– Конечно, она это поддерживает! – возмутился Сережа. – В конце концов, мы не были женаты только потому, что были юридические сложности.
– Ага. Все эти годы были сложности, да? – уточнила я спокойным голосом. И взяла со стола малосольный огурец.
– Фая! Не надо, пожалуйста! – всплеснула руками Лиза. Я застыла с огурцом в руке.
– Почему? Мы что, еще не едим? – И я почти положила огурец обратно. Лиза фыркнула, взяла огурец и протянула его мне.
– Я не об этом, Фая. Ты должна понять, что мы с Сережей женимся и что это – к лучшему.
– Все, что ни делается, все к лучшему, – кивнула я, пожимая плечами и откусывая огурец. – А это означает, что он останется с нами навсегда?
– Конечно, я останусь, – заверил меня Сергей, возмущенный таким вопросом.
– И сам будет Вовку в садик водить? – порадовалась я. – А то Лиза-то на смену в своей службе доверия уходит ни свет ни заря. Это же значит, мне не надо будет в шесть утра вставать, да? Сережа, да! Женитесь! Я – "за"! Благословляю! Имей только в виду, что пособия срежут. К замужним женщинам у нас в стране отношение другое.
– Ерничаешь? – хмуро посмотрела на меня Лизавета и принялась накладывать в тарелки салат. Ее движения были резкими и размашистыми, того и гляди опрокинет или тарелку, или миску с салатом. – Не надо тебе будет больше с Вовкой ходить, я сама ходить буду. Рада?
– Рада? Не то слово! Господи, но как? Столько хороших новостей сразу. За это надо выпить! – И я подняла бокал, в другой руке держа бутерброд с колбасой. Лиза и Сережа переглянулись, а затем сестра потянула руку к бутылке с минералкой. Я застыла – прямо так, с бокалом в руке – и внимательно всмотрелась в лица преступников. Тут-то все и выяснилось, откуда вдруг после такого долгого времени у них прорезалось желание жениться.
– Ты что это? – зашипела я. – Не пьешь? Бросила? Давно? Решила здоровый образ жизни вести? По утрам бегать? Скажи мне, Лиза, о, пожалуйста, скажи, успокой меня, что дело в этом. Я поддержу тебя, с тобой бегать начну. Сдохну через три минуты, правда, но лучше так.
– Фая, я…
– Нет, нет, нет, не надо. Не разбивай мне сердце. Не заставляй меня слышать это. И маме не говори.
– Я беременна, – тихо, но разборчиво заявила сестра.
– Господи, ну вот! – воскликнула я и бросила бутерброд на тарелку. – От кого?
– От меня, конечно! – заголосил Сережа, от возмущения аж вскочив с места. – От кого же еще?
– Ты разбиваешь мою последнюю надежду. Опять от него? Лиза! Ты же психолог! Ну как же так?
– С праздником, – прошипела Лизавета, – дорогая сестрица. Не ожидала от тебя.
– О, это взаимно.
– С праздником, девочки! Не ссорьтесь, – попытался вступиться Сережа, и я с трудом подавила желание залепить ему пощечину. А зря. Залепила бы – может, осталась бы без синяка, с целым лицом. А так – пожалела его, глупая гусыня.
Чтобы все наладилось, не обязательно что-то делать. Чтобы все разладилось – тоже
У меня дежавю. Ровно четыре года назад мы уже так сидели за столом, и Сережа бил себя кулом в грудь, крича о неземной любви к моей сестре. Потом был Лизин токсикоз, ее героические попытки не говорить мне, как ей тяжело, мое желание убить Сергея. Любовь зла, и, живя рядом с Лизаветой, я вижу насколько. Да, она любит Сережу. Я не понимаю этого, и сколько я ни пытаюсь понять, мне не удается посмотреть на Сережу Лизиными глазами. На мой взгляд, это просто мужик: обычная внешность, неплохая подтянутая фигура – Сережа любит свое тело и следит за ним. Вот он-то как раз бегает по утрам независимо от того, с какой женщиной живет или ругается в данный момент. Он подтягивается на турнике, даже занимался как-то борьбой, однако при этом курил – периодически бросая, пил водку – периодически завязывая, и баловался разнообразными диетами, от которых периодически сходила с ума моя сестрица. Впрочем, ни на чем Сережа не задерживается долго, но каждый раз, изобретая новый жизненный путь, он свято верит, что открыл истину и теперь-то добьется невиданных результатов. Возможно, даже бессмертия.
