- Да. Разве я не говорила, что хочу сама прийти к тебе?
- А где я буду ждать свою Эдмею?
- В зеленой комнате.
- О Боже, Боже! - воскликнул я. - Не умру ли я до тех пор от счастья?
Мы вошли в дом и поднялись наверх. Эдмея взяла подсвечник и удалилась в свою комнату, закрыв за собой дверь, а мне сказала:
- Подожди здесь.
Мои ноги так дрожали, что я был не в силах стоять и опустился в кресло. Я не отводил от двери Эдмеи страстно горящего взора, будучи не в силах поверить, что она когда-нибудь откроется и передо мной предстанет восхитительное создание.
И тут меня охватило такое неистовое волнение, что я закрыл глаза и, приложив руку к груди, принялся едва ли не против своей воли тихо повторять:
- Эдмея! Эдмея! Эдмея!
Очевидно, мой призыв прозвучал, как заклинание, так как почти тотчас же дверь открылась с легким скрипом и на пороге появилась моя возлюбленная в белом платье, с венком на голове и букетиком флёрдоранжа, приколотым к груди.
Я вскрикнул от удивления, радости и восхищения и, не решаясь произнести ни слова, протянул руки к этому воплощению невинности.
- Теперь ты понимаешь, мой любимый Макс, - спросила Эдмея, - почему священник выдал меня замуж за господина де Шамбле?
- Нет, нет, - воскликнул я, - объясни!
- Так вот, - продолжала Эдмея, - он выбрал этого человека, чтобы я могла предстать перед моим единственным возлюбленным супругом в белом платье и головном уборе невесты.
- Эдмея! Эдмея! - воскликнул я, протягивая к ней дрожащие руки.
- Вот я, возьми меня, - сказала она и упала в мои объятия.
XXXVIII
Мы провели необычайно упоительную неделю.
Эдмея сказала дома, что едет в Париж якобы для того, чтобы внести исправления в купчую мужа. Отъезд графини не должен был вызвать каких-либо подозрений, так как никто не знал, что она подписала документ в ночь, когда с графом случился приступ эпилепсии.
На седьмой день нашего пребывания в Жювиньи Грасьен приехал в усадьбу в другом экипаже, нанятом в Эврё. На обратном пути г-жа де Шамбле собиралась добраться до Эврё, пересесть там в дилижанс, следовавший из Парижа в Шербур, и сойти в Берне, как будто она приехала из Парижа.
Мы были так счастливы, что нам не хотелось расставаться, хотя мы не сомневались, что скоро снова увидимся; было решено, что Эдмея задержится в Жювиньи еще на один день.
Однако на следующее утро я увидел, что моя возлюбленная чем-то обеспокоена; на мой вопрос она ответила, что ей нехорошо - такое тягостное чувство всегда предвещает беду. Я предложил ввести ее в магнетический сон.
Эдмея согласилась.
Она уже не ставила мне никаких условий, так как всецело доверяла мне, и у нас не было больше секретов друг от друга.
Теперь Эдмея заснула даже быстрее, чем в первый раз.
- Ах! - воскликнула она. - Подожди! Положи руки мне на голову и прикажи видеть; я должна смотреть в сторону Берне!
Я выполнил ее просьбу.
Графиня продолжала:
- В усадьбе все спокойно: Зоя сидит в моей комнате и складывает кружева. Дом пуст - слуги в буфетной либо на конюшне.
Казалось, она старается что-то разглядеть.
- Ты что-то ищешь? - спросил я.
- Я ищу… ищу Натали. Я отчетливо вижу, как ее дочь играет на лужайке с ньюфаундлендом, но где же сама Натали?
- Постарайся увидеть; я уверен, что тебе следует опасаться именно этой женщины.
- Это так, поэтому я и пытаюсь ее разыскать… иду по ее следам… я так и знала! - внезапно вскричала графиня.
- Что там? - спросил я после недолгой паузы, во время которой веки Эдмеи судорожно подрагивали, выдавая ее напряжение.
- Ну да, эта женщина пришла к нему, - сказала она, отвечая на мой вопрос.
- К кому?
