Ридли, казалось, не услышал угрожающей нотки в его голосе:
- Ну да, Ана. Она работала над моим последним фильмом.
В этом фильме у него было от силы десять реплик, он вообще попал туда только потому, что его жена так захотела. И вдруг оказывается, что это "его" фильм. Ана усмехнулась. Слава богу, что ей больше не придется иметь с ним дело. И тут Ридли сказал:
- Друг, она такая горячая штучка, что я…
Ана едва не бросилась на него, но Уорд прервал его:
- На твоем месте я не развивал бы эту мысль.
Его голос был ровен и абсолютно спокоен. Она бы ни за что не могла держаться так достойно. Она замерла, внимательно вслушиваясь, делая вид, что отпивает из бокала.
- Что? - глупо спросил Ридли.
- Я хочу, чтобы ты говорил о мисс Родригез в более уважительном тоне.
- А то что? - скривился Ридли.
- У меня куда больше друзей в Голливуде, мистер Синклер, даже учитывая успех вашей жены. Извините меня.
Уорд отошел от него, а Ридли, похоже, так и не понял, что это была угроза.
Ана скользнула прочь, думая о том, что произошло. Уорд встал на защиту ее чести. Он не должен был так делать. Если бы Ридли был достаточно смел, чтобы сказать все это ей в лицо, она бы ударила его. Но он сказал это Уорду, и Уорд защитил ее, ударив в самое уязвимое место - пригрозил карьерным крахом.
Она никогда не нуждалась ни в чьей защите, и теперь поведение Уорда полностью обезоружило ее. Она поспешила закрыться в уборной и прижала руку к животу. Не надо было приходить, не надо было принимать платье, не надо было позволять ему тащить ее на романтический вечер. Меньше всего ей было нужно, чтобы его героический поступок сокрушил последние стены вокруг ее сердца.
Избавившись от Ридли, Уорд отправился на поиски Аны и наткнулся на Джека, с которым весь вечер хотел поговорить наедине. Уорд отвел его в сторону и незаметно сунул ему в руку конверт. Он знал, что друг просто тихонько добавит его вклад к другим пожертвованиям, не поднимая шумихи. Каждый год Уорд делал вклад, но впервые смог вручить его лично.
Джек принял чек, не взглянув на него:
- Тебе точно не нужна квитанция?
- Если у меня будет квитанция, это будет уже не анонимный вклад.
- Точно. - Джек положил конверт в карман. - Не стану тебя уговаривать, раз ты так хочешь.
Они оба знали, почему Уорд не хотел привлекать внимания к своим пожертвованиям. Кара бы не одобрила это. Уорд отдавал дань ее памяти, не афишируя свой вклад в кампании по борьбе с раком, который она так старательно игнорировала при жизни.
Подошла Сиси, и Джек немедленно притянул ее к себе. Она провела рукой по его груди, и Уорд поморщился от боли, вспомнив, каково это - расслабиться в объятиях любимого человека. Он давно не чувствовал ничего подобного, да и тогда это была лишь иллюзия.
Чтобы отвлечь Джека от разговора о чеке - или чтобы самому отвлечься, - Уорд спросил:
- Куда ты дела мою спутницу?
- Ану? - Сиси нахмурилась. - Я как раз за этим пришла. Мы поговорили немного, а потом я увидела, как она почти бежит к двери, как будто увидела кого-то неприятного ей.
Уорд мысленно выругался и оставил хозяев, извинившись. Он надеялся догнать Ану, но служащий на парковке сказал, что только что отъехало такси. Уорд отправил парня за своей машиной и стоял, кипя от ярости. Он оставил ее всего минут на десять - пятнадцать, а она сбежала.
Ана ахнула, узнав, сколько будет стоить дорога из Лос-Анджелеса до Виста-дель-Мар на такси. Дешевле было взять машину напрокат, если что-то было еще открыто. Она подумала, не снять ли номер в отеле, но сейчас ей отчаянно хотелось домашнего уюта. Отбросив варианты такси и аренды машины, она поехала на общественном транспорте, как в юности.
