Перед свадьбой Танкреди сказал, что, возможно, не сможет прийти. Однако спустя несколько дней (о чём Сара узнала позже) он позвонил Давиде, чтобы подтвердить своё присутствие. Но сказал он не только это: ему также захотелось быть его свидетелем.
- Ты уверен?
- Конечно, только если ты до сих пор питал иллюзии на мой счёт и никому больше не предложил. Только вот ещё что. Мне бы хотелось, чтобы это был сюрприз для всех, и для Сары тоже.
- И для неё? Зачем это?
- Ты хочешь, чтобы я пришёл на твою свадьбу? Тогда не говори ей.
- Обещаю. Даю тебе слово.
И Давиде его сдержал. Так что Сара пережила день, который должен был стать самым счастливым в её жизни, словно свой худший кошмар. И когда она произнесла "да", мечта всей её жизни была у неё за спиной, уже тогда она была уверена, что потеряла его навсегда. А на выходе из церкви ей показалось, что он улыбается.
- Дорогая?
Сара перестала вытирать волосы.
- Да?
- Я забыл, наш ужин будет в эту субботу?
- Да.
- И кто придёт?
- Салетти, Мадиа и Августо с Сабриной.
- Как считаешь, я могу пригласить Танкреди? Пусть приходит с какой-нибудь подругой.
Сара промолчала с секунду.
- Конечно... Но я более чем уверена, что он не сможет. Ты заметил, что мы с ним никогда не встречаемся, если мы с тобой вместе? Он встречается только с тобой.
Давиде обдумал это всего момент.
- Неправда, в последний раз, в доме Ранези, мы были все вместе.
- Да, конечно. Единственный раз, когда мы были все вместе, но практически не видели его, потому что там было больше двухсот человек!
- Я думаю, это просто твои заскоки. Ладно, если ты не против, я попробую позвать его.
- Конечно-конечно, ты можешь верить в это до последнего. Вот увидишь, что он тебе откажет. Придумает какую-нибудь отговорку, чтобы не приходить.
Давиде уже не обращал на неё внимания. Он взял мобильник и набрал личный номер Танкреди. Он был единственным, кому тот дал этот номер - естественно, за исключением Грегорио - и эта деталь была невероятным знаком уважения и дружбы.
- Эй! - ответил он после первого же гудка. - Что ты задумал, Давиде? Какую отличную сделку для себя и игрушку для меня ты хочешь предложить?
Друг решил подхватить шутку.
- Отлично, тогда я звоню Паоли, без проблем...
Паоли – бизнесмен, с которым они зачастую соревновались. Танкреди, несмотря на вероятность потери денег, никогда не отступал. И хотя на бумаге эти инвестиции были большей проблемой, чем всё остальное, в итоге это оказывалось настолько выгодным, что окупалось с процентами. Это было невероятно: всё, за что брался Танкреди, превращалось в отличную сделку.
- Паоли? - Танкреди рассмеялся. - Неужели у него до сих пор есть деньги? Тогда это не будет весело... Превратится в одно из тех дел, которые тебе так нравятся: я покупаю, продаю при скачках валюты, и тебе кое-что перепадает...
Давиде расхохотался. Действительно, такой тип сделок был неплох. Нужно было только немного ликвидности и найти человека, который купит то, что ты для него приготовил.
- Нет-нет... На этот раз это не будет тебе ничего стоить. Ну, может, бутылка вина или цветы для хозяйки. Мы хотели тебя пригласить на ужин в эту субботу у нас дома с Салетти, Мадиа, Августо и Сабриной, они ведь тебе нравятся...
Давиде подождал мгновение. Он подумал, что Танкреди принесёт с собой "Кристаль", может, даже две бутылки, ведь будет несколько человек. Конечно, не это было причиной, по которой он хотел его пригласить. Ему очень хотелось встретиться с ним, а главное – каким-то образом поколебать абсурдные идеи Сары.
На другом конце Танкреди поднялся из-за стола и посмотрел в окно. Голден Гейт вобрал в себя весь цвет этого солнца, разливающегося над бухтой Сан-Франциско. Чуть позже он пойдёт с Грегорио поесть в кафе Фрэнсиса Форда Копполы, чтобы попробовать последний урожай его вина "Рубикон". Он собирался поговорить непосредственно с ним: ему хотелось войти в продюсерский центр "Zoetrope" и профинансировать его следующий фильм. Интересно, позволит ли он ему сделать это. Он знал, что Коппола из тех людей, которыми личная симпатия движет больше, чем деньги или успехи. "Так даже лучше, - думал Танкреди, - так гораздо проще, я ему понравлюсь". Поэтому, с помощью воображения, он уже вошёл в мир кино и наблюдал про себя эту сцену.
