Что-то изменилось в Ней, когда она забеременела. Это длилось недолго. Медицина отошла в сторону. Она понимала, что рождение ребенка - это тоже ее дело. Она хотела ребенка, хотела почувствовать, как он будет расти внутри нее, хотела подарить ему жизнь, хотела заботиться и оберегать его, смотреть, как он будет взрослеть. А потом вдруг все это разбилось вдребезги. Родить она не могла. Филлип ушел. Все, что у нее осталось, чтобы вставать каждое утро, - это ее профессия.
Слишком долго она не чувствовала себя женщиной - врачом, подумалось ей, только просто врачом, помогающим больным и слабым. Они стали для нее причиной, чтобы вставать каждое утро. Они стали для нее причиной, чтобы продолжать жить.
Ощущение предательства и гнева вдруг переполнило ее, сжимая сердце и выталкивая воздух из легких. Они сделали ей больно, они пытались убить ее, оставили умирать на дороге. Да, Гил совершенно прав, она обманывала себя, веря в самопожертвование на благо всего человечества. Она старалась не думать о том, как будет жить дальше, выйдя из больницы. Но ведь она действительно отдавала им всю себя, всю свою жизнь. А они ее предали.
И вот что есть в ее жизни теперь - ни мужа, ни детей, только работа, которую она готова бросить хоть сейчас. Что же удивляться депрессии! Но это ведь не вся ее жизнь. Это не та жизнь, которая ей нужна, не та жизнь, которую она хочет продолжать. Когда было в последний раз, чтобы она проснулась утром с ощущением счастья и удовлетворенности самой собой? Когда она делала для себя что-то приятное? Уделяла время собственной персоне?
Ей вдруг захотелось сделать что-нибудь совершенно безумное.
"Резкая смена настроения и импульсивное поведение являются клиническими проявлениями глубокой психологической…" - прозвучало в мозгу. Да кому до этого дело? Какая разница!
Дори повернулась к Гилу и поцеловала его в щеку. Ей не нужно было видеть его лицо, она и так знала, что он страшно удивлен.
- Спасибо тебе, - сказала она, все еще совсем близко к нему. - За ужин. За то, что выслушал меня. Что постарался понять. Ты хороший человек, Гил Хаулетт.
Сказав все это, она быстро, выскользнула из машины. И сразу же услышала, как закрылась дверца со стороны водителя. Он был где-то совсем рядом с ней в этом темном гараже. Она чувствовала его присутствие, но не видела его. А он стоял позади нее.
- Осторожно, не споткнись. Тут столько всякого хлама. Как это ты еще смогла машину сюда поставить, - сказал он, направляя ее и придерживая за плечи. Мелкая дрожь пробежала по ее рукам до самых кончиков пальцев.
- Ну, машина ведь совсем маленькая, - глупо проговорила она, следуя его движениям и стараясь не дрожать от возбуждения.
Уже очень давно ни один мужчина не обращал на нее внимания как на женщину, да и она сама давно уже не ощущала себя женщиной. Она не могла даже вспомнить, когда в последний раз ей нравился мужчина. А этот мужчина ей нравился. Нравились его огромные заботливые руки. Интересно, а на ощупь волосы у него такие же мягкие, как кажутся?
Он мог бы отпустить ее, когда они вышли из гаража, но ему не хотелось этого делать. Он повернул ее к себе лицом и обнял… она не оттолкнула его. Ей было очень хорошо и спокойно в его руках. И ему тоже было приятно держать ее в объятиях. Она не была слишком высокой или маленькой, слишком худенькой или полной. Она была то, что надо, подумал он, разглядывая ее профиль в лунном свете.
Он хотел ее. И если бы он попробовал уговорить ее лечь с ним в постель, для себя самого он сумел бы найти десяток объяснений. Чтобы успокоить ее. Доставить удовольствие. Вытащить из самой себя. По крайней мере, три достойных объяснения он уже нашел. Но правда заключалась в том, что она ему нравилась и он просто хотел ее.