– Знаете что! – завопила я, поднимаясь из-за праздничного стола. – Поздравляю. Желаю счастья. А мне… мне надо…
– Ты куда? – взволновалась Лизавета, отрезая мне путь к выходу. – Ты не скажешь маме?
– Маме? Да я даже подумываю о том, чтобы пойти и переночевать где-нибудь в другом месте, чтобы только не смотреть ей в глаза.
– Я сама ей расскажу. Ладно?
– Когда? И о чем? – Я резко остановилась и уперла руки в бока. – О том, что вы, братцы, женитесь, или о том, что ты ждешь ребенка? Потому что, знаешь ли, первое может не случиться, а второе – второе в любом случае вскроется очень скоро?
– Мы завтра же пойдем подавать заявление, – встрянул Сережа. – Завтра же! Я понимаю, я заслужил, но…
– Никаких "но". Ты заслужил, и точка.
– Не уходи! – жалостливо сказала Лизавета, но я была слишком взбешена, чтобы остаться. Эхом в моей голове проносилась мысль, что нельзя так с сестрой, что нужно поддержать, что все равно все кончится тем, что я приму ситуацию как есть, что и делала всю нашу с нею жизнь. Мы всегда были с ней как принцесса и ее мрачный камердинер. Она пела, плясала и ждала чуда, я запирала двери, чтобы не было сквозняка, и находила для нее таблетку, когда у нее начинала болеть голова.
– Позвоню, – сказала я, стоя в дверях, и Лизавете ничего не оставалось, как кивнуть и отпустить меня. Я добежала до дома, давясь слезами, а потом, уже дома, заперлась в ванной, чтобы мама не поймала меня в таком состоянии и не начала задавать вопросов. Я люблю маму, но сейчас хотелось побыть одной.
Папа всегда звал нашу маму "генералом в юбке", хотя технически она всю жизнь провела за широкой папиной спиной. Из-за нее-то она нами и командовала, хотя делала это своим тихим и нежным голосочком. Мама тяжело перенесла папину смерть, а потом вложила всю свою любовь в Вовку. Должна признать, мама стала замечательной бабушкой, из тех, кто готов играть часами в одну и ту же бессмысленную игру, собирать пирамидки и читать сказки по одним и тем же книжкам. Я, случись мне укладывать племянника спать, почти ненавидела и Машеньку, и зайчика, и все зверье в лесу, а мама спокойно перелистывала любимые Вовкины книжки на начало и начинала читать заново. Я не понимала этого, но восхищалась. Наверное, во мне просто нет того, чем обязательно должна обладать мать. Мне иногда кажется, что я должна была родиться мужчиной, настолько я сухая и бесчувственная.
– Фая! Фаечка, там Лиза звонит. – Мама попыталась перекричать льющуюся на меня воду. Я сидела на дне ванны с закрытыми глазами и наслаждалась теплыми струями, льющимися на меня сверху. – Говорит, что срочно.
– Я ей перезвоню.
– Она… мне кажется, у нее что-то случилось. Фаечка, ты не могла бы позвонить ей побыстрей? – не унималась мама.
– Я вся в мыле! – крикнула я после некоторой паузы. Это, конечно, было неправдой, но и перезванивать Лизке сейчас я не хотела. Что она мне скажет? Что я должна относиться терпимее к Сереже. Что, "если мы не можем изменить ситуацию, нужно изменить отношение к ней"? Сто первый психологический штамп, которые так нравятся моей сестре.
– Фая, там что-то случилось! – И мама застучала по двери кулачками. Это было уже подозрительно. Вряд ли для нашего примирения Лизавета стала бы нервировать маму, особенно учитывая то, как легко ее довести до паники и как трудно привести обратно в норму. Я выскочила из ванной прямо так, мокрая, едва успев завернуться в полотенце.
