Локлан обернулся и пристально посмотрел на брата:
- По крайней мере, я не пытаюсь своим существованием причинять боль другим людям. Хочешь поговорить о никчемности? Все, на что ты когда-либо был способен, - лишь заставлять тех, кто тебя любит, плакать от огорчения. Это тебе следовало бы умереть.
Такими были последние слова, сказанные им младшему брату. Они жгли сердце лэрду каждый день с тех пор, как были найдены меч и плед Киранна, и все решили, что юноша мертв.
Никому не было известно о том, что произошло тогда в старой детской. Никто не знал, какую вину ощущал Локлан, и какую боль она ему причиняла. Это бремя он нес в одиночестве.
А если Киранн жив и заставил старшего брата пройти через такое лишь из эгоизма, на этот раз он точно его порешит.
Но никакие подобные мысли не заслонят колющей глаза правды: из-за безответственности и измен отца, а также из-за того, что когда лэрд был пьян, Локлану приходилось брать на себя обязанности по управлению кланом, юноша очень рано оказался обособленным от других людей. Он изо всех сил старался скрывать от всех правду о характере своего отца: от матери, братьев, соплеменников.
Лишь единожды он попытался найти утешение у женщины, и та жестоко предала его. С этим предательством он никак не мог смириться. Больше ни за что он не откроется другому человеку, чтобы тот не причинил ему такую же боль. С него хватит.
Катарина прочистила горло, привлекая к себе внимание шотландца:
- Я задала тебе вопрос, а ты, похоже, затерялся в своих мыслях. С тобой все в порядке?
- Все прекрасно, миледи.
- Хм, моя мать говаривала: мужчины утверждают, что у них все прекрасно, только когда что-то скрывают. Что утаиваешь ты?
Горец испустил долгий усталый выдох:
- Вопросы из тебя так и сыплются.
- А ты очень похож на своего брата Ювина. Кстати, не в обиду будь сказано. Вообще, он мне очень нравится… когда не впадает в упрямство. Но с ним тоже никогда особо не получалось поболтать. Ювин объяснил, это из-за того, что ему никогда не удавалось вставить даже слово, когда разговаривали его братья. Могу только предположить, что он имел в виду Брейдена и Сина, потому что и ты, и Ювин - молчуны.
Локлан притих, осознав, что буквально очарован этой девушкой. Если бы он был таким, как Брейден, то, возможно, уже через четверть часа она лежала бы под ним нагая. Но такого рода флирт никогда ему не нравился… Впрочем, это было неправдой. Мысль об этих играх казалась ему сейчас крайне привлекательной.
Ему страшно хотелось заглушить слова Кэт поцелуем и затащить ее в лесные заросли для торопливого свидания.
Но от воплощения своих фантазий лэрда удержали возможные последствия плотского слияния. Его будет мучить страх случайно стать отцом, а Катарина будет ожидать от него больше, чем поцелуй и совокупление. Слишком много дней он потратил, вытирая слезы женщинам, обиженным на его братьев, чтобы желать причинить такое же горе еще одной дочери Евы. Не говоря уже о тех годах, которые его мать прорыдала от бессердечных замечаний его отца. Локлану нравилось думать, что он в состоянии не позволить своим животным инстинктам возобладать над его человеческим началом.
Внезапно уловив краем глаза какое-то движение, шотландец замер. У него возникло отвратительное чувство, что их преследуют.
Но это невозможно! Оба похитителя Катарины мертвы, и никому не известно, где он сейчас находится.
Его спутница кинула на него подозрительный взгляд:
- Если ты продолжишь так себя вести, я начну нервничать.
- Прости меня.
Кэт не знала, что и думать о своем сопровождающем. Он был раздражающе правильным и непреклонным и слишком напоминал ее отца. Тот всегда пекся о приличиях и даже отказывался держать свою незаконнорожденную дочь за руку, когда Катарина была ребенком. От членов королевской семьи требовалось все скрывать, сдерживать себя. Она так не могла - слишком много было в ней от матери.