- К священнику.
- Вот как! Значит, угроза может исходить от него?
- Может быть… Подожди, подожди, я сейчас узнаю…
Эдмея прислушалась.
- Ах, какая злодейка, - пробормотала она, - ведь я всегда делала ей только добро!
- Ты слышишь, о чем они говорят?
- Нет, но я догадываюсь об этом по движениям их губ. Натали рассказывает аббату, что я вовсе не в Париже, что в тот день, когда я сообщила о своем отъезде, Грасьен нанял в Берне экипаж и вернулся лишь на следующий день; скорее всего он отвез меня в Жювиньи, а теперь его снова нет - значит, он отправился за мной.
- А что говорит священник?
- Ничего. Он сидит с поджатыми губами, бледный как полотно, и смотрит потухшим взором. Вероятно, аббат обдумывает какое-то решение.
- Какое?
- Он еще не сказал. Не волнуйся, я не выпускаю его из виду. Вот он отсылает Натали, дав ей денег. Женщина уходит. Аббат продолжает сидеть неподвижно. Вероятно, он никак не может на что-то решиться… Нет, он уже решился и теперь зовет слугу и приказывает ему запрячь лошадь в кабриолет. Он возвращается в столовую и завтракает второпях. Экипаж уже ждет у входа. Священник садится в кабриолет один, берет поводья и кнут и трогается с места.
- Посмотрим, куда он направляется.
- Именно это я и пытаюсь увидеть… Ах, Боже мой!
- Что!
- Он не посмеет!
- Что он делает?
- Сворачивает на дорогу в Жювиньи и едет сюда.
- Как! Ко мне?
- О да, в этом можно не сомневаться. Он выехал в восемь часов утра, а сейчас - десять; через час священник будет здесь.
- Ему нельзя тебя здесь видеть, милая Эдмея.
- О! Равно как и встречаться с Жозефиной, ведь от нее он узнает все. Бедняжка считает аббата святым.
- Хорошо, пока ты не проснулась, подумай сама, что тебе следует предпринять.
- Да, ты прав, я думаю… Мне надо уехать и взять с собой Жозефину; править я буду сама. Аббат рассчитывал встретить меня с Грасьеном на дороге из Жювиньи в Берне либо застать здесь. Я же отправлюсь в Эврё с Жозефиной и оставлю тебе Грасьена. Если кормилицы здесь не будет, священник ничего не узнает, а если он придет к тебе…
- Он не посмеет.
- О! Аббат тебя люто ненавидит. Если он к тебе явится, ты знаешь, что ему ответить.
- На этот счет можешь быть спокойной.
- А теперь разбуди меня и расскажи все.
Я так и сделал.
Эдмея на миг задумалась, а затем произнесла:
- Должно быть, я не ошиблась. Давай поступим так, как будто мы в этом уверены.
- Может быть, у нас есть другой выход, помимо того, что ты назвала во сне?
- По-моему, нет.
И тут вошла кормилица.
- Жозефина, - обратилась к ней графиня, - я уезжаю и беру тебя с собой.
- Насовсем? - вскричала старушка, сияя от радости.
- Нет, на несколько дней. Разве тебе не хочется повидаться с Зоей?
- О, конечно! А как же господин Макс?
- Я оставлю ему Грасьена. К тому же господин Макс тоже, вероятно, сегодня либо завтра уедет.
- А когда мы едем?
- Немедленно.
- Как! Ты так спешишь, что не позавтракаешь, моя крошка?
- Можешь подоить корову и принести мне чашку молока.
- Это я мигом.
- Скажи Грасьену, чтобы он запрягал лошадь и подъехал к крыльцу.
- Все будет сделано.
Славная женщина со всех ног поспешила прочь, невзирая на свой почтенный возраст.
- Что же мы теперь будем делать? - спросил я Эдмею. - Как нам снова встретиться и где?
- Дай мне подумать, любимый… Я подробно напишу тебе обо всем.
- И как скоро я получу это письмо?
- Я отправлю его, как только вернусь в Берне.
- Благодарю.
Мы замолчали и сидели, обнявшись, до тех пор пока не послышался шум подъезжающего экипажа.