– Что случилось? – спросила я.
– Не знаю. Она мне не говорит. Вдруг это что-то с Володечкой? – И мама заломила руки. "Убью", – подумала я в тот момент. Не уверена только, в чей именно адрес я это подумала – Лизаветин или Сережин. Прямо в полотенце, я набрала номер сестры.
– Ты с ума сошла? Мама сейчас за корвалол начнет хвататься, – зашипела я. – Что с Вовкой?
– С Вовкой все нормально, – тут же бросила Лиза виноватым голосом.
– С Вовкой ВСЕ НОРМАЛЬНО, – отчеканила я, глядя на паникующую мать. – ВСЕ НОРМАЛЬНО. И чего тогда меня мама из душа вынула?
– Ты можешь прийти? – прошептала Лиза. – Пожалуйста.
– Нет. Зачем? – ехидно спросила я. – У тебя же муж есть. А?
– Он, кажется, перебрал… – еще тише пробормотала Лиза. – Фая, я не знаю, что делать.
– Опять? – вздохнула я. – Насколько?
– Настолько, – подтвердила Лиза мои самые нехорошие подозрения. Я вздохнула и бросила трубку. Наскоро вытерев волосы, принялась собираться туда, куда поклялась больше не ходить – по крайней мере в ближайшие три дня. Праздник продолжался. Сережа перебрал. Это случалось и раньше. Об этом нам рассказывала и его жена, теперь уже бывшая, Катерина. Вообще, если у Сережи и были недостатки, то злоупотребление алкоголем в их число не входило. Он пил умеренно, постоянно включая тот или иной вид алкоголя в свои целебные диеты. К примеру, вегетарианство плюс рюмочка коньячку. Или – сыр, мясо и бокал красного вина. Или – огурчики со своего (то бишь нашего) огорода и стопка водочки. Иногда любовь к самоисцелению принимала экзотические черты, и тогда в Лизином холодильнике появлялись ягоды годжи, семена чиа или что-то более ужасное, типа нутряного сала. И каждый раз Сережа ожидал, что все мы последуем за ним в светлое здоровое будущее. Ну, Лизавета-то уж точно. Поэтому ее отказы есть нутряное сало Сережа воспринимал как оскорбление и унижение его мужского достоинства.
Но Сергей был явно не запойный.
И у этого была причина. Если Сережа напивался, никто не мог предсказать, каков будет результат, даже сам Сергей. Знаете, многие, когда напьются, теряют человеческий облик, память, способность ходить и мыслить – словом, все, что так разительно отличает нас от наших предполагаемых предков-обезьян. После этого люди теряют память, у них болит голова, они пьют рассол. Все это случается. Это нормально. Когда напивается Сережа, никто не знает, что именно случится, но все знают, что что-то обязательно произойдет.
В первый год знакомства с Лизаветой Сережа напился и пошел купаться в святой источник, расположенный неподалеку от Лизиного дома. Он пришел туда, отстоял очередь из молчаливых людей с ведрами, баклажками и бидонами, а затем спокойно разделся догола и сиганул в купель, где долго плескался, крича всякий бред типа: "И вы давайте, оголяйтесь, народ, возвращайтесь к корням". Его вытаскивали силком, четыре человека тянули Сережу за его мокрые голые конечности, но вытянуть не получилось. Не поддалась репка, так сказать. Он докупался, игнорируя матерщину, льющуюся в его адрес, а затем встал, выпрыгнул из купели и ушел домой – голый. По дороге его забрали в полицию.
На второй год, когда Лизавета была беременная, Сережа позвал всю родню и друзей, чтобы отпраздновать это, без сомнения, радостное событие, с которого ушел неожиданно, почти по-английски – выпрыгнул в окно, требуя "его прикрыть, чтобы не зацепило". Вернулся он только под утро, при этом одежда его была в крови. Мы до сих пор надеемся, что эта кровь – из Сережиного же носа, который ему разбили.