Камера медленно движется и фокусируется на двери квартиры. Он останавливается. На первом плане появляется рука, нажимающая на звонок. В доме Сара заканчивает сервировать обеденный стол и пересекает гостиную.
"Уже иду".
Она подходит к двери и открывает, даже не спросив, кто там. Видит перед собой огромный букет красных роз в сочетании с маленькими белыми цветочками. И вдруг появляется Танкреди.
"Привет... Мы можем забыть о той ночи?"
Сара молча стоит перед ним. Камера медленно проходит на первый план. Музыка подчёркивает ожидание её ответа.
Танкреди бросил взгляд на ежедневник на столе.
- Ты говоришь о вечере двадцать восьмого, правда?
- Да.
Он пробежал по странице указательным пальцем, чтобы посмотреть, не назначено ли у него на это время никаких дел. Встреча в клубе, но ничего важного. На самом деле, он вспомнил, что уже отменил её. Затем он снова стал думать о предыдущей сцене с цветами в руках:
"Нет. Мы не можем забыть".
Танкреди вздохнул.
- Мне жаль, Давиде. Только что посмотрел своё расписание и вижу, что буду за границей. Может, в другой раз.
- Какая жалость.
- Передавай от меня привет Саре и скажи ей, что мне очень жаль.
- Конечно.
Они отключились. Давиде даже хотелось сказать: "Сара так и думала".
- Ну что, он придёт или нет? - появилась за его спиной Сара.
- Нет, да я и сам потом вспомнил, он мне уже об этом говорил... Он будет занят.
Сара улыбнулась.
- Вот видишь? Он не хочет видеть нас вместе.
Давиде подошёл к ней и стал поворачивать к себе лицом, обнимая.
- Милая, пожалуйста, не сходи с ума по этому поводу. Танкреди – мой лучший друг, и он никогда не поступил бы так.
- Так – это так?
- Не возненавидел бы тебя и не стал бы избегать.
Сара немного задержалась с ответом.
- Знаешь, вполне возможно. Иногда динамика отношений непредсказуема.
Давиде отпустил её и сел на диван. Взял пульт от телевизора и включил его.
- Честно говоря, я всегда думал, что это тебе не нравится Танкреди.
- Почему?
- Не знаю, просто интуиция. С одной стороны, мне было стыдно, но другой это меня радовало.
- Почему это?
- Потому что я думал: "Всё-таки есть в мире женщина, которой не нравится Танкреди, которую он даже бесит". Если бы он тебе нравился, возможно, ему было бы наплевать на нашу дружбу, на нашу с ним. Он мог бы закрыть на это глаза, и ты тоже стала бы частью его личной коллекции... - тогда он посмотрел на неё и улыбнулся. - Я бы умер, если бы такое случилось.
А Сара молчала посреди гостиной. Давиде не отрывал от неё глаз. Прошло уже столько времени в молчании, что ситуация начинала казаться странной. И она спросила себя, получится ли у неё выкрутиться.
- Он не бесит меня. Просто он мне безразличен. Скажем так: мне не нравится, как он себя ведёт в некоторых обстоятельствах. В любом случае, он ведь твой друг, а если тебя это совсем не волнует...
Сказав это, она ушла на кухню. Давиде переключил канал, а затем решил добавить кое-что ещё.
- Вспомни, что многое изменилось после истории с его сестрой!
Сара села за стол. Она вдруг почувствовала пустоту внутри себя. Именно с того дня она начала его любить, она хотела заполнить его одиночество. Прошло уже несколько лет, однако страсть Сары не уменьшилась. И она не знала, случится ли это когда-нибудь. Но было кое-что, в чём она была твёрдо уверена: Давиде, её муж, был отличным агентом по недвижимости, но при этом – худшим в мире психологом.
9
- Не так. Разве ты не видишь, что не соблюдаешь темп?
София глубоко вздохнула. С Джакопо было нужно терпение. Огромное терпение. Но эти уроки были важными, к тому же, ей нужно было зарабатывать.
- Просто мне это кажется слишком медленным, учительница...
София улыбнулась.
- Но если он так написал это произведение, сочинил его и так себе представил, это значит, что ему нравилось именно в таком темпе, тебе не кажется? Сосредоточься, здесь темп черных шестьдесят! И вот являешься ты, через двести лет после того, как Моцарт написал свою Сонату в до мажоре, и играешь её так, словно находишься на гонках "Формулы 1". Имей в виду, что даже великие пианисты исполняют это произведение в очень медленном ритме. Медленном и поэтому чудесном, Джакопо.
Джакопо улыбнулся. София нравилась ему. Она была не такой, как все остальные его учителя: она была милой и, к тому же, моложе. А главное – красивей.
- Ла-а-адно... - Джакопо протянул это слово. - Но сейчас многие классические произведения играют, меняя темп, и получается круто! Ты хоть раз слышала, как Canon играет Funtwo на электрогитаре? И в моей последней видеоигре тоже безумная музыка, хочешь послушать?