Вскоре вошел Грасьен со словами:
- Ну вот! Все готово.
- Уже? - пробормотал я.
- Ты же знаешь, что мы расстаемся ненадолго, не так ли? - ответила Эдмея.
- О! По крайней мере, я на это надеюсь.
- А я в этом просто уверена.
И тут появилась Жозефина с чашкой пенистого парного молока.
- Держи, крошка, - сказала она.
Эдмея взяла чашку, отпила половину и протянула мне остальное.
Затем, взяв меня за руку, она промолвила:
- Я чувствую, что он уже близко. Мне пора ехать.
Приподняв Эдмею, я усадил ее в экипаж; она поцеловала меня в лоб, обхватив мою голову руками.
Жозефина села рядом с графиней.
Я обошел карету, чтобы подержать на прощание руку любимой.
- Если ты все же решишь встретиться с аббатом, - сказала она, - принимай его на первом этаже. Я не хочу, чтобы этот человек заходил в зеленую гостиную или в мою комнату.
- Ты права, - ответил я, - первая - это неф храма, а вторая - дарохранительница. Нельзя пускать нечестивых людей в святые места.
- Скорее, скорее! - воскликнула Эдмея. - Он уже въезжает в деревню. Грасьен, открывай ворота, выходящие на Эврё.
Послав мне на прощание воздушный поцелуй, графиня подстегнула лошадь и двинулась в путь в ту минуту, когда аббат Морен подъехал к воротам усадьбы со стороны деревни.
Пока он, выйдя из кареты, привязывал лошадь к одному из столбов при входе в парк, я успел вернуться в дом и прошел в гостиную.
Как и предвидела Эдмея, священник сначала направился к домику Жозефины, но вскоре вышел оттуда с разочарованным видом. Несомненно, он рассчитывал на словоохотливость славной женщины, чтобы иметь против нас оружие.
Затем аббат направился к дому по аллее платанов; он оглядывался по сторонам, надеясь увидеть кого-нибудь, кто мог бы доложить о его приезде.
В это время Грасьен, проводив Эдмею до ворот, направлялся к дому.
Лицо священника озарилось недоброй улыбкой: присутствие столяра давало повод надеяться, что графиня в Жювиньи.
Аббат принялся расспрашивать молодого человека; глядя из окна, я не мог слышать, о чем они говорят, но понял по жестам Грасьена, что он все отрицает.
Аббат продолжал настаивать, и Грасьен повел его к крыльцу.
Тотчас же я услышал приближавшиеся шаги, и затем раздался стук в дверь.
- Войдите, - сказал я.
Дверь открылась, и на пороге показалась тщедушная фигура священника; Грасьен лукаво улыбался за его спиной.
По моему знаку он закрыл дверь, и мы с аббатом остались наедине.
Я сделал шаг ему навстречу и с наигранной любезностью, в которой сквозила насмешка, произнес:
- Не угодно ли вам присесть, господин аббат. Я вас ждал.
- Вы меня ждали?
- Да.
- Могу ли я узнать, как давно вы меня ждете?
- С восьми-девяти часов утра.
- С восьми-девяти утра! - вскричал изумленный священник.
- Да. С той самой минуты, как к вам пришла Натали, чтобы доложить, что госпожа де Шамбле уехала с Грасьеном в Жювиньи. Затем вы решили приехать сюда, чтобы лично проверить, так ли это… Да садитесь же, господин аббат; вы так устали или взволнованы, что, кажется, едва держитесь на ногах.
Священник опустился, вернее рухнул, на диван. Я принес кресло и сел напротив него.
- Вы сказали, что Натали приходила ко мне сегодня утром?
- Да, господин аббат, в девять часов. Вы принимали ее в столовой и, проговорив около получаса, велели запрячь лошадь, сели в кабриолет и поспешили в Жювиньи. Вы так подгоняли бедное животное, что проделали весь путь быстрее, чем за три часа.
- У вас отличные шпионы, сударь.
- До ваших им далеко: мои сообщают мне лишь о том, что было на самом деле, а ваши доносчики рассказывают о том, чего не было.