Конечно, ехать в автобусе в вечернем платье было равносильно плакату с надписью "Ограбьте меня!", поэтому она доехала на такси до ближайшего супермаркета, купила самые дешевые джинсы, сумку и свитер, переоделась в туалете, смыла макияж и сунула аккуратно сложенное платье в сумку. Автобусы до Сан-Диего еще ходили, а там рукой подать и до Виста-дель-Мар. И все-таки было далеко за полночь, когда она вышла из такси у своего дома.
"Лексус" Уорда стоял перед ним, а сам он сидел на крыльце.
Она заплатила таксисту, и он спросил, проследив за ее взглядом:
- Эй, все нормально? Вы его знаете?
- К несчастью, да.
Таксист нахмурился:
- Хотите, отвезу куда-нибудь еще. Бесплатно.
Она улыбнулась, пытаясь выглядеть уверенно, но чувствуя, что улыбка получилась грустная.
- Нет, все в порядке. Просто сегодня не хотелось с ним встречаться.
Таксист вгляделся в Уорда:
- А это не…
- Нет, это не он.
Ана сунула ему лишнюю двадцатку, просто на всякий случай.
Хорошо бы она могла так же просто успокоить саму себя. С другой стороны, если бы она хотела только денег, все было бы куда проще.
Уорд встал у нее на пути:
- Где ты была, черт возьми?
Она оттолкнула его локтем, доставая ключи:
- Какая разница? Ты на меня вообще внимания не обращал весь вечер, как будто я просто украшение.
- Неправда!
- Правда.
Она вошла, не пытаясь захлопнуть перед ним дверь. Она прекрасно знала, что это неправда, совершенная неправда. Ей бы очень хотелось, чтобы все так и было, чтобы она могла ненавидеть его, но нельзя ненавидеть человека за то, что он слишком очарователен и готов защищать тебя от всего мира. Это было бы безумием.
Она бросила сумку с платьем на пол, слишком усталая, чтобы вынуть его и аккуратно повесить, как оно того заслуживало, и упала на диван.
У нее было много времени подумать по дороге сюда. Этот путь успокаивал ее, он был знаком ей до мелочей - раньше она часто ездила из Лос-Анджелеса проведать семью и Эмму. Она напомнила себе, в чем смысл ее жизни: не щадя себя, помогать людям, которым повезло меньше, чем ей. Ей не нужны были красивые платья и жесты.
- Я там чужая, - сказала она, оттягивая время. - Слушай, уже поздно, я устала. Не хочу говорить об этом сегодня.
Если он заставит ее отвечать на его вопросы, она легко может выболтать правду: она вот-вот влюбится в него.
Уорд отошел в другой конец комнаты, пытаясь держать себя в руках. Очень хотелось встряхнуть ее, заставить понять.
- Я сделаю вид, что не слышал этого, - бросил он. - Мы оба знаем, что ты постоянно ищешь предлог, чтобы накинуться на меня, хотя во всем виновата ты сама.
- Я? - гневно переспросила она.
- Да, ты. Ты сбежала и не ответила ни на один из пятнадцати моих звонков.
- Я… - Она запнулась, заметно смутившись. - Я бросила телефон в сумку с платьем. Наверное, не слышала звонка.
- Наверное? Четыре часа ты, наверное, не слышала звонка? Ты вообще понимаешь, как я волновался?
По крайней мере, она выглядела виноватой. Очевидно, ее саму это раздражало, и она небрежно пожала плечами:
- Извини.
Он схватил ее за руку и развернул к себе:
- Извиняешься? Тебе жаль? Выкидываешь идиотский фортель, и все, что можешь сказать, - "извини"?
Она выдернула руку:
- Да, мне жаль, что я заставила тебя волноваться. Но это был не идиотский фортель.
- Тогда где ты была все это время?
- Ты когда-нибудь ездил на автобусе поздней ночью? А на поезде до Сан-Диего добирался? Общественный транспорт ходит медленно.
- Это просто нелепо!
