Белые брови короля поднялись, выпученные голубые глаза уставились в старшего сына. Юноша всегда казался ему слишком надменным, его томное изящество раздражало короля. Фредерик подавил приступ хохота, а их мать трепетала в то время, как остальные с восторгом смотрели на принца Уэльского, осмелившегося смеяться над отцом.
- Волосяной матрас, я сказал.
- Понимаю, папа. Мне просто показалось, что их несколько.
- Один волосяной матрас, - сказал король, - два сундука и две походные кровати, связанные в один узел.
- Уильям - счастливчик. Ваше Величество отправляет его из дома не хуже, чем служанку.
- Разве? - произнес король, всегда подозрительно относящийся к Георгу и уверенный в том, что тот пытался дерзить. Но он твердо решил избегать трений со старшим сыном накануне отъезда Уильяма из дома. Король сосредоточил свое внимание на Уильяме.
- Перед отъездом я дам тебе Библию. Читай ее каждый день.
- Хорошо, папа.
- Ты собираешься покинуть свой дом и получить профессию, в которой, я не стану этого скрывать от тебя, предстоит преодолеть много испытаний и пережить опасности. Ты понимаешь, что это такое? Твоя первая обязанность - подчиняться тем, кто должен тобой командовать. Если ты намерен в будущем командовать, ты прежде всего должен научиться подчиняться. Ты не должен думать, что твое положение защищает тебя от необходимости выполнять все, что от тебя будут требовать. Не думай, что сын короля может рассчитывать на поблажки среди лиц одного с тобой звания. Ты должен, как все, подчиняться дисциплине и заведенному порядку. К тебе будут обращаться не как к принцу, а как к простому матросу. Понятно?
Принц Уэльский вздрогнул и прикрыл глаза рукой, словно хотел справиться с волнением; королева нахмурилась, но король продолжал свою бессвязную речь, повторяя то, что уже было сказано.
Уильям был почти счастлив, когда вечер закончился.
- Ложись рано. Спокойной ночи. Завтра тебе понадобятся все твои силы.
Георг обнял брата со слезами на глазах, он плакал легко и не всегда бесполезно.
- Не забудь, Уильям, - сказал он. - Ты скоро вернешься домой. И мы будем развлекаться... вместе.
Георг мог лучше успокоить, чем король своими нравоучениями, или королева - слезами.
МАТРОС ГЕЛЬФ
На следующее утро Уильям отправлялся в Портсмут, а оттуда - в Спитхед, где ему предстояло сесть на корабль "Принц Георг", судно с двадцатью восьмью пушками, которым командовал контр-адмирал Дигби.
Уильям был одет в простую голубую робу, матросские штаны и шляпу с низкой тульей. Принц Уэльский едва подавил дрожь, когда увидел своего брата, так как не хотел, чтобы тот догадался, каким унижением он считает сам факт ношения подобной одежды.
Были сказаны последние слова прощания, и Уильям, стараясь не плакать, отбыл в сопровождении мистера Мадженди, своего воспитателя, который, вопреки убеждению короля, что принц ничем не должен отличаться от простых матросов, обязан был продолжать с ним ежедневные занятия: хотя мальчик хочет стать моряком, это вовсе не означает, что он должен остаться неучем, ему нет еще четырнадцати лет, и нельзя сказать, что его образование закончено.
Только тогда, когда он трясся вдоль сельских дорог в этой непривычной одежде, Уильям осознал неотвратимость всего происходящего и понял, что переживает самый ужасный момент в своей жизни. Онзатосковал
по дням, проведенным в детской вместе с Георгом, он нестерпимо хотел оказаться в любом другом месте, только не на пути к "Принцу Георгу". Единственным утешением было имя, но даже и оно было всего лишь напоминанием о любимом брате.
Однако, как говорил Георг, он не был самым впечатлительным из братьев, и это помогло ему отвлечься от мыслей о прошлом и начать думать о своем будущем - каким оно будет и что его ждет - и о том, что он всегда мечтал стать моряком. Он старался думать о грандиозных сражениях, которыми он будет командовать, стоя на флагмане. Адмирал принц Уильям... впрочем, ему следовало забыть, что он принц.
