– Уже не очень, – соврала я.
– А почему на нем до сих пор никто не расписался? – спросил Дэвид с улыбкой.
– Я решила оставить его для уроков немецкого, – объяснила я.
Как ни странно, Дэвид понял, как понял бы меня Джек. Только настоящие художники сознают всю привлекательность нетронутого белого листа и любой другой поверхности.
– Ах да, точно! – Он кивнул. – Ну и что ты там изобразишь? Наверное, какие–нибудь гавайские мотивы? Груды ананасов?
Мне надоела эта тема, и я печально на него взглянула:
– Нет, думаю, что–нибудь патриотическое.
– Ах, ну конечно. Тем более что твоя фамилия Мэдисон.
– А это–то причем? – удивилась я.
– Джеймс Мэдисон! – Дэвид удивился еще больше. – Четвертый президент. Ты ведь с ним в родстве, да?
Я почувствовала себя полной дурой.
– А, да. Вернее, думаю, что нет.
– Правда? – засомневался Дэвид. – Уверена? Дело в том, что у тебя много общего с его женой, Долли.
– У меня с Долли Мэдисон? – рассмеялась я. – Ну что, например?
– Ну, она тоже спасла президента.
– Своего мужа?
– Нет. Когда в 1812 году англичане подожгли Белый дом, ей удалось спасти портрет Джорджа Вашингтона.
Стоп. Англичане подожгли Белый дом? Хм, наверное, в школе мы этого еще не проходили.
– Ух ты! – восхитилась я. На уроках истории не рассказывают такие классные подробности – только про пилигримов и актера Аарона Беарра.
– Так ты уверена, что вы не родственники?
– Уверена, – подтвердила я. А ведь как здорово было бы состоять в родстве с дамой, которая спасла от пожара картину – не важно, что на ней изображено! Правда, здорово. А вдруг мы все же связаны с Долли Мэдисон? Мама часто говорила, что любовь к живописи я унаследовала от папиной родни. Наверное, это фамильная черта Мэдисонов, которая передается только через несколько поколений: никто в семье, кроме меня, не умеет рисовать.
Внезапно Дэвид встал и подошел к окну.
– Посмотри–ка! – сказал он, отодвигая штору. Я неуверенно приблизилась и взглянула на подоконник. Обычный белый подоконник, как и вся отделка в комнате, но на нем были вырезаны имена: Эмми… Челси… Дэвид.
– Что это? – удивилась я. – Мемориальный подоконник президентских детей?
– Ну да, вроде того, – улыбнулся Дэвид и полез в задний карман джинсов. Он достал складной ножик и принялся вырезать что–то. Я собиралась промолчать, но заметила, что он уже нацарапал букву "С".
– Эй! – встревожилась я. Я, конечно, дитя двадцать первого века, но ненавижу неоправданный вандализм. – Что это ты делаешь?
– Расслабься! – усмехнулся Дэвид. – Кто, если не ты? Ты не только спасла жизнь одного президента, но, возможно, приходишься родственницей другому.
Я беспокойно оглянулась на дверь, за которой стояли охранники. Кем бы там ни был Дэвид, но за порчу государственного имущества сажают в тюрьму.
– Дэвид, – прошептала я. – Прекрати. Он увлеченно вырезал букву "Э".
– Правда, послушай. Если ты хочешь меня отблагодарить, то бургера было более чем достаточно.
Поздно. Он уже принялся за "М".
– И вообще, не думай, что раз ты президентский сын, то тебе все сойдет с рук!
– Сойдет, сойдет, – заверил он. – В конце концов, я несовершеннолетний. – Он гордо оглядел свою работу: – Посмотри, как хорошо получилось!
И я посмотрела. Итак, мое имя – Сэм – красовалось рядом с именами Эмми Картер и Челси Клинтон. Про Дэвида молчу. Что ж, если в Белом доме когда–нибудь будет жить большая семья, на подоконнике уже не хватит места.
– Ты псих, – грустно констатировала я. Правда, очень милый псих.
– Как обидно, – Дэвид сложил ножик и убрал в карман, – слышать такое от девочки, которая спускает ужины в унитаз и прыгает на незнакомцев с пистолетами.
