– О, Алекс, ты чудесно выглядишь, я так по тебе скучала, – засмеялась Элизабет, снова обнимая ее.
Для общества "Алекс" была Александра, герцогиня Хоторн, но для Элизабет она была Алекс, ее самой дорогой на свете подругой, которая уезжала в долгое свадебное путешествие и поэтому, возможно, еще не слышала, в какую ужасную историю попала хозяйка Хейвенхерста.
Усадив Алекс на диван, Элизабет забросала ее вопросами.
– Когда ты вернулась из свадебного путешествия? Ты счастлива? Что привело тебя сюда? Сколько времени ты можешь побыть у меня?
– Я тоже скучала по тебе, – ответила Алекс, улыбаясь, и начала отвечать на вопросы в том порядке, как их задавала Элизабет. – Мы вернулись три недели назад. Я безумно счастлива. Здесь я, конечно, чтобы повидать тебя, и могу остаться на несколько дней, если ты пожелаешь.
– Конечно, желаю, – сказала весело Элизабет. – У меня нет абсолютно никаких планов, кроме как на сегодняшний день. Приезжает мой дядя.
В действительности светское расписание Элизабет было абсолютно пустым на следующие двенадцать месяцев, а от нечастых посещений дяди было хуже, чем от ничегонеделания. Но сейчас все это не имело значения. Элизабет была так безумно счастлива видеть подругу, что не могла сдержать улыбку.
И так же, как они делали в юности, сбросив туфли, поджав под себя ноги, девушки разговаривали точно близкие родственные души, расставшиеся на годы и все же навечно соединенные девическими воспоминаниями, счастливыми, нежными и грустными.
– Разве когда-нибудь забудешь, – смеясь, спросила Элизабет спустя два часа, – эти чудесные шуточные турниры, которые мы устраивали каждый раз, когда в семье Мэри Эллен отмечался день рождения?
– Никогда, – с чувством ответила Алекс, улыбаясь при воспоминании об этом.
– Ты каждый раз сбрасывала меня с седла на турнире, – сказала Элизабет.
– Да, но ты выигрывала в каждом состязании по стрельбе. По крайней мере до тех пор, пока твои родители не узнали и решили, что ты слишком взрослая и слишком благовоспитанная, чтобы играть с нами. – Алекс стала серьезной. – Нам не хватало тебя после этого.
– Но не так, как мне не хватало тебя. Я всегда точно знала дни этих турниров и бродила здесь в тоске и полном унынии, представляя себе, как вы веселитесь. Потом мы с Робертом решили устраивать наши собственные турниры, и мы заставили участвовать всех слуг, – добавила она со смехом, представляя себя и своего сводного брата в те давно прошедшие дни.
Через минуту улыбка Алекс угасла.
– Где Роберт? Ты совсем не говоришь о нем?
– Он… – Она заколебалась, зная, что не сможет рассказать об исчезновении сводного брата, не раскрывая всего, что этому предшествовало. С другой стороны, что-то в сочувственном взгляде Александры заставило Элизабет забеспокоиться, не слышала ли уже ее подруга всю эту ужасную историю. Как о чем-то обыкновенном сказала: – Роберт исчез полтора года назад. Я думаю, это, может быть, было как-то связано с… ну, с долгами. Давай не будем об этом говорить, – торопливо добавила она.
– Хорошо, – согласилась Алекс с неестественно веселой улыбкой, – о чем мы будем говорить?
– О тебе, – не задумываясь, сказала Элизабет.
Время летело быстро за рассказами Александры о муже, явно ею обожаемом, о дивных местах в разных частях света, которые они посетили во время их свадебного путешествия.
– Расскажи мне о Лондоне, – сказала Элизабет, когда Алекс исчерпала все рассказы о заморских городах.
– Что ты хочешь знать? – спросила она, становясь серьезной.
Элизабет наклонилась вперед со своего стула и открыла рот, чтобы задать вопросы, которые так много значили для нее, но гордость помешала ей высказать их вслух.
