всегда, всегда, всегда, всегда.
В городе моем ночь ударит в набат.
Она также одинока, как я.
В городе моем я напишу на небе:
"Мне незачем быть в этом городе
без тебя".
Женька стояла в ванной комнате, уткнувшись лбом в зеркало. Вокруг витал терпкий запах и вечная Арбенина толчками ударялась в уши. Ничего было больше неинтересно и неважно.
– Зачем я живу?, – спросила Женя у своего отражения, – Ради кого? Ради чего? Единственного человека, который был по-настоящему важен мне, я прогнала. Прогнала из-за каких-то дурацких принципов. Из-за них я отказалась от возможности снова быть счастливой. Из-за них я умерла. Меня больше нет. Давно нет, если смотреть правде в глаза.
Острое лезвие оставило первый след на коже. Больно не было. Слёзы не застилали глаза. Женька просто водила лезвием бритвы по венкам и удивлялась капающей на кафель крови.
– Как просто…, – прошептала, – И совсем не больно. Еще немножко – и я уйду. Туда, где не будет ничего. Где всё будет спокойно. И правильно.
На Жениной руке появился еще один надрез. Она глубже нажала лезвием и вот теперь действительно стало больно. Кровь уже не капала, а текла на холодный пол.
– Еще чуть-чуть, – уговаривала себя Женя, – Потерпи немножко, и всё закончится.
Снова надрез. Странно – оказывается, в жизни всё совсем не так, как в кино. И кровь больше не течет на пол. Ей нужны всё новые и новые надрезы, этой крови. Чтобы её было много.
Женька осторожно присела на пол. Закружилась голова. Кровь стекала и вместе с ней потихоньку уходила жизнь.
– Мне не нужна эта жизнь без Ленки, – снова прошептала Женя, – Без неё ничего не имеет смысла. А я сама отказалась… сама…
Откинулась назад голова. Кожа стала совсем белой. И веки отяжелели так, что – кажется – уже не поднять. Женька старалась не думать. Это было не так сложно – вместе с кровью утекала не только жизнь, но и мысли. Тяжелые, горькие. Все они растворялись на ледяном кафеле.
– Прости меня, мама, – прошептала Женя и закрыла глаза, – Прости меня.
А еще через секунду открыла снова.
– Что же ты делаешь, доченька?!, – родной и полузабытый голос прозвучал где-то в голове. И вдруг к нему прибавился еще один: – Не надо, малыш. Не нужно сюда торопиться.
Сквозь звучащие голоса прозвенел звонок. Женька долго не могла понять, в дверь звонят или это телефон. Оказалось – второе.
– Аллё, – Женя стояла посреди кухни и смотрела, как из руки кровь стекает уже на линолеум.
– Привет, милая, – Саня… Сашка звонит. Смешной и несчастный. Всё понимает, но довольствуется тем, что ему дают. Сашка. Он же несчастлив. И его Женя делает несчастливым. Всем вокруг только горе приносит.
– Саш… Ты счастлив?, – Шурик помолчал немного, ошарашенный резким Женькиным вопросом. Помолчал, а потом пробормотал вдруг, – Я тебя люблю, Женя. В этом моё счастье. Рядом ты – хорошо, не рядом – тоже… хорошо. Главное ты будь, Жень. Будь. А остальное неважно.
– Но я же…, – Женька уже едва сдерживала слёзы.
– Да я знаю, – отмахнулся, – Ты любишь Лёку. Это наше с тобой счастье и проклятие одновременно. Но я всё равно счастлив, Жень. Это… так.
– А если я…
– Как только ты захочешь уйти – уйдешь. Женька… Я же сказал: я люблю тебя. И ты совершенно свободна. Ты можешь делать всё, что хочешь.
– Сашка… Я люблю тебя, Сашка…
Женя бросила трубку телефона и посмотрела на капли крови, блестящие в свете свечей. Вздохнула и пошла за аптечкой.
Прошел еще один месяц. По просьбе Женьки, Шурик теперь почти каждый день ночевал у неё дома. Странные это были отношения – между ними давно не было секса, не было физического притяжения. Как брат, Саша поддерживал Женю и всегда был рядом с ней.
– Мой Ланцелот, – улыбалась Женька и трепала Шурика по волосам на затылке, – Мой рыцарь.
