"Сатурну" повезло еще меньше - штормом и подвижкой льда его выбросило на каменистую банку севернее бухты Морье. Весной ценный для флотилии гидрографический корабль неминуемо бы разбило первым же натиском стихии. Вазген сам произвел расчеты, моряки своими силами соорудили подъемники и подвели под корабль кильблоки. Командованию метод понравился, и корабли стали поднимать по примеру "Сатурна". Друзьям редко приходилось видеться, - Вазген был занят ремонтом корабля или находился на трассе, Алексей - на "морском охотнике" или в ледовых окопах. Так они и встретили Новый 1942 год.
Михаила Захарова отправили долечиваться в госпиталь в Вологодской области.
А что же Настя? Ее снова перевели в Новую Ладогу. С той памятной ночи в деревне Кокорево Вазгена она больше не видела. Настя даже не была уверена, вспоминает ли о ней пылкий лейтенант, но все-таки тешила себя надеждой, что своим возвращением в Новую Ладогу обязана его ходатайству. Она ни секунды не жалела, что так сразу, без оглядки отдалась своим чувствам. По-другому она просто не умела. Кокетство, расчет, личные соображения были ей чужды. Она любила и торопилась любить, пока еще не было поздно. Жизнь ее отныне сосредоточилась в желании видеть его - черноволосого красавца, мужественного, горячего, непостижимо притягательного, единственно достойного обожания и проч. и проч. - таким он был для Насти, впрочем, как и любой мужчина в глазах влюбленной женщины. Любовь зрела в ее сердце, как редкостная жемчужина в чреве раковины, обрастала все новыми сверкающими слоями и с каждым днем становилась все ценнее и прекраснее.
Так она и жила - с сокровищем в душе и усталостью в теле, потому что работы у нее было невпроворот. Совершенно неожиданно ее назначили поваром в столовую гидрорайона. Опытного кока куда-то перевели, а Настя, полагая, что ничего не смыслит в кулинарии, до крайности растерялась. Все у нее валилось из рук. Хорошо, что рядом был Вовка, поднаторевший уже в помощниках у бывшего кока. Мальчик - таким казался Насте этот хрупкий юноша - был несказанно рад, что снова очутился на прежней, привычной для него работе и взялся за нее с удвоенной энергией. Настя жалела его до боли в сердце и старалась поменьше нагружать. В шесть утра ей надо было разжигать печь, чтобы вовремя приготовить завтрак, после завтрака мытье посуды, снова готовка, снова уборка, и так до бесконечности. За водой приходилось ходить на озеро к проруби с ведрами и коромыслом.
Однажды она увидела Арояна в столовой, и дыхание у нее остановилось. Вызвав сильнейшее недоумение Вовки, она забилась за шкаф с кастрюлями, и просидела в этом убежище до тех пор, пока Вазген не ушел. Правда, времени она даром не теряла, проделала дырочку в деревянной перегородке и наблюдала, как он ел, разговаривал с офицерами, шутил, смеялся, и, когда он смеялся, она тоже неизвестно чему улыбалась, удивленно поднимала брови, когда он удивлялся, и утвердительно кивала головой, когда он кивал. Впрочем, было заметно, что он очень торопится, поэтому волшебство скоро закончилось, Настя снова осталась со своими кастрюлями.
Могла ли она подойти к нему? Нет! Для нее это было немыслимо. Он должен был найти ее сам, сам! по своей инициативе, а навязываться ему - да она скорее умрет! Именно так: она до смерти боялась, что он всего лишь скользнет по ней отсутствующим взглядом и, может быть, из вежливости поздоровается, скажет несколько ничего не значащих фраз, и тогда все будет кончено, у нее не останется даже надежды, а без этой надежды она не могла жить.
Поздно вечером, натосковавшись и изведясь до предела, она управилась наконец с делами и побежала к Полине.
Та жила в избе, похожей на избу Варвары Петровны, и сама хозяйка дома тоже чем-то напоминала Петровну - такие же натруженные руки, горестно-покорное выражение лица, лампадка в углу под образами и фотографии сыновей на стене.
