Никогда не спеши умирать, не успев нагрешить.
В последнем всплеске света женщина снова протягивает руки к зрителям и разжимает пустые ладони.
Темнота. Мрак. Чей-то силуэт выходит на сцену, оставаясь почти невидимым – только контуры.
– Так случается, что мы принимаем решения, на которые не имеем права. Так случается, что мы берем на себя больше, чем можем вынести. И главное, наверное, в таких ситуациях помнить одно: мы не Боги. И не знаю, как вы, а я этому бесконечно рада.
Вспышка света ослепила зрителей, недоуменно уставившихся на пустую сцену. Мгновение – и шквал аплодисментов наполнил клуб. Аплодировали сидя, аплодировали стоя – это была настоящая овация.
Игнатьев под руку с Лёкой вышел из-за кулис. Остановился посередине сцены и, широко улыбнувшись, проговорил в микрофон:
– Дамы и господа. Разрешите представить. Автор сегодняшней шоу-программы. Новый арт-директор клуба "Три чуда света". И – по совместительству – наше новое четвертое чудо. Елена Славина!
Лёка улыбалась, раскланивалась, но взгляд, которым она обводила посетителей клуба, был холоден и мрачен.
Они не поняли.
Они опять ничего не поняли.
13
Перманентный поиск. Вся наша жизнь – поиск. Поиск любви, счастья, денег, друзей. Поиск подходящей одежды и шкафа в комнату – такого, чтобы вписался в интерьер. Поиск книг, которые ничему не учат на самом деле, а всего лишь помогают вынуть из глубин подсознания то, что мы и так давно уже знаем.
Поиск себя. Как часто мы обманываемся, убеждая всех вокруг в этом поиске. А на самом деле ищем не себя. Отнюдь. Ищем успокоения. Ищем конца поиска. Ищем место, время или человека, в котором всё станет ясно и просто. Ищем финала – того финала, в котором уже больше не останется вопросов.
Балкон в Лёкиной квартире выходил прямо на оживленный проспект. На нём всегда пахло деревом, побелкой и свежим воздухом. На небольшом подоконнике стояла пепельница, а у открытой створки окна – барный стул.
Здесь было очень хорошо ночью – вдыхать в себя воздух с примесью никотина, провожать взглядом исчезающие автомобили и слушать шум никогда не засыпающего города.
Здесь – только здесь – можно было перестать врать. Играть. Притворяться.
Нет, перестать притворяться вовсе не означало лить слёзы и скорбеть о своей загубленной жизни. Да Лёка и не скорбела. Она знала, что её жизнь закончилась на черноморском побережье. И только из-за каких-то бюрократов там, наверху, её душа и тело пока оставались на земле.
Удивительно – насколько часто мы хотим, чтобы нас поняли. Друзья, любимые, родные – все вокруг. Мы выплакиваем тонны слез в телефонные трубки и винные бокалы, мы говорим сотни тысяч ненужных слов, и засыпаем в алкогольном бреду с осознанием того, что – нет, не может один человек понять другого, как не может он даже на мгновение одеть на себя чужие страхи, чужие сомнения, чужую боль.
Удивительно – насколько часто люди вокруг хотят, чтобы их поняли. И мы слушаем одинаковые в своей банальности истории, даем советы, понимая, что они безнадежны, гладим по голове и говорим волшебное: "всё будет хорошо". И искренне радуемся, если чья-то история напоминает нашу собственную – ведь это такой замечательный повод чтобы загореться глазами, воскликнуть: "Как я тебя понимаю! У меня тоже такое было!" – и начать рассказывать свою историю. Такую же ненужную собеседнику, как и история собеседника не нужна нам.
Но мы люди. И мы хотим жить. И приходится притворяться, делать вид, что понимаешь, и делать вид, что тебя поняли, и жить дальше, и пытаться запомнить бессмысленные сны – да-да, они чаще всего бессмысленны, но почему же в них отражается так ясно всё то, что мы не можем никому объяснить?
Ах, если бы можно было показать эти сны другому человеку. Тогда бы, наверное, понимания в нашем мире стало больше.
