Ему удалось повалить его на землю и отнять оружие, но было непонятно, что делать с ним дальше. Райан знал одно: главное – не допустить, чтобы этот чернокожий рассказал полиции, что они занимаются вывозом алмазов. Алмаз лежал у Ти Джи в чемоданчике, спрятанный в кассету от фотопленки, так как у них не было разрешения на экспорт.
Райан решил задержать грабителя, пока Ти Джи не взлетит: тогда можно будет сказать полиции, что никакого алмаза он в глаза не видел. Он позволил противнику встать, но тот внезапно выхватил десантный нож и бросился на Райана, метя ножом ему в сердце. Ни секунды не размышляя, Райан выстрелил, и нападавший упал как подкошенный.
Полиция в шортах цвета хаки появилась как из-под земли. Поскольку Райан действовал в целях самозащиты, он не ожидал больших затруднений. Однако затруднения возникли, и какие! Десантный нож куда-то подевался, и Райану пришлось объяснять, почему он стрелял в безоружного. Впервые он понял, что реальная жизнь не имеет ничего общего с детективами, которые он смотрел когда-то в детстве по телевизору. Ему не зачитали прав, не позволили позвонить адвокату, в посольство, вообще снять телефонную трубку. О законности нечего было и мечтать.
Его поволокли в бетонную тюрьму с крохотными, забранными решеткой отверстиями под потолком вместо окон. Уже войдя в коридор он чуть не задохнулся от сочной экваториальной смеси запахов: сырой земли, отбросов, пота и испражнений. Глубоко во чреве тюрьмы охранники поставили его перед дверью в камеру площадью двенадцать квадратных футов и разбудили лучами фонариков девятерых аборигенов.
Некоторые были так слабы, что не смогли встать, зато у остальных были глаза диких хищников. Так смотрели на него когда-то вьетконговцы. Приученные к насилию и смерти, эти люди не ценили никого и ничего. Человеческая жизнь казалась им бессмысленной, ибо они не помнили счастливого прошлого и не ждали ничего хорошего от будущего. Смерть была для них пустым звуком – даже своя собственная, а тем более его.
Райан с животным страхом следил за заключенными, которые сгрудились у противоположной стены. Наконец охранники втолкнули его в душную камеру, заперли дверь, и он оказался в кромешной тьме. Не прошло и нескольких секунд, как сокамерники набросились на него. Одни срывали с него одежду, другие искали у него в карманах съестное, третьи шарили между ног. Райан отбивался изо всех сил. Он знал: лучше погибнуть сразу, чем сдаться.
В темноте не было видно ни зги, но, судя по всему, некоторые его удары достигли цели. Во всяком случае, Райан услышал удаляющиеся шаги. Он привалился спиной к двери – Вьетнам научил его в первую очередь оберегать тыл – и ждал повторения нападения, но его не последовало: очевидно, повторение было отложено, но вряд ли надолго.
В мутное окошко пробились первые лучи зари, а Райан все стоял, прижавшись к двери. Когда в камере стало светлее, он огляделся, надеясь определить главаря: ни одна дикая стая не обходится без главаря. Его выбор пал на рослого детину с кривыми, похожими на клыки зубами. Дождавшись, когда кривозубый подошел к зловонной дыре в полу и начал мочиться, Райан подскочил к нему, схватил за мошонку и крутанул. Другой рукой он вцепился ему в глотку. Бросок – и детина был приперт к стене. Райан несколько раз ударил его затылком о бетон.
– Чтобы никто ко мне не прикасался, понял, паскуда? Никто!
Едва ли кривозубый знал больше пяти английских слов, но ужас в его глазах свидетельствовал о том, что Райана он понял. Выпустив его, Райан двинулся в угол камеры – самое элитное место, поскольку сидящий в углу защищен с двух сторон. Два уголовника беспрекословно подвинулись, не сводя с него глаз, на черных лицах поблескивали белоснежные белки. Они, очевидно, приняли его за сумасшедшего. Что ж, тем лучше: оптимальная защита – это нападение.
