Глава 4
Капуста в винном погребе
Под вечер она попросила Гаэлль показать ей зимний сад.
Прохаживаясь среди горшков с гортензиями и бегониями, касаясь головой лиан и широких мясистых зеленых листьев тропических растений, многие из которых цвели, Наталия на время позабыла о своих тревогах. Она размечталась о своем доме, который будет у нее когда-нибудь, если ей удастся, конечно, выбраться…
Вспомнив, где она находится, она спросила:
– Гаэлль, а как ты оказалась в этом замке?
– Меня порекомендовал сюда господин Сора, а до этого времени я работала у его сестры.
– Понятно. Но я не это имела в виду… Просто я не так выразилась: ты давно уехала из России?
– Три года назад.
– Почему?
– Я в Москве вышла замуж за француза, и мы переехали сюда. Но потом мой муж погиб, и мне пришлось самой зарабатывать себе на жизнь.
– Тебе сколько лет?
– Восемнадцать.
– Значит, ты не успела нигде выучиться? У тебя нет образования?
– Можно сказать, что так… Но если мне повезет и мне заплатят столько, сколько обещали, то я смогу оплатить свое обучение в колледже. Освою бухгалтерское дело или маркетинг, устроюсь на работу, выйду замуж…
– А как погиб твой муж?
– Он ехал на машине по мосту, и у него отказали тормоза… Его нашли в реке спустя три дня…
– Извини…
Наталия подняла голову и увидела высокий прозрачный купол, сквозь который пытались пробиться скупые зимние лучи. Сливаясь с электрическим освещением, они казались бледными и безжизненными.
– Скажи, а ты видела хозяина?
– Какого хозяина? – насторожилась Гаэлль.
– Как какого, того самого, кому принадлежит этот замок?
– Ах этот… Нет, не видела…
– Он живет в другом месте?
– Сора говорил, что у него есть еще один замок в Орлеанском лесу и несколько квартир в Париже.
– Зачем ему столько?
– Не знаю, как говорится…
– …у богатых свои причуды… Все понятно.
Она уже пожалела, что снова заговорила с Гаэлль. Эта девушка как закрытый сосуд. Она носит в себе что-то, но никогда не выплеснет наружу. Она верно и преданно служит своему хозяину и преследует совершенно определенные цели: заработать деньги и выучиться на бухгалтера.
– А ты не видела здесь карлика в красной одежде?
– Карлика? Нет, конечно… Откуда здесь взяться карликам? – Она с недоверием посмотрела на Наталию и, как показалось последней, захотела смутить ее, заставить усомниться в здравости своего рассудка.
– Послушай, Гаэлль, никогда не смотри на меня так, поняла? – Наталия больно схватила ее за руку и с силой сжала. – Не смей делать вид, что ты ничего не понимаешь. Мне приходилось встречаться в жизни со всякими людьми, но ты просто поражаешь меня своим цинизмом…
Больше не было желания говорить что-либо. Она оттолкнула от себя девушку и подошла к прозрачной стеклянной стене зимнего сада, являвшегося частью замка и располагавшегося позади него, в самом центре. Она вдруг представила себе, как разбивает эту стеклянную стену и выбегает из замка, как несется по усыпанной бурыми листьями дорожке к воротам и встречает там либо солдат, либо людей в штатском, которые при виде ее достанут оружие и, предупредив, начнут палить ей по ногам…
Послышался какой-то шорох, она повернулась и увидела что-то красное, мелькнувшее за широкими пальмовыми листьями. Кто-то пробирался в самую гущу зарослей папоротника.
– Стойте! – закричала Наталия, потому как это была не Гаэлль (ее вообще не было, она ушла, потирая руку), а кто-то другой.
А когда среди зелени мелькнуло старческое лицо в обрамлении красной шапочки с тремя рожками, на которых болтались колокольчики, ей стало дурно… "Неужели я действительно сошла с ума?"
Она поняла, что самое безопасное для нее место в замке – это музыкальная комната, где стоял "Стенвейн". Она знала, что Луи пристально следит за ней и испытывает нечто вроде удовлетворения, когда Наталия музицирует: он ждет результатов.
Она села за рояль, закрыла глаза и принялась играть в медленном темпе гаммы. Сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее. Особенно ей нравились расходящиеся гаммы, это когда руки расходились в разные стороны, а звуки, словно расщепляясь, разлетались по разных регистрам. И хотя звуки носили энергию раздражения и протеста, ей почему-то был даже приятен этот эпатаж. Она представляла себе, как злится Луи, подслушивая под дверью в ожидании "нормальной" музыки.
