– Наверно, ее бросил твой протеже – Юрик Соболев, – предположила она.
– Да ладно тебе… – отмахнулся от нее муж. – Он мне совсем недавно… буквально пару дней назад… говорил, что у него никогда еще не было такой темпераментной женщины, как Таська. Меня, если честно, это его сообщение здорово перекосило. Я не привык, чтобы о моей девочке так говорили… как о женщине… Сразу представил ее… в этом… ну… в темпераменте… и даже руки зачесались дать Юрке в рыло… но потом успокоился, вспомнив, для какого дела мы его сами Таське прописали… вроде лекарства…
– Ну… тогда, может быть, он изменил ей…
– Это… конечно… возможно… Соболев всегда был страшным бабником… Но, помнишь, мы с тобой предполагали такую возможность… Говорили, что даже если Таськина любовь с Юриком лопнет, то девчонка хотя бы останется переориентированной на мужчин, что и хорошо…
– Не знаю, что и сказать, Андрей… – отозвалась Вера. – Мне не понравилось, что она опять кричала про мужчин и козлов. Собственно, с этого и начиналось ее увлечение девушками… И вот опять…
Андрей положил Вере руку на плечо, сжал его и ответил:
– Давай пока сами не будем истерить. Таська очнется, расскажет, что случилось, тогда и станем думать, как быть, что делать…
– А если она не захочет рассказывать?
– Но ведь своими страданиями всегда хочется с кем-то поделиться, разве не так?
– А если она захочет делиться вовсе не с нами?
– Такое тоже возможно… Но все же подождем с выводами…
– Конечно…
Андрей с трудом поднялся с кресла и виновато сказал:
– Вер… мне надо поработать… подготовиться к процессу… Я пойду, а? Таська все равно спит. В ближайшее время с ней ведь ничего не случится…
Вера кивнула и ответила:
– Конечно иди. Я еще посижу с ней… Тревожно как-то…
И Вера сидела рядом со спящей дочерью, впав в какое-то полузабытье. Она даже ни о чем не думала. Как бы выпала из времени. Сказалось нервное напряжение последних месяцев, когда она жила двойной жизнью.
Таська вдруг резко повернулась, уронив на пол одну из мелких декоративных подушечек. Вера вздрогнула и вспомнила, что начала собирать сумку для поездки на турбазу. Конечно, она никуда не поедет. Девочку нельзя оставлять в таком состоянии. Но тогда она не встретится с Сашей. При этой мысли сразу тяжко заныло где-то внутри. Они и так редко видятся, особенно сейчас, когда вдруг резко активизировалась его Кира. И все же Таську оставлять нельзя. Она, Вера, никогда не простит себе, если с дочерью что-то случится, а ее не будет рядом. Пожалуй, надо сообщить Саше заранее, что они не смогут встретиться, как наметили.
Вера сходила в другую комнату за мобильником и вернулась к Таське. Отключив в телефоне звук, она написала Саше сообщение о том, что запланированную встречу придется перенести в связи с болезнью ее дочери. Ответ пришел почти сразу: "Ничего страшного. Встретимся в другой раз". Вера чуть не расплакалась. Вот как все просто: в другой раз… ничего страшного… Конечно, что ему об этом беспокоиться! Даже при наличии Киры он человек свободный, а вот она… Она изворачивается ужом, а потом все рушится… А ему, видите ли, ничего страшного…
Вере вдруг захотелось забиться в истерике, подобной Таськиной. Пусть-ка вокруг нее все побегают! А она будет кричать, плакать, сбрасывать на пол вещи, бить посуду. Ей очень хочется что-нибудь разбить, сломать, порвать, разрушить! Она устала жить во лжи, которая ей совсем не свойственна! Она замучилась жить с человеком, которого то ли разлюбила, то ли и не любила никогда! Она с трудом удерживает брезгливую дрожь, когда Андрей к ней прикасается! А Забелину хоть бы что! Он добровольно прикасается к двум женщинам по очереди! Иногда в одни сутки имеет интим с обеими с перерывом всего в несколько часов! И ведь никто не заставляет! Он сам этого хочет! Может быть, он все же не любит ее, Веру? Просто, как мужчина, не в силах отказаться от тех ласк, которые она ему предоставляет? Все мужчины любят секс. Он для них на первом месте. А в связи с ограниченным временем у Забелина с ней в основном секс и есть! Конечно, они с ним разговаривают, что-то обсуждают и даже, как казалось Вере, сроднились не только телами, но и душами, но… Скорее всего, она все выдумала про души. Ей хочется, чтобы так было, а на самом деле она для Забелина всего лишь сексуальный объект, а Кира… А кто же Кира? Как это – кто? Он же говорил: почти жена…