В Спитхеде его никто не встретил: были получены инструкции, что к нему следует относиться, как к обычному матросу. Он не был трусом и, спускаясь по трапу в трюм, почувствовал некоторый душевный подъем. В конце концов, это приключение, какого даже Георгу ни разу не довелось пережить. Он думал и о своих приездах домой, когда будет рассказывать обо всем братьям, а они, как зачарованные, станут его слушать, потому что им самим не пришлось этого испытать. Он должен вести себя, как подобает королевскому сыну, хотя не должен никому напоминать о своем происхождении.
Он огляделся вокруг. Было очень душно. Похоже, король с его страстью к свежему воздуху никогда не разрешил бы своему сыну спать в такой конуре. Здесь, наверное, матросы спят, едят и проводят свободное время, подумал он. Уильям вообще не представлял себе прежде, что существует другое жилище, кроме королевских апартаментов в Кью, Сент-Джеймсе, Виндзоре или Букингеме. Привыкнув к темноте, он рассмотрел стол, накрытый заляпанной скатертью. Отвратительный запах прогорклого жира и лука заставил его поморщиться, кроме того, он не мог догадаться, откуда исходила отвратительная вонь, перебивавшая все остальные запахи; только позднее он узнал, что так пахнет трюмная вода.
Как же он сможет здесь есть и спать на этой узкой доске? Как он сможет жить здесь между приездами домой? Он не думал, что жизнь в море означает именно это. Он мечтал о командовании с флагмана, о блестящих победах, а не о том, чтобы жить в подобной конуре.
Вдруг неожиданно он понял, что в помещении еще кто-то есть. Его молча разглядывали. Несколько молодых людей, одетых точно так же, как он, в упор смотрели на него. Видя, что их присутствие обнаружено, один из них подошел вплотную к Уильяму и уставился на него. Уильям понял, что им известно, кто он, и что они не намерены его за это выделять. Он не сомневался, что им уже сказали: "Обращайтесь с ним, как друг с другом. Он такой же, как вы. Так велит король".
Он вспомнил Георга и подумал, что стал бы делать его брат, окажись он здесь. Прежде всего Георг отказался бы надеть эту одежду и появился бы в трюме в бархатном камзоле с бриллиантовыми пряжками на туфлях, и никому не пришло бы в голову рассматривать его так, как эти парни сейчас рассматривают его.
- Ты будешь плавать с нами? - раздался голос с лавки и оттуда же донесся отвратительный запах табака.
- Буду, - ответил Уильям.
- Ты будешь, будешь ты, - был ответ. - А как тебя зовут?
- Я - принц Уильям Генри, - ответил Уильям, - но по настоянию моего отца теперь меня зовут Гельф.
- Так тебя зовут Гельф? Учти, мы не собираемся кланяться тебе по три раза при каждой встрече.
Уильям рассмеялся.
- Зачем нужно по три раза кланяться? - спросил он. - Называйте меня Гельф, потому что я такой же матрос, как вы. Где моя лавка?
Уильям всегда выглядел естественно, и эти парни, матросы, сразу это почувствовали. Они ожидали увидеть хвастливого, надменного молодого щеголя, которого они твердо решили поставить на место, потому что со всех сторон только и слышали: обращайтесь с ним, как со всеми остальными. Уильям лишил их этой возможности: он сам сразу же встал с ними на одну доску.
- Я покажу тебе, - сказал парень, который задавал ему вопросы, поднимаясь со своей лавки и подходя к Уильяму. - Эта годится? Здесь не Сент-Джеймс и не Виндзорский дворец, а?
Уильям рассмеялся. Веселый юношеский смех. У него всегда была способность сходиться с людьми, чего недоставало его братьям. Он делал это естественно я сердечно. Атмосфера сразу же изменилась. Матросы решили, что этот королевский сынок, которого они заполучили в свою компанию, не слишком от них отличается.