Вот почему она сбежала от той участи, что прочил ей отец, пусть даже убегать было совсем не в ее натуре.
Катарина всегда умела настоять на своем, но в этот раз от нее ничего не зависело. Отец замучил бы ее поучениями о долге и обязательствах. Так или иначе, играя на ее дочерних чувствах, он вынудил бы ее вступить в отношения, которые заранее были обречены. А ведь жизнь слишком коротка, чтобы провести ее в презренной западне с мужем, требующим от нее никогда не смеяться, решающим, что ей надевать, как себя вести и можно ли ей вообще показаться на людях.
А Кэт жаждала смеха и танцев, мечтала о счастье, но больше всего ей хотелось любить. Она не желала, чтобы когда-либо снова в ее жизни мужчина, которому она протянула бы руку, уклонился или отшатнулся от нее. Катарине нужен был кто-то, кто мог бы прикоснуться к ней, не заботясь о том, что подумают другие.
Никогда не забыть ей тот день, когда она, уже взрослая, гостила у своего дяди Бавела в деревне, и им понадобилось отправиться в город за запасами. Там-то она и увидела вернувшегося с войны солдата. Этот ратник был без лошади, одет в лохмотья, весь в грязи.
И все же женщина, чуть старше нее, издав пронзительный радостный крик, выронила из рук корзину, и кинулась навстречу воину. Тот сгреб ее в объятия и закружился вместе со своей милой, смеясь и целуя ее.
Вот чего так хотелось Кэт: безграничной любви, страсти, понимания, что ее возлюбленный смотрит лишь на нее. Это казалось нереальным, словно рак, свистнувший на горе́, но однажды она это уже видела, и тот случай подарил девушке надежду, за которую она упорно цеплялась. На меньшее Катарина была не согласна.
- Ну расскажи мне что-нибудь, - обратилась она к Локлану, пытаясь прервать возникшее между ними неловкое молчание. - Ты уже женился на своей невесте?
Шотландец, казалось, был сильно удивлен ее вопросом.
- Прошу прощения? - переспросил он.
- Ювин рассказал мне, что ты вел переговоры с другим кланом по поводу брачного контракта. Вот я и спросила, женился ли ты уже.
От лица лэрда повеяло холодом:
- Этого желает ее отец.
- Но не ты?
- Было бы разумно объединить наши кланы. У ее народа много пригодных для обработки земель, и они признанные воины. Такой брак увеличил бы число наших людей и укрепил оборону наших южных границ.
Кэт цокнула языком:
- Ох, Локлан, жаль мне твою суженую. И это все, что ты скажешь ей в вашу брачную ночь: "Мой народ благодарит вас за этот брак, миледи. Наш союз подарит нам еще больше пахотных земель"?
Горец остановился и посмотрел на девушку, нахмурившись:
- Нельзя прожить всю жизнь, постоянно руководствуясь лишь дикими страстями. Рано или поздно тебе придется повзрослеть и понять, что вместе со свободой приходят и ее последствия.
- Ну да. Смех, веселье. Конечно, это тяжелые последствия.
Мак-Аллистер покачал головой:
- Ты совсем как Брейден: тот в своем извечном поиске свободы оставляет за собой сотни разбитых, легкомысленно покинутых им сердец, которые уже никогда не смогут оправиться от такого удара. Разве тебя не волнует судьба тех, кому ты причиняешь боль?
- Конечно, волнует, но я никогда не причиняю боль намеренно.
- А как насчет того укуса в мое плечо?
Катарина дерзко задрала подбородок:
- Ты пытался давить на меня, и я защищалась, а мой смех и танцы никому еще не причинили вреда.
Взгляд голубых глаз горца, казалось, мог заморозить собеседницу:
- Ты так полагаешь? Ты хотя бы представляешь, сколько мужчин могло видеть твои танцы и вообразить, что привлекли твое внимание? Когда они получают от тебя отказ, это причиняет им страдания, хочешь ты того или нет.