Октябрь месяц вместе с осенним дождем принёс шокирующую новость: после всех этих лет Юлька сдала позиции и теперь имела статус постоянной Лёкиной девушки.
Впервые услышав об этом, Женька подумала, что сейчас умрет. А потом вдруг ощутила радость. Радость от того, что значит – всё верно – и чудеса действительно бывают. И что правду говорили те, кто утверждал, что нужно ждать и верить. И тогда всё действительно будет.
Идиотизм этих странных отношений дошел даже до того, что Лёка, Юля, Женька и Саня вдруг сдружились – как они это называли – семьями. Ходили друг к другу в гости, выпивали литры коньяка и не почти не смущаясь целовали друг друга в щеки при встрече и прощании.
Вот только Лёка и Женька всё время опасались остаться наедине. Даже на секунду не оставались вдвоем в замкнутом пространстве. Шурик усмехался понимающе, когда Женя ходила за ним, словно привязанная. А Юлька и не понимала ничего – она с головой была в этом новом для неё и необычном чувстве.
Иногда Лёка и Юля заходили в гости. Рассказывали о своих планах, стремлениях. И Женька с тоской понимала, что всё это – и мечты, и желания – Лёка уже проходила с ней. С ней, не с Юлей… С ней же…
– Привет!, – вопреки обыкновению, Лёка одна улыбалась Жене с порога. Но какой же жалкой была эта улыбка! Какой смущенной и растерянной.
– Привет…, – Женя распахнула дверь и пропустила нечаянную гостью, – Что случилось, Лен?
– А почему что-то должно было случиться?, – Лёка пьяно покачивалась, стягивая ботинки.
– Да так… Ну заходи, раз пришла.
– А ты что, мне не рада, мелкая?
– Да нет, всё в порядке. Просто мне сегодня еще сочинения проверять. Кофе налить?
– А покрепче у тебя ничего нет?
Женька вздрогнула от острого ощущения дежа-вю. Всё было странно и так… пугающе.
Пока Лёка возилась в прихожей со шнурками кроссовок, Женя поставила кофе и закрыла глаза на секунду. Один Бог знал, как сильно ей хотелось обнять такую далекую и недоступную свою любовь. Обнять, прижаться крепко-крепко, напиться её ароматом, коснуться губами колючих прядей волос. Но тяжким пульсом отдавалось в голове одно слово: "нельзя".
– А я татуировку сделала, – Лёка, покачиваясь, зашла в кухню и присела на табуретку.
– Какую?
– А вот гляди…
Быстро сняла рубашку, задрала рукав футболки и почему-то опустила взгляд.
Женька сделала шаг. И ахнула, разглядев на Лёкином предплечье потрясающе красивую птицу, с расправленными крыльями. И буквы над ней: четыре буквы Жениного имени.
– Ты с ума сошла, – Женя не верила своим глазам. Но – да – вот они, эти четыре буковки, выполненные каким-то интересным орнаментом. Как будто буквы позора. И счастья одновременно.
– Я рассталась с Юлей.
– Я догадалась.
Женька вздохнула тяжело и присела, избегая смотреть на Лёкино плечо. Почему-то эти буквы, это имя – всё было чужим и как будто постыдным.
Дрожали руки. И приходилось сжимать их крепко-крепко, чтобы не было так больно.
– Ты вернешься ко мне, мелкая? Мы будем снова вместе?
В Лёкиных словах прозвучала такая острая надежда, что из Женькиных глаз сами собой полились слёзы.
– Ленка… Да что ж ты делаешь-то… Ленка…, – прошептала с отчаянием, – Ленка…
– Что? Что? Жень! Возвращайся… Ведь так много времени прошло. Уже два года. А мы не вместе. Это неправильно, неверно, мелкая. Ты возвращайся… И будет всё хорошо. Это же я, мелочь… Слышишь?
– Я не мо-гу…, – простонала Женя, едва сдерживая слёзы, – Не могу…
– Но почему? Ведь Юли нет больше!
– Юли нет… Она же любит тебя, глупыш… Любит… Как я могу сделать ей еще больнее?
– Но я же из-за неё тебя бросила!, – крикнула Лёка, раздражаясь, – Я тогда смогла, а ты теперь не можешь? Почему?