Райана оставили в покое, и первые дни он терпеливо ждал: у них с Ти Джи был разработан для подобного случая специальный план. Оставшийся на воле должен был тотчас обратиться к влиятельным людям и предложить выкуп: в Африке все решают деньги. Но когда дни ожидания сменились неделями, им овладело беспокойство. Не погиб ли Ти Джи? Почему от него нет вестей?
Наконец Райана посетил атташе американского посольства с сообщением, что ему предъявлено обвинение в убийстве. Срок, на который назначен суд, неизвестен. Возможно, придется прождать не один месяц: вы же знаете, как здесь бывает…
Только когда его начали прилично кормить, Райан понял, что Ти Джи не сидит сложа руки. Он получил даже кусок мыла. Впрочем, толку от мыла было немного: единственный душ представлял собой струйку коричневой жижи из реки. Да и в душевой мало кто рисковал появляться: это расценивалось как приглашение к изнасилованию. Один Райан ничего не опасался, поскольку с самого начала завоевал репутацию опасного психа.
Недели сменились месяцами, а Райан все так же сидел спиной к стене, почти не смыкая глаз. Он крайне ослаб, но постоянно сохранял бдительность: Вьетнам по сравнению с этой тюрьмой казался ему теперь костюмированной репетицией. Время утратило для него смысл, превратившись в бесконечную череду беспросветных ночей и серых дней. Единственное, что поддерживало его, – надежда на то, что Ти Джи где-то неподалеку и борется за его спасение. Только почему он так долго тянет?..
Однажды надзиратели отперли дверь и выкрикнули его имя. К двери кинулись все девять заключенных, но надзиратели отшвырнули их внутрь камеры, один Райан протиснулся в коридор. Оказавшись в кабинете капитана, он был вынужден прикрывать ладонью глаза: с непривычки солнечный свет показался ему слишком ярким.
– Райан! – Взглянув в просвет между пальцами, он увидел Ти Джи. Его обычно подвижное лицо превратилось в камень, в зеленых глазах появились слезы.
– А то кто же? – Произнеся это, Райан удивился, что вообще не разучился говорить: ведь за все это время он не произнес и дюжины слов.
Капитан потряс Ти Джи руку и ослепительно улыбнулся.
– Поздравляю вас: обвинение снято. Мистер Уэсткотт свободен.
Ти Джи отвел Райана в джип и покатил прямиком в аэропорт. Райан молчал, словно воды в рот набрал; Ти Джи тоже не произнес ни слова. На летном поле их ждал одномоторный самолет, за штурвалом сидел обычный для Африки пилот в штатском. Райан затаил дыхание. Неужели удастся все-таки покинуть эти проклятые места?!
Двигатель зачихал, самолет покатился по неровной взлетной полосе, набрал скорость и взмыл в синее небо. Только тогда Райан позволил себе расслабиться.
– Куда летим?
– В Найроби, – ответил Ти Джи и достал из походного холодильника запотевшую бутылку с пивом. – Надо показать тебя врачу.
Райан попробовал пиво и блаженно зажмурился. Он лишь смутно догадывался, как выглядит. На нем осталась та же одежда, в которой его приволокли в тюрьму в ночь убийства. Грудь была забрызгана кровью, подмышками красовались круги от пота. Он сильно отощал; а ремень давно обменял у надзирателя на кусок веревки, благодаря которому с него не сваливались штаны.
Врач в Найроби, кроме болезненной худобы, не обнаружил у него ничего серьезного. В снятых Ти Джи огромных гостиничных апартаментах Райан первым делом устремился в ванную. Выбравшись спустя час из-под душа, он нашел на умывальнике бритвенный набор, а в чемодане на кровати – видимо-невидимо одежды с ярлычками универмага "Хэрродз". Прежде чем бриться, он был вынужден обрезать ножницами бороду, отпущенную в тюрьме, но даже после бритья не узнал себя в запотевшем зеркале.
Не позаботившись одеться, он рухнул на кровать и забылся мертвецким сном. Ти Джи то и дело заглядывал к нему – укрыть простыней, просто проведать; несколько раз он даже проверил у него пульс.
Когда Райан проснулся, была ночь. На спинке стула у кровати висело несколько пар брюк – меньшего размера, чем он носил когда-то. Райан оделся и заглянул в гостиную. Ти Джи сидел в кресле, потягивая джин и листая "Таймс". При появлении Райана он вскочил:
– Тебе лучше?