- Значит, графини здесь нет?
- Ищите, господин аббат, я разрешаю вам осмотреть весь дом и парк.
- Значит, она уехала?
- Спросите у Натали.
- Но я уверен, что она сюда приезжала.
Я посмотрел на священника в упор и спросил:
- Даже если она приезжала, господин аббат, какое вам до этого дело?
- Сударь, с самого детства мадемуазель де Жювиньи я был ее духовным отцом.
- Я это знаю, сударь, и не ваша вина, что вы не стали ее мирским наставником.
Священник встрепенулся, как гадюка, которой наступили на хвост, и его маленькие, глубоко посаженные глаза засверкали яростью.
- Что вы хотите этим сказать, сударь? - спросил он.
- Я хочу сказать, сударь, что вы изволили интересоваться мной, и я тоже ради любопытства собрал кое-какие сведения, хотя мне не было нужды за вами шпионить. Поэтому, я знаю о вас многое, что, как вы полагаете, известно вам одному.
- А если я попрошу вас изложить эти факты?
- Почему бы нет? Я честный враг.
- Вы признаете, что являетесь моим врагом?
- Вы меня ненавидите, так почему же я должен вас любить?
- Хорошо! Если это так, то не могли бы вы рассказать, что вам известно?
- Охотно, господин аббат. Во-первых, я знаю о возмутительном случае в ризнице в день первого причастия мадемуазель де Жювиньи, когда от чрезмерного волнения она погрузилась в состояние каталепсии и вы остались с ней наедине.
- Если мы были в ризнице наедине, откуда вы знаете, что там произошло?
- Я обещал рассказать вам лишь о том, что знаю, а не о том, каким образом об этом узнал, господин аббат.
- Продолжайте.
- Затем был случай в исповедальне, когда вы срочно приехали из Берне, чтобы убедить мадемуазель де Жювиньи в том, что если она станет женой еретика, то погубит свое тело и душу.
- Сударь, я лишь выполнял долг истинного пастыря, который боится, что его овцы собьются с истинного пути. Это все?
- О господин аббат, если бы я знал так мало, не стоило бы беспокоиться… Вскоре еще одна сцена разыгралась здесь, наверху, в зеленой комнате, а вы тем временем прятались за занавеской у старушки Жозефины и подбрасывали через нее записки под статую Богоматери, сначала - утром, потом - вечером. Эти записки сыграли роковую роль, господин аббат, вследствие чего ваша подопечная разбила себе голову, упав с лестницы, а молодые супруги, которые, без сомнения, жили бы счастливо, если бы вы им не помешали, были вынуждены расстаться. Наконец, именно вы виновны в добровольном изгнании и гибели господина де Монтиньи, так как, если бы не вы, он не уехал бы из Франции и был бы счастливым и уважаемым человеком.
- Разве я мог оставить свою воспитанницу во власти человека, который в первую же брачную ночь зверски разбил ей голову, сбросив с лестницы?
- Поэтому вы и упрятали мадемуазель де Жювиньи в монастырь урсулинок в Берне, в келью с зарешеченными окнами, чтобы она не смогла убежать и снова разбить себе голову, упав с другой лестницы. Ведь это вполне могло бы произойти однажды ночью, когда Зоя отлучилась, а вы явились к своей воспитаннице с потайным фонарем и хотели открыть ее дверь отмычкой, но, к счастью, дверь была заперта на засов.
- О! Да как вы смеете, сударь, - вскричал мертвенно-бледный аббат, вскакивая с места и утирая вспотевший лоб, - как вы смеете!..
- Это чистая правда, как и все остальное, что я сказал. Бог нас слышит и когда-нибудь рассудит, ибо он знает, кто из нас лжет или пытается лгать. Садитесь же и наберитесь терпения, так как я еще не закончил… Наконец, сударь, когда вы поняли, что вам не попасть в запертую келью вашей воспитанницы и поэтому бесполезно держать ее в монастыре, вы решили выдать ее за грубого человека, эпилептика и игрока, который постепенно обобрал жену до нитки. Но главное состоит в том, что господин де Шамбле вообще не способен быть чьим-либо мужем, и вы знали об этом заранее, будучи любителем покопаться в чужом грязном белье.