Дымок от Лёкиной сигареты улетал вверх, цепляясь на стеклянную блесткость балкона, за белые европейские ручки окна, за прозрачный черный воздух снаружи.
Ей никто не был нужен. С уходом Саши Лена постепенно поняла, что вся эта "дружба", "любовь", "вместе до гроба" и прочие высокие слова – это лишь попытка людей убежать от одиночества. Сделка. Ты помогаешь другу, друг помогает тебе. Вместе вы словно беспомощные котята барахтаетесь в жизненной луже, подсаживая друг друга по очереди. И не понимаете главного – пока кто-то из вас не остановится, и не перестанет требовать подсадить себя, из лужи вы не выберетесь. Потому что философия "ты мне – я тебе" очень хорошо подходит для кредита в банке, для финансовых операций, для закупок в супермаркете. Но не для дружбы. Истинная дружба не требует и не просит. Она подставляет плечи и помогает выбраться пусть не из лужи – но хотя бы на мелководье. Помогает и ничего не просит взамен.
Но это утопия. И так не бывает. И приехав однажды посреди ночи чтобы утешить друга, и оставшись до утра, наплевав на сон и покой, в следующий раз мы будем ждать в ответ того же самого. И удивимся, если друг поступит иначе.
Вот и вся дружба.
Такая дружба была Лёке не нужна.
Почти не нужна.
Почти – потому что бывали ночи, когда до слёз хотелось с кем-нибудь поговорить. Зная, что не поймут, что будут улыбаться недоуменно, но выслушают. Зная, что утром придет сожаление – "Зачем я, идиотка, об этом заговорила?". И зная, что в ответ на услугу придется выслушивать чужую историю.
Но – несмотря на всё это – хотелось. Высказаться, выплакаться – а вдруг поможет?
Вот только кандидатур для такого весьма сомнительного эксперимента Лёка не видела.
С Никитой не поговоришь – с тех пор, как они начали работать в "Трех чудесах света" прошло почти полгода, но до сих пор проблем выше головы, и у Ника тоже. С Кимом – тем более – потому что на следующий же день история облетит весь клуб и полпитера в придачу. С Мариной? Едва ли. Слишком она странная. Слишком многое в ней покрыто мраком таинственности. Может быть, конечно, вся эта таинственность – лишь попытка создать себе воспетую женским глянцем "изюминку"? Может быть… Но стоило ли рисковать?
Оставался еще только один человек. Но захочет ли он её выслушать? После всего, что было? После того, как они почти год разговаривали только по телефону? После всех больных и обидных слов, выкрикиваемых друг другу в лицо?
Захочет ли?
А почему бы не проверить?
В конце концов, всю Лёкину жизни можно было обозначить простой фразой – почему бы и нет?
Так почему бы и нет?
14
Она открыла дверь после третьего звонка. Вспыхнула глазами навстречу синему Лёкиному взгляду, и когда Лена уже готова была развернуться и уйти, вдруг улыбнулась. Тепло, нежно и чуточку любовно.
– Здравствуй.
– Привет. Я не вовремя?
– Нет. Заходи. Я рада тебя видеть.
Лёка аккуратно просочилась в квартиру и поневоле поводила взглядом по прихожей. Странно. Она ожидала увидеть другое.
– Могу похвастаться – я больше не неряха, – понимающе заметила Катя, когда чай был разлит, печенье и конфеты высыпаны в вазочку, и непривычно тихая Лена уместила своё тело на кухонном стуле, – В моей жизни многое изменилось.
– Я этому рада.
– А я рада, что ты пришла. Мне давно хотелось с тобой поговорить, но я не решалась… побеспокоить.
– Понятно, – хмыкнула Лёка, – Чтож, у тебя было право меня бояться. Кать, я не извиняться пришла. Потому что…
– Погоди! Я знаю. Ты делала то, что считала нужным и ни о чем не жалеешь. Знаешь, очень странно, но я не жалею об этом тоже. Каким бы жестоким ни был твой способ мне помочь, он сработал – и это главное.