Полина уже готовилась ко сну, когда пришла Настя.
- Ты что так поздно? - удивилась Полина. - Да на тебе лица нет! Ой, Настя, все-то ты скрываешь, держишь в себе, а ведь я давно замечаю, что с тобой что-то неладно.
- Поля, я его сегодня видела! - выпалила Настя, даже не сообразив, что Поля не поймет, кого - его, поскольку Настя действительно не делилась с подругой своими переживаниями.
Впрочем, Полине не трудно было догадаться, о ком идет речь.
- Ну видела, положим. И что с того? - с подозрением спросила она. - И что ты так трясешься? С чего ты дрожишь, как в лихорадке? А? - Она схватила подругу за плечи. - Настька, горе мое! Ты что, с ним спала?!
Настя свесила голову, нещадно выдирая нити из своего шерстяного платка.
- Да ты больше дура, чем я думала, - с негодованием сказала Полина. - Я же тебя предупреждала, я ведь пыталась вбить в твою глупую головушку, что этому парню уступать нельзя. Ему что - встал, отряхнулся и пошел, а ты вот теперь трясись, кусай себе локти. Ох, недотепа! Был бы еще кто другой, а то Вазген! Ну ты безмозглая! У меня просто слов нет!
- Ты думаешь, он больше ко мне не придет? - жалобно спросила Настя.
- Да я не думаю, я знаю! Такого мужика можно было взять только высокомерием, недоступностью, пробудить в нем азарт, желание добиться своей цели. А ты что сделала? Сразу же улеглась с ним в постель? У него, к твоему сведению, с этим проблем нет. Таких сговорчивых у них с Лешкой навалом, только они, как и все мужики, ценят то, что дается с трудом!
- Откуда ты знаешь? - робко засопротивлялась Настя. - Разве был кто-то, кого он добивался?
- Не было, но я знаю мужчин. В каждом из них сидит охотник. Чем легче дается ему женщина, тем меньше он задерживает на ней внимание. Я, если хочешь знать, сама так же обожглась. Теперь-то стала умнее. Только, что толку? Вот и тебя уберечь не смогла. Забудь его, Настя, забудь, не терзай себя понапрасну.
Настя тяжко вздохнула, поднялась и побрела к выходу.
- Настя, стой! - опешила Полина. - Куда же ты пошла, сумасшедшая? Посиди, чаю выпьем. Расскажи хоть, что он тебе говорил, может, обещал что-то?
- Ничего он мне не обещал, - ответила Настя с нетерпеливой досадой.
- Так почему же ты меня не послушалась?
Настя посмотрела на подругу тем глубоким, говорящим взглядом, который так поразил Вазгена.
- Я люблю его, - сказала она и вышла из избы.
Прошло еще два дня. Спозаранок, растопив печь, Настя отправилась к проруби по утоптанной в снегу дорожке, с коромыслом на плечах, на котором раскачивались пустые ведра.
Утро было пасмурное, но на востоке сквозь густую облачную пелену желтым пятном просвечивало солнце. Озеро лежало перед ней необозримым снежным простором, чистый ветер гнал поземку по льду, вздымая морозную пыль, и там, где лед обнажался, поверхность голубела и матово светилась изнутри. Вдали, на рейде, глыбами высились торосы, но Настя знала, что это не торосы, а укрытые корабли.
Она вышла на лед и заскользила к проруби, проезжая на подошвах валенок укатанные отрезки пути, потому что долгое уныние было несвойственно ее живой натуре. В проруби она увидела свое отражение - вполне милое личико, свежее, белое, с красными от мороза щеками. Она засмеялась и поддела отражение ведром. Поставила полное ведро рядом и загляделась на корабли. Интересно, есть ли среди них "Сатурн"? Все скрыто, неизвестно, глубоко запрятано. Ах, если б можно было хоть на миг заглянуть в будущее и узнать, что тебя ждет и кончится ли эта война. Нет, нет, она обязательно кончится, ведь не для того люди рождаются, чтобы воевать, чтобы провоевать свою молодость, любовь, жизнь!