И вдруг она перенеслась в очень странное место. Не то кафе, не то маленький ресторан. Она сидела в самом углу, перед ней стояло блюдо с горячими спагетти, политыми красным густым соусом, бутылка вина и чистый фужер. Скатерть красно-сине-белая, черная лакированная мебель, кадка с пальмой в углу, рядом со столиком, множество посетителей, официант с полотенцем на бедрах вместо фартука, бегающий между столиками и мешающий смотреть на то, что происходит на сцене.
Сцена небольшая, но какая-то емкая, глубокая, и на ней декорации: комната с кроватью, столом и стулом, а в кровати двое: мужчина и женщина. Только что-то очень странное было в этом представлении. И она долгое время не могла понять, что же именно. Во-первых, двое в постели почему-то не обнимались, не целовались, а ругались. На французском, разумеется. А потом мужчина и вовсе огрел женщину стилизованным поленом, которое он достал из-под одеяла. Зрители-посетители в зале, опьяневшие от вина и объевшиеся спагетти с соусом, заулюлюкали, и тогда до Наталии дошло, что это вовсе не бревно, а что-то совсем неприличное и не очень смешное…
И все же странность заключалась не в этом. Дело в том, что и мужчина и женщина были карликами. И карлик, исполнявший роль мужчины с гигантским пенисом, был очень похож на того самого карлика, которого она видела в зимнем саду за папоротниками…
Дух, поднимавшийся от спагетти, не мог оставить ее равнодушной, и она решила посмотреть, съедобна ли еда, которую она всего лишь видит. Она протянула руку, взяла бутылку вина, но своей руки-то как раз и не увидела…
Однако бутылка приподнялась, и из нее полилось красное вино в фужер. Брызги вина были реальны, так почему было не попробовать его на вкус?
Она налила себе немного вина, сделала несколько глотков и вдруг, забывшись, принялась за спагетти: умело накручивая их на вилку с помощью ложки, ловко отправляла в рот. Соус был просто замечательный: острый, густой и горячий, да к тому же еще и с грибами.
Она пришла в себя уже после того, как спагетти были съедены, а бутылка вина опорожнилась на треть. Наталия вытерла рот салфеткой, встала из-за стола и, придерживаясь за стены, стараясь никого не задевать, отошла от столика и пересела за другой, на котором ничего, кроме блюдца с мелкими зелеными яблоками, не было. Как не было никого и за самим столиком. Она ждала скандала по поводу того, что она съела чей-то ужин. И дождалась.
Откуда-то появилась девица в оранжевом пушистом свитере. Желтые жесткие кудряшки, напоминающие пружинки, подрагивали от малейшего движения. Ее пышный зад обтягивали узкие черные брючки. Девица, пока пробиралась между стульями к своему столику, улыбалась всем налево и направо и вдруг, увидев, что ее тарелка пуста, а в фужере осталась капля вина, ахнула и мягко осела на стул. Затем послышалась бойкая французская речь… И Наталия прекратила играть свои гаммы.
Она оглянулась: никого. Перед ней скалит свою могучую голливудскую челюсть рояль. "И ни одной пломбы. Ему можно было бы рекламировать зубную пасту", – подумала она о рояле.
Ей было смешно и странно. Смешно потому, что она как-никак выпила треть бутылки вина, а странно потому, что чувствовала себя переевшей… Кроме того, у не поднялось настроение: ведь она только что видела карлика… И если ей удастся, то она выведает у Гаэлль или у того же самого Сора, что это за кафе, где подают спагетти и где играют карлики.
* * *
Перед ужином к ней зашел Луи.
– Мне надо вам кое-что сообщить…
– О художнице? – спросила Натали, даже не поворачиваясь в его сторону. Она стояла перед зеркалом и пыталась уложить непослушные после мытья волосы.
– Да, именно… Дело в том, что с этой Эдит Барт, а именно так звали хозяйку увиденной вами квартиры, случилось что-то нехорошее, надо полагать… Словом, она исчезла. Прошлым летом.
– И кто вам это сказал?
– Мне сказали это в полиции… Ее очень долго искали, но так и не нашли. Есть подозрения, что у нее был любовник…
– Это тот самый мужчина в синем пальто, про которого я вам говорила?
– Может быть… Так вот полиция предполагает, что именно он и убил ее… Дело в том, что ее машину нашли в Фонтенбло… Ее служанка, Клотильда…
– Значит, ее действительно звали Клотильда?!