Я сначала даже не поняла, а потом рассмеялась. Нет, это действительно было очень забавно.
Дэвид тоже рассмеялся. Итак, мы стояли и хохотали, как вдруг зашел охранник и озабоченно сказал:
– Дэвид, тебя зовет отец.
Я снова расхохоталась. Нет, опять я попалась! А еще этот подоконник и пустые тарелки из–под гамбургеров!
Мы поспешили обратно в столовую – кого–кого, а президента США нехорошо заставлять ждать. Оказалось, ждал нас не он один. Как только мы с Дэвидом зашли в комнату, все зааплодировали.
Я не могла понять, почему. Может, потому, что мы наконец–то вернулись из туалета (если только Карл, подавая шоколадный мусс, не рассказал им про бургеры)?
Оказалось, хлопали по другому поводу. Мама встала, крепко обняла меня и воскликнула:
– Малышка, ты даже не представляешь себе, что произошло! Президент назначил тебя послом ООН!
И я почувствовала, что бургер может не удержаться в моем желудке.
13
– Ну, рассказывай! – в тысячный раз приказала мне Люси.
– Нечего рассказывать. Отстань.
– Что, и спросить нельзя? Хотя, если вы там занимались чем–то, чем не должны были…
Конечно, занимались, но не тем, о чем думала Люси. Я всего лишь ела гамбургеры… и мое имя было вырезано на подоконнике… сыном президента.
– Знаешь, вы выглядели так… – Она запнулась и стала изучать в зеркале заднего вида свои губы. Сегодня Люси потратила на макияж в два раза больше времени, чем обычно: мы ехали в школу впервые после инцидента с покушением, и нас, конечно, должны были фотографировать.
Что, собственно, и случилось. За те две минуты, что мы шли к машине, репортеры сделали, наверное, тысячу снимков. (Секретные службы настояли на том, чтобы какое–то время Тереза сама отвозила меня и Люси.)
– Подозрительно, – закончила моя неуемная сестрица, захлопнув пудреницу. – Правда, Тереза?
Терезе было не до этого. Она так измучилась от постоянных вспышек камер, что лишь пробормотала по–испански несколько, по–видимому, очень бранных слов.
– Да, подозрительно! – повторила Люси. – Даже слишком.
– Господи, да что подозрительного? Мы встретились по дороге из туалета. Все.
– Я заметила притяжение, – важно произнесла Ребекка с переднего сиденья.
Мы с Люси ошарашенно уставились на нее.
– Что ты заметила?!
– Притяжение, – повторила Ребекка. – Между Сэм и Дэвидом.
Я не знала, что сказать. Вообще–то, я влюблена в Джека, но этого, конечно, говорить не стоило.
– Не было никакого притяжения. Боже, откуда ты взяла это слово?
– Ну, – как–то неожиданно робко ответила Ребекка, – я взяла у Люси почитать любовный роман, чтобы развивать свои социальные навыки. Но между тобой и Дэвидом правда было притяжение!
Сколько я ни отрицала факт пресловутого притяжения, Люси и Ребекка стояли на своем. Я, кстати, вообще сомневаюсь в том, что такие эфемерные вещи, как влечение одного человека к другому, можно заметить.
Дэвид, конечно, очень милый, но мое сердце навеки отдано Джеку Райдеру, который меня (увы!) не любит, Сейчас не любит. Я буду терпеливо ждать, пока у него не откроются глаза. Кроме того, я не нравлюсь Дэвиду: он просто благодарен мне за то, что я спасла его отца. Вот и все. Слышали бы Люси с Ребеккой, как он издевался надо мной из–за этого пресловутого ананаса!
Однако не только сестры, но все население Соединенных Штатов вознамерилось, казалось, превратить мою жизнь в ад: журналисты, представители разных компаний, продающих газировку, одноклассники. И даже президент США.
– А чем должен заниматься посол ООН? – спросила меня Катрина. Мы стояли в очереди за школьным обедом – это повторялось изо дня в день уже много лет, за исключением времени каникул и того года, что я провела в Марокко.