Настя взяла пустое ведро, склонилась к проруби и вдруг увидела в ней желанный образ из своих грез. Она вскрикнула и выронила ведро в прорубь.
- Утонет, утонет! - закричала она. Присевший рядом на корточки Вазген вскочил и бросился ловить ведро, а Настя подгоняла: - Хватайте, хватайте! Ах, нет! Да что же вы! Дайте, я сама! Ну вот. Тащите, тащите! Ох, как же вы меня напугали!
- Настенька, ты почему со мной на "вы"? А, понимаю, стоило мне отлучиться на несколько дней, причем, заметьте, по делам служебным, и вы, сударыня, сразу же меня забыли. Я горю, изнываю, рвусь к вам всем сердцем, а вы беззаботны и даже веселы. Какое коварное непостоянство!
- Нет.
- Что - нет?
- Не забыла.
- Нет? А почему на "вы"?
- Я не ожидала вас встретить.
- Ну вот опять! Так я снова наказан? Но в чем моя вина? Я поехал в деревню, и не нашел тебя там. Совсем замотался: забыл, что сам же просил. Девочка моя, скажи, что я прощен, а нет, так сей же час брошусь в прорубь!
Настя между тем стояла в оцепенении и глядела на него неотрывно, словно боялась поверить собственным глазам, затем, не говоря ни слова, бросилась в его объятья.
- С Новым годом, - сказал он после продолжительного поцелуя. - С новым счастьем.
- Нет, нет, я не хочу нового, я хочу этого, этого счастья! - говорила она, покрывая его лицо поцелуями.
- Ну пошли, пошли, давай сюда свои ведра. Ты где живешь?
- Я при камбузе и живу. Там у меня маленькая комнатка. Ты не думай, мне там очень удобно.
- Настя, я хочу, чтобы ты жила у меня. Это второй по улице двухэтажный дом. Я там на постое у очень хорошей женщины. Нюра ее зовут. Да вы с ней подружитесь, и скучать не будешь в мое отсутствие. Пойдем, прямо сейчас соберем твои вещи и перенесем ко мне.
- А как же завтрак? Сейчас не могу. Мне готовить надо. Ой, ты же, наверно, голоден. Позволь мне тебя накормить. Боже, какое счастье!
Лишь к вечеру, собрав нехитрые пожитки, уместившиеся в одном узелке, Настя переселилась к Вазгену в небольшую комнату, площадью примерно в двенадцать квадратных метров. В комнате стояла широкая деревянная кушетка, твердая, как камень, но с двумя матрасами и ватным одеялом, круглый стол в центре, накрытый чистой скатертью, два фанерных стула и двустворчатый гардероб с большим зеркалом на дверце. Над столом висела лампа в бордовом матерчатом абажуре с бахромой.
Вазген познакомил Настю с хозяйкой. Это была женщина лет сорока, простоватая, румяная, расторопная и невероятно говорливая. Днем вместе с пятнадцатилетней дочерью она уходила в гидроучасток, где работала уборщицей и состояла на военном довольствии. Муж ее был на Волховском фронте.
Нюра, с любопытством и хитрецой поглядывая на Настю, показала ей все закоулки квартиры, задерживаясь на мелочах с неуемным многословием, разожгла буржуйку, принесла чаю, не переставая при этом изливать на молодых людей потоки своей чрезмерной общительности.
Наконец оставила их наедине.
- Не обращай внимания, - засмеялся Вазген, - Нюра - добрая душа, и уж скучать она тебе точно не даст.
- А ты часто будешь приходить?
- Откуда мне знать, Настенька, я от себя не завишу.
- А сегодня не уйдешь?
- Нет, останусь на всю ночь.
Ночью она смотрела на него и не могла насмотреться, а он, как и в прошлый раз с трудом боролся со сном.
- Какой ты белокожий, - сказала она. - Я думала, что все кавказцы смуглые.
- Прежде всего, мы не кавказцы.
- У вас ведь есть горы.
- Да, но это не Кавказ, а Армянское нагорье. Ереван лежит в обрамлении гор, как в чаше. С одной стороны Арагац, с другой - Арарат.