Добиться этого будет несложно. Уж для этого-то он достаточно хорошо разбирался в женщинах. Обычно, именно добившись женщины, он начинал пасовать и отступал в сторону. Потому что ему никогда не удавалось распознать их таинственный язык, которым они сообщали ему, чего хотят или что чувствуют. Нет, у Дори и так довольно проблем в жизни, и уж он-то не хотел бы причинить ей еще одну боль.
Но ведь поцелуй - это еще не секс. Люди целуются все время, говорил он себе. Для поцелуя не надо ни обязательств, ни анализов крови.
- Мне надо тебе кое в чем признаться, - сказал он, когда они вышли на дорожку, ведущую к крыльцу.
- Так, теперь ты, наверно, расхотел идти домой пешком, - и она повернулась обратно к гаражу.
- Нет, нет, - сказал он, радуясь тому, что она снова повернулась к нему лицом и он смог обнять ее обеими руками. - Я дойду пешком, ничего страшного.
- Тогда что же? Ты на самом деле не Гил Хаулетт? Эти мальчишки не твои дети? Мэтью тебе не дядя, или он положил в картошку галлюциноген, и это не штат Канзас? - Она нервно пыталась шутить, а сердце у нее дико колотилось, все мышцы напряглись, пока она неподвижно стояла в его объятиях, прижавшись к нему всем телом.
- Близко. - Он улыбнулся. - Но не совсем.
- Тогда что же? Признавайся. Я постараюсь понять.
Он вдруг стал серьезным и посмотрел на нее тем взглядом, от которого ей всегда казалось, что он заглядывает ей прямо в душу, но никому никогда не расскажет, что он там увидел и что думает.
- Я не умею играть в игры, - сказал он, и у нее по спине побежали мурашки.
- Так ты жульничал, когда мы играли в бильярд? - Конечно, нет, но он стоял так близко, а она так волновалась, что, казалось, язык бормочет что-то невнятное помимо ее воли.
Это напомнило ей о прошлой Дори, чей острый язычок не раз выручал ее в сложнейших ситуациях. О той Дори, которой было не все равно. Дори, которая могла достойно ответить и постоять за себя. Дори, которая владела собой. Дори, которая находила выход из любого положения с самого первого взгляда.
- Нет, я не жульничал, - сказал он. Ни разу в жизни он не видел более прекрасной улыбки. Ему нравилось, как двигались ее губы над ровными белыми зубками. Один слегка выступал вперед, как будто его вытесняли остальные. - Я никогда не жульничаю, когда играю. Просто я не умею играть.
- О каких играх ты говоришь? - спросила она, до предела напрягая всю свою женскую чувственность и интуицию. Она-то умеет играть в игры. Она точно знала, о чем он говорит и чего хочет.
И знала, что он знает, что она знает.
- Ты знаешь, что это за игра. Мы можем играть в нее, как маленькие дети, которые понятия не имеют, к чему это приведет. Или можем притвориться, что вовсе не хотим играть. Выбирать тебе. Я просто хочу предупредить тебя, что, мне не всегда удается играть по всем правилам.
Боже! Еще одно решение! И это совсем не то что решить, какую банку супа открыть на ужин или лечь вздремнуть сейчас или подождать до обеда. Большое решение. Настоящее решение.
- Что ты хочешь? - спросила она в надежде понять, что же будет дальше.
- Я так хочу поцеловать тебя, что у меня губы чешутся.
Она рассмеялась. Ну что же, поцелуй ведь не секс. Люди целуются все время. Для поцелуя не надо ни обязательств, ни анализов крови. Если вдуматься…
- У меня тоже, - ответила она, переводя дыхание, как будто ее вот-вот собьет поездом.
Он улыбнулся, потом в нем появилась та же неуверенность и волнение, которые испытывала она. Он склонил голову и приблизил губы к ее лицу, еще доля секунды, и их губы соединились.
Этот поцелуй был слишком краток, они оба это поняли, смущенно глядя друг на друга. Все нервы, нервы. И, не говоря ни слова, они согласились попробовать еще раз, может быть, чуть подольше, чтобы хоть немного расслабиться. Ведь это всего лишь поцелуй.