- Я езжу в общественном транспорте с младенчества! Я могу вести себя как избалованная богатая девчонка, но в моем прошлом столько же бедности, сколько богатства - в настоящем!
Он снова схватил ее за руку и на этот раз не выпустил. Когда он заговорил, его голос выражал все его затаенные страхи:
- У меня опускаются руки, когда я не знаю, где ты и что с тобой.
Она пораженно нахмурилась.
- Просто… - Он прижал ее к себе, дрожа от облегчения, что с ней все в порядке. - Не делай так больше.
- Не буду… - Она снова таяла под его руками. - Я не знала, что ты волновался.
Она была так очевидно смущена, что он не мог больше сердиться на нее. Он не должен был забывать, что она не привыкла к светской жизни, которая для него была обыкновенным делом. Она действительно могла сесть на поезд в середине ночи, и никто не заметил бы ее. Она могла раствориться в толпе, а он уже почти разучился.
- Мне правда жаль, - прошептала она. - Но такие мероприятия… Они не для меня. Не знаю, зачем ты привел меня с собой.
- Почему ты никак не можешь поверить, что я просто хотел быть с тобой, произвести на тебя впечатление?
Она всплеснула руками:
- Потому что ты каждый день производишь на меня неизгладимое впечатление! - Ее лицо смягчилось. - Тебе не нужно знакомить меня с людьми, до которых мне нет дела. Ты, и только ты, впечатляешь меня. - Она обвила руками его плечи. - Твоя преданность фонду, твой талант - они…
Он отшатнулся и отвернулся, жалея, что она сказала это. Его преданность делу, в которое не особенно верил, фонду, созданному в честь жены, которую он жестоко подвел. Его талант, который, как оказалось, ничего не стоит, не может помочь, когда помощь действительно нужна. И все-таки было приятно знать, что Ана ценит в нем именно это.
Ана, очевидно, заметила, как он напряжен. Она подошла и погладила его по спине:
- Неужели тебе так трудно поверить, что весь этот фальшивый блеск ничего не значит для меня? Когда я хочу быть с тобой, я хочу быть только с тобой, я не хочу делить тебя с целой толпой.
- Мы уже говорили об этом. Я не могу быть с тобой наедине и не думать о том, чтобы сорвать с тебя одежду и…
Она перебила его:
- Так чего ты ждешь?
Ей не пришлось просить дважды, да она и не ожидала этого. Едва она произнесла эти слова, он прижал ее к себе и впился в ее губы поцелуем, растапливая в страсти остатки гнева.
"Да, - шептал голосок у нее в голове. - Да, наконец-то неизбежно да".
Каждая клетка ее тела реагировала на его прикосновения. Раскаленное желание текло по венам, и если он утолит его, может быть, она сможет забыть про дрожь глупого сердца.
Его руки, казалось, были везде одновременно, горячие и властные, они забирались под ее свитер, под пояс джинсов, прижимали ее бедра к его. Его прикосновения обжигали, он словно поставил на ней свое клеймо, прожигая до самого сердца. Она дрожала, болезненно ощущая свою неловкость и неосведомленность: каждое движение было ново для нее, но все было так правильно, как будто она только об этом и мечтала всю жизнь, как будто только для этого и была создана.
Она прогнулась, прижимаясь к нему крепче, и он сделал шаг вперед, потом еще и еще, и наконец она поняла, чего он хочет. Она на секунду прервала поцелуй и выдохнула:
- Спальня там.
Он немедленно подхватил ее на руки и понес в спальню, как рыцарь - прекрасную принцессу. Толкнув дверь ногой, он вошел в комнату и бережно уложил ее на кровать. Ее спальня была очень женственной, с яркими обоями и веселенькими подушечками, и она вдруг осознала, что ни один мужчина до этого момента не был в ее спальне, не только в этой, но и в любой другой.