Через несколько дней после прибытия в Портсмут "Принц Георг" отправился в Торбэй, а затем присоединялся к флоту в проливе Ла-Манш, чтобы помешать объединению французских и испанских кораблей.
Однако эти планы реализовать не удалось. Корабли Франции и Испании, успевшие дойти до Плимута, сконцентрировались почти вдоль всего юго-западного побережья Англии. Испанские и французские флотоводцы, стоя на палубах своих кораблей, рассматривали в бинокли землю, уверенные в том, что она скоро будет принадлежать им. Когда они видели лесистые холмы Девоншира, его жирную красную землю, они радостно улыбались, но, увидев все пушки, направленные на них, и узнав, что сэр Чарльз Харди, командовавший британским флотом, намерен дать им отпор, струсили и ретировались.
Уильям был уверен, что ему предстоит увидеть первое в его жизни сражение, и был разочарован, когда
по приходе в Плимут выяснилось, что вражеские корабли ушли. "Принц Георг" был поставлен в док, и Уильям получил право на непродолжительный отпуск. Родители? пожелал", чтобы он без промедления прибыл в Виндзор.
Уильям был очень рад, но не испытывал того бурного восторга, который представлял себе раньше. После нескольких недель, проведенных в море, он вполне освоился и считал, что матросская жизнь оставляет ему гораздо больше свободы, чем классные комнаты в Кью. Он стал мужчиной, наслушался мужских разговоров и даже успел подраться во время ссоры с одним из матросов.
- Не будь ты королевским сынком, - было ему сказано, - я бы научил тебя, как надо себя вести.
- Пусть это не будет препятствием, - сказал в ответ Уильям.
Его противник признал, однако, что драка не будет честной, так как он старше и сильнее, но Уильям отверг этот аргумент, и драка состоялась. Ему здорово досталось. Остальные матросы хвалили его за то, что он не воспользовался своим положением. Они забыли, кто он такой, и поскольку звали его Гельфом, не делали никакого различия между ним и собой.
Сейчас он ехал в Виндзор и, приехав, услышал, что Их Величества хотят немедленно его видеть. Король обнял сына со слезами на глазах.
- У меня были хорошие вести, - сказал он. - Дигби говорил мне, что ты молодец. Хороший парень. Рад слышать это. Можешь служить примером.
Королева обняла его со свойственным ей отчуждением: она никогда не проявляла заметной привязанности ни к кому из своих детей, исключая Георга, только к нему - это было заметно, когда она на него смотрел а или слушала его.
Король хотел знать все о его плавании, как они пришли в Ла-Манш и обратили в бегство французов и испанцев. Было очевидно, что он гордится участием собственного сына в такой операции. Уильям был доволен и решил, что, в конце концов, жизнь матроса не так уж плоха и значительно лучше быть матросом на "Принце Георге", чем ребенком в королевской детской.
Он встретился с обоими старшими братьями, которые приехали в Виндзор повидаться с ним. Георг не скрывал своего ужаса от его одежды и манеры поведения - чрезмерного, по его мнению, оживления, - которую он приобрел, но тоже был очень рад встрече.
- Ты погрубел, - сказал Георг, - но, слава Богу, они сделали из тебя мужчину.
- Это достижение, в некотором роде,- добавил Фредерик.
Они посвятили его в свои тайны и рассказали о самых последних любовных победах Георга и о любовных свиданиях в аллеях Кью, когда Фредерик стоял на страже. Они говорили более откровенно, чем прежде, и Уильям знал, что братья уверены: становясь моряком, он становится и мужчиной.
Вернувшись на "Принц Георг", он встретил какой-то странный прием.
- Его Высочество вернулись, - сообщил один из матросов.
- Конечно, ему ведь надо было домой, к маме.
- Что это значит? - спросил Уильям. Матросы продолжали разговаривать между собой,
не обращая на него никакого внимания.