– Потому что я – не ты.
Женька очень хотела разозлиться. До боли ей хотелось вспылить и объяснить Лене, что так – нельзя. Что нельзя направо и налево крушить чужие души. Хотела… Но не смогла. Сил хватило лишь на то, чтобы попытаться взять себя в руки, улыбнуться криво и налить в чашки кофе. Темный-темный, без малейшего проблеска света.
– Ты же любишь меня, Жень, – Лёка явно не собиралась легко сдаваться.
– Люблю… И ты знаешь всё, что я скажу тебе дальше. Извини. Пусть всё будет лучше как раньше, ладно? Давай хотя бы попытаемся…
Ты дарила мне розы… Розы пахли полынью
Знала все мои песни… Шевелила губами.
Исчезала мгновенно. Не сидела в засаде.
Никогда не дышала тихонько в трубу…
Мы скрывались в машинах… Равнодушных таксистов.
По ночным автострадам… Нарезали круги.
Ты любила холодный, обжигающий виски.
И тихонько касалась дрожащей руки.
И они попытались. Так старательно пытались, что все окружающие не знали, что и думать.
– Эти две сумасшедшие, кажется, снова вместе, – смеялся Толик в разговоре с Кристиной.
– Да они просто друзья!, – доказывал Шурик.
– Мир сошел с ума, – резюмировал Паша и со смехом смотрел на парочку, идущую в обнимку вдоль общежития.
…– А помнишь, как ты ко мне через окно на третьем этаже лазила?
– Ага… А Кристина на меня орала как сумасшедшая…
– А как ты пупок прокалывала, помнишь? А теперь бы стала прокалывать?
– Смеешься? Конечно, нет! Что я – враг своему телу, что ли?
– А давай по каменной лестнице наперегонки?
– Ты что, мелкая! Мы же не дети уже – какое там наперегонки.
– Эх ты, большая и старая!
– Ах, так? Догоняй!
И они, громко топая, неслись наперегонки по ступенькам, рискуя споткнуться и вопя от радости.
После работы Женьку теперь встречали и Лёка, и Шурик. Прикрикивали на особо шумных детей и увлекали подругу куда-нибудь гулять или есть мороженное в любимой кофейне на улице Ленина.
Как-то на выходных все вместе съездили в Питер, моментально в него влюбившись и хором решив, что несмотря ни на что, лучше Таганрога городов просто не бывает.
Женя летала. Как было хорошо быть рядом. Как хорошо было в любой момент брать за руку, ничего не боясь и чувствовать теплое дыхание за своим затылком. Как сладко было не думать ни о чём – и просто жить – так, как живется.
Шурик тоже был счастлив. Настолько, насколько мог. Женя была поблизости, а о большем он уже давно не мечтал.
Только так и не остановился поезд времени, а еще сильнее развел пары. Мелькали мимо недели, месяцы, отличаясь один от другого только снегом да листвой. Торопились сменить друг друга – боялись остаться в памяти или раствориться навсегда?
Только непонятно было, чего же теперь ждать от будущего – ведь все трое понимали, что вечно так продолжаться не может и однажды точно кому-то придется что-то выбирать.
И, как повелось с самого начала, выбирать пришлось, конечно же, Женьке…
– Что ты делаешь?, – выдохнула Женька, всеми силами пытаясь отпихнуть Лёку подальше, – С ума сошла?
Всё это, действительно, было похоже на сумасшествие. Лёка принеслась в выходной с самого утра и даже не сбросив ботинки, накинулась на Женю с поцелуями.
– Ну что ты, мелкая, – просопела куда-то в ухо, – Иди ко мне… Ты не представляешь, как я соскучилась…
– Да перестань ты!, – закричала Женя и со всей силы стукнула Лёку по коленке, – Ты что?
Лёка согнулась от боли и застонала. А Женька вдруг начала смеяться. Как комично выглядела её любовь, скорчившаяся в прихожей и баюкающая коленку.
– Ленка…, – сквозь смех выговорила Женя, – Что на тебя нашло-то?
– Да ну тебя, – проворчала, снимая, наконец, куртку и кроссовки, – Ничем тебя не проймешь. Это страсть была, балда ты. А ты не поняла ничего.