Но сегодня, на удивление, все расступились и косились на меня, переговариваясь шепотом. Одна девочка отважилась подойти и спросить, можно ли ей потрогать мой гипс.
Да, не очень–то приятно быть национальным героем. Я сделала все, чтобы отстоять независимость и право на индивидуальность: отказалась вставать на час раньше и мыть голову лошадиным шампунем, напялила свои привычные траурные шмотки и не стала причесываться.
И все–таки ко мне стали относиться по–другому. Даже учителя отпускали шуточки вроде: "Те, кто вчера не ужинал в Белом доме, наверное, смотрели репортаж о событиях в Йемене" или "Если вы не сломали руку, спасая жизнь президента, откройте учебник на странице двести шестьдесят пять".
Даже в столовой, когда подошла моя очередь, буфетчица, миссис Креббетс, заговорщически мне подмигнула и со словами "Бери, детка" положила лишний кусок арахисового пудинга.
За всю историю существования колледжа Джона Адамса миссис Креббетс никому не давала вторую порцию арахисового пудинга. Буфетчицу все боялись: если ее рассердить, она могла вообще лишить тебя пудинга на год.
И вот она дает мне вторую порцию. Нет, мир определенно сошел с ума.
– Нет, но тебе же придется что–то делать! – настаивала Катрина, придя в себя после почти фантастического появления еще одного куска пудинга. Мы сели за стол к своей привычной компании – таких же изгоев высшего школьного общества, преимущественно девочек из театральной студии. Я единственная занималась живописью, но все мы хотели поскорее окончить школу и начать делать то, что нам действительно интересно.
– Не отвлекайся! – приказала Катрина. – Что там с ООН? Какой–нибудь комитет по делам подростков?
– Кэт, я не знаю. Президент сказал, что я буду представителем США. Наверное, есть представители и других стран. Эй, кто–нибудь хочет еще пудинга?
Никто не отозвался: все с изумлением наблюдали, как Люси и Джек подходят к нашему столу.
– Привет! – небрежно бросила Люси, будто она каждый день обедала вместе со мной и моими единомышленниками.
– Откуда у тебя пудинг? – поинтересовался Джек.
Оказалось, не только Люси и Джек мечтали сесть за наш стол – к ним присоединилась половина футбольной команды и девочки из группы поддержки. Катрина была напугана и не знала, как себя вести. Еще бы, лебединая стая вдруг заплыла на затянутый ряской пруд к уткам. Мы, неудачники, не знали, что делать при такой высокой концентрации красоты талантов.
– Ты зачем приперлась? – прошипела я Люси,
Та пожала плечами, потягивая диетическую колу.
– Ты к нам не идешь, вот мы и решили прийти сами.
– Сэм! – окликнул меня Джек, доставая ручку из кармана пиджака. – Давай я подпишу твой гипс.
– О–о–о, – вскричала Дебби Кинли. – И я, и я!
Я испуганно прикрыла гипс:
– Нет, спасибо, не надо.
Джек ошеломленно посмотрел на меня.
– Я хотел нарисовать подростка–беспризорника, – как–то невразумительно объяснил он.
Беспризорник – это, конечно, здорово. Но если я разрешу рисовать на моей руке Джеку, придется позволить и всем остальным, а этого мне совсем не хотелось. Если же сделать исключение только для Джека, все наверняка догадаются, что я неравнодушна к парню собственной сестры.
– Спасибо еще раз. Но я хотела сама там что–нибудь нарисовать.
Мне было ужасно неловко. В конце концов, Джек не только объект моей любви, но и – что не менее важно – мой духовный единоверец. Жаль только, что он до сих пор этого не понимает и продолжает общаться с Люси и ее придурковатой компанией, которая безумно меня смущала. Теперь они, например, развлекались тем, что закидывали друг другу в рот чипсы.
– Эй, вы! – возмутилась я, когда пара желтых кружков приземлилась в тарелку Катрины. – Перестаньте, а?
Люси, увлеченная чтением статьи о том, как обрести идеальные бедра, – честно говоря, они у нее уже были – пробормотала: "Боже, она думает, что раз ее наградят медалью, она круче всех". Конечно, она как всегда все перевернула с ног на голову – неужели я должна молчать, когда мне мешают?