– Мне непонятно, чему вы радуетесь… Но это ваше, конечно, дело… Так вот, Клотильда – и я виделся с ней и разговаривал – утверждает, что ее хозяйка уехала из дома одна, но в машине, которая принадлежала Эдит, полиция обнаружила пепел от очень крепких гаванских сигар, какие может курить только мужчина, кроме того, в багажнике лежала сумка с остатками еды, предназначенной скорее всего для пикника или свидания…
– Но ведь это могло принадлежать и угонщикам, если предположить, что машина была угнана из Парижа…
– Конечно, все может быть…
– А вам не приходило в голову, что Клотильда из уважения к своей хозяйке или же к ее любовнику скрывает его имя? Что, если он, предположим, женат?
– Вы что, всегда так работаете?
– Вы, наверно, хотите меня спросить, умею ли я думать? Так вот: умею. Если бы не умела, то не была бы здесь.
Она вспомнила про Сару, и неприятное чувство, что ее предали, подставили, охватило ее. Хорошее настроение как рукой сняло.
– Да и Сара, наверно, говорила вам обо мне…
Он ничего не сказал.
– Продолжайте в том же духе, я предупредила вас о том, что вы сковываете мои движения, а потому не удивляйтесь, если дело вообще застопорится и будет стоять на месте…
– Насчет угона это вы хорошо сказали… Только мне пока непонятно, какое отношение к Изабель Гомариз имеют Эдит и ее исчезновение?
– Терпение, мой друг… Я не удивлюсь, если она вообще не имеет никакого отношения к Изабель, да и к вашему расследованию и поиску вообще… Она может быть любовницей человека, который отключит ток на вашей стене и выпустит меня отсюда… И такое может быть. И вы должны это понимать.
– Да прекратите же вы наконец говорить об этом или нет?! Вы не выйдете отсюда, пока не найдете Изабель, и на этом закончим. Все. Спускайтесь к ужину, а потом принимайтесь за работу…
– Но я уже поработала…
– Это когда играли гаммы?
– Именно. Как я и предполагала – вы следите за мной. Непонятно, как вы умудряетесь еще делать дела в Париже… Ведь вам же пришлось побывать на Вогезской площади, в полицейском управлении, у Клотильды дома…
– А почему вы вдруг решили, что Клотильду я видел у нее дома, а не в мастерской Эдит?
– Да потому, дорогой Сора, что если бы Клотильда жила в мастерской, вы бы поговорили с ней еще вчера… Сразу после нашего с вами разговора.
– Да, вам не откажешь в логике. Так что вы видели, когда играли гаммы?
– Вы так подробно меня расспрашиваете, словно собираетесь законспектировать сразу же по выходе отсюда… Хорошо, я вам расскажу… Я видела кафе. На столиках были красно-сине-белые скатерти, а на столике стояла тарелка со спагетти и бутылка с красным вином. Там еще в углу стояли кадка с пальмой, у официанта вокруг бедер вместо фартука было не совсем свежее полотенце, а на сцене стояла кровать… Там играли какую-то смешную эротическую сценку… И все дико смеялись, а потом появилась какая-то девица и стала ругаться… Вы не знаете, что это за кафе?
И ни слова о карликах.
Она не удивилась, когда Сора достал блокнот и принялся вносить в него всю услышанную от нее информацию.
– Хорошо, я постараюсь выяснить это.
Наталия попыталась в последний раз уговорить его выпустить ее из дома, чтобы позволить действовать самостоятельно, но, тут же представив себе его реакцию, передумала. Вздохнула, взяла со столика флакон с духами и подушила за ушами и локти на внутреннем сгибе.
– Вы не знаете, что сегодня на ужин? – спросила она как ни в чем не бывало. – Надеюсь, не спагетти…
В таком темпе ей не приходилось работать еще ни разу. После ужина Луи прямо-таки заставил ее идти "работать".
– Когда я выйду отсюда, а выйду я обязательно, вы за все ответите… Я сделаю из вас фарш, господин Сора…
Она так и сказала: фарш. Она ненавидела его и готова была придушить. Такой ярости ей еще не приходилось испытывать к человеку, если он только не был маньяком-убийцей.
– Чем раньше вы закончите, тем скорее выйдете отсюда…
Но она не могла себе представить, как это может случиться, ведь стоит ей выйти отсюда, первое, что она сделает, – это придет в полицию и расскажет обо всем, что с ней произошло!
И про плен и про то, как ей угрожали… Разумеется, она ни слова не скажет о своем даре, а потому ее плен вызовет у полиции подозрение… И навряд ли Луи или "хозяин" станут объяснять истинную причину ее содержания в замке… А потому ее просто не выпустят отсюда…
– Замолчите… – Она метнула на него полный ненависти взгляд и скрылась за дверью музыкальной комнаты.