Райан кивнул:
– Я спал дольше, чем собирался.
– Представляю, как ты голоден! – Ти Джи снял с телефона трубку. – Давай закажем ужин в номер. Что ты предпочитаешь?
"Пастушью запеканку по рецепту матери, со сметаной и картофельным пюре…"
– Что угодно.
Райан налил себе джину и плюхнулся на диван. Ти Джи, продиктовав заказ, устроился с ним рядом.
– Ты готов к разговору? Мне надо кое-что тебе рассказать. Я много размышлял…
– Я тоже.
Райан был уверен: он выжил именно потому, что, вырываясь мысленно за пределы камеры, сумел распланировать всю свою последующую жизнь.
– Прости, что я так долго не мог тебя вызволить. Поверь, не было минуты, чтобы я о тебе не думал. Но организовать освобождение оказалось гораздо труднее, чем мы предполагали.
– Тут нет вашей вины. Мы ведь не думали, что меня когда-нибудь обвинят в убийстве.
Ти Джи взял свою рюмку и сделал большой глоток.
– Пока ты сидел в тюрьме, я постарался разобраться со своей жизнью. Вгляделся в себя – и остался недоволен увиденным. Я чуть тебя не потерял, а все потому, что до седых волос остался мальчишкой, неспособным к ответственным поступкам! Зачем нам было охотиться за алмазами? Разве мы не могли себе позволить покупать их на легальном рынке? Тем не менее, я занимался этим не один год. Зачем? Только ради развлечения.
– В последний раз развлечение оказалось малость подпорчено…
– Вот именно. Ты чуть не поплатился жизнью за то, что мне было скучно после войны и я научился воспроизводить удовольствия, которые получал, когда служил летчиком. Я присвоил себе право втягивать в свои дела тебя, подвергать твою жизнь риску…
– Я уже взрослый, – заметил Райан. – Я прекрасно знал, чем мы занимаемся.
– Как бы то ни было, хватит дешевых трюков! Отныне "Гриффит интернэшнл" будет действовать исключительно в безопасных сферах.
– У меня уже есть идея, – подхватил Райан. – Только не смейтесь. Мы могли бы делать алмазы из метана!
Ти Джи долго смотрел на него молча, а потом расхохотался до слез. В этот момент в дверь постучали. Райан, нахмурившись, впустил в номер официанта с тележкой. Ти Джи дал официанту щедрые чаевые.
– Прости, что я засмеялся, – сказал он, когда за официантом закрылась дверь. – Просто на свете есть всего один человек, кроме тебя, способный додуматься превращать дерьмо в алмазы. – Он указал на себя.
Райан хмыкнул, а Ти Джи хлопнул его по спине и внезапно крепко обнял.
– До чего же здорово, что ты вернулся!
Райан не знал, что ответить: впервые Ти Джи продемонстрировал какие-то родственные чувства – раньше он обращался с ним просто как с приятелем. Райан тоже обнял Ти Джи, но тут же и уронил руки.
– Я хочу отдать тебе вот это. – Ти Джи снял с пальца золотое кольцо с головой леопарда и надел его Райану на мизинец. Кольцо пришлось впору.
– Зачем?..
– Слушай внимательно. Это все, что у меня оставалось, когда мать сдала меня в сиротский приют "Болингфорд". Кольцо определенно мужское. Может быть, отцовское? – Ти Джи пожал плечами и грустно улыбнулся. – Остается только гадать. Подрастая, я пристально вглядывался во всех мужчин и женщин, которых встречал, надеясь уловить какое-то сходство с собой. Ночами я не спал – все мечтал, что меня сдали в детский дом по ошибке, что родители вот-вот выяснят, где я нахожусь, и заберут меня…
Райан молча кивал. Слава богу, что у него всегда была мать!
– После "Болингфорда" я пытался пройти по следу кольца. Удалось выяснить одно: оно единственное в своем роде и сделано в Индии. Может быть, отец был военным и служил в колониальных войсках? Может быть, я обязан своей отвагой ему? Мне так и не удалось это выяснить, но, летая в британских ВВС, я не снимал кольцо. Перед каждым вылетом я несколько раз поворачивал его на пальце, и оно неизменно приносило мне удачу.