Он поднялся, засовывая руку в карман брюк, словно собирался достать грандиозный подарок.
- Ладно, - сказала София, заставляя его сесть на место. - Но твоим родителям не понравится, если я буду играть тут с тобой в видеоигры...
- Да... Да ещё проигрывать мне.
- Конечно, и мне не нравится проигрывать. Больше всего на свете они хотят, чтобы к Рождеству ты научился играть хотя бы одно произведение от начала и до конца, не делая слишком много ошибок. И на данный момент... - она потрепала его по голове, - это кажется мне маловероятным. Давай, можешь атаковать анданте, - София указала ему на нотный стан в верхней части страницы. - И придерживайся ритма.
- Хорошо, - Джакопо сконцентрировался на этом отрывке и начал играть. Время от времени он вздыхал, выпячивал губу, чтобы сдуть волосы с лица. Это София оставила их так, потрепав его голову. На самом деле ему не нравилось, когда трогали его волосы, по крайней мере, когда это делали его дедушка и отец. Да, точно, особенно они. А когда так делала София, он не имел ничего против. Как странно. Он должен был сделать над собой усилие и сыграть как можно лучше эту пьесу, несмотря на то, что всё равно думал, что Моцарту следовало бы ускорить темп. "Но раз уж ей нравится так, то есть, Моцарту так нравилось...", - думал он про себя. В течение четырёх страниц он был очень собран и не сделал почти ни одной ошибки.
- Молодец! Ох, вот так мне нравится!
Она обняла его за плечи и прижала к себе. Джакопо едва не упал с табурета, но ему нравилось прижиматься к её свитеру, вдыхать её сладкий запах и особенно опираться на её мягкую грудь.
- Хорошо... - София мягко отстранилась, интуитивно поняв, что это мальчику гораздо более интересно, чем музыка. - Увидимся на следующей неделе.
- Отлично... - Джакопо встал и взял куртку с вешалки. Затем ему в голову пришло кое-что вдохновляющее. Возможно, он мог бы оставаться с ней подольше: - Эй, София, а ты есть на фейсбуке?
Его учительница тоже собиралась выходить.
- Нет.
- И в твиттере?
- Нет.
- То есть, тебя нельзя нигде найти? - Джакопо был разочарован. Так он мог узнать, по крайней мере, сколько ей лет и что она любит. Он мог бы узнать о ней немного больше, даже мог бы написать ей.
- Честно говоря, Джакопо, у меня дома есть ноутбук, но я совсем им не пользуюсь...
Компьютером в их доме пользовался только Андреа. Это давало ему возможность выходить, иметь какие-то контакты, видеть людей, смотреть фильмы, узнавать, что нового. Жить. Он мог делать это только так. Но она не собиралась рассказывать об этом мальчику.
- Ладно, - Джакопо пожал плечами, - как жаль. Ты не представляешь, что теряешь. Это ведь новый мир, мы находимся в эре 2.0... - а потом, словно, чтобы взять реванш, он сказал ей: - Поэтому тебе кажется правильным играть сонату только так, а не иначе, ты ведь такая же древняя.
- Да-да... - София засмеялась, выходя из класса. - Передавай от меня привет родителям. До среды.
На самом деле, ей нравился этот паренёк. Ему было около десяти лет, он был очень живой и забавный. В нём уже угадывались некоторые мужские черты. Ей бы хотелось иметь такого сына. Сын. В одно мгновение эта идея показалась ей очень далёкой, словно это просто часть её грёз, планов, которые она строила, будучи ещё девочкой. Тогда она всё так чётко продумала, что подруги даже смеялись над ней. Как они называли её? Ах да, Калькулятор. А потом в один день всё остановилось. Словно огромный корабль, который был готов пуститься в плавание, отправиться в кругосветное путешествие, нагруженный всевозможной провизией: от шаманского до минеральной воды, от сыров до сладостей, от бургундских вин до австралийских - в общем, корабль, готовый навсегда остаться в море без необходимости останавливаться в портах. Однако хватило одного мгновения – и всё замерло. Этот корабль встал на мель, и с такой силой, на такой скорости, что стало невозможным вытащить его с песка. Он не шёл ни вперёд, ни назад, так же, как её жизнь, которая застыла. Как заржавевший пистолет. Как лязгающий затупившийся меч. Вот такой она была. А её любовь к Андреа? Почему в последнее время всё стало так глухо? Почему её сердце не слышало этой музыки, которую она так любила?
Она направилась к автомату, чтобы взять кофе. А пока пила, услышала, что её зовут.
- София?
Она обернулась. В тёмном коридоре школы, где она сама много лет назад сыграла свои первые ноты, перед ней стояла её старая учительница фортепиано.
- Привет, Оля.