Нет… не может такого быть, чтобы Саша ее не любил… Нельзя так притворяться… Да за такую игру, если она присутствует, надо давать театральную премию "Маска"… Кажется, так называется… А может быть, ему нравится лицедействовать? Все какое-то разнообразие… Нет! Нет! И еще раз нет! Она, Вера, драматизирует ситуацию, потому что сидит здесь возле Таськи, с которой неизвестно что случилось, и нервничает. На кухне расположился мужчина, который ей больше не нужен, но не знает об этом, а потому сегодня же ночью, даже не спрашивая, хочет она или нет, будет навязывать ей секс. А тот мужчина, который один только и нужен, наверняка отправится к своей Кире, поскольку Вера его от себя освободила. Он ведь настроился на интим. Пропадать, что ли, настрою?!
Вера крутила в пальцах телефон, не в силах отложить, потому что только он сейчас связывал ее с Сашей. Чем дольше она будет заниматься своими детьми, тем больше времени Забелин проведет времени с Кирой. И это время будет работать против нее, Веры. Она не может этого допустить.
Вера посмотрела на мирно спящую дочь, на лице которой не было никаких признаков даже малейшего волнения, и послала Саше эсэмэску, в которой писала, что дочери лучше и что встреча в воскресенье все же вполне возможна. Забелин ответил односложно: "Понял". Вера написала снова: "Постараюсь приехать к тебе часа в четыре". "Хорошо", – ответил Саша.
* * * На следующий день выяснилось, что Вера была права. Тася, решив сделать Соболеву приятное, явилась к нему домой сюрпризом. Он долго не хотел впускать ее в квартиру, и она конечно же поняла, в чем дело. Прямо спросила, права ли в том, что заподозрила. Соболев отпираться и не подумал.
– Ты представляешь, он мне стал говорить, что та девчонка… ну… в постели… это, дескать, ерунда… что жениться он собирается на мне… а она… ну эта, с которой он сейчас проводит время… так… просто… баловство… что ей это надо больше, чем ему… что он пожалел влюбленную дурочку… – Тася, рассказывая это Вере, кусала губы, чтобы опять не расплакаться. Это стоило ей огромных усилий. Ее пальцы крутили ушко черной маленькой подушки с улыбающимся смайликом, вышитым на одной ее стороне золотистыми нитками. Казалось, будто смайлик вместо улыбки корчит гнусные злые рожи.
– Может быть, все так и есть, – осторожно произнесла Вера.
– Что так и есть?! – вскинулась Тася, отбросив от себя подушку.
– Ну… что эта девчонка ничего для него не значит…
– Мама! Ну что ты такое говоришь?! Разве можно делить постель с кем-то, кто для тебя ничего не значит?! Это же нонсенс!!! Невозможно!!!
Вера сразу не нашла что ответить дочери. Не могла же она признаться, что ее мучают такие же сомнения. Еще можно было бы сказать, что мужчины полигамны то ли по природе своей, то ли потому, что общество это им внушило. Но разве эти слова могут послужить утешением для дочери, если они и саму Веру-то не утешают.
– Может быть, он где-то выпил лишнего, – выдержав длинную паузу, начала говорить Вера, – а девчонка сама пристала. Сейчас таких сколько угодно… Твой Юра, возможно, сейчас очень жалеет, что поддался слабости. А перед тобой просто держал фасон: мол, я мужчина, а потому не стану оправдываться…
– Мама! – Тася опять дернулась, и губы ее запрыгали. – Он почти не пьет! Так… слегка… Он не по пьяни… Просто потому, что так захотел… с другой… когда есть я… А мне о любви твердил… Говорил, что я единственная, кого он по-настоящему любил в своей жизни… что так, как со мной, у него ни с кем не было… Как теперь верить им, мама?!