Лена не нашлась, что ответить. Кивнула и принялась греть руки о чашку. Катя была права – она ни о чём не жалела. После памятной истерики, невольным свидетелем которой стала Марина, Лёка действительно выгнала Екатерину из своей квартиры. На две недели устроила Егора в частные ясли, договорилась о личной няне, а сама каждый день после работы уезжала в пансионат, где поселила Катю.
Они не разговаривали. Потому что довольно сложно назвать разговором крики и постоянные истерики. Лёка больше не позволяла себе взорваться. Сидела спокойно, выслушивала обвинения, наливала валерьянку в стопки, и – начинала объяснять. До следующей истерики. И снова, и снова, и снова.
К концу этих двух недель Катя едва ли поняла даже треть из всего, что говорила ей Лена. Но истерики прекратились. Она спокойно выслушала предложение о последнем шансе. И согласилась.
– Знаешь, я только потом поняла, что ты была права. Что большинство своих идиотских поступков я совершала из-за страха.
– Чего ты боялась? – спросила Лёка.
– Да всего. Боялась, что ты меня выгонишь, и останусь я с Егором на улице. Боялась, что тебе надоест с нами возиться. Боялась, что теперь едва ли смогу найти работу. Ну и боялась на всю оставшуюся жизнь одна остаться. И вдруг ты разом взяла и все мои страхи развеяла. Я очень тебе за это благодарна. И я обязательно отдам тебе долг. Как денежный, так и моральный.
– Хочешь отдать его прямо сейчас? – Лёка словно с моста кинулась. – Поговори со мной. Выслушай. Притворись, что понимаешь. И ты больше ничего мне не должна. Идет?
– Нет.
Катя вздохнула и откинула за уши длинные волосы. В её голове пронесся целый состав со словами, которые она могла бы сейчас сказать. Но – вот беда – ни одно из этих слов Лёку бы не убедило.
– Почему нет? – синие глаза похолодели и сузились словно две ледышки в белом обрамлении.
– Потому что не всё в жизни покупается и продается. Ты хочешь сейчас купить себе друга, а это невозможно.
– Всё возможно, если очень захотеть – возразила Лёка.
– Тогда купи собаку. Это единственный способ купить любовь и дружбу за деньги, Лена.
Катя знала, на что идет. Знала, что за этим последует. Так и вышло.
Лёка побледнела и стиснула кулаки. Сжала зубы, расширила ноздри. Всё это – за одно очень короткое мгновение. И вдруг почувствовала, как на её ладонь опускаются Катины пальцы, увидела понимающий взгляд, уловила теплое дыхание.
– Расскажи мне, – просто попросила Катя.
И неожиданно для самой себя Лёка начала рассказывать. С самого начала – с Таганрога. Говорила о Юльке, о Жене, о Ксюхе. Перебивала сама себя, забыв какую-то деталь, и снова возвращалась вперед во времени. Злилась оттого, что никак не складывается в слова то, что так легко кричалось в холодное балконное окно и так легко читалось в сумасшедших больных и отчаянных снах.
Она боялась поднять взгляд. Смотрела в стол, выплескивая из себя всё новые и новые предложения, которые для других были всего лишь словами, а для самой Лёки – целой жизнью.
– Она называла меня Леной. Когда она ушла, кто-то еще пытался, но это было слишком больно. Она была первой, кто действительно меня знал, кто действительно меня понял. Очень сложно объяснить, как я её любила, потому что я вообще не знаю, бывает ли другая любовь, или то, что я чувствовала – единственно настоящее. Но дело даже не в этом. Я её жду. И всегда буду ждать. Иногда мне кажется, что она обязательно придет. Неважно, кем она будет – мужчиной, женщиной, ребенком – я всё равно её узнаю. И к тому времени, когда она придет, я хочу сделать то, что не удалось ей. Я хочу объяснить всему этому стаду вокруг, что они не живут, а существуют! Что есть в жизни нечто более важное, чем деньги, телки, алкоголь, чем их долбаные карьеры и достижения. Она всегда помогала людям. Она объясняла им своим примером. И что толку? Когда она уходила, рядом была только я. Самое удивительное, что она любила всех вокруг. Просто так – ни за что. Детдомовский ребенок, о которых обычно говорят, что они любить не умеют, любил всех людей! Над ней смеялись, унижали, а она улыбалась. И что толку? Её теперь нет, а мир ничуточки не изменился. Только я стала другой.