Губы их соединились вновь, но никакого расслабления просто не могло быть. Оба как будто ступили на оголенный электрический провод, да еще под дождем. Все, что мог сделать с собой Гил, - это не дать своему телу поддаться дикому необузданному желанию и не свалить ее с ног прямо здесь. Все внутри него горело, и желание захлестывало его с ног до головы.
В какой-то миг Дори показалось, что сквозь нее пропустили мощный электрический разряд. Но тут же, волна за волной, стало накатывать наслаждение, и все волнение предыдущих часов, неопределенность и неуверенность отступили и растворились в нарастающем возбуждении. Больше не было никаких страхов, сомнений и ни одной сознательной мысли.
Она почувствовала, как под одеждой набухает от возбуждения грудь. Кровь как будто горела огнем и растекалась по всему телу подобно растопившемуся меду. Волосы у него действительно были такими же мягкими и послушными, как казались издали, а тело столь же крепким и уверенным, как она и представляла.
И вдруг, очень резко, он отстранился и ее щека прижалась к его груди. Ей показалось, что она услышала, как он пробормотал:
- Черт подери…
Для простого поцелуя ей как-то слишком уж тяжело удалось наконец открыть глаза и снова обрести способность мыслить. Несмотря на все наслаждение, в глубине осталось чувство неудовлетворенности.
Она опустила руки и отошла от него. Голова ее была опущена, она опасалась, что он не испытал того, что почувствовала она, боялась увидеть на его лице разочарование.
Его рука легко пробежала по волосам Дори и погрузилась в них там, где затылок сливается с шеей, а другая мягко взяла ее за подбородок и легко приподняла голову, так, чтобы он мог видеть ее лицо. Большим пальцем он легко провел по ее губам. На лице его была мягкая улыбка.
- По-моему, нам придется играть в эту игру по взрослым правилам.
Значит, все решено, обратного пути нет.
- По-моему, тоже, - тихо сказала она.
- Давай-ка подумаем как следует, а завтра примем твердое взрослое решение, завтра с утра, хорошо?
- Хорошо. - Она очень старалась произвести впечатление зрелой женщины.
Он усмехнулся.
- Пожалуй, мне пора идти, пока это твое выражение не разрушило все мои добрые намерения.
- Пожалуй. - Она безбожно лгала.
Он рассмеялся. Он знал, что она знает, что он знает, что она лжет.
- Спокойной ночи, Дороги Деврис, - сказал он, отходя в сторону. Она смотрела, как он уходит уверенной походкой в сторону поля, перепрыгивает через ограду, как будто в ней всего полметра высоты, и исчезает в ночной тени.
- Спокойной ночи, Гиллиам Хаулетт.
ГЛАВА 6
- Алло?
- Привет, мамочка.
Никакого ответа.
- Мама? Мамочка?
- Дори?
- Мамочка, у тебя все нормально?
- Все прекрасно, дорогая. А… а у тебя? - В голосе ее послышалась нотка удивления и паники.
- Конечно. А что случилось?
- Ничего. У меня все отлично. А что случилось у тебя?
- Да тоже ничего.
- Почему же ты тогда звонишь?
Обычно Дори не приходилось напоминать себе, что она любит собственную мать. Но вот в такие моменты она особенно ясно представляла себе это чувство.
- Мамочка, милая, да я звонила бы тебе каждый день, если бы ты хоть иногда давала мне возможность первой подойти к телефону и набрать номер. Но мне никогда не удается это сделать, потому что ты сама звонишь мне каждое утро. Я даже не успеваю глаза открыть.
- Мне нравится пить кофе вместе с тобой.
- Мне тоже нравится пить с тобой кофе, - почти честно ответила Дори. - Но ни к чему тебе падать в обморок, если один-единственный раз мне удалось тебя опередить.
- Нет, дорогая, я просто очень удивлена. - Дори представляла себе, как с этими словами мать кладет руку на лоб.
