, протягивая руку, чтобы он обнюхал. – Хочешь, Табби почешет тебя за ушками?
– Табита! – резко сказала другая. – Оставь этого бродягу. Клянусь, однажды ты подцепишь бешенство.
– У него нет бешенства, – сказала Брайд.
– Проверь, – сказала та, которую звали Табитой. – Дочь ветеринара должна это знать.
Брайд протянула к нему руку.
Вэйн сразу же подошел к ней и обнюхал. Ее аромат прошел сквозь него, пронзая и зажигая тело, в мыслях возникли картины того, как она выглядела, когда полностью отдалась в его власть. Эти звуки ее наслаждения…
Обнюхав ее пальцы, он заставил их разогнуться так, чтобы можно было увидеть подтверждение его худших опасений.
Она была помечена.
Проклятье.
И что ему теперь делать?
– Ты нравишься ему, Брайд.
Табита даже не представляла, насколько верны ее слова.
– Думаю, ему нравится запах того, что она ела, – со смехом сказала Мина.
Брайд опустилась на колени и погладила его уши. Взяв его голову обеими ладонями, она внимательно разглядывала ее.
– Думаю, что он – волк.
– Волк? – переспросила Табита. – Ты с ума сошла? Как волк оказался в городе? Кроме того, он слишком крупный для волка.