Райан сочувственно улыбнулся, хотя не был суеверным. "Человек – кузнец своего счастья" – таким был его девиз.
– Когда ты попал в тюрьму, я решил было, что удача мне изменила. Но оказалось, что это не так. Теперь я хочу передать кольцо тебе. Потом ты унаследуешь все остальное мое состояние.
– Лучше оставьте его себе. Я…
– Ты – мой сын, – нахмурился Гриффит. – От наследства, полученного по праву рождения, не отказываются. К тому же я уже попросил юристов перекроить всю мою собственность. Теперь мы партнеры. Правда, тебе придется отработать свою долю.
Райан уставился на кольцо с загадочным прошлым. Томясь в тюрьме, он лучше понял, какой необыкновенный человек Ти Джи и как он горд тем, что приходится ему сыном. Жаль только, что Ти Джи не любил его мать…
– Твоя мать была чудесной женщиной, – сказал Ти Джи, словно Райан высказал свои мысли вслух. – Она правильно поступила, что родила тебя. Без тебя моя жизнь была бы пустой. Ты – мой единственный сын и в то же время лучший друг.
– Мать любила вас до самой смерти. Ради вас она бы всем пожертвовала.
– Ты знаешь, пытаясь тебя освободить, я впервые понял, что означают эти слова. Я тоже готов был пожертвовать всем, но оказалось чрезвычайно трудно найти нужного человека. Сколько я истратил денег, и все без толку! Можно было бы с тем же успехом стоять на Трафальгарской площади и кормить купюрами голубей… Я понимал, что не добьюсь успеха, пока не выйду на того, кто действительно сумеет помочь. Иначе у меня и дальше будут брать деньги, ничего не делая. Короче говоря, я обратился к Каролине: я знал, что у Руперта многолетние контакты с Заиром.
– Еще бы! Отстрел горных горилл и отправка их носов и лап в Гонконг… Из носов там делают снадобья для повышения потенции, а лапы идут на пепельницы.
– Пойми, я был в отчаянии. Я знал, что у него связи в самых высоких правительственных сферах. Я умолял Каролину назвать мне фамилию полезного чиновника, но она отказалась: боялась, как бы об этом не пронюхал Руперт. Пришлось напомнить ей, сколько раз она твердила, что любит меня… Никогда в жизни я не испытывал такого унижения.
– Она так и не согласилась?
– Нет. Мне помогли корреспонденты Би-би-си, которые делали документальный фильм о браконьерстве. – Ти Джи посмотрел на Райана и глухо произнес: – Я никогда не любил Каролину так беззаветно, как любила меня твоя мать. Не знаю, в чем тут дело… – Он помолчал, потом виновато пожал плечами. – Может быть, причина в том, что я вырос в детском доме? Меня никто не любил, и я тоже не научился любви. – Он отвел глаза. – Но тебя я люблю, сынок. Если бы я тебя потерял, то…
У Райана вспыхнули щеки. Он чуть было не признался отцу, что любит его, любил всегда, даже когда не знал о его существовании, но память о матери и ее несчастной жизни заставила его промолчать.
19
Виола стояла в костюме Евы перед трюмо, запустив пальцы в рыжие кудри. Может быть, воспользоваться советом доктора Дигсби и постричься? Бейзил отдавал предпочтение искусственно удлиненным волосам, но Виола вдруг почувствовала, что больше доверяет Дигсби. Только по-настоящему добрый человек способен держать в секретарях такую косоглазую уродину!
Крутясь перед зеркалом, Виола любовалась своими бедрами. Странно, но, расставшись с Клайвом, она не перестала худеть. Видимо, причиной была суета вокруг "Рависсана". А может, это из-за Игоря?..
Она накинула шелковый халат и побрела в спальню, вспоминая русского. Лорен рассказала, что обед с критиками прошел не очень удачно: они еще не видели его работ, но уже изготовились его растерзать. Ничего удивительного, этого Виола и ожидала. Ее поразило, что Лорен решилась пригласить Финли в театр. Это был смелый план. Пройдет несколько часов – и станет ясно, удалось ли перехитрить критиков. Лорен обещала позвонить ей, вернувшись из театра.