У аббата вырвался возмущенный крик.
- Вот что, сударь, - заявил он, - в отличие от вас, я знаю только одно: вы любовник госпожи де Шамбле, согласитесь, и я пользуюсь у графа, которого вы презираете, таким авторитетом, что могу отправить его жену в монастырь с куда более строгим уставом, чем монастырь урсулинок в Берне. Вы не посмеете отрицать, глядя мне в глаза, что являетесь любовником госпожи де Шамбле.
- Я ждал этого вопроса, сударь, - ответил я, а затем стал перед священником на колени и сказал со смирением: - Отец мой, я готов признаться вам, под секретом исповеди, что госпожа де Шамбле, дважды выходившая замуж, но остававшаяся до недавних пор мадемуазель де Жювиньи, моя любовница.
Затем я поднялся и продолжал угрожающим тоном:
- Теперь вы знаете то, что хотели узнать. Каким бы дурным священником вы ни были, все-таки вы священник и, следовательно, обречены хранить эту тайну, которая будет терзать вашу душу. Попробуйте хотя бы намекнуть на то, в чем я вам признался, господину де Шамбле либо кому-нибудь другому, и я подам на вас жалобу архиепископу Парижскому. Теперь мы хорошо узнали друг друга и нам больше нечего сказать, не так ли? Пойдите же прочь; в тот день, когда это имение стало моим, я поклялся, что буду принимать здесь только порядочных людей.
Второй Тартюф ушел посрамленным, как и его литературный предшественник, даже не посмев сказать: "Я отомщу!"
XXXIX
Я остался один, испытывая столь приятное чувство удовлетворения от победы над врагом, а также еще более приятное чувство разделенной любви. Возможно, это был мой звездный час: я ощущал, что мои силы достигли полного расцвета, и в то же время осознавал, что земля всего лишь лестница, ведущая в Небо, и в нашей физической оболочке заключена грядущая божественная сущность.
Внезапно меня охватило непреодолимое желание видеть Эдмею. Решив, что Грасьен сам позаботится о своем возвращении в Берне, я бросился в конюшню, оседлал лошадь и помчался в Эврё.
С тех пор как г-жа де Шамбле уехала, не прошло и получаса. За это время она могла преодолеть в наемном экипаже не более одного льё, и я рассчитывал догнать ее, так как скакал галопом.
В самом деле, через час я увидел знакомый экипаж, въезжавший в лесок, что начинался за поворотом дороги. Вскоре я поравнялся с каретой графини.
Узнав меня, Эдмея вскрикнула от радости и остановила экипаж.
Я придержал свою лошадь.
- Итак? - спросила она.
- Итак, я его видел, и все прошло великолепно. У нас, действительно, есть смертельный враг, но он не сможет причинить нам вреда - по крайней мере, я на это надеюсь.
- По правде говоря, мне не терпится узнать, как все было.
- Где я могу вам об этом рассказать?
- Сегодня вечером, в саду у Зои, если вам угодно.
- И я подумал о нем же.
- Вероятно, вы внушили мне эту мысль, - произнесла Эдмея с улыбкой. - Я надеюсь, что в конце концов мы с вами станем одинаково думать, как уже одинаково чувствуем. Продолжайте свой путь, прекрасный рыцарь. Никто не должен видеть нас вместе на большой дороге. Увидимся вечером под аркадой.
- Я ждал бы вас там в любом случае. В котором часу мы встретимся?
- Приходите, когда пожелаете; я же приду, как только стемнеет.
- О! Можете не сомневаться - я уже буду там.
Мы обменялись воздушными поцелуями, и я пустил лошадь вскачь. Ехать впереди Эдмеи означало видеть ее как можно дольше.
Я приехал в Рёйи около часа.
Дорога из Жювиньи в Эврё проходила в полукилометре от Рёйи. Взяв в доме Альфреда книгу, я вернулся к тракту и, как одинокий мечтатель, сел у обочины в ожидании Эдмеи.
Это была еще одна возможность увидеть ее.