- Расскажи о Ереване.
- Он розовый. Дома строят из розового и красного туфа - его добывают в наших горах, и потому Ереван розовый. Розовый, как мечта.
Он еще что-то пробормотал и уснул.
Глава 13
Год 2008
Кажется, я спала. Сон блаженный, будто проваливаешься в чудесную теплую ласковость, она тебя обволакивает, нежит, успокаивает. На самом деле это близость Жени, он обхватил меня, прижал к себе и тоже спит, я чувствую его тело каждой клеточкой кожи, моя щека лежит у него на плече, он мерно дышит мне в макушку.
Надо заметить, что время для сна совершенно неурочное - чуть больше полудня.
Утром Женя позвонил мне и снова, как накануне, взволнованно объявил, что должен со мной объясниться. Лучше всего это сделать у него дома, рассудил он, в спокойной обстановке, чтобы внешние факторы не смогли бы отвлечь нас от серьезной темы.
То есть понятно, да? Когда двое неравнодушных друг к другу молодых людей встречаются в квартире наедине, у них находится вагон и маленькая тележка серьезных проблем, которые необходимо обсудить со всей ответственностью.
Я положила телефон и чуть не взвыла от досады: ведь хотела купить тот розовый комплект - трусики и лифчик - до дрожи сексуальные, но не решилась из-за цены, жмотина проклятая. В чем теперь идти? В гардеробе нет ничего приличного, хоть топай вообще без белья. С другой стороны, какой из меня секс-символ с забинтованными коленками?
Зря переживала, начинаю догадываться, что распаленному желанием мужчине глубоко без разницы, что на тебе надето, главное - побыстрее все содрать. Поэтому даже лучше, что я не рисковала дорогим бельем.
Сейчас пребываю в неге. За окном плывут дымчатые облака, их скапливается все больше, конец погожим дням, зато внутри меня сплошное золотое свечение. Влюбилась что ли? Ну и пусть! Мне сейчас не до самоанализа… Хорошо-то как, словами не выразить!
Мой любовник шевелится и крепко потягивается всем своим здоровым, чистым, сильным телом. Молодец какой! Данька в сравнении с ним - карикатура на мужчину: вечно прокуренный, долговязый хиляк с впалой грудью, неразвитыми плечами и нечесаными патлами, призванными подчеркнуть художественность его сложной натуры, на мой взгляд - весьма убогой, но страдающей болезненным самомнением. Тьфу, противно вспоминать! Одно удовольствие - прогнала паршивца со скандалом, высказала все, что о нем думаю, надеюсь, он меня возненавидел до конца своих дней.
Я встаю, без спроса беру Женин халат и заворачиваюсь в него с чувственным удовольствием. Из холодильника выуживаю кое-какую еду, типично холостяцкий набор - курицу-гриль в пакете, покупные салаты в пластмассовых ванночках, сыр, ветчину, бутылку венгерского шампанского.
- Почему венгерское?
- Друг привез сувенир из Будапешта. Подогреть курицу?
- Не надо, я люблю холодную. Не слишком ты старался, кавалер, я было решила, что шампанское куплено по случаю моего визита.
В виде компенсации получаю поцелуй.
- Если помнишь, я приглашал тебя не для застолья.
- Для постели?
- Не прикалывайся, это вышло случайно.
- А, ну да, внезапный порыв, помрачение сознания, непредвиденная остановка мыслительных процессов…
Мы с аппетитом уплетаем разложенную снедь, как будто не ели три дня.
Потом пьем кофе, и я наконец вспоминаю, зачем пришла:
- Итак, теперь, когда вступительная часть закончена, я желаю выслушать твои объяснения, - напускаю на себя вид судьи. Мне хочется дурачиться, серьезные темы не для текущего момента, но обойти молчанием причину нашей встречи нельзя: не хочу выглядеть в его глазах озабоченной телкой - пришла, и с порога в койку, только и успела пиджачок на гвоздь повесить, потом все смешалось, понеслось, хватило одного прикосновения. - Не слабая квартирка, - продолжаю я, так как ответчик пока молчит, по его лицу видно, что я вернула его в суровую действительность. - По наследству досталась, или как?