Гнев в его голосе заставил девушку нахмуриться:
- Бог мой, сколько же раз твои чувства ранили таким образом?
- Ни разу. Я не позволяю себе наслаждение такими эмоциями. Но я утер достаточно слез тех женщин, что сокрушались и скорбели из-за легкомысленного поведения людей, игравших с их чувствами. Это жестоко - не воспринимать людей всерьез.
Что ж, Кэт можно не беспокоиться, что этот болван попытается ее соблазнить, или что она растает перед ним. Шотландец просто невыносим.
Они продолжали идти, но Катарина больше не разговаривала: ей особо нечего было сказать человеку, настолько непохожему на нее. Мак-Аллистера явно устраивало ограниченное условностями существование, и девушка была абсолютно убеждена, что их взгляды по любому вопросу окажутся прямо противоположными. В отличие от нее, Локлану, похоже, споры на пользу не шли - скорее, он предпочитал мирное молчание, а меньше всего Кэт хотела сейчас отпугнуть горца и тем разрушить все свои надежды ускользнуть от отца.
Час спустя лэрд помог спутнице взобраться на коня, и они поехали верхом, стараясь не привлекать к себе внимания, пока не добрались до еще одного небольшого поселения. Был уже поздний вечер, и на улицах было довольно людно: местные жители торопились завершить свои дела до наступления ночи.
Локлан плавным движением спешился перед городской конюшней, а затем повернулся, чтобы помочь своей спутнице слезть с лошади. Несколько горожан обернулись, внимательно их разглядывая. Было очевидно, что здесь редко бывают проезжие.
Мужчина лет шестидесяти вышел из сенного сарая, почесывая затылок. У него были пушистые седые волосы и густые брови.
Горец вручил ему поводья своего коня и произнес:
- Будьте так любезны задать нашим лошадям лишнюю порцию овса.
Старик нахмурился в ответ:
- Что?
Шотландец протянул ему монету и повторил:
- Будьте так любезны задать нашим лошадям лишнюю порцию овса.
Горожанин скривился в гримасе отвращения:
- На каком языке ты говоришь? На английском?
Судя по виду Локлана, он оскорбился до глубины души.
До Кэт наконец дошло, что местный житель не мог понять говорящего на нормандском наречии шотландца из-за его сильного акцента.
Она встала между собеседниками, чтобы охладить их пыл, и обратилась к горожанину:
- Добрый господин, нам надо поставить наших лошадей в конюшню на ночь. Этот человек попросил вас задать им дополнительную порцию овса.
- Так почему же он так прямо это не сказал?
Старик взял деньги и увел лошадей, а Локлан еще сильнее рассердился:
- Именно это я и сказал!
Катарина едва сдержалась, чтобы не рассмеяться над его гневом. Она знала, что горец этого не поймет, поэтому лишь произнесла:
- Да, но твоя речь звучит с довольно сильным акцентом, и я уверена, что этому человеку нечасто приходится его слышать.
Горожанин вернулся к ним и, прочистив горло, обратился к Кэт:
- Кстати, миледи, возможно, вы захотите объявить нашим людям, что ваш спутник немой и станете сама говорить за вас двоих. Мы здесь не любим чужаков, особенно англичан.
Ноздри Мак-Аллистера раздулись.
- Я не англичанин! - процедил он сквозь стиснутые зубы.
Катарина напустила на себя притворную серьезность:
- В его мире нет разницы между тобой и англичанами.
- Разница есть, и огромная!
- Я это знаю, но для французского крестьянина ты просто еще один иноземец, неважно англичанин ты или шотландец.
На челюсти лэрда заходили желваки.
Кэт похлопала его по руке:
- Пойдемте, милорд, и я позабочусь о том, чтобы подыскать место, где мы могли бы отдохнуть и перекусить.
- Ты наслаждаешься ситуацией, не так ли?
- Больше, чем ты можешь себе представить.