- Для всех нас - никаких отлучек. Ни для кого. О, но Его Высочество - совсем другое дело. Он еще не может обходиться без мамочки. И вот он должен был поехать и рассказать ей, как тяжело ему живется.
- Ничего подобного, - закричал Уильям со злостью. - И вовсе не мама велела мне приехать, а мой отец.
- Ах так, приказ Его Величества, да?
- Да, - ответил Уильям.
- И пока мистер Гельф развлекался на балах и приемах, Сэм здесь умолял, чтобы его отпустили домой, потому что его отец умирает, и разве его отпустили? Нет. Но Его Высочество - это другое дело!
Уильям посмотрел на Сэма с искренним сочувствием.
- Мне очень жаль. Если бы я знал, я бы не поехал. Я бы сказал, чтобы ты поехал вместо меня. Как твой отец?
- Умер, - был короткий ответ.
Наступило молчание. Уильям отвернулся. Георг обязательно расплакался бы и сказал что-нибудь трогательное в утешение. Уильям же не мог сказать ничего, но его молчание оказалось выразительнее любых слов.
Потом кто-то подал голос:
- Ты не виноват, Гельф. Уильям ответил:
- Я должен был поступить так, как мне велели. Здесь я чувствую себя гораздо свободнее, чем когда-либо дома.
Напряжение спало. Кто-то рассмеялся:
- Кто-нибудь из вас хотел бы быть Его Высочеством? Не обращай внимания, Гельф, забудь все, что здесь было.
Они еще раз убедились в том, что ничего не имеют против этого королевского отпрыска.
Понадобилось всего несколько дней, чтобы он вновь освоился на "Принце Георге", который порой превращался в арену для петушиных боев. Его короткое пребывание дома позволило ему забыть, какой грубой может быть речь - он не понимал и половины, какой душной - тесная каюта, отвратительными и навязчивыми - запахи и что значит постоянно находиться в полутьме, когда мрак рассеивается только одной лампой, свисающей с потолка.
Его товарищи были постоянно готовы обрушиться на него за малейший намек на его происхождение; они смеялись, когда его освобождали от службы для занятий с мистером Мадженди. Они не спускали ему того, что на их языке называлось выпендриванием.
"Перестань, парень! Здесь нет разницы между сыном короля и сыном проститутки", - эту фразу он слышал постоянно.
- Я согласен с этим, - отвечал добродушно Уильям. - Мы имеем дело с человеком, а не с его родителями.
Хотя он мог вспылить, его гнев быстро проходил. Он больше надеялся на кулаки, которые заметаю окрепли, чем на слова. Он не отличался большой находчивостью и остроумием, но был добродушен и, если мог, никому не отказывал в помощи. Настороженность превратилась в насмешливую терпимость: пока Гельф - нормальный парень и не козыряет своим происхождением, они не станут к нему приставать.
Он научился ругаться не хуже других. Когда их отпускали на берег, он выходил в компании своих друзей и так же, как они, во всех портах больше всего интересовался девицами. Он был своим парнем, этот Гельф, его приняли как подтверждение известной им поговорки, что все люди стоят друг друга.
"Принц Георг" очередной раз пришел в Спитхед незадолго до Рождества. Адмирал Дигби получая приказ отправить принца Уильяма на несколько дней в Виндзор. С тех пор, как принц поступил на корабль, он несколько раз приезжал домой, и его частые отлучки вызывали неудовольствие. Граф Сэндвич сказал как-то королеве, что подобное покровительство не прибавляет популярности королю. Королева посмотрела на него весьма холодно и ответила, что Его Величество сам может решить все вопросы, связанные с карьерой сына. Сэндвич, который гордился своей прямотой, отрезал:
- Если Ваше Величество не знает своих обязанностей, то я свои знаю!
Королева была в гневе, но поскольку она не рассчитывала, что король посчитается с ее мнением, вынуждена была снести эту дерзость. И Уильям продолжал получать удовольствие от частых перерывов в службе.
На этот раз приезд домой был грустным, поскольку ему предстояло попрощаться с Фредериком, которого посылали в Германию для прохождения военной службы.