Он сделал шаг назад, и она завороженно смотрела, как он снимает и роняет на пол смокинг. Когда он взялся за пуговицы рубашки, она встала на колени, чтобы помочь ему. С каждой расстегнутой пуговицей ее сердце стучало все громче, а желание становилось все сильнее. Раздосадованная тем, как медленно он все делает, она положила руки на его ремень. Она расстегнула пряжку, вытянула рубашку из брюк и вытащила ремень из шлевок, а потом присела на корточки, восхищенно глядя на дело своих рук.
Взъерошенный, в расстегнутой рубашке, открывавшей узкую полоску кожи, он был похож на выходца из сна. По сравнению со всеми обнаженными мужчинами, что ей приходилось видеть, - в рамках работы, конечно, - Уорд был образцом мужественности. У него было прекрасно сформировавшееся тело зрелого мужчины, сексуальное и успокаивающее одновременно.
Но больше всего ее возбуждало выражение его лица. Он смотрел на нее так внимательно, с такой тоской, что у нее не оставалось ни малейшего сомнения в правильности сделанного выбора. Она хотела его, хотела отчаянно, и могла наконец получить.
- Не смотри на меня так, - хрипло сказал Уорд.
- Как? - выдохнула Ана.
- Как будто я десерт.
Он расстегнул запонки, сунул их в карман и повел плечами, позволяя рубашке соскользнуть на пол. Он двигался так медленно, словно хватался за последние ниточки рассудка.
Глава 10
Приблизившись к Ане, Уорд провел рукой по ее щеке, а другой распустил ее волосы. Он поднес волнистые пряди к лицу и глубоко вдохнул дурманящий запах. Он вложил всю свою страсть в поцелуй.
Ему так много хотелось сказать ей, так много чувств облечь в слова, но он не мог найти подходящих. Всю жизнь он использовал слова, чтобы соблазнять, но это работало, только когда у него в руках была гитара, когда он мог сыграть что-нибудь и настроить женщину на нужный ему лад. Целуя Ану, он чувствовал себя беспомощным.
Он не знал, что происходит у нее в голове, не знал, хочет ли она его так же сильно, как он ее. Он знал только, что еще ни с кем не испытывал ничего подобного, даже с Карой. С ней все было понятно, не было никаких подводных течений, непонятных чувств и отчаяния. С Аной все было по-другому, и его способность красиво говорить подводила его. Он мог только молча поклоняться ей.
Уорд благоговейно снял с нее свитер, под которым оказалось голое тело, зовущее ласкать его губами и руками. Ана торопливо стащила с себя джинсы, и Уорд снял с нее трусики. Он встретил секундное сопротивление, скользнув рукой между ее ног, но потом она расслабилась, и он прижал пальцы к горячей влажности, нащупывая заветную точку. Она застонала и выгнулась, сжимая его пальцы, переживая пик наслаждения.
Ана дрожала, возвращаясь на землю, чувствуя, как ее распавшееся на молекулы тело снова собирается воедино. Она смутно почувствовала, что тепло Уорда исчезло, и приподнялась на локтях.
- Презервативы, - выдохнула она, кивнув на тумбочку.
Она купила их на той неделе - первый раз в жизни. Отчаянно боясь сплоховать, когда придет время, она целый вечер тренировалась надевать их на банан. Однако Уорд не дал ей возможности показать себя, быстро разорвав упаковку. Он снова навис над ней и вошел в нее.
Боль обожгла Ану, и она зажмурилась, втягивая воздух сквозь зубы. Это было больнее, чем она ожидала, чем описывалось в романах, однако она медленно выдохнула, и ощущение вторжения стало отступать. Она открыла глаза. Уорд замер, изумленно глядя на нее, и она вспыхнула.
- Ана…
Она заставила себя посмотреть на него:
- Все нормально.
- Вовсе нет…
Она почувствовала, что он отстраняется.
- Даже не вздумай! - зарычала она.
Боль почти прошла, и Ана обхватила Уорда ногами и зарылась пальцами ему в волосы, стремясь поцелуем выразить все, что должна была сказать, но не сказала. Все ее знакомые легко расставались с девственностью еще подростками, но Ана ждала мужчину, которого полюбит. То ли Уорд понял ее, то ли не смог больше сдерживаться - он снова начал двигаться, и когда он запрокинул голову, шепча ее имя, они оба рухнули в сияющую бездну наслаждения.