– О, ничего особенного, – солгала она. "Я хочу знать, смеются ли надо мной мои друзья или осуждают – или хуже – жалеют меня, – думала Элизабет. – Я хочу знать, известно ли всем, что сейчас я не имею ни гроша А больше всего я хочу знать, почему никто из них не потрудился навестить меня или хотя бы прислать весточку".
Полтора года назад, во время своего дебюта в свете, она сразу же завоевала успех, а предложения руки и сердца достигли рекордного числа. Сейчас, в девятнадцать лет, она была отщепенкой того самого света, который тогда подражал ей, восхвалял и ласкал ее. Элизабет нарушила их правила и, сделав это, оказалась героиней скандала, который, как молния, воспламенил гневом свет.
Смотря с тревогой на Александру, Элизабет думала, знает ли светское общество всю историю или только ее скандальную часть, говорят ли о ней еще или, в конце концов, все улеглось. Алекс уехала в долгое путешествие как раз перед тем, как все это случилось, и она хотела бы знать, слышала ли Алекс об этом после своего возвращения.
Вопросы роились у нее в голове, но она не могла рисковать, задавая их, по двум причинам. Во-первых, возможные ответы могли вызвать слезы, а она не хотела поддаваться слезам. Во-вторых, чтобы спросить Алекс об интересующих ее вещах, она должна была бы рассказать подруге обо всем, что с нею случилось. Но Элизабет была слишком одинока и обездолена, чтобы допустить возможность, что и Алекс тоже покинет ее, если узнает.
– Что именно ты хочешь знать, – спросила Алекс, изобразив на лице решительно ничего не выражающую веселую улыбку – улыбку, которая должна была скрыть от подруги жалость и огорчение.
– Все! – быстро ответила Элизабет.
– Ну, ладно, – сказала Алекс, стремясь сменить гнетущую атмосферу в комнате, возникшую от невысказанных тягостных вопросов Элизабет. – Лорд Дюсенберри только что помолвлен с Сесилией Лакруа.
– Как мило, – ответила с нежной обаятельной улыбкой Элизабет, в ее голосе слышалась неподдельная радость. – Он очень богат и из прекрасной семьи.
– Он – неисправимый развратник, и не пройдет трех месяцев после брачного обета, как заведет любовницу, – возразила Алекс с прямотой, которая всегда поражала и отчасти восхищала Элизабет.
– Я надеюсь, ты ошибаешься.
– Нет. Но если ты думаешь, что я ошибаюсь, не хотела бы ты заключить пари, – продолжала Алекс, чувствуя, себя такой счастливой от того, что глаза подруги заискрились смехом, и добавила, не подумав: – Ну, скажем, на тридцать фунтов.
Вдруг Элизабет почувствовала, что больше не может выносить эту неопределенность. Ей необходимо было узнать, привела ли сюда Алекс ее преданность, или она была здесь потому, что ошибочно считала Элизабет все еще самой популярной женщиной в Лондоне. Смотря в синие глаза Алекс, Элизабет с достоинством спокойно сказала:
– У меня нет тридцати фунтов, Алекс.
Алекс ответила ей серьезным взглядом, стараясь сдержать слезы сочувствия.
– Я знаю.
Элизабет научилась справляться с жестокими превратностями судьбы, скрывать свой страх и высоко держать голову. Сейчас, встретив доброту и преданность, она почти поддалась ненавистным слезам, которые не могла выжать ее трагедия. Едва в состоянии преодолеть комок в горле, Элизабет тихо сказала:
– Спасибо.
– Не за что меня благодарить. Я слышала всю эту грязную историю, и я не верю ни одному слову. Более того, я хочу, чтобы ты поехала в Лондон на Сезон и погостила у нас. – Подавшись вперед, Алекс взяла ее руку. – Ради твоей собственной гордости ты должна поставить их всех на место. Я помогу тебе. Еще лучше, я уговорю бабушку моего мужа оказать тебе покровительство. Поверь мне, – закончила Алекс взволнованно, но нежно улыбаясь, – никто не посмеет обидеть тебя, если за тобой стоит вдовствующая герцогиня Хоторн.