Она наигрывала детскую песенку про Дженни, которая "туфлю потеряла, долго плакала, искала. Мельник туфельку нашел и на мельнице смолол…"
И как и в прошлый раз, она словно оторвалась с места и, ахнув от неожиданности и порыва ветра, который, толкая в спину, перенес ее по душной темноте в неизвестное ей пока место, оказалась в каком-то погребе или подвале.
Когда глаза привыкли к тусклому освещению, она различила затянутые паутиной ромбовидные стеллажи, тянущиеся к потолку. На таких деревянных стеллажах обычно хранятся бутылки с вином.
Она пошла вдоль стены в поисках выключателя. Она давала себе отчет об подстерегающей ее опасности, но отказывалась понимать происшествие в кафе… Ведь это же видения. Как она могла по-настоящему насытиться ими? То есть спагетти?
А что, если в видениях присутствует какой-то процент реальности, тогда ее на этот самый процент повсюду подстерегает риск? Угроза жизни?
Вот сейчас, к примеру. Что, если она сейчас наткнется на убийцу?
Она нащупала выключатель и нажала на него. Вспыхнул свет. И осветил огромный подвал, действительно заставленный полками с бутылками. И хотя некоторые из них были в паутине, чувствовалось, что за подвалом ухаживают, метут пол и стирают пыль (хотя с чего угодно, только не с бутылок)…
Перед тем как сесть играть, она тщательнейшим образом обдумала ход своих дальнейших действий и дала себе слово впоследствии непременно узнавать время, дату и желательно адрес… Для этого, как известно, существуют газеты, радио, таблички на домах, телевидение, наконец…
Вот и сейчас, находясь в винном погребе или подвале (а то, что она находится под землей, нетрудно было определить, выглянув в крохотное, по форме напоминающее половину круга оконце, за которым вровень с ним росла трава), она подумала в первую очередь о том, что надо бы подняться наверх, в дом, чтобы попытаться определить время и дату того дня, когда этот подвал выглядел именно так, а не иначе… И вдруг в самом углу подвала за одним из стеллажей она увидела лежащую на боку женщину. На ней было зеленое, в блестках, короткое платье, которое, задравшись, открывало тонкое бедро, обтянутое прозрачным чулком… Наталия подошла поближе и вместо головы увидела кочан капусты… Она закричала…
Очнулась через несколько минут возле двери. Перевела дыхание и поняла, что не может вот так просто уйти, не выяснив, кому из знакомых ей уже людей принадлежит тело…
Она вернулась на то место, где лежал труп, и решила осмотреть тело.
Оно уже успело застыть. Она прикоснулась к согнутому колену и попыталась перевернуть тело на спину. Ей это удалось сделать аж с третьей попытки. Это была, судя по всему, очень молодая и стройная девушка. На всем видимом пространстве тела ни одной царапины или крови… Кровь натекла лишь под спину и застыла, превратившись в бурую корку. Края неровной раны, образовавшейся в результате отсечения головы от тела, тоже успели подсохнуть. Несколько рыжих прядей прилипли к ране…
Наталия собралась уже было вернуться к двери, чтобы подняться в дом, как вдруг заметила точно такое же по цвету пятно, только уже под другим стеллажом, до которого она еще не успела дойти.
Там она обнаружила еще один труп. Но только принадлежащий мужчине. У него тоже не было головы, ее заменял кочан капусты.
И если при осмотре тела девушки почему-то не возникло мысли прихватить с собой какую-нибудь вещицу, с помощью которой можно было бы попытаться разобраться во всем этом и в связях с интересующим ее делом о маркере, то когда она склонилась над мужчиной (а он был в дорогом темном костюме, белой сорочке и шелковой темно-красной, с золотым шитьем, жилетке), ее внимание тотчас привлек оттопыренный карман пиджака. Наталия сунула туда руку и достала крохотные кружевные черные трусики. Затем показалось несколько стофранковых купюр. Во внутреннем кармане костюма она обнаружила роскошное портмоне из крокодиловой кожи, просто набитое тысячефранковыми банкнотами. И ни одного удостоверения личности. Ни прав, ничего…
Тогда она вернулась к девушке, внимательно осмотрела ее и, только приподняв еще больше подол ее зеленого вечернего платья, поняла, что на ней нет трусиков. Значит, те, что она нашла в кармане мужчины, принадлежали ей…