– Страсть?, – Женька снова расхохоталась, – Ленка, ты что? Какая это страсть? Это самая натуральная попытка изнасилования!
– Чего?, – Лёка, старательно пряча улыбку, нагнулась и вдруг подхватила Женю к себе на плечо, – Ах, ты так? Ну держись!
Хохоча и брыкаясь, Женька приземлилась на диван. Лёка упала сверху. Засопела куда-то в шею, бормоча что-то неразборчивое.
– Ленка! Ай, перестань щекотаться… Ленка! Ленка…
Смех оборвался. Сверху на Женю глянули такие большие и знакомые синие глаза. И чертики в них прыгали через голову и стоили смешные рожицы.
– Ленка…
Женька сама не смогла бы объяснить, как так вышло. Но ощущение теплого тела сверху, знакомых рук, обнимающих за плечи, крепкого бедра, вжавшегося между ног – всё это свело с ума и заставило закрыть глаза и с головой погрузиться в страстный, нетерпеливый поцелуй.
В этом объятии не было ничего нежного – царапая плечи, они срывали друг с друга одежду, впивались поцелуями в самые неожиданные места и всхлипывали сквозь стоны. Лёка рывком сдернула с Жени брюки и снова вдвинула бедро между её распахнутых ног. Она знала каждый кусочек этого горячего и такого желанного тела. Но сегодня она не могла думать. Не было сил сдерживать себя.
– Ленка…, – Женя ахнула и, кусая Лёкино плечо, притянула её еще ближе. Правая Женькина нога обвивала Лёкину талию, а спина изгибалась в ритмичных, глубоких движениях.
Вжимаясь в горячую плоть, Лёка сжалась вдруг и, опустившись чуть ниже, накрыла губами Женину грудь. Страстный стон был ей ответом. Ладони переплелись, оставляя синяки и ссадины, и губы раздвинулись, стремясь принять в себя больше этой сладкой, дрожащей под поцелуями кожи.
– Ленка… Ленка…, – на последнем дыхании закричала Женя, двигаясь быстрее и быстрее, – Ленка…
– Я не люблю тебя…, – выдохнула Лёка, – Не люблю тебя… Мелкая… Не люблю…
И на последнем вздохе Женя снова закричала, каждая из её мышц содрогнулась и Лёка ловила каждое из этих движений, прижимаясь к губам, лаская ладонями самые неожиданные места и царапая ногтями самые больные.
– Ленка…, – прошептала и закрыла глаза, – Ленка…
9
Они сидели на уютной маленькой кухне, чуть неряшливой и до ужаса уютной – как раз в стиле Кристины. Уже выросший животик девушки был как раз "в тему" в этом небольшом помещении. И чашки с птицами в тему, и блюдца…
– Кристь, а вы решили уже, как малыша назовете?
– Нет еще. Мы же даже пока не знаем, мальчик будет или девочка.
– Ты, наверное, рада очень, да?, – эх, не сдержалась Женька, вздохнула-таки чуть завистливо.
– Я уже даже не знаю. В первый момент была очень рада. Даже показалось, что опять Толю люблю. А теперь не знаю. Понимаю, что это теперь точно на всю жизнь – и боюсь.
– Чего боишься?
– Ну, раньше я бы в любой момент от Толика ушла. А теперь куда я пойду?
– А зачем тебе уходить от него?
– Ну мало ли, зачем…, – замялась Кристина, – Всякое бывает. Ладно, Жень, ты лучше расскажи, что у тебя в жизни происходит. Как там наше недоразумение?
– Крысь, я же просила её так не называть, – поморщилась Женька, – Нормально у нас всё. Знаешь, я так подумала – не нужны мне больше эти признания в любви и красивые слова. Что толку от них? Ленка со мной, а остальное… Не так важно.
– А Шурик?
– Шурик…, – Женька вздохнула, – Знаешь, Крысь, он говорит, что рад за меня. И я почти ему верю.
– Он тебя любит.
– Я знаю. Но, к сожалению, ничего не могу сделать. Обманывать его было бы еще более неправильно.
– А как на счёт будущего?, – улыбнулась Кристина, – Помнишь свои пламенные речи?