- По наследству. Досталась от родителей, а моему отцу от его деда и бабушки.
- Ну-ну, продолжай, начни свой рассказ с родословной, ведь именно о твоей семье пойдет речь, я не ошибаюсь? Но сначала ответь, - чем тебя поразила фотография моего деда?
- Такая же была у моего отца, и он ею очень дорожил.
- Ч-что… что ты хочешь этим сказать? - пугаюсь я. Не хватало еще, чтобы мы оказались родственниками, как в глупых телесериалах. Здравствуй, я твоя мама. А я твой брат близнец, которого в детстве случайно выбросили на помойку.
Ох нет, пронесло, слава те, Господи!
Недомолвки кончились, Женя начинает обстоятельный рассказ: дед его, чей орден он без сожаления подарил Димке, был офицером СМЕРШа. Что с ним сталось, и как он умер, Евгений не знал. В семье никогда о нем не упоминали, не было его фотографий, личных вещей, семейный альбом содержал лишь снимки молодой семьи; в основном, фотографировали маленького Женю по мере его взросления. Но были там еще несколько снимков военных лет - офицеров в морской форме, отец их бережно хранил и не разрешал никому к ним прикасаться.
Однажды Женя спросил:
- Пап, кто эти дяди? Где они живут?
- Они все умерли, - ответил отец и больше к этой теме не возвращался.
Отец Жени погиб рано, разбился в своем автомобиле, когда мальчику было десять лет. И все же Евгений был достаточно взрослым, чтобы на всю жизнь запомнить тот ужасный день. Между родителями произошел грандиозный скандал, мать кричала на отца, рыдала, грозилась немедленно забрать ребенка и уйти.
- Как ты мог?! - голосила она. - Ведь эти сволочи извели всю мою семью! Зверски замучили, расстреляли! Почему ты скрыл от меня?! Боже мой, значит, наш сын - внук убийцы!
- Света, успокойся, прошу тебя. Когда арестовали твоих родителей, моего отца уже не было в живых. Зачем ты все валишь в одну кучу?!
- Негодяй! Ты негодяй и подлец, слышишь? Если бы я вовремя узнала, кем был твой отец, я бы ни за что не вышла за тебя замуж. Вот почему ты молчал о нем все эти годы. А я еще любезничала с твоей матерью, заботилась о ней, ухаживала до самой ее смерти. Мерзавцы - ты и твоя мамаша, прижившая сына от выродка!
Подобное заявление, сделанное даже в момент наивысшего раздражения, не проходит даром для конфликтующих супругов. Одна смертельная обида рождает другую, каждое слово превращается в ядовитое жало, выстрел, расплавленный металл. В тот день они ненавидели друг друга, перечеркнули прожитые совместно годы, в каждом говорила лишь мстительная злоба. Жена бросилась собирать вещи, заявила, что уходит к родным. Муж в запальчивости выбежал из дома - скатертью дорога! Вернусь, когда твоей ноги здесь не будет, видеть тебя не могу!
Ах, вечно моросящее петербургское небо, мокрые мостовые, спешащий в никуда автомобилист, с ожесточением вцепившийся в руль, как в виновника давних бед, отголосков сурового времени. Машину занесло на скользком асфальте, тело водителя долго извлекали из груды покореженного металла. Он так и не успел рассказать Жене, надо ли ему стыдиться своего дедушки-фронтовика.
Оставшаяся вдовой мать внушила сыну: надо стыдиться. Все, что нашлось в вещах покойного, напоминавшее о деде, было уничтожено, лишь орден лежал глубоко в ящике и никогда не извлекался на свет. Известно, за что они получали ордена, говорила мать, садисты, нелюди! Сколько народу извели, больше чем фашисты, а им за это ордена!..
Она пережила своего мужа на пятнадцать лет, у нее обнаружилось неизлечимое заболевание, которое раньше времени свело ее в могилу, и Женя остался один - в большой квартире, без единой родной души.