– Пожалуйста, Алекс, замолчи. Ты не знаешь, что говоришь. Даже если бы я захотела, а я не хочу, она никогда не согласилась бы. Я ее не знаю, но герцогиня Хоторн наверняка знает обо мне все, я хочу сказать, то, что говорят обо мне люди.
Алекс не отрывала от нее взгляда.
– Ты в одном права – она слышала сплетни, когда меня здесь не было. Я, однако, поговорила с ней об этом деле, и бабушка готова встретиться с тобой и затем принять свое собственное решение. Она полюбит тебя, так же как и я. А когда это случится, она перевернет землю и небо, чтобы заставить общество принять тебя.
Элизабет покачала головой, проглотив сжимающий горло комок, вызванный смешанным чувством благодарности и унижения.
– Я ценю это, правда, ценю, но не могла бы это вынести.
– Я уже приняла решение, – мягко предупредила Алекс, – мой муж уважает мое мнение, и он, без сомнения, согласится. Что касается платьев для выезда в свет в Сезон, у меня много таких, которые я еще не надевала. Я одолжу…
– Ни в коем случае! – воскликнула Элизабет. – Пожалуйста, Алекс, – взмолилась она, сознавая, как неблагодарно, должно быть, звучали ее слова. – По крайней мере, оставь мне хоть немножко гордости. Кроме того, – добавила Элизабет с нежной улыбкой, – я не такая уж несчастная, как ты, кажется, думаешь. У меня есть ты. И у меня есть Хейвенхерст.
– Я это знаю, – сказала Алекс. – Но также знаю, что ты не можешь оставаться здесь всю свою жизнь. Тебе не нужно будет появляться в обществе, когда ты будешь в Лондоне, если этого не захочешь. Но мы будем проводить время вместе. Я соскучилась по тебе.
– Для этого ты будешь слишком занята, – сказала Элизабет, вспоминая безумный вихрь светской жизни, свойственный Сезону.
– Я не буду настолько занята, – ответила Алекс с затаенной радостью в глазах. – Я жду ребенка.
Элизабет сжала ее в объятиях.
– Я приеду! – согласилась она, не раздумывая. – Но я могу остановиться в городском доме моего дяди, если его там не будет.
– В нашем, – упрямо сказала Алекс.
– Посмотрим, – так же упрямо возразила Элизабет. А затем восторженно сказала: – Ребенок!
– Извините меня, мисс Алекс, – вмешался Бентнер и смущенно повернулся к Элизабет. – Ваш дядя только что приехал. Он желает видеть вас в своем кабинете сейчас же.
Алекс озадаченно перевела взгляд с дворецкого на Элизабет.
– Хейвенхерст выглядел довольно пустынно, когда я приехала. Сколько здесь слуг?
– Восемнадцать, – сказала Элизабет. – До того, как уехал Роберт, оставалось сорок пять из девяноста, но дядя их всех уволил. Он сказал, что они нам не нужны, и, проверив хозяйственные книги, доказал мне, что мы не можем себе позволить предоставить им что-либо, кроме пищи и крыши над головой. И все же восемнадцать из них все равно остались, – добавила она и, улыбнувшись Бентнеру, продолжила: – Они прожили в Хейвенхерсте всю свою жизнь и это тоже их дом.
Вставая, Элизабет подавила в себе приступ страха, который был не чем иным, как привычной реакцией на предстоящую встречу с дядей.
– Это не займет много времени. Дядя Джулиус никогда не остается здесь больше, чем это необходимо.
Бентнер замешкался, делая вид, что собирает чашки, и посмотрел вслед Элизабет. Когда она отошла достаточно далеко, чтобы не слышать их, он повернулся к герцогине Хоторн, которую знал, когда она была еще маленькой девочкой и бегала в мальчишеских бриджах.
– Прошу прощения, ваша милость, – почтительно сказал он с выражением беспокойства на его старом добром лице, – но разрешите мне сказать, как я рад, что вы здесь, особенно сейчас, когда приезжает мистер Камерон?
– Ну, что ты, спасибо, Бентнер. Приятно тебя увидеть снова. Какие-нибудь особые неприятности из-за мистера Камерона?