- Прости, если я напугала тебя. У меня все хорошо. Я вот почему звоню. Помнишь, там у нас есть такой маленький магазинчик, он тебе еще очень нравился? Посмотри, есть ли у них такие сковороды в форме коровы. Ну, помнишь, как в форме розы? Ты в том году пекла мне на день рождения пирог в форме розы? А для соседского малыша ты покупала такую же в форме динозавра?
- Так ты говоришь, корова?
- Точно, мамуля. Я хочу испечь пирог - корову.
- Пирог - корову?
- Да, мамочка. Корову. Мне нужно испечь пирог ко дню рождения малышки Эмили.
- А кто это, малышка Эмили?
- Это корова. Ну, пока еще теленок.
- Ты будешь печь пирог на день рождения коровы?
- Ну, это будет, конечно, немножко поздно, она ведь уже родилась. Но если ты найдешь такую форму - корову - и вышлешь ее мне сегодня же вечером экспресс-почтой, я уже завтра утром получу ее, испеку пирог, и это будет не так уж и поздно, верно?
Молчание.
- Мама?
- Дорогая, может, мне приехать и пожить с тобой? Я знаю, ты хотела быть одна. Но, солнышко, столько времени быть одной, да еще черт его знает где, это не очень-то здорово. Особенно для тебя, ведь ты всегда жила среди людей. А если вспомнить, что тебе пришлось пережить…
- Мамуля, милая! Я тебя очень люблю, но, пожалуйста, не вздумай приехать. Просто-напросто оденься, съезди в город и постарайся найти эту сковороду в форме коровы, а потом я тебе все объясню. Пожалуйста, мамочка, я тебя очень прошу, ладно?
- Хорошо. - Она как будто сдалась, устав бороться. - А если у них не будет коров, может, взять собаку или кошку? Я помню, там были очень симпатичные формы - рыбы.
- Мамочка, только корову. Ничего, кроме коровы, мне не нужно.
Прежде чем позвонить утром матери, Дори стояла у открытого окна спальни и наблюдала, как приехали и уехали Хаулетты. Это уже вошло у нее в привычку, особенно после бессонной ночи, если она никак не могла заснуть до самого их приезда.
Гил потрепал по голове Бакстера и засмеялся над тем, что тот ему сказал. Потом они с Флетчером немного побоксировали друг с другом. Возможно, он живет и не только ради детей, подумалось Дори, но он ведь даже не представляет, насколько пустой и бесполезной может быть жизнь без них. Она совсем не удивилась, увидев, как он обернулся, подойдя к сараю, и посмотрел на дом, как будто почувствовал, что она за ним наблюдает.
Она и Гил Хаулетт походили на противоположные стороны луны, очень похожие, почти одинаковые, но вместе с тем совсем разные. Они вращались по одной и той же орбите, плыли сквозь время и пространство в одиночестве и ощущая это одиночество, один в темноте, а другой на свету, привлекая друг друга и взаимно нуждаясь один в другом.
Но можно ли считать одиночество и желание достаточным основанием, чтобы нарушить хрупкое равновесие этой общей орбиты? Надо принимать во внимание уважение друг друга и возможную дружбу. Нужно подумать также и о впечатлительном подростке, и о малыше, стремящемся обрести новую мать. Достаточно ли здесь страсти и желания? Или для будущего нужны хоть какие-то гарантии?
Она назойливо напомнила себе, что будущее никогда не сулило ей никаких гарантий. Да и Гилу тоже, судя по всему. Когда-то, давным-давно, она тоже строила грандиозные планы относительно собственного будущего. Она полагала, что оно обязательно будет прекрасным. Теперь хотя бы этим Дори не страдала. Она слишком хорошо усвоила, что завтрашний день может вовсе не наступить. А если и наступит, может оказаться весьма далеким от заранее выстроенных планов.
Все, что на самом деле есть у человека, - это сегодня. Сегодня - это как полночь, когда понимаешь, что сумел дожить от вчера до завтра. Сегодня - это самый последний час, когда проверяешь свои личные возможности и силы, подзаряжаешься энергией, укрепляешь слабые места, находишь в себе силу и мужество перейти от мрачного вчера к яркому и светлому завтра.
Хорошо, когда все это так.