Кать… Я же её ищу. Постоянно. Иногда вижу в толпе похожий силуэт или волосы – и несусь за ничего не понимающим человеком, а когда догоняю, я этого человека убить готова только за то, что он – не она. Не Сашка.
Первое время я писала ей письма. Писала на конверте только одно слово – "Саше" и отправляла. Они не возвращались. И я верила, что где-то далеко она есть, она жива и помнит меня. А потом письма вернулись – все разом. И я поняла, что чудес не бывает.
Лёка замолчала, вытерла кровь с закушенной губы и подняла тяжелый взгляд. Катя сидела тихо, упираясь подбородком в сложенные ладони, и в глазах её блестели слёзы.
– Мне не нужна твоя жалость, – пробормотала Лёка, – Наверное, мне просто нужно было кому-то это рассказать. Не один год я хранила всё это в себе. Хватит уже, пожалуй.
– Отпусти её, – Катин шепот заставил женщину вздрогнуть, – Перестань снова и снова переживать то, что уже случилось. Отпустив, ты не потеряешь свою любовь, Лен. Она останется с тобой, но не будет уже такой горькой и болезненной.
– Отпустить? Как ты себе это представляешь?
– Просто отпусти. Перестань искать. Перестань болеть. Вспоминай её с теплом и радостью – как человека, подарившего тебе прекрасное чувство.
– Каким образом?
– То есть?
– А ты не понимаешь? – Лёка сузила зрачки в бессильной злости. – Все эти советы хороши в теории. Ты говоришь – отпустить, окей, я готова отпустить. Но как? Засунуть в сердце руку и вырвать оттуда неслабый кусок? Или пойти на приём к психоаналитику, который убедит меня, что черное – это белое, белое – синее, а моя любовь к Саше – результат детских нереализованных фантазий?
– Подожди. Тебя устраивает твоя жизнь такой, какая она есть сейчас? – вспыхнула Катя.
– У меня выбора нет.
– Он есть всегда. И если ты говоришь, что у тебя нет выбора – значит, свой выбор ты уже сделала. Лёк, нельзя всю жизнь прожить одной, стремясь найти то, что найти невозможно и доказать то, что нельзя доказать. Ты не переделаешь мир. Песня Макаревича хороша только в качестве песни. Но как жизненное кредо она – полный идиотизм.
– Какая песня? – удивилась Лена.
– Не стоит прогибаться под изменчивый мир, пусть лучше он прогнется под нас.
– И почему же это идиотизм? Ты предлагаешь стать частью всего того быдла, что есть вокруг?
– Лёк… Люди, которых ты называешь быдлом – в первую очередь всё-таки люди. Со своими недостатками и достоинствами. Ты хочешь идеальный мир. Но идеала в жизни не бывает. И быть не может.
– С чего ты взяла? Только потому, что ты этот идеал не видела?
– Нет. Только потому, что для каждого человека этот идеал будет разным.
Они разговаривали всю ночь. Спорили, иногда срывались на крики, иногда – на слёзы. А когда за окном забрезжил рассвет, Лёка вдруг вздохнула полной грудью и поняла, что ей действительно стало легче. Без алкоголя, без наркотиков, без сигарет. С чашкой чая и разговорами о вечном.
Прощаясь, Лена поцеловала Катю в висок и пожелала счастья. Она знала, что больше они никогда не увидятся – не таким была человеком Лёка, чтобы дважды показывать кому-то свою слабость. Знала, но была искренне благодарна.
За короткую игру в дружбу.
За короткую игру в понимание.
***
Постепенно всё устаканилось. Работа снова вошла в привычное русло, и снова – как тысячу раз до этого – Лёке стало скучно. Она давно забыла про свои метания, списала их на осеннее-зимний авитаминоз, и больше уже ни о чём не задумывалась.