– Похоже, могут быть. – Он замолчал, подошел к двери и осторожно заглянул в холл, затем вернулся к ней и доверительно сказал: – Аарон, то есть наш кучер, и я… нам обоим не понравился вид мистера Камерона сегодня. И есть еще одна вещь, – заявил он, забирая чайный поднос. – Никто из нас не остался здесь из-за привязанности к Хейвенхерсту. – Его бледные щеки залила краска смущения, и голос стал от волнения хриплым. – Мы остались ради нашей молодой хозяйки. Мы – это все, что у нее осталось, понимаете.
От его признания у Алекс защипало в глазах от слез еще до того, как он добавил:
– Мы не должны позволять мистеру Камерону огорчать ее, что как раз он всегда и делает.
– А есть средство помешать ему? – спросила Алекс, улыбаясь.
Бентнер выпрямился, кивнул и сказал с торжественной убежденностью:
– Я, со своей стороны, за то, чтобы сбросить его с Лондонского моста. Аарону больше нравится яд.
В его словах звучали гнев и огорчение, но в них не было истинной злобы, и Алекс ответила с заговорщической улыбкой:
– Думаю, что я предпочитаю второй метод, Бентнер, – он опрятнее.
Замечание Александры было шуткой, и Бентнер ответил на него почтительным поклоном, но когда их взгляды на минуту встретились, они без слов поняли друг друга. Дворецкий как бы говорил ей, что, если в будущем каким-либо образом потребуется помощь слуг, герцогиня может рассчитывать на их полную и беспрекословную поддержку. Ответ герцогини заверял его в том, что она вовсе не осуждает его вмешательство, ценит его намерения и будет иметь их в виду, если возникнет необходимость.
Глава 3
Джулиус Камерон поднял голову, когда в кабинет вошла племянница, и его глаза раздраженно сузились; даже сейчас, когда она стала не более чем обнищавшей сиротой, в осанке сохранялась царственная грация, а в линии маленького подбородка таилась упрямая гордость. Она была по уши в долгах и с каждым месяцем увязала в них все глубже, но все равно ходила с высоко поднятой головой, в точности как ее беспечный и самонадеянный отец. В возрасте тридцати пяти лет он утонул, катаясь на яхте, вместе с матерью Элизабет, к этому времени уже проиграв значительное наследство и тайно заложив свои земли. При этом он всегда сохранял высокомерный вид и до самого последнего дня жил как благородный аристократ.
Будучи младшим сыном графа Хейвенхерста, Джулиус не наследовал ни титула, ни состояния, ни земель и все же сумел с помощью жестоких ограничений и неусыпной бережливости скопить значительное состояние. Он лишал себя всего, кроме самого насущного, неустанно пытаясь улучшить свою участь; сторонился блеска и соблазнов света не только из-за невероятных расходов, но и потому, что не хотел топтаться на задворках дворянства.
После всех этих жертв, после спартанского существования, которое влачили он и его жена, судьба все же сумела обмануть его, сделав жену бесплодной. Не покидающая горечь усиливалась тем, что некому было наследовать его состояние или его земли – наследника не было, кроме сына Элизабет, которого та родит, выйдя замуж.
Сейчас, когда Джулиус Камерон смотрел, как она садилась по другую сторону стола, эта насмешка судьбы пронзила его с новой болезненной силой. В самом деле, он прожил жизнь, работая и отказывая себе во всем, и все, чего достиг – это увеличение богатства будущего внука своего безрассудного брата. И как будто этого было недостаточно, чтобы прийти в бешенство, так ему еще пришлось расхлебывать кашу, которую оставил после своего исчезновения два года назад Роберт, сводный брат Элизабет. Сейчас же Джулиусу выпала честь выполнить письменное указание ее отца выдать Элизабет замуж за человека, владеющего по возможности как титулом, так и состоянием. Месяц назад, начав поиски подходящего для нее мужа, Джулиус полагал, что задача окажется довольно простой. Ведь, когда два года назад она появилась дебютанткой в свете, ее красота, безупречное происхождение и мнимое богатство дали ей рекордные пятнадцать брачных предложений всего лишь за четыре недели. К удивлению Джулиуса, только трое из людей, делавших предложение, отреагировали на его письмо положительно, а некоторые не затруднили себя ответом вовсе. Конечно, не секрет, что сейчас Элизабет бедна, но Джулиус, чтобы сбыть племянницу с рук, предложил приличное приданое. Для него, измеряющего все деньгами, уже одно приданое должно было сделать Элизабет достаточно желанной. Об ужасном скандале, связанном с ней, Джулиус мало что знал и еще меньше хотел знать. Он избегал света со всеми его сплетнями, фривольностями и излишествами.