Подруги Аны часто жаловались, что их мужчины засыпают сразу после секса. Сейчас она была бы не против, если б Уорд так и сделал. Однако он скатился с нее и сел на край кровати, спрятав лицо в ладонях. Ана натянула простыню до самого подбородка и лежала с бьющимся сердцем, ожидая, чтобы он сказал хоть что-нибудь.
Она часто представляла себе этот момент, по-разному, но одна составляющая присутствовала всегда: ее первый мужчина должен любить ее. Даже не зная истории Кары, нетрудно было понять, что мужчина, только что занимавшийся любовью с любимой женщиной, не станет сидеть в такой несчастной позе, всем своим видом выражая отчаяние. Так поступит человек, которому стыдно за самого себя, которого терзает вина.
Похоже, только что Ана превратилась из желанной женщины в тяжкое бремя. Что же ей теперь делать?
У Уорда было много женщин, но ни одна не была девственницей. Его мысли кружились в безумном хороводе, он вспоминал каждый день со дня их знакомства, пытаясь найти хоть одно свидетельство ее неопытности. Она казалась такой уверенной и знающей, в конце концов, она работала в Голливуде, и он не представлял себе, как можно было остаться девственницей. Правда, она никогда не оставалась там на ночь, и ему, наверное, следовало сделать из этого выводы, но он не сделал, и она ничего ему не сказала. Уорд не знал, от чего бесится сильнее - от того, что он не догадался, или что она ничего не сказала.
Ана села и протянула к нему руку:
- Уорд…
Он вскочил.
- Нет! - выкрикнул он, не зная, против чего протестует.
Он быстро натянул трусы и брюки и пошел за рубашкой.
- Уорд! - в отчаянии воскликнула Ана. - Не уходи!
Господи, она и правда думала, что он уйдет, не поговорив с ней? Хорошего же мнения она была о нем!
Он надел рубашку и подошел к кровати. Ана встала на колени, все так же прижимая простыню к груди, и Уорд с трудом смог отвести от нее взгляд. Он сосредоточился на пуговицах рубашки, однако они упрямо выскальзывали из пальцев. Очевидно, сейчас его мозг мог обработать только один запрос зараз, и он бросил бесплодные попытки и посмотрел на нее.
- Почему ты ничего не сказала? - сдавленно спросил он.
Она моргнула, удивленная не то его вопросом, не то тем, что он еще здесь.
- О… - Казалось, слово вот-вот соскользнет с ее языка, но она упрямо удержала его. - О чем?
Значит, она хотела, чтобы он сам сказал это. Неужели она думает, что он не заметил? Хотя не заметил же он все признаки.
- О том, что ты девственница, - отчеканил Уорд.
Она вздернула подбородок, и ее голос прозвучал так же твердо, как его.
- Потому что это не важно.
Уорд провел рукой по волосам, глубоко вдохнул и постарался говорить как можно спокойнее:
- Ты была девственницей. До меня у тебя никого не было. Никогда. Это очень важно.
Он внимательно наблюдал за ее лицом, пока говорил, и видел, как неуверенность сменяется сомнением, потом упрямством, он даже заметил слезы, которые она поспешно сморгнула.
- Боже, Ана, мне…
- Не смей говорить, что тебе жаль! - приказала она, слезая с кровати и заворачиваясь в простыню.
Не дав ему возможности ответить, Ана бросилась в ванную и захлопнула дверь у Уорда перед носом. Оставшись один, он огляделся. Все в комнате напоминало Ану. Мебель веселой расцветки, кремовые обои с яркими кляксами - все говорило о том, что хозяйка комнаты человек яркий, целеустремленный, цельный и глубокий, причем цельность зиждилась на простоте. Уорд подошел к двери ванной и постучал:
- Давай, Ана, выходи!
Нет ответа.
- Ну же, нам надо поговорить.
Снова молчание.
- Я не уйду, пока мы не поговорим.