Шоу-программы игрались, публика радовалась и оставляла в клубе немыслимые суммы, Игнатьев был любезен и приветлив, Марина – отстранена и равнодушна.
Но что-то всё равно занозой сидело в голове и порой давало о себе знать настойчивыми мыслями.
Марина. Конечно же, Марина.
В конце марта Лена, уставшая от собственных сомнений, поручила Никите добыть полную информацию об этой странной женщине. И вот теперь сидела в кофейне на Невском, перебирая полученные листы бумаги, и сосредоточенно размышляя. А подумать было над чем.
Во-первых, возраст. По паспорту, данные которого были давно внесены в договор, выходило, что Марине тридцать три года. По бумагам, которые Лёка держала в руках – тридцать семь. Характеристики с предыдущих мест работы оказались ложью – в каждом из них причиной увольнения было отнюдь не нарушение моральных норм. Личная жизнь Марины тоже изобиловала сюрпризами: гражданский муж, толпы любовников, какая-то трагическая история, о которой не было никаких точных данных…
Окончательно запутавшись, Лена вынула мобильный и набрала номер Никиты.
– Ты где? – спросила она, услышав бодрое "да, шеф". – И что ты забыл в Павловске? Ах, дворец… Сколько тебе нужно времени чтобы закончить с экскурсиями и родственниками? Отлично. Значит, как только освободишься – позвони мне. Затем. Свидание тебе хочу назначить. Счастливо.
Лёка раздраженно захлопнула крышку телефона и вернулась к чтению. Ник поработал на славу – он не просто нашел и расспросил многих знакомых Марины, но и приложил к отчету их фотографии и краткие биографические справки.
Павлов, Стрельцова, Трохин, Шурубин, Иванченко.
Много фамилий, много лиц, много данных.
Но большинство из них объединяло одно. Слово из четырех букв. Название клуба.
"Эгос".
Лёка задумчиво порылась в памяти, но название было ей незнакомо. Значит, клуб небольшой, не слишком популярный и не предоставляющий развлекательные программы.
Но Бог с ним, с клубом. Конечно, если не получится понять с начала, то придется заходить с конца, но для начала хотелось хотя бы понять мотивы Марины. А в том, что они должны быть, Лена уже не сомневалась.
– Вспомним с самого начала, – решила она, затягиваясь, – Со знакомства.
Почему она пришла устраиваться на работу именно к Лёке? Да, по возрасту она давно уже вышла в тираж и роль ведущей была для неё заказана на 99%. Но, исходя из информации, собранной Ником, она еще в молодости организовывала эротические шоу, причём с немалым успехом. Что ей мешало снова собрать труппу? Ничего. Значит, ей нужен был либо определенный клуб, либо определенный человек.
Всё так, да. Но если бы причина была в клубе – Марина бы отказалась от перехода в "Три чуда света", и осталась на старом месте – благо, возможность такая была: директор каждому из Лёкиных людей предлагал остаться.
Значит, не клуб. Значит, человек. Но кто конкретно?
Скорее всего, сама Лёка, конечно же. Но как тогда объяснить то, что Марина с самого начала не навязывалась? Всё их общение происходило сугубо по инициативе Лены. Играла? Может быть. Но слишком тонко, слишком филигранно – за год ни одной ошибки. И это при том, что Лёка давно уже убедилась, что Марина если не тупая, то и умной её никак не назовешь.
Что же получается? А получается интересная картинка: Марину, судя по всему, интересовала вовсе не Лёка. Но кто тогда? Она переспала с каждым из участников труппы в первый же месяц своей работы в клубе. Одного из танцовщиков даже пришлось уволить – парень стал неадекватен в своей страсти к Марине. Переспать переспала, но на этом всё. Близких отношений ни с кем не поддерживала, помимо рабочего времени ни с кем не встречалась и держала себя на расстоянии.
Значит, скорее всего, всё-таки Лёка. Значит, всё-таки филигранная игра. Отлично.
Лена улыбнулась, растирая виски. Выходит, эта девочка не так уж глупа. Или за внешней глупостью прячет мощный интеллект? Тут было над чем задуматься.