Виола упала на кровать с коробкой шоколада "Биарриц" и начала нажимать кнопки на дистанционном пульте телевизора, прыгая с канала на канал. Совершенно нечего смотреть! Она соскучилась по "Беседам перед сном" Эммы Фрейд. Праправнучка великого психоаналитика болтала со своими гостями, уложив их в постели. Считалось, что, облачившись в пижамы, люди общаются свободнее и выбалтывают о себе гораздо больше, чем в других условиях. Когда на экране появилось лицо парламентария – консерватора Терри Дикса, Виола раздраженно выключила телевизор.
Она взяла с ночного столика последний роман Джилли Купер и попыталась вспомнить, где остановилась, но ей помешал телефонный звонок. Обычно на звонки отвечал Чисвик, однако сейчас она надеялась, что ей звонит в перерыве Лорен, чтобы сообщить об успехе, и поэтому сама схватила трубку:
– Хэлло!
– Виола?
Она узнала голос Игоря. Что случилось? Почему он ей звонит? У Игоря не было телефона: он считал, что телефон только отвлекает от работы.
– У тебя все в порядке?
– Да. Я хотел тебе сказать, что все кончено. – То есть как?! Неужели он решил с ними порвать? Неужели его так огорчил визит к Дигсби? После того как Дигсби отправил его на два часа к своим помощникам, преподавшим ему урок общения с беспардонными репортерами, у Игоря могли опуститься руки…
– Я закончил картину!
Слава богу, он говорит о портрете. Наконец-то! Она еще не видела этой его последней работы, на которую он тратил все силы, но Лорен очень высоко о ней отзывалась. Виола даже зарезервировала для портрета в каталоге отдельную страницу, а Лорен выделила для него почетное место в галерее.
– Отлично! Огромное спасибо за звонок. Жду не дождусь, когда ты ее мне покажешь.
– Я приеду через полчаса. Я в музее Веллингтона.
Итак, у нее полчаса… Положив трубку, Виола бросилась к зеркалу и принялась с остервенением отдирать от волос искусственные локоны. Как ни странно, получилось совсем неплохо. Проведя щеткой по коротким волосам, Виола убедилась, что новая прическа ее молодит. Схватив склянку с крем-пудрой, она вспомнила еще один совет Дигсби. Может, действительно пусть лучше Игорь видит ее веснушки? Посмотрев в зеркало, Виола взяла кисточку из меха бобра и покрыла щеки нежными румянами.
Теперь встал вопрос, что надеть. Виола распахнула гардероб, но все ее наряды вдруг показались ей или чересчур строгими, или излишне легкомысленными. Она бросилась в комнату Арчера и принялась рыться в его вещах, радуясь, что не успела от них избавиться. Выбор пал на поношенный твидовый пиджак. Арчер был рослым, но узкоплечим; достаточно было подвернуть рукава – и пиджак стал ей как раз впору.
Внизу позвонили.
– Я сама! – крикнула она Чисвику.
Стрелой промчавшись по холодному мраморному вестибюлю, Виола вдруг застыла, положив руку на мраморный набалдашник. Только сейчас она заметила, что не обулась!
– Виола?
Лоб Игоря пересекли сразу несколько морщин, и Виола решила, что он не одобряет ее прическу. Надо было все-таки послушаться Бейзила!
– Входи.
Игорь оделся во все новое – разумеется, не ультрамодное, зато только что из магазина. Пиджак клюквенного цвета из ткани букле делал его плечи еще шире, серые фланелевые брюки удлиняли ноги. Он со смущенной улыбкой взъерошил себе волосы, и Виола заметила у него на запястье очередные часы – на сей раз из арсенала аквалангиста, со светящимся циферблатом.
– Ты постриглась? – Его улыбка стала шире, он одобрительно кивнул. – Очень красиво.
Виола кокетливо тряхнула волосами:
– Очень рада, что тебе нравится. – Неужели его не смущают веснушки?
Игорь продолжал улыбаться своей неотразимой ласковой улыбкой, внимательно ее рассматривая. Виола переминалась с ноги на ногу, боясь простудиться на холодном мраморе.