Последнее предложение Тася выкрикнула, и Вера почувствовала, что покрылась испариной. Да… Все они, оказывается, говорят одно и то же, только уши развешивай… Она ведь и сама развесила…
Вера не стала ничего говорить, просто прижала голову дочери к своей груди и опять принялась гладить ее по волосам. У нее не было для Таси слов утешения. Хотела было сказать, что не все мужчины одинаковые, и привести в пример отца, но потом раздумала. Чужая душа – потемки. Таська вчера кричала, что и он наверняка изменяет матери. Конечно же у нее нет доказательств, просто решила свалить все в одну кучу. На самом деле и у Андрея вполне могут быть какие-то шашни на стороне, о которых она, Вера, и не догадывается. Вполне возможно, что он приходит домой так поздно вовсе не потому, что много работы.
Пока дочка плакала, Вера раздумывала, как отнесется к тому, если откроется, что и у Андрея есть другая женщина. В конце концов поняла, что это ее заденет лишь слегка, а по большому счету она только порадуется за мужа. Она, Вера, больше не любит его.
Таська вдруг упокоилась и посмотрела на мать злыми глазами. Вера отпрянула, поскольку решила, что уничтожающий взгляд предназначался ей, которая ничем не смогла утешить, но дочь начала говорить о другом:
– Ну ничего-о-о! Он думает, что я к нему приползу и буду умолять о любви! Не дождется! Не на ту напал! Это он еще ко мне приползет, а я… а я… А я вытру о него ноги, мама!!! Не найдется больше на этом свете мужчины, который сможет унизить меня! – Помолчав, Тася продолжила уже совсем другим тоном, спокойным и будничным: – И ты за меня не бойся. Я не собираюсь накладывать на себя руки. Я даже плакать больше не буду. Нет больше слез! Все. Всего лишь закончился очередной этап в моей жизни, не правда ли?
Вера согласно закивала, поглаживая ее уже по плечу.
– Конечно же… Конечно… Это всего лишь этап… – приговаривала она, – но не нужно делать неправильных выводов, девочка моя. Все еще у тебя будет по-другому! Как говорится, какие твои годы! Будет и на твоей улице праздник! Вот увидишь!
* * *
Всю субботу и утро воскресенья Тася выглядела спокойной и умиротворенной. Она разгребала завалы в своей комнате, пылесосила и даже вымыла окно, хотя оно в этом не очень еще и нуждалось. Она явно собиралась начать новую жизнь. Вера видела, что в куче хлама, который дочь решила вынести на помойку, поблескивала полированными боками дорогая шкатулка красного дерева, которую подарил ей Соболев. В ней наверняка лежали те кольца, серьги и цепочки, которыми ее радовал Юрий Михайлович. Сейчас на Тасе, как в былые времена, не было никаких украшений.
Вера не посмела предложить дочери оставить шкатулку у себя. Пусть поступает как считает нужным. Если найдет в себе силы простить Соболева, он купит ей золота еще на большую сумму. Не бедный. Впрочем, возможно, Юрка и не нуждается в прощении. Наигрался Таськой. В таком случае его шкатулке самое место на помойке. Пусть кому-то, кто ее найдет, повезет. Хотя… говорят ведь, что нельзя носить чужие кольца, цепочки… иначе взвалишь на себя чужие беды. Вера искренне желает, чтобы эти украшения как-нибудь освободились от Таськиной беды и никому не принесли зла!
Когда Вера окончательно убедилась в том, что дочь в порядке, стала соображать, под каким предлогом уйти из дому после обеда. В конце концов вспомнила, что у нее на руках материалы к диссертации одной из сотрудниц кафедры, и сказала Андрею:
– Раз уж не вышло у меня с турбазой, я, пожалуй, съезжу к Рогозиной. Таська вроде в норме…
– А кто такая Рогозина? – спросил Андрей, разрезая на куски курицу, которую сам приготовил к обеду.