Оля, то есть, Ольга Васильева, преподавала вместе с Софией в церкви дей Фьорентини и в консерватории. Она была русской, и одевалась всё ещё старомодно: она носила широкие юбки со странным хвостом, которые наверняка доставала из чемодана, пережившего ещё те времена, когда её семья переехала в Италию. Женщины обнялись. Затем Оля отстранилась от неё, всё ещё держа за руки.
- О чём ты думала?
- А что?
- У тебя было такое выражение лица... Твоя обычная улыбка исчезла.
"И на мгновение ты мне показалась такой же старой, как я", - хотелось добавить учительнице, но она знала, что такие слова могут её ранить.
- А-а! - улыбнулась София. - Просто думала о том, что забыла сделать...
- Или о забытых мечтах? - Оля не дала ей времени для ответа. - У тебя был особенный дар, ты была такой невинно-прелестной.
- Невинной?
- Да, и эта невинность делала естественными способности твоих фантастических пальцев, - она взяла её ладони в свои. - Послушай, я не могу забыть, как мы с тобой разучивали Рахманинова... А тебе было всего шестнадцать. И вот теперь эти пальцы ссохшиеся, уставшие, утерявшие былую гибкость. Но хуже то... - она поискала взглядом её глаза, - что я вижу на твоём лице отпечаток вины.
- Хватит, Оля... Я ничего не сделала.
- Именно в этом твоя вина. Ты ничего не сделала.
София посерьёзнела.
- Я ведь уже сказала тебе, что не буду больше играть. Я дала это обещание ради него, ради его жизни. Я молилась, чтобы он остался жив, и отказалась от всего самого дорого, что у меня было. Отказаться от всего остального было бы слишком сложно... Надеюсь, что однажды он снова будет здоров, и я смогу снова начать играть. Но, к сожалению, пока это не представляется возможным…
Оля восприняла это "пока" как остаток надежды, отблеск света, ночник, который обычно горит всю ночь в детской, чтобы малышам было не страшно просыпаться среди ночи. А затем она улыбнулась. София всё ещё была девчонкой, но именно из-за её способностей - и из-за её любви к жизни - кто-то должен был разбудить её.
- Ты виновата, София, но не в своём отказе от музыке, а в своём отказе от жизни.
Они молча замерли в этом коридоре, где София начала учиться в шесть лет и завоевала множество титулов. Она была единственной среди всех учеников консерватории, способной сыграть двенадцать этюдов высшего исполнительского мастерства Листа по памяти к десятому классу. Оля была первой её учительницей фортепиано и никогда не уставала восторгаться, когда ещё ученица клала руки на клавиши. София была юным дарованием Италии, пианисткой, которая потрясёт весь мир; об этом говорили все в музыкальной среде. А теперь она снова оказалась здесь в качестве простой учительницы.
Тогда её учительница нежно посмотрела на неё.
- Знаешь, браки и красивые истории зачастую заканчиваются, но это не значит, что они совсем не имели значения в наших жизнях. Почти всегда мы силимся понять, кто же был виноват, когда, возможно, вины нет ни на ком из двоих. Как это случилось и с тобой, София.
Девушка опустила взгляд, чтобы немного успокоиться, как делают пианисты, чтобы сконцентрироваться, и ждут тишины публики, прежде тем опустить ладони на клавиши инструмента. Но в данном случае она не собиралась ничего играть. Она просто улыбнулась учительнице, слабо и апатично, но в своей убедительной манере.
- Я не могу.
А затем исполненным нежности взглядом она стала искать прощения своей учительницы. Но не встретила его. Оля этого не поняла.
София быстро удалилась из коридора. Она побежала, спустилась по лестнице, открыла дверь на всех парах и вышла из консерватории. Она оказалась снаружи, среди людей, под светом дня. Она просто стояла на площади, пока прохожие шли мимо, туда-сюда, не замечая её. Кто-то шёл в киоск, кто-то заходил в бар, кто-то болтал друг с другом, кто-то ждал автобус на остановке. "Вот так, -думала она, - мне бы хотелось так жить, чтобы никто меня не замечал, я хочу быть просто незнакомкой из толпы. Не нужны мне эти слава и успех, я не хочу быть совершенством, не хочу, чтобы кто-то занимался мной, не хочу вопросов и не хочу находить ответы".
А затем она медленно зашагала, словно невидимка, не зная, что очень скоро ей придётся столкнуться с самым сложным вопросом в её жизни: "Ты хочешь снова быть счастливой?"
10
Быстро вращались лопасти вертолёта. Пилот двинул рычаг немного вправо и легко преодолел эту последнюю вершину, полностью покрытую снегом.
- Мы на месте. Дорожка внизу.
Грегорио Савини рассмотрел её в мощный бинокль с расстояния почти в пять тысяч метров. Узкая дорожка вырисовывалась под солнцем, которое всходило чуть дальше.