И, похоже, надежда - единственный ответ на все вопросы.
Без надежды человек не станет рисковать, не будут выиграны сражения, не появятся на свет дети. Впервые за долгие месяцы Дори ощутила в глубине своей души слабенькую надежду. Она все еще теплилась на самом донышке. Все равно что найти тлеющий уголек, пока еще горящий, скорее даже теплящийся, под пеплом и золой разрушенных надежд и мечтаний, того, во что она верила. Того, как она представляла себе свое собственное существование.
Она смотрела, как Гил с сыновьями уходит в сторону поля, и, хотя давно уже ее не посещало желание обрести семью и детей, собственных детей, \Дори вдруг поняла, что до сих пор надеется, надеется найти любовь, чувства, заботу. Надеется стать близкой кому-то, снова попробовать жить для кого-то.
Конечно, она не могла обещать Гилу или мальчишкам, что навсегда останется здесь, но разве не может она стать частичкой их жизни хотя бы на сегодня? У нее не может быть своих детей. Тело ее переломано и покрыто страшными шрамами и швами. У нее циничное сердце. Она может быть назойливой и настырной, чтобы добиться своего. Но разве из-за этого ее нельзя полюбить? Неужели ей ничего больше не остается?
Вот и пришло время разобраться в этом.
Поймав Бакстера на слове и вспомнив свои собственные медицинские познания, Дори поджидала, пока наконец школьный автобус не поднимет страшную пылищу на дороге и не привезет детей из школы домой. Как только она увидела, что автобус отъезжает, Дори сразу же бросилась вниз, уселась в машину и отправилась к Хаулеттам. Посмотреть на новорожденную малышку Эмили.
Ну конечно. Это был весьма слабый повод. Но она считала, что главное здесь то, что она смогла найти в себе силы на такой шаг. Не очень-то просто бывает пойти навстречу другим людям. Куда сложнее, чем пообщаться по телефону.
- Привет, Бакс! Как дела в школе? - Она улыбалась, вылезая из маленького "Порше", и радовалась тому, что Бакстер летел к ней от самого крыльца, чтобы поздороваться.
- Привет! В школе все нормально. Знаешь что?
- Что?
- У Коринны Смитерс сегодня вывалился зуб. Он застрял в сосиске. На обеде. Она только разок укусила, и зуб выпал.
- Ух ты! Да, должно быть, сосиска была что надо.
- Нет, сосиска нормальная. Он просто очень раскачался. Она мне давала потрогать. - Он был страшно горд этим обстоятельством. Как будто это был элемент ухаживания за девочкой в детском саду. - Мои тоже скоро выпадут.
- И тогда у тебя будут большие крепкие зубки, верно?
- Угу. Как у папы и дяди Мэтью. И как у Флетча. А ты приехала посмотреть на малышку Эмили? Тебе уже лучше?
- Да и да. - Она оценила его догадливость и проницательность. Если бы ей пришлось самой произнести вслух этот довод, что, дескать, я - приехала - посмотреть - на - корову, в ее устах это прозвучало бы совсем не убедительно. - Как она поживает?
- Классно. Пойдем посмотрим, - ответил он, беря ее за руку. Совсем как накануне вечером, малыш потащил Дори в сарай.
- Какие гости! - вышел им навстречу Мэтью. - Куда это вы так спешите?
- Дори уже лучше. Она хочет посмотреть на теленка, - не замедляя шага, объяснил Бакстер.
- Добрый день, Мэтью, - воскликнула Дори, помахав свободной рукой.
- Поужинаешь с нами?
- Нет, спасибо, - крикнула она через плечо. - Я просто зашла взглянуть на теленка.
Господи, это действительно звучит совсем неубедительно.
- Еды хватит на всех. И еще одну тарелку поставить совсем не трудно.
- Спасибо, я правда…
- Посидеть за столом с красивой женщиной - для этого дома просто честь. Ты могла бы оказать нам такую любезность.
- Ну, если так, то с удовольствием, - рассмеялась Она, уже входя в сарай.
- Видишь? Смотри, правда она прелесть?
- Ну конечно, прелесть.