Вопрос, который задала Элизабет, вывел его из злобной задумчивости:
– Что вы желаете обсудить со мной, дядя Джулиус?
Злоба и возмущение от бесспорной уверенности в сердитом взрыве со стороны Элизабет сделали его голос более резким, чем обычно.
– Я приехал сегодня сюда, чтобы обсудить затянувшееся дело с твоим замужеством.
– Моим… моим чем? – изумилась Элизабет, пораженная настолько, что ее плотная маска достоинства спала, и на долю секунды она стала похожа на ребенка, одинокого, сбитого с толку, попавшего в ловушку.
– Я думаю, ты слышала меня, – резко сказал Джулиус, откинувшись на спинку стула. – Я ограничился тремя мужчинами. Двое из них титулованы, третий нет. Поскольку для твоего отца титулы имели первостепенное значение, я выберу человека наивысшего ранга, который сделает предложение, полагая, что у меня есть такой выбор.
– Как… – Элизабет вынуждена была остановиться, чтобы собраться с мыслями, прежде чем смогла говорить. – Как получилось, что вы выбрали этих людей?
– Я узнал у Люсинды имена всех мужчин, которые во время твоего дебюта говорили с Робертом о женитьбе на тебе. Она дала мне их имена, и я послал каждому из них письмо, в котором выразил твое желание и мое – как твоего опекуна – повторно обсудить их в качестве вероятных кандидатов в твои мужья.
Элизабет сжала ручки кресла, стараясь подавить охвативший ее ужас.
– Вы хотите сказать, – прошептала она, задыхаясь, – что сделали своего рода публичное предложение моей руки тому, кто захочет взять меня в жены?
– Да, – отрезал Джулиус, рассвирепев от скрытого в ее словах обвинения в том, что он вел себя неподобающим для ее или его положения образом. – Кроме того, тебе, может быть, полезно услышать, что твоя легендарная привлекательность для противоположного пола явно кончилась. Только трое из пятнадцати изъявили желание возобновить с тобою знакомство.
Униженная до глубины души, Элизабет тупо смотрела на стену позади него.
– Я не могу поверить, что вы это сделали.
Его ладонь стукнула по столу, как удар грома.
– Я действовал в рамках моих прав, племянница, и согласно особым указаниям твоего расточительного отца. Разреши напомнить тебе, что, когда я умру, это мои деньги будут переданы в попечительство твоему мужу и, в конце концов, во владение твоему сыну. Мои.
Уже несколько месяцев Элизабет пыталась понять своего дядю и где-то в глубине сердца она понимала причину его озлобления и даже сочувствовала ему.
– Я желала бы, чтобы вас благословил Бог иметь собственного сына, – сказала она, задыхаясь. – Но не моя вина, что его нет. Я не сделала вам ничего плохого, не дала вам повода ненавидеть меня так сильно, чтобы так поступить со мной…
Голос замер, когда она увидела, как окаменело лицо дяди, принявшего ее слова как мольбу. Элизабет подняла голову и с чувством собственного достоинства спросила:
– Кто эти люди?
– Сэр Фрэнсис Белхейвен, – отрывисто сказал он.
Элизабет изумленно взглянула на него и покачала головой.
– Я встречалась с сотнями людей во время моего выезда, но совсем не помню этого имени.
– Второй человек – лорд Джон Марчмэн, граф Кэнфорд.
Элизабет снова покачала головой.
– Имя как будто знакомо, но я не могу вспомнить лица этого человека.
Явно разочарованный ее реакцией, дядя раздраженно сказал: