– Тогда хотя бы покажите газеты…
– Не тратьте напрасно время, Сора, это сегодняшние газеты…
– И все же: кто вам передал их?
– Вы все еще не понимаете? Как можно не обратить внимания на тот факт, что они на французском? Если бы человек захотел мне сделать приятное и раздобыть свежих газет, как вы думаете, он стал бы приносить французские издания, учитывая, что я не знаю и слова на французском?
– Тогда и вовсе не понятно, зачем вы с ними заперлись в ванной, – пожал плечами Луи.
– Просто хотелось хотя бы несколько минут побыть в одиночестве и не чувствовать на себе чужой взгляд…
– Не понимаю, о каком взгляде идет речь…
– Вы можете ворваться ко мне сюда в любую минуту и даже без стука, я постоянно нахожусь в поле вашего зрения… Это кого угодно может вывести из себя.
– Мне показалось, что вы хотели меня о чем-то спросить…
– Правильно, но только не о чем, а о ком… Взгляните вот сюда, видите этого мужчину с белыми волосами? Так вот, я его знаю… Это Фредерик Байе…
– Вы с ним знакомы?
– Представьте себе, да.
– Но откуда?
– Я была у него в гостях с одной русской прошлым летом… В роли хозяина он был бесподобен…
– А вы не припомните, когда именно вы там были?
– В августе, но какого именно числа, это надо вспомнить… Подождите… что вы хотите сказать?
– Байе устраивал грандиозную вечеринку 12 августа 1996 года близ Арпажона… Неужели и вы были на ней? Ведь это именно на этой вечеринке Изабель Гомариз похитила у Ги… у хозяина маркер!
– Я не знаю, как называется это местечко, мы приехали туда на машине…
– У него небольшой замок…
– Я бы не назвала это замком, так, большой дом, хотя изнутри он выглядит шикарно… Там было очень много гостей, и я еще подумала тогда, что раз там будут солидные люди, значит, будет скучно… Но ничего подобного, мы повеселились от души… Я, правда, выпила много вина…
– Вы, наверное, разыгрываете меня…
– Ничуть.
– Тогда почему же вы не сказали об этом раньше?
– Да я и сама не знала, что речь идет именно об этой вечеринке, к тому же, как я уже сказала, меня там напоили… Вино было вкусное, ничего не скажешь, но в сочетании с веселой компанией и свежим воздухом, хорошей музыкой…
– Остановитесь… Я все понял… – Те метаморфозы, которые на глазах Наталии произошли с лицом Луи, не поддавались описанию. Казалось, он был смертельно разочарован, если вообще не оскорблен.
– Да что это с вами, Сора, что такого я вам сказала, что вы так раскисли? Ну выпила немного лишнего, с кем не бывает… Но я все помню!
– Тогда вы должны вспомнить и ту женщину…
– Изабель? Легко сказать… Там было так много белокурых коротковолосых женщин, что разве упомнишь, какую из них звали Изабель, а какую Соланж… Они все были прекрасны в своей раскрепощенности и изяществе… Это была чудесная вечеринка…
– Вы сказали, что были там с одной русской, а с кем именно, это хотя бы помните?
– Конечно, ее зовут Анна.
– А фамилия?
– Анна Беар…
– Вы всегда так легко запоминаете иностранные фамилии?
– Боже, опять вопросы… Не всегда, конечно. Но эту я запомнила потому, что у вас во Франции был такой певец Ги Беар, кроме того, это слово напоминало мне английское "beer" – пиво. Анна на вечеринке пила пиво, это было так символично, что я ее и запомнила… как срисовала…
– Понятно…
– Вот и отлично. А теперь можете записывать: я видела кондитерскую, но на какой улице она располагается – не знаю.
– Просто кондитерская?
– Да…
– Может, кто-нибудь из посетителей привлек к себе внимание?
– Нет… Просто в этой кондитерской мы познакомились с Анной…
Луи вышел, схватившись за голову.
Наталия, с недоумением поглядев ему вслед, пожала плечами: она отказывалась что-либо понимать.
Мучаясь от безделья и неопределенности, она снова пришла в музыкальную комнату и села за рояль. Как бы ей хотелось поиграть просто так, для души. Она не знала, где проходила грань между музицированием "для души" и "для дела". Она запуталась. Ее пугала мысль, что когда-нибудь может возникнуть такая ситуация, что при звуках музыки она не будет испытывать ничего, кроме отвращения. И кто тогда будет в этом виноват? Только она сама, которая предпочла карьеру состоятельного частного детектива карьере провинциального учителя сольфеджио в музыкальной школе.
При мысли о том, что она, быть может, больше никогда не увидит свою музыкальную школу, своих учеников, ей стало и вовсе худо. Ее розовая мечта разбогатеть, чтобы купить дом и жить в нем до старости, разбилась о стену предательства… И это все Сара… Как она могла? Как могла?
Она сжала кулачки в бессильной ярости и заплакала. Она так давно хотела это сделать, да только не хватало какого-то сентиментального толчка, сладчайшей жалости к себе…
Она выбежала из комнаты, где только что хотела предаться музыке, взбежала на самый верх, ворвалась в лабораторию… Никого. Холодный свет зимнего утра залил белые столы, барокамеру, склянки…
Она не помнила, сколько времени крушила все подряд, но чувствовала, что только так сможет освободиться от душившего ее приступа ярости… И только учинив в лаборатории настоящий погром и разбив все, что только можно было, она вышла оттуда, размазывая слезы по лицу, икая от внутренних рыданий и сотрясаясь всем телом…
По коридору, да и по всему дому поплыл отвратительный запах химикатов…
Она встретила Луи возле своей комнаты.
– Что все это значит? – спросил он ее охрипшим от волнения голосом.
– То же самое я хотела бы спросить и у вас… – ответила она и, не обращая на него внимания, бросилась ничком на кровать.
Глава 7
Ги Дюпон
К обеду она не вышла. Зато к ней пришла Гаэлль и принялась ее упрекать за погром в лаборатории.
– Или ты сейчас уходишь, – бросила через плечо, не поворачивая головы, Наталия, – или я придушу тебя…
– Я принесла вам успокоительные капли… Вот, выпейте…
– Оставьте меня в покое… Я отказываюсь работать на вас. Можете делать со мной все, что угодно…
Она ушла, на смену ей пришел Луи.
– Вы должны понимать, что ваше поведение недопустимо… Если вы сейчас же не приступите к своей работе, я вынужден буду привести вас к роялю силой…
Она ему ничего не ответила.
И тогда он подошел к ней, схватил ее за плечи, с силой встряхнул и поднял с кровати. Она зажмурила глаза, тело ее обмякло: она всем своим существом противилась насилию.
Он поднял ее с кровати и понес вниз. Он тяжело дышал… Наталия отказывалась что-либо понимать. Больше того, ей показалось, что она попала в руки к сумасшедшим. А что может быть хуже?
Он посадил ее на стул перед роялем.
– Вас привязать или как?
Она пожала плечами: разве ее может кто-то заставить делать то, чего она не желает? Да когда это было?
– А вы не боитесь, что я разобью ваш драгоценный "Стенвейн"?
– Вы, быть может, еще не отдаете себе отчета в том, что творите?
– Напрасно вы так думаете, мне надо было бы раньше догадаться, что вы не собираетесь меня выпускать отсюда… Но и сейчас еще не поздно разрушить ваше осиное гнездо…
Учтите, одно неосторожное движение с вашей стороны, и я подожгу замок. Я не шучу. Если вы меня свяжете, то я тем более не смогу вам помочь разыскать маркер… А если не свяжете, то я способна на многое…
– Думаю, что вы просто переутомились… – смягчился Луи. – Обещаю вам, что не буду вас тревожить до завтрашнего утра…
– Вы мне лучше скажите, зачем вы по ночам спускаете такое количество собак? Чего вы боитесь?
– Вас, – ответил он и вышел из комнаты.
А Наталия вдруг принялась наигрывать немного истеричный испанский пасадобль. Она отчаянно била по клавишам и, глотая слезы, мысленно прощалась с дорогими ее сердцу людьми: родителями, Логиновым, Соней, Сережей Сапрыкиным… Она бы полжизни отдала только за то, чтобы вернуться домой…
Вдруг на нее накатила сильная воздушная волна, горячий дух серы обжег легкие, она закашлялась и, не отрывая пальцев от клавиш, перенеслась в незнакомый ей медицинский кабинет. Она едва успела разглядеть гинекологическое кресло, как новая волна подхватила ее и понесла в лабораторию наподобие той, что она разгромила не так давно в замке… Только над столом уже колдовал не пресловутый Луи Сора (в том, что он не имел никакого отношения к проводимым в замке опытам, она нисколько не сомневалась), а совершенно другой человек. Больше того, ей показалось, что лаборатория в замке и та, в которой она сейчас находилась,– одна и та же. Мужчина, подогревающий колбу с розоватой клубящейся жидкостью, был молод и необычайно красив. У него были тонкие черты лица, черные волнистые волосы и изумрудного цвета глаза. Высокий лоб и внимательный, наполненный одержимостью взгляд придавали его лицу несвойственный возрасту флер мудрости и философской созерцательности. Он был явно не от мира сего.
Вот взять бы его за руку и расспросить: зачем он ей привиделся и какое отношение он имеет к Изабель?
– Кто вы такой и чем занимаетесь? – спросила она, подойдя совсем близко к столу и заглядывая мужчине через плечо.
Но он, конечно, не услышал ее.
– Мсье Ги, я только на минуточку… – услышала Наталия голос, который заставил ее вздрогнуть. В лабораторию тихонько вошла Сара. Она была в белой атласной пижаме, вся такая домашняя, что Наталия чуть было не ущипнула ее, когда та проходила мимо. – Вам не кажется, что молоко уже простыло, а я замерзла?
Она обвила шею Ги руками и поцеловала его в затылок.
– Ну сколько тебя можно ждать?
Он, прикрыв колбу пробкой, повернулся к ней и с величайшей нежностью поцеловал ее.
– Все, иду, – сказал он с акцентом и очень низким голосом, что так не подходило его изящной и тонкой внешности.
Наталия, услышав этот голос, вздрогнула. Конечно, ей это могло показаться, но ведь именно таким голосом с ней разговаривал через дверь… хозяин.
Ги обнял Сару, и они вместе вышли из лаборатории, Наталия же принялась рыться на металлических полках с папками… Она смотрела на них давно и понимала, что раз они находятся в лаборатории, то должны непременно иметь отношение к этому Ги или людям, здесь работающим. Поэтому первое, что она сделала, – это взяла с полки одну папку, раскрыла ее и, увидев толстую пачку бумаги с напечатанным на ней текстом, с трудом прочла: "Ги Дюпон"; далее шло слово, напоминающее "биология". Значит, этот человек был биологом…
Пока все сходилось. Биолог покупает у коллеги-биолога запакованное в маркер вещество, которое в сочетании с собственными достижениями может принести ему успех в его деле. Но на вечеринке маркер пропадает. Возможно, что подвыпивший Ги Дюпон его просто выронил, предположим, во время танца или же в туалете… А почему бы и нет? Он утром обнаруживает пропажу, пытается вспомнить, где и с кем был и как могло такое случиться, что он потерял столь важную для него вещь, и в конце концов принимает решение нанять частного детектива, с тем чтобы ему нашли пропажу. Во время беседы с частным детективом (а любой бы на месте Ги обратился именно к частному детективу, а не в полицию, поскольку дело скорее всего нечистое, раз речь идет о биологическом веществе, которое могло быть разработано в государственной лаборатории) ему задают великое множество вопросов, касающихся прошедшей вечеринки. Идет глубокий анализ: с кем разговаривал, с кем стоял рядом, о чем говорили… И в результате беседы картина проясняется: скорее всего Ги уединился с какой-нибудь девушкой в библиотеке или где-нибудь еще, провел с ней с час или два, а то и меньше, после чего и обнаружил пропажу маркера… На вопрос, как звали девушку, он ответил: Изабель Гомариз, возможно, именно так и представилась эта девица, но разве не бывает такого, что люди называются вымышленным именем, чтобы скрыть, к примеру, свое пребывание в том или ином месте. А что, если эта особа была замужней дамой и пришла на вечеринку к Байе, чтобы отдохнуть от мужа и поразвлечься? И что же тогда удивляться, если женщины под таким именем, как сказал Луи Сора, "в природе не существует"?
Но при таком положении вещей совершенно непонятным остается роль художницы Эдит Барт и ее любовника, хотя трупы, обнаруженные в винном погребе, вполне могут принадлежать и им… Но как это узнать, не выходя из замка?
Еще эти гномы. А какая роль в этом фарсе отведена им-то?
И лаборатория. Она сильно смахивает на декорацию. Как, впрочем, и все в этом замке.
Какие цели преследует хозяин, имя которого Ги Дюпон?
Она осталась без обеда. "Ну и пусть, объявлю голодовку". Но потом, прикинув, что бороться со своими мучителями лучше все-таки на сытый желудок, решила спуститься на кухню и вообще разузнать, кто именно готовит еду и каким образом продукты доставляются в замок. И если получится, то заодно и перекусить.
Она вышла из музыкальной комнаты и чуть не столкнулась с Луи. Он, поджав губы, смотрел на нее как на человека, который должен ему кучу денег, но, держа их в кармане, не торопится возвращать долг.
– Я вам не скажу больше ни слова. А теперь пропустите меня, я хочу есть, и попробуйте только помешать мне пройти на кухню…
– Но зачем же идти на кухню, когда можно приказать Гаэлль принести обед в вашу комнату?
– Потому что я хочу посмотреть на человека, который готовит для меня еду, а что, если вы собираетесь отравить меня?
Она понимала, что несет чепуху и что если ее действительно хотели бы отравить, то сделали бы это уже давно. Просто она собралась на кухню и не собиралась менять свои планы.
Луи отстранился, пропуская ее к лестнице, ведущей в подвал, где располагалась кухня.
– Вас проводить?
– Как вам будет угодно…
Он открыл ей дверь, и Наталия попала в ярко освещенное теплое помещение, огромное и обустроенное современнейшими кухонными приборами. Здесь пахло жареным мясом и апельсинами. Три немолодые женщины что-то чистили-резали за большим столом из нержавейки. Увидев Наталию, все три чуть привстали, здороваясь.
– Вы не должны вступать в разговор с этими женщинами, – предупредил Луи, – пойдемте отсюда. Вас никто не собирается травить. Все это глупости.
Но Наталия уже увидела то, что хотела: возле двери, расположенной в самом дальнем углу кухни, стояли ящики и коробки с продуктами. Это означало, что существует либо подземный ход (что маловероятно), либо дорога, по которой от ворот до замка двигается машина с продуктами. То, что она ездит не по центральной аллее, она знала наверняка, поскольку за все время своего пребывания в замке ей еще ни разу не приходилось не то что видеть грузовик или какой-нибудь фургон, но даже слышать… "Ролс-ройс", "мерседес" – на этих машинах выезжал Сора и, возможно, Гаэлль, потому что она никогда не видела Гаэлль, идущей по центральной аллее к воротам. Ведь она-то не пленница и должна вести свободный образ жизни, если, конечно, и для нее не поставлены какие-нибудь особые условия. Значит, она либо ездит на этих роскошных машинах, либо так же, как и Наталия, не выходит из замка.
План побега созрел за считанные минуты.
Первое, что она сделала, – это надела шубу из горностая и шапку из голубой норки. Рассовала по карманам деньги, сохранившиеся у нее после визита в винный погреб.