На третий год все было мирно, и Сережа "не перебирал", и вот наступил текущий, четвертый год. Я бежала, матерясь про себя, в сторону Лизаветиного дома. Волосы замерзали на морозе, я не удосужилась их толком даже высушить. Лифт в ее доме сломался, и мне пришлось бежать, задыхаясь, на пятнадцатый этаж. Меня встретили раскрытая дверь и Лизавета, сидящая за столом в обнимку с полусонным Вовкой.
– Где он? – крикнула я, и Лизаветины глаза наводнились слезами. – Убежал, ирод? Что, неужели уже? Бросил тебя, да? Скажи, да!
– Да нет же! Я так расстроилась, что ты ушла.
– А Сережа настроился, да?
– Мы сидели и обсуждали свадьбу, – принялась тараторить она. – Сережа обиделся на тебя, он сказал, что нам нужно пожениться так, чтобы никого не звать. Вроде как придем в ЗАГС вдвоем, распишемся – и все. Чтобы тебя не звать.
– Первая умная мысль, которую он родил за все эти годы, – зло хмыкнула я. – Лиза, ты подумай, а нужна ли тебе вообще эта свадьба. Ведь он все равно свалит. А тебя с пособия снимут. За двоих детей пособие хорошее. И вообще… Вдруг ты за границу захочешь поехать? Сейчас ты сама себе хозяйка, села и поехала. А потом тебе придется за Сережей бегать, разрешения его просить, еще и в письменном виде с нотариальным заверением. Да мало ли проблем может быть от Сережи?!
– Фая, ты всегда на все смотришь негативно, – обиделась сестра.
– Реалистично, ты хочешь сказать?
– Как ты не понимаешь? – И Лизавета заломила руки так же, как это всегда делала мама. Я почувствовала, как у меня невольно подступает комок к горлу. – Он же – их отец. Это просто неправильно.
– Что ты второй раз наступаешь на те же грабли, вот что неправильно. Господи, ты же хотела ремонт сделать. Мы бы летом наняли рабочих…
– Понимаешь, это просто судьба, Фая. Я делала расстановку на нашу семейную ситуацию, и получается, что если мы бы разошлись, то нарушился бы баланс. Родовая структура, нельзя выкидывать из семейной системы отца ребенка.
– Нельзя спать с ним без презерватива, – возразила я. – Лиза, не нужно. Не рассказывай мне, почему ты не можешь расстаться с Сережей. Не нужно умных слов, не нужно психологии, это твоя жизнь. Вы решили не звать меня на свадьбу? Я очень рада. Что было потом?
– Я сказала, что без тебя не пойду сама на эту свадьбу, – гордо заявила Лиза.
– С ума сошла? – вытаращилась на нее я. – Только не говори, что все это только ради того, чтобы я не оказалась за бортом вашей семейной системы. Лиза?
– Ты не понимаешь. Сейчас мы поругались с тобой, а потом помирились.
– Я в шоке! – расхохоталась я. – Это новый, совершенно непредсказуемый поворот. Скажи лучше, чего он напился-то?
– Он не хотел, – выдохнула Лиза. – Мы так кричали, и он выпил одну стопку, потом другую. Потом вот…
И она замолчала. Я знала, что означает это "вот". Сережа принялся пить неконтролируемо. На празднике, с которого он выпрыгнул в окно, я наблюдала это. Видела, как приятели Сережи вынимали у него из рук бутылку, а он улыбался, вставал и находил другую, как говорил что-то неразборчивое из серии: "Не надо, не надо, я сам разберусь. Пивная, еще парочку".
– Давно ушел? – спросила я, переходя от слов к делу.
– Уже, наверное, час назад. Куртку не надел.
– Замерзнет, бедняжка, – скривилась я. – Ты меня для этого вызвонила? А я-то думала, он тебя тут избивает.
– Фая! Он не такой.
– Ага. Знаешь, мужчина всегда ровно такой, насколько ты – дура. Там есть прямая математическая зависимость. Это, если хочешь, психология от Фаи Ромашиной. Мы сами творцы своего геморроя. А поскольку я сегодня получила прямое подтверждение тому, насколько именно ты – дура, я теперь от Сережи всего ожидаю. Ладно, чего ты мне прикажешь делать? Бегать по улице с курткой в поисках твоего благоверного?