– Да помню… Но какое будущее с Ленкой? Мы сейчас вроде как дружим… Как будто ты её не знаешь…
Знала Кристина. И Женя знала не хуже. Поэтому молчали они о том, что иногда въедливой змеей проникало в сердце.
Вот только не помогали никакие разумные доводы затмить то, что происходило каждую секунду в душе.
Вот только руки как и прежде тянулись к рукам, и не было никакой возможности прожить друг без друга и дня.
Вот только любые разговоры обычно заканчивались совсем не дружескими объятьями:
– Лёка, что ты делаешь… Прекрати…, – это стало уже своеобразной игрой. Лёка играла соблазнительницу, а Женя – невинную девушку. Доходили до предела, когда играть становилось невозможно – и улетали в свой собственный маленький мирок…
Тяжело было. Конечно же. Уже не убеждали собственные доводы, и "свободная любовь" не казалась таким уж верным решением. И больно было, и тяжело, и холодно.
И ссоры были. А как же без этого. Женька даже иногда плакала от обиды. Плакала и понимала: ничего, ничего… всё пройдет… помирятся…
И мирились. Вот только один раз так поссорились, что испугались. Показалось – навсегда.
В этот день Женя собрала у себя "девичник". Кристинка пришла на правах лучшей подруги. Марина и Анечка – как бывшие соседки по общежитию. Распили пару бутылок вина и с удовольствием принялись перетирать кости мужчинам: все, кроме Жени, уже давно были замужем. Болтали, не задумываясь особо ни о чём. Кристинка первая заметила, как неудобно вдруг стало Женьке и поспешила на помощь:
– Жень, ну а у тебя-то что с нашей ошибкой природы, а?, – эх, Кристя, грубовато у тебя получилось, не так бы надо…
– А ничего, – неожиданно жестко ответила, – Всё как всегда: полная любовь и согласие.
– Вот, девчонки, за кого замуж надо было выходить! За Лёку! Видите как – любовь и согласие… Не то, что у нас.
Рассмеялись все, спало напряжение. Но осадок всё равно остался. Белый, как известка. И такой же мерзкий.
Где-то около полуночи прозвенел звонок. Девчонки, уже слегка навеселе, начали смеяться, обсуждать, чей муж за кем пришел. А на пороге стояла… Лёка. С букетом белых роз и бутылкой коньяка.
– Привет, мелкая!, – заулыбалась, протискиваясь в дверь, – А я к тебе. Можно?
– Можно, – вздохнула Женька, принимая "подношение", – Только у меня гости.
– Гости – это хорошо, – философски пробормотала Лёка, развязывая шнурки на кроссовках, и вдруг заорала: – Гости, привет!
– Привет…, – неуверенно ответили с кухни.
Но всю неуверенность как рукой сняло, когда Лена просочилась внутрь. Сразу пошли объятия, радость и общие воспоминания о "ушедшей студенческой юности".
Под разговоры незаметно прикончили коньяк, выпили даже "НЗ" – небольшую бутылочку ликера, которую Женька берегла на особый случай. И завели разговор о женской сущности.
– Фигня!, – авторитетно заявила Лёка, даже не выслушав до конца Кристинкин монолог, – Все женщины одинаковые по своей сути.
– Значит, и ты одинаковая?, – влезла Анечка.
– Нет. Я не одинаковая. Да и какая с меня женщина? Гибрид какой-то непонятный…
– И в чём же мы одинаковые, интересно?, – самоуверенность Лены почему-то безумно раздражала Кристину весь вечер. Именно сегодня ей захотелось, наконец, разобраться – кто прав, кто виноват.
– А во всем. Вот простой пример: девочка выходит замуж за мальчика. Почему? Вариант А: потому что любит. Тут всё нормально. Вариант Б: залетела. Тоже нормалек. Вариант С: за деньги выходит. Ну, тоже можно понять. Но есть еще вариант Д: выходит потому что пора. А то еще, не дай Бог, старой девой обзывать начнут.
– Ну и что с этого?
– А то, что всего четыре варианта. Больше нету.
– А какие еще нужны?, – Кристина посмотрела на Лёку как на пришельца с другой планеты. Она еле сдерживала себя, чтобы не закипеть.
– А многие нужны. В каждом человеке должна быть индивидуальность. А когда её нет – это не человек, а так… Фигня.