Катрина застыла от удивления.
– Медаль? Ты будешь послом ООН и вдобавок получишь медаль?
Увы, это было правдой. Медаль за заслуги перед страной. Церемонию решили проводить в сентябре, когда Белый дом украсят к Рождеству. Но не успела я ответить Катрине, как заметила, что тарелка с моим пудингом переходит из рук в руки.
– НЕМЕДЛЕННО ОТДАЙТЕ! – заорала я. Вообще–то я собиралась поделиться пудингом с Джеком.
Люси, конечно, этого не знала. Она покачала головой и сказала:
– Это же просто пудинг! Ей–богу, тебе не нужны лишние калории.
Я уже собралась ответить, как услышала знакомый голос.
– Привет, Саманта.
Я обернулась и увидела Крис Паркс – безупречную старосту, одетую с ног до головы в "Benneton", с небрежно наброшенным на плечи джемпером.
– Вот приглашение на мою вечеринку! – Она дала мне сложенный лист бумаги. – Знаешь, Сэм, давай забудем прошлые обиды? Я тобой всегда восхищалась, У тебя… э–э–э… есть принципы. И я совсем не возражала платить за рисунки. Правда.
Наверное, я сплю… Нет, поздравление от далай–ламы меня, конечно, потрясло, но не так сильно. Теперь я точно знала, что чувствовала Золушка, когда принц наконец нашел ее и вручил туфельку: сводные сестры наверняка вели себя точь–в–точь так же, как Крис Паркс.
Ужас в том, что, как и Золушке, мне не хватало смелости послать Крис Парке куда подальше.
Хотя, впрочем, для чего? Она действительно обижала меня много школьных лет, но если я сейчас нагрублю ей, она никогда так и не поймет, что можно вести себя по–другому. Кто–то должен показать Крис Паркс, что в мире есть место доброте.
– Не знаю. – Я пожала плечами и убрала приглашение в рюкзак, вместо того чтобы скомкать его и выбросить в ближайшую урну. – Посмотрим.
И тут, естественно, вмешалась Люси:
– Она придет, не сомневайся! Крис восхищенно ахнула:
– Придешь? Правда?
– Если честно, – начала я, бросив испепеляющий взгляд на Люси, которая теперь вперилась в статью про уход за кутикулой, – я не уверена, что смогу, Люси.
– Сможешь, сможешь, – решительно опровергла мои сомнения сестрица. – Мы пойдем все вместе: ты с Дэвидом и мы с Джеком.
– С Дэвидом? А с какого тут…
– Ты что, это же так мило! – заверещала Крис, перебивая меня. – Ты и сын президента! Когда Люси мне рассказала…
– Люси рассказала – что? – спросила я, отказываясь понимать, что, собственно, происходит.
– Что вы с ним встречаетесь! – дрожа от восторга пояснила Крис.
Я была готова убить Люси. Нет, слышали бы вы, каким голосом Крис это сказала! Катрина выронила куриную ногу. Вся компания перестала перешептываться и воззрилась на меня, как на пришельца, внезапно приземлившегося в школьной столовой. Даже Джек, принявшийся было за мой пудинг, подавился и прошептал: "Быть того не может".
М–да, невесело.
– Верно, – сказала я. – Джек абсолютно прав. Этого – быть – не может. Я с ним не встречаюсь. Понятно? Я не встречаюсь с сыном президента.
Но Крис уже понесло:
– Сэм, да не волнуйся ты! Я буду нема как могила. А как ты думаешь, ко мне на вечеринку придут журналисты? Знаешь, если что, я вполне могу дать интервью. Ты только скажи! Люси продолжала читать журнал. Я ушам своим не верила. И я еще считала уроки рисования главным несчастьем своей жизни!
– Эй! – сказала Люси, заметив наконец выражение моего лица. – Я тут ни при чем, ты сама заварила кашу с этим… притяжением.
– Я, – медленно и четко произнесла я, искоса взглянув на Джека, чтобы убедиться, что тот слушает, – не влюблена в Дэвида. Понятно?