Локлан проводил ее взглядом, когда она проворно обогнала его, исполненная самодовольного торжества. По правде говоря, у него и раньше бывали подобные проблемы: люди не понимали его французский, хотя он свободно на нем изъяснялся. Шотландца бесило, что сейчас он вынужден зависеть от женщины, которая едва может его терпеть.
Когда путники приблизились к зданию, на вид казавшемуся небольшой гостиницей, они услышали жалобный детский голосок, доносящийся из находившейся неподалеку лавки кожевника.
- Прошу вас, сэр, отец ужасно рассердится. Он сказал, что на этот раз ему нужна достойная оплата.
- Я уже расплатился с тобой, мальчишка. А теперь убирайся, пока я тебя не выпорол.
- Но, сэр!
Голосок мальчика прервал звук пощечины. Мгновением позже ребенок не старше десяти лет, невысокий и тощий, с полными слез карими глазами, спотыкаясь, выскочил из лавки, держась рукой за щеку.
Когда паренек пробегал мимо Локлана, горец схватил его, вынудив остановиться.
- Ты в порядке?
Мальчик отшатнулся:
- Отпустите, милорд! С меня вам нечего взять!
Шотландец покачал головой:
- Мне ничего не нужно от тебя, парень. Я просто хочу знать, честно с тобой поступили или нет.
Кэт остановилась, заметив, что Мак-Аллистер отстал от нее. Она кинулась назад и обнаружила шотландца в компании мальчишки перед небольшой лавкой.
Одна щека у пацаненка была ярко-красного цвета, и на ней ясно виднелся отпечаток большой руки. Одного этого вида было достаточно, чтобы привести девушку в ярость.
Голос паренька дрожал, когда он объяснял горцу:
- Я принес шкуры, как велел отец, но кожевник заплатил лишь половину обычной цены.
Не успела Кэт и глазом моргнуть, как Локлан уже затащил мальчика в лавку и поставил перед ее владельцем. Катарина последовала за ними, но лэрд, похоже, не заметил, как она вошла, потому что лицо его было обращено к кожевнику.
Глаза ремесленника расширились, когда он увидел мощное сложение воина и меч у его пояса.
- Ребенок говорит, что ты задолжал ему плату, - произнес Мак-Аллистер.
Лавочник зло сощурился:
- Что это еще за ложь, мальчишка?
- Я не лгу, сэр. Прошу вас. Отец побьет меня, если я принесу домой меньше денег, чем он ожидает.
Кожевник скривил губы и швырнул охапку шкур пареньку:
- Тебе повезло, что я хоть что-то заплатил. Эти шкуры мне не годятся. Твой пьяный отец большинство из них испортил. А теперь убирайся с моих глаз, пока я не попросил арестовать тебя за воровство.
Паренек прижал подбородок к груди и повернулся, чтобы уйти, но Локлан задержал его. Опустившись перед ребенком на колени, он попросил:
- Дай-ка взглянуть на твои деньги.
Мальчик раскрыл ладонь, на которой лежала одинокая медная монета, и на глазах его выступили слезы.
- А насколько больше ты должен был получить?
- Один франк, милорд.
Горец распустил завязки своего кошелька и протянул ребенку два франка.
Мальчик недоверчиво посмотрел на него:
- Благодарю вас, милорд. Благослови вас Господь!
Локлан с достоинством кивнул, и мальчишка выбежал из лавки, а воин поднялся с колен и обратил устрашающе сердитый взгляд на кожевника, заставив того отшатнуться на пару шагов. Затем Мак-Аллистер швырнул лавочнику несколько монет:
- Это за проявленную тобой милость, но тебе следует получше следить за руками и не распускать их. Помни: собаке можно успеть дать не так много пинков, прежде чем та разозлится. Мальчишка, с которым ты плохо обращаешься сегодня, вполне может вырасти, стать мужчиной и отплатить тебе тем же.