Принц Уэльский был в отчаянии. Они с Фредериком были неразлучны. Что он будет делать без Фредерика? Кто сможет помочь ему устраивать свидания со своими избранницами? И с кем он сможет делиться? И если уж Фредерик должен стать военным, почему он не может учиться в Англии? Почему король уверен, что только немцы знают, как надо учить солдат? Принц Уэльский тоже хотел бы быть военным. И если Фредерик должен уехать, он хотел бы уехать вместе с ним.
- Принц Уэльский не может покидать страну, - сказал король.
- Тогда позвольте нам учиться в Англии, - возразил принц, чем так поразил короля, что тот, выпучив глаза, обозвал сына юным нахалом, чья наглость превосходит достоинства.
Итак, это был грустный визит. Король был очень печален, плаксиво сентиментален и без конца давал советы, ибо, поскольку с принцем Уэльским уже было связано немало скандалов, Фредерик сделался его любимцем. Его Величество сделал все приготовления, как в свое время для Уильяма: и вот наступил последний вечер, и снова все собрались вместе, как это было накануне отъезда Уильяма.
Уильям чувствовал себя несчастным, потому что Георг грустил. Всвое время Георгу было грустно расставаться и с Уильямом, но он знал, что тот будет часто приезжать домой. У Фредерика так не получится, быть может, ему придется провести в Германии много лет. Георг плакал, обнимая Фредерика, их слезы смешались. Это было самым впечатляющим.
- Подумать только, - сказал Георг Уильяму, - этот старый дурак не позволил ему учиться в Англии. Тогда нам не пришлось бы расставаться.
- Уильям должен остаться на празднование моего дня рождения, - выразила свое желание королева, - если уж Фредерик уехал, пусть останется Уильям.
Уильям был в полном восторге. Хотя он и привык к жизни в море, но находил, что смена обстановки очень полезна. Контраст между его изысканным братом Георгом и приятелями-матросами был ошеломляющим. Когда он возвращался к ним, они казались ему еще более грубыми, чем до отъезда, а Георг - еще более элегантным. Не исключено, правда, что на самом деле так и было: Георг стал еще больше внимания уделять своему гардеробу и даже придумал какую-то новую пряжку для туфель, которую все стали носить и которая так и называлась "пряжка принца Уэльского".
Юные дамы, которые привлекали внимание Георга, тоже были другими. Уильяму нравились девицы, которых он встречал в портовых тавернах, но также и изысканные леди, и теперь, став мужчиной, он мог обсуждать свои приключения с Георгом, что тоже было интересно. Восприятие Георга было романтичным - совсем не таким, как у матросов. Георгу надо было непременно восхищаться предметом своей страсти, ей надлежало быть совершенством, ангелом, воплощением женственности. Это был новый взгляд, к тому же восхитительный и более соответствующий характеру Уильяма, который в этом имел много общего с Георгом. Быть влюбленным - вот настоящее блаженство и восторг! Георг с присущим ему утонченным вкусом не находил никакого удовольствия в общении с женщинами, если не был влюблен. И он обратил Уильяма в свою веру.
Так обстояли дела, когда братья появились на балу в честь дня рождения королевы в Сент-Джеймсе. И Уильям влюбился впервые.
Ее звали Джулия Фортескье, и когда Уильям ее впервые увидел, он сразу понял, насколько прав Георг. Он танцевал с ней, они беседовали. Его уже никак нельзя было назвать застенчивым, но в ее присутствии он разговаривал с трудом. Ему еще не исполнилось шестнадцати, конечно, он был очень юн, но она была его ровесницей, а он уже имел некоторый мужской опыт. Они не могли превратить меня в мужчину так быстро, думал он, и ему хотелось чувствовать себя мальчиком.
Во время танца он сказал мисс Фортескье, что хоть многое успел повидать во время морской службы, но никогда не встречал никого, похожего на нее. Она сочла его очаровательным, скромным и неиспорченным, хоть он и сын короля.