– Понятно. Нет, но все же… Аи!!!
Честное слово, если кого и надо щипать по несколько раз в день, так это мою сестру Люси.
Вот десять признаков, которые свидетельствуют о том, что ты стал популярным в мажорной школьной тусовке.
10. Крис Паркс приглашает тебя на свою вечеринку.
9. На уроке физкультуры тренер впервые в жизни назначает тебя капитаном команды, и самые спортивные ребята хотят играть на твоей стороне.
8. Все старшеклассницы покупают себе одежду траурной расцветки в "Gap".
7. Девчонки из кружка степа просят посоветовать им, под какую музыку поставить новый номер.
И когда ты, чтобы они отвязались, предлагаешь "Розового слона" Черри Поппин Дэддис, они принимают твою рекомендацию всерьез.
6. На уроке немецкого языка, когда выясняется, что ты не сделала домашнее задание, кто–то дает тебе свое.
5. Ты замечаешь, что многие девочки, которые раньше носили такую же прическу, как у твоей сестры, теперь превратили свои волосы в кудрявый кошмар, сильно напоминающий тот, что украшает твою голову.
4. Встречая тебя в коридоре, люди не отворачиваются пренебрежительно, как поступали прежде, а радостно кричат: "Привет, Сэм!".
3. Твое имя написано рядом с именем Кэти Холмс на тетрадке одного старшеклассника. И обведено сердечками.
2. Эпизод с миссис Креббетс и пудингом.
И, наконец, главный признак.
1. На школьном собрании, когда поднимается вопрос о том, куда потратить деньги, собранные на ярмарке, и ты предлагаешь: "На краски и кисти для кружка живописи", твое предложение выносят на голосование и…
Оно принято единогласно.
14
Всего за два часа по школе разнеслось известие о том, что я встречаюсь с сыном президента и что мы вместе идем на вечеринку Крис Паркс.
Как ни странно, всех это взволновало больше, чем тот факт, что я спасла президента от пули безумного фаната и меня назначили послом ООН. Теперь, вместо того чтобы восхищаться моей храбростью, ребята придумывали самые невообразимые версии того, что произошло между мной и Дэвидом в уборной Белого дома,
– Слушай, ты, как всегда, все неправильно воспринимаешь! – сказала Люси, когда дома я на нее набросилась. – То, что вы с Дэвидом встреча… НЕ СМЕЙ МЕНЯ СНОВА ЩИПАТЬ! – только вознесет до небес твой уже высокий рейтинг. Ты, Сэм, новая звезда школы, и, кстати, вполне возможно, что тебя выберут королевой выпускного бала. Если, конечно, ты перестанешь наряжаться во все черное.
– Не хочу я быть никакой королевой! – пробурчала я, – Хочу, чтобы все было как прежде.
– Знаешь, Сэм, у меня есть подозрение, что вот этого–то как раз в ближайшее время не случится, – заключил Джек, махнув рукой в сторону репортеров, осаждавших наш дом.
– О господи, – вздохнула Тереза и стала в сотый раз набирать номер полиции.
Я подперла подборок рукой:
– Зачем надо было всем растрепывать эту вопиющую ложь? – сказала я громко, чтобы услышал Джек. Он должен знать: если он решит все–таки порвать с Люси, я готова упасть в его объятья.
– Эй, а откуда мне было знать правду? – с вызовом спросила Люси. – Я тебя сто раз спрашивала, а ты так ничего и не ответила!
Я поверить не могла, что Люси взялась обсуждать мои личные дела в присутствии Джека. Хотя, правда, она же не знает, что я в него влюблена…
– Потому что это тебя не касается! – заорала я. – Ты же не рассказываешь мне все про вас с Джеком!
– Попалась! – торжествующе воскликнула Люси. – Я знала! Вы встречаетесь!
– Нет, – удивилась я. – Я этого не говорила!
– Только что ты сама призналась! Ты сказала про нас с Джеком, а это значит, что вы встречаетесь – так же, как и мы!
– Ничего это не значит! – возмутилась я.
Нас прервала Тереза: она положила на стол пакет.
– Это тебе. Посылка из Белого дома.