– Ну как же… Тамара Рогозина… с кафедры… Помнишь, ты еще говорил, что у нее красивые волосы? Мы были у нее на дне рождения в марте…
– Это я говорил про волосы? – удивился Андрей и шутливо возразил: – Не может такого быть! Мне только твои волосы нравятся!
Вера нервно поправила свою прическу и спросила:
– Тамару-то вспомнил?
– Ну так… в общих чертах… А она что, не на базе?
От последнего вопроса мужа Веру окатило горячей волной стыда. Да, Андрей прав. Тамара конечно же на базе вместе со всеми, тем более что и черновик диссертации уже готов… Как все же сложно… врать… Так легко что-то упустить… запутаться…
– Рогозина дома! Над диссертацией работает. Главу одну решила переписать по-другому. А все остальные ее материалы у меня. Вот я к ней и съезжу… вместо турбазы… Я как раз все прочла… надо бы обсудить… – Говоря это, Вера совершала множество, как ей казалось, отвлекающих движений: резала хлеб, доставала тарелки для второго, проверяла, сварилась ли картошка.
– Ну надо… так надо… – согласился наконец Андрей, раскладывая курицу по тарелкам.
Вера освобожденно вздохнула. Тамара с турбазы звонить не станет, потому что вчера именно ей Вера уже успела сообщить о причине того, почему не поедет отдыхать с кафедрой.
После обеда Вера решила послать Саше еще одну эсэмэску, где писала, что обязательно приедет. Ответа от него не было. Поначалу это Веру не обеспокоило. При получении сообщения телефоны обычно издают короткие слабые трели, и Забелин вполне мог их не расслышать. Главное, что он в конце концов глянет на мобильник и прочтет, что свидание обязательно состоится.
Минут через пятнадцать Вера стала тревожиться. Почему он не отвечает? Может быть, что-то случилось? Она написала еще одно сообщение. Ответа так и не дождалась. Вера включила компьютер и зашла на сайт "Школьные товарищи". Забелина в Сети не было, но она на всякий случай оставила ему сообщение и там. Мало ли… Вдруг сначала включит свой комп и только потом обратит внимание на телефон.
В половине третьего она начала собираться на свидание, стараясь не привлекать к своим сборам внимания Андрея. Он, к счастью, был занят своими бумагами и на жену не смотрел. Но рогозинскую диссертацию Вера специально принялась укладывать в пакет на кухне и даже попросила мужа помочь подержать его края, кривясь от отвращения к себе.
Выйдя из подъезда, Вера побежала к остановке прямо по разлившимся лужам, потому что видела, как из-за поворота выезжает нужный ей автобус. Уже в его салоне она достала мобильник и позвонила Саше.
– Да, слушаю, – отозвался он.
У Веры подкосились колени. Так безлико, без обращения, он отзывался на ее звонки, когда рядом была Кира.
– Саша… ты… у нее? – задыхаясь, спросила Вера.
– Да, – чуть помолчав, сказал он.
– Но как же… мы же договорились…
– Так вышло.
– И что же теперь?
– Этот вопрос вполне можно решить позже, – на эзоповом языке ответил Забелин.
– Позже… – повторила она за ним и нажала кнопку отключения.
Вот как… Позже… И что же ей теперь делать? Возвращаться домой глупо. Куда же пойти? Да куда пойдешь с этой диссертацией? Она специально при Андрее укладывала в пакет толстую увесистую папку с материалами Рогозиной. Ради Саши Вера готова была таскать с собой эту тяжесть и даже не замечала ее. Сейчас чужая диссертация жутко оттягивала ей руку. Она перехватила пакет другой рукой, но легче он от этого не стал. Вера понимала, что занимается пакетом только для того, чтобы не думать о том, как мерзко с ней поступил Забелин, потому что если вдруг начать думать, то придется рыдать прямо в автобусе. Лучше уж думать о том, как ей тяжело держать пакет, стоя в переполненном салоне. Но может быть, лучше подумать как раз о другом, чтобы отвлечься от этой тяжести. О чем бы, например? Ну… например, о том, что у этой Киры что-то могло случиться и Забелина вынудили приехать. Но тогда почему не предупредил? Если бы предупредил, то, во-первых, ей, Вере, не пришлось бы дома изощряться во вранье. Во-вторых, она не оказалась бы в таком идиотском положении, как сейчас, с тяжеленной рогозинской диссертацией. А может быть, Саша намекал, что он успеет вернуться несколько позже, но именно сегодня, и они все же встретятся? Нет, она на такое не согласна… А как он-то может – от одной женщины и прямо к другой? Кошмар какой-то! Нет! Это не любовь! Фарс! Оперетта! Водевиль!!!