– Мы начали говорить о ребенке.
– О котором именно? – ехидно поинтересовалась я.
– Конечно, о будущем, – не заметила моего подкола Лиза.
– Бедный Вовка, иди к тете, – ласково позвала я племянника, и тот радостно забрался ко мне на ручки. Я взяла со стола пирожок, откусила сначала сама, а потом дала откусить Вовке. Мы радостно жевали один на двоих пирожок и смотрели друг на друга. Я чмокнула его в нос. – Бедный мой Вова, я так хорошо представляю, что с ним теперь будет. И так детства не было, так теперь все – кончено. Старший брат, да. Теперь только и будет слышать: "Не трогай", "Не обижай", "Не кричи", "Дыши тише". И – коронное: "Положи на место, это не тебе!"
– Вовсе нет, – возразила Лиза. – И не давай ему больше пирогов, он и так уже скоро лопнет.
– Он хоть просил у тебя братика или сестричку? Я-то в свое время имела глупость просить. Впрочем, не помню, мне же было-то всего два года, так что мама может и приврать. Ладно, Вовка, иди-ка к маме. А я пойду твоего папашу искать. Вот только… чего ты хочешь от меня, если я его найду? Его из родника четверо достать не смогли…
– Фая, ты его найди, а там посмотрим. Может, сможешь уговорить вернуться.
– Или уговорить не возвращаться никогда? – улыбнулась я. – Да ладно, не надо прожигать меня взглядом. Что он сказал хоть, когда уходил?
– Ты понимаешь, я ведь разозлилась. Наговорила ему, – призналась Лизавета, поправляя на Вовке кофточку. – Наговорила разного, в том числе про деньги. А он слушал и пил. Я забыла уже, что может быть. Он мне что-то говорил про то, что на молоко детям уж может заработать.
– На молоко, значит, – задумалась я. Этот ключ позволил мне сделать первый шаг. Обдумывая Лизины слова, я стояла и ждала лифт и лишь спустя минут десять бесполезных ожиданий вспомнила о поломке и поперлась вниз пешком. Логика Сережи была крайне сложной для анализа, ибо нейроны в помраченном чрезмерным употреблением алкоголя мозге летают в непредсказуемых направлениях.
Молоко.
Он развелся и решил жениться. Хочет заработать детям на молоко. Ему тридцать два года, и он нигде никогда не жил подолгу, но в этот раз, по мнению Лизы, образумился. Вся проблема в том, что Лизавета верит в то, что люди могут меняться. Что достаточно захотеть, и можно свернуть горы. А также еще миллион пустых лозунгов, которые никак не пришьешь к реальности.
Сережа нашелся в небольшом павильончике в трех кварталах от дома, в непотребном состоянии, в процессе нанесения словесных оскорблений охраннику павильона.
– Да ты… да я… молока-то уж я достану… – бормотал Сережа, попутно называя охранника "чмом". И это самый слабый из всех эпитетов, с помощью которых Сережа оскорблял нравственные, национальные и религиозные чувства охранника. Тот отвечал ему взаимностью, и на помощь к нему уже стекались другие охранники из соседних палаток.
– Ребята, он же пьяный как скотина, – попыталась вступиться я, но мне было отвечено, надо отметить, в довольно вежливой форме, что ни одной пьяной скотине не дано права вести себя так.
– Молока мне. Что я, на молоко не заработаю? Дай молока, ты! – потребовал Сережа и, не получив желаемого, вдруг резко, неожиданно для всех, перепрыгнул через прилавок и бросил свое мощное, сильное тело на витрину с молочными продуктами. Самое обидное, что у Лизки молока было – как у коровы перед дойкой. Но после Сережиного кульбита в лавке начался полный кошмар, мракобесие и джаз. Охранники бросились на Сергея, причем тот, чьи нравственные чувства были оскорблены больше всех остальных, кричал, что убьет "эту тварь русскую".
– Он, вообще-то, родом из Казахстана, – вставила я, пытаясь остановить неизбежное. – Дайте, я просто уведу его.