Обследовав первый этаж замка, Наталии удалось отыскать под лестницей в кладовке для щеток, зонтов, лыж, удочек и дождевиков телефонный аппарат, явно местного масштаба, потому что стоило ей только поднять трубку, как она тотчас услышала мужской голос… Скорее всего таким вот образом Луи общался с охранниками, находящимися возле ворот. Именно посредством этого телефона они инструктировались относительно того, какая машина и с кем выезжает из замка, и в соответствии с этим открывались и закрывались ворота, и, быть может, в зависимости от указаний Луи этими же охранниками в проволоку, обвивающую стену, подавался ток.
Наталия заглянула в гостиную – там в кресле дремал Луи. У него, судя по всему, шел активный процесс пищеварения, который в силу законов чревоугодия сопровождался сном.
Интересно, чем сейчас занималась Гаэлль?
Наталия вошла к ней без стука и обнаружила, что и служанка тоже похрапывает на своей постели. Схватив с ее туалетного столика ножницы, Наталия, зажав ей рот ладонью, сказала, чувствуя, что находится на пределе нервного напряжения:
– Ты сейчас же звонишь охранникам и говоришь им, что мы с тобой выезжаем на "мерседесе" из ворот. Но прежде ты вернешь мне все мои вещи и документы. Запомни, если вздумаешь предпринять что-нибудь против меня, я воткну эти ножницы тебе в висок… У меня нет выхода. А теперь поднимайся, и пойдем…
Гаэлль, бледная от волнения и перепуганная насмерть, к тому же еще не пришедшая в себя после глубокого послеобеденного сна, подошла к встроенному в стену шкафу и достала оттуда чемоданы Наталии, затем, после того как Наталия проверила, все ли на месте, они спустились в кладовку, где Гаэлль взяла трубку телефона и сказала несколько отрывистых фраз на французском – Наталия ничего, конечно, не поняла. Но решила довериться Гаэлль, поскольку другого выхода у нее все равно не было.
Они спустились в гараж, который находился под замком, сели в машину (Наталия держала в кармане жакета ножницы и была готова в любую минуту воспользоваться ими…) и выехали на центральную аллею.
Проезжая ее, она была поражена размерами парка. Разумеется, ни о каком побеге пешком не могло быть и речи: слишком далеко располагались друг от друга ворота и сам замок. И это просто чудо, что прошлой ночью Наталия не успела преодолеть и трети расстояния, иначе ей не удалось бы убежать от собак и вовремя спрятаться в замке.
Она впервые видела массивные чугунные ворота, роскошные, украшенные литьем и изящными решетками. В небольшом кирпичном строении размещалась охрана, несколько мужчин в черной форме, увидев Гаэлль, приветствовали ее кивком. Ворота сами раскрылись, выпуская машину.
– А теперь гони, – едва дыша приказала Наталия и, достав ножницы, приставила их к шее Гаэлль.
Машина полетела по ровной, мокрой от легкого снега дороге в самое сердце Парижа.
Когда они выехали на оживленную трассу, Наталия приказала остановить машину.
– Обещаю, что я найду Изабель, так и передашь Луи… Я обменяю ее на полтора миллиона франков, тем более что аванс мне уже выписан. Думаю, что я успею предъявить чек куда следует прежде, чем ты доберешься до замка и предупредишь Луи. Теперь, когда меня там нет, ты можешь сообщить мне номер телефона, он необходим мне для того, чтобы я смогла сообщить вам о результатах своей работы. Ведь в замке наверняка есть телефон?
– И не один, – глухим голосом отозвалась Гаэлль.
– Я слушаю. – Наталия достала записную книжку и вписала туда целых три номера. – А теперь ответь мне: кто вас нанял?
– Ги Дюпон.
– Что будет тебе за то, что ты помогла мне сбежать?
– Я не помогала…
– И все же?
– Не знаю…
Наталия вышла из машины, и Гаэлль не успела ничего предпринять, как она тут же остановила такси, села и укатила в противоположную сторону.
Она колесила примерно полчаса, расспрашивая водителя, где находится банк, название которого она с трудом прочла на выписанном ей Луи Сора банковском чеке.