Нечаянно взглянув в окно, Вера вдруг увидела, что автобус проезжает мимо дома, где живут Милка с Кудеяровым. С тех пор как дочь практически выставила ее из квартиры, они больше не общались. Вера иногда звонила на мобильник дочери, но та никогда не отзывалась. На стационарный телефон Вере звонить не хотелось, поскольку трубку мог взять Боря. О чем ей с ним разговаривать? Мужу Вера так и не рассказала о том, что не так давно произошло в его квартире, отданной во владение дочери. Но сам Андрей несколько раз звонил Милке, и Вера была в курсе, что дочь с Кудеяровым все же расписалась. Никакой свадьбы не было, чему Андрей только порадовался, хотя по телефону долго журил Милку, что уж с родителями они могли бы отметить это дело как-нибудь по-тихому, по-родственному, и взял с нее слово, что в декабре они обязательно все вместе отпразднуют Милкин день рождения. Та вроде согласилась.
В надежде на то, что согласие отметить вместе день рождения означает возможность полного примирения, Вера принялась проталкиваться к выходу. Раз уж у нее сегодня все так нескладно получилось, она сейчас зайдет к дочери и попытается наладить с ней отношения до дня рождения. Если этого не сделать, то при встрече им обеим, не говоря уже о подлеце Кудеярове, будет неловко, и Андрей обязательно потребует объяснений.
Автобус увез Веру довольно далеко от дома Милки, но после духоты его салона она с удовольствием прошлась по свежему воздуху даже и с тяжелым пакетом.
Дверь квартиры открыла дочь. Вера не успела даже поздороваться, как Милка вышла на площадку, прикрыв за собой дверь и привалившись к ней спиной.
– Зачем ты пришла? – спросила она, как-то хищно прищурившись.
Таких прищуров раньше Вера у нее не видела.
– Может быть, для начала ты пропустишь меня в квартиру? – спросила она и перехватила тяжелый пакет другой рукой.
На дочь это не произвело ни малейшего впечатления. Она проводила взглядом перемещающийся пакет и сказала:
– Тебе нечего там делать!
Интонации Милки Вере не нравились. Так разговаривают не просто с чужими людьми. Так говорят с врагами. Конечно, как же дочери еще говорить с матерью, которая покусилась на самое святое: на ее будущего мужа! И ведь ничего не скажешь в свое оправдание. Если рассказать, что было на самом деле, Милка сделается несчастной. Впрочем, нет. Не сделается. Она ей ни за что не поверит.
– То есть мне никогда не будет ходу в эту квартиру? – спросила Вера.
– Никогда! – жестко отрезала Милка.
– Ты не собираешься налаживать со мной отношения?
– Не собираюсь!
– Но ведь у тебя все хорошо, ты замужем…
– Разве тебя этим можно остановить? – с сарказмом спросила дочь и неприятно хохотнула. – Борис был моим женихом, когда ты посмела… когда ты смогла…
Милка явно не находила слов, чтобы обозначить поступок матери как-то выпуклее, и Вера попыталась в этот момент вставить свое:
– Но… может быть, ты попытаешься меня простить…
– Никогда! – крикнула Мила. В ее голосе уже звенели слезы.
– А если я поклянусь, что больше никогда… ни за что…
– Нет! – еще громче выкрикнула дочь и зажмурилась. Из-под закрытых век потекли слезы.
– Хочешь, я поклянусь здоровьем Таськи и отца?!
– Не смей!!! Убирайся отсюда! Я тебя ненавижу! – Милка захлебнулась плачем, отвернулась от Веры, рванула на себя дверь и скрылась в квартире.