Кэт отступила назад, когда шотландец прошагал мимо нее. Девушка встретила взгляд кожевника и увидела в нем страх. Вряд ли он когда-либо еще ударит другого ребенка. Благодарная Локлану за это, Катарина поспешила за ним.
- Это было очень любезно с твоей стороны, - сказала она догнав спутника.
- Не надо относиться ко мне снисходительно, - проворчал горец в ответ.
Она заставила его остановиться:
- Я никогда ни к кому так не отношусь. Ты совершил очень добрый поступок. Не сомневаюсь, ты даже не представляешь, какое значение он имеет для этого ребенка.
- Поверь, уж я-то знаю.
В голосе этого мужчины прозвучала такая убежденность, что Кэт захотелось его обнять. Если бы она не была в курсе истинного положения вещей, то решила бы, что Локлан точно знает, что чувствует ребенок, с которым жестоко обращаются. Но ведь она видела, как любит шотландца его семья, как они все близки. Просто невозможно, чтобы Мак-Аллистер мог постичь страдания, скорее всего, выпавшие на долю того мальчика.
И все же он очень напомнил ей раненого льва - неизвестно, почему. Этот воин был таким суровым и несгибаемым, таким могучим, что сама мысль о том, что ему можно причинить боль, казалась нелепой.
Хотя Ювин физически был гораздо крупнее Локлана, гиганту недоставало этого смертоносного качества, казавшегося в Мак-Аллистерах неотъемлемым.
А Локлан теперь стал даже еще более суровым, чем прежде.
Вздохнув от таких мыслей, Катарина повела шотландца к гостинице. Едва они вошли, несколько работников обратили на них подозрительные взгляды. Кэт подошла к мужчине в переднике, отдававшему приказания одной из служанок.
- Извините, сэр, нам нужна комната на ночь.
Тот в ответ сердито прищурился и обратился к Локлану:
- Ты всегда позволяешь своей женщине говорить за тебя?
Ноздри горца раздулись, и он сделал шаг в сторону хозяина гостиницы, который тут же пискнул и отбежал на безопасное расстояние.
Кэт придержала своего спутника, положив руку ему на грудь.
Хозяин нервно сглотнул и кивнул в сторону лестницы:
- Наверху есть одна свободная комната. Третья дверь справа.
Девушка в ответ тепло улыбнулась:
- Благодарю вас. Нам также понадобится еда.
- Скоро она будет готова.
Катарина кивком поблагодарила хозяина, взяла лэрда за руку и повела к лестнице.
Гнев шотландца растаял, едва он почувствовал, как руку сжала мягкая девичья ладонь. До этого дня только мать и жены братьев трогали его так. Привычный жест. Но прикосновение Кэт потрясло воина до глубины души. От него вскипела кровь, и пришло ясное осознание того, что эта девушка ведет его туда, где есть постель.
От этой мысли его мужское естество затвердело.
Катарина вошла с ним в комнату и закрыла за собой дверь.
Локлан ощущал невыносимый жар в чреслах. Он бросил взгляд на кровать, которая оказалась чересчур маленькой:
- Нам следовало взять две комнаты. Ночевать в одной крайне неприлично.
- Возможно, но, как считаешь, что они подумают о мужчине и женщине, путешествующих вместе? Безопаснее, если они будут считать нас женатой парой.
Кэт рассуждала здраво, но это не помогло горцу унять острую боль в паху, которая была сильной и мучительной и заставляла его жалеть, что он связался с этой девицей.
Бросив у окна свои седельные сумки, Мак-Аллистер буркнул:
- Я буду спать на полу.
Его спутницу удивили эти слова, но тут она услышала доносящийся снаружи топот целой кавалькады. Судя по звукам, в городок ворвалась небольшая армия. Подбежав к окну, Катарина распахнула ставни и увидела отряд солдат. С открытым от ужаса ртом она подалась назад.
- Что случилось? - спросил Локлан, подойдя к девушке и бросая взгляд вниз.
- Это люди моего отца, - отозвалась Кэт.