– Ревнуешь? – лукаво сощурилась Маша. Уже ничто не напоминало о ее недавних слезах.
Он промолчал.
– Жека, а я замерзла… – пожаловалась Маша и зябко передернула плечами. – А между прочим, я только после болезни… Не хотелось бы снова с температурой слечь…
– Тогда пойдем, я тебя домой провожу, – откликнулся Женя.
– Пойдем.
И обоим было заранее известно, что произойдет дальше: Маша пригласит его подняться, он согласится, чуть ли не с порога она сунет ему в руки гитару и вскоре запоет своим необыкновенным, проникающим в самую душу голосом…
5
А на другом конце Москвы, в своей крохотной комнатке, свернувшись калачиком на диване и накрывшись с головой своим любимым клетчатым пледом, лежала Люся Черепахина. Она не спала, хотя со стороны, если бы кому-то удалось заглянуть под плед, могло показаться именно так: закрытые глаза, ровное дыхание и отрешенное выражение лица, какое обычно бывает только у спящих людей. Ни обиды, ни даже горечи не было сейчас в душе у Люси. Одно опустошение, вынести которое подчас бывает тяжелей, чем самую смертельную обиду. Потому что обида, какой бы сильной она ни была, все-таки живое чувство. А вот пустота – нет. Ничего страшнее пустоты и быть не может, особенно когда речь идет о человеческой душе и сердце. А в уставшей голове девушки, одна тяжелее другой, медленно ворочались мысли: "До чего же все зыбко и нелепо в этой жизни! Ведь если бы я не сказала, что мне не хочется идти в кафе, ничего бы не случилось… Нет, эта настырная девица все равно бы явилась так или иначе, – возразила себе Черепашка. – И ведь в такой день!.. Хотя днем позже, днем раньше – какая разница. Но Женька-то! Смотрел на нее, как кролик на удава, у него даже голос стал неузнаваемым. А может, он просто боится ее? Нет, он просто ее любит. Все это время он старался обмануть себя, убедить в том, что забыл Машу, разлюбил… Убедить себя, а заодно и меня. Но он же просил меня остаться. Говорил: "Не уходи!" Даже два раза. Да, но как он это делал! С какими глазами и каким голосом! Нет, если бы Женька действительно хотел, чтобы я осталась, он бы меня догнал, а он даже и попытки такой не сделал. Стоял как зомбированный… Ой! – Черепашка откинула с лица плед и даже глаза открыла, настолько неожиданной была явившаяся вдруг догадка: – А может, Маша его и правда приворожила?! А что, сколько угодно таких случаев! Иначе чем еще можно объяснить, что Женька не видит, не слышит, не чувствует, что каждое слово этой девицы насквозь фальшиво? Ведь он же совсем не дурак, а в ее присутствии ведет себя как полный кретин. Ну почему мне так не везет? А вдруг на нас с мамой лежит родовое проклятие? – Никогда раньше Черепашке такие мысли в голову не приходили. Она вообще не верила ни в заговоры с приворотами, ни в страшные проклятия. Но что еще оставалось думать бедной девушке? – Ведь мама такая симпатичная, остроумная, на телевидении работает, а все одна и одна… Даже не видела ни разу, чтобы ее кто-нибудь до дому провожал! Никогда мама не рассказывала о своих поклонниках, а ведь она еще такая молодая… И что она видит, кроме своей работы и дома? Крутится как заведенная, и никакой личной жизни! А у меня? Чем такая, лучше бы уж совсем не было! Сначала Геша Ясеновский, теперь вот Женька… Ну почему, почему мне такие слабаки все время попадаются? Видимо, я сама их чем-то притягиваю… Конечно, все дело не в них, а во мне… Понять бы, что во мне не так…" – Вот на этой грустной ноте Люся бы и уснула, наверное, если бы в следующий миг громко и требовательно не зазвонил телефон.
В трубке звенел возбужденный и какой-то удивительно помолодевший голос мамы:
– Люсь! Привет! Поздравляю, это было просто здорово! Твой Женька такого шуму у нас в редакции наделал! Только о нем все и говорят: открытие года, новая рок-звезда… Кстати, он сейчас у нас? – И, не дожидаясь ответа, Елена Юрьевна затараторила снова: – Передай ему мои поздравления! Ты тоже, кстати, была сегодня на высоте. Эй, ты чего там притихла? – заподозрив неладное, спросила мама.
– Все в порядке. Я просто устала. Ты скоро придешь? – спросила Люся и настороженно прислушалась: в трубке раздавалась приглушенная музыка и явно различались какие-то голоса. – Ты где, вообще, находишься?
– Дочь, я в ночном клубе, – гордо сообщила Елена Юрьевна.
– Чего ты там забыла? Я тебя жду, ужин приготовила…
– Ладно, не возмущайся. Отдай мою порцию Женьке. У меня здесь свидание, – заговорщическим голосом сообщила мама, и Люся поняла, что она прикрывает рукой трубку.
– Что? – опешила Черепашка. С удивлением она почувствовала, как в душе поднимается жгучая обида, даже комок к горлу подкатил: ей сейчас так одиноко и плохо, а мама там развлекается неизвестно с кем! И еще Черепашка поняла, что злится. И даже не на маму, а на этого самого "неизвестно кого". Все было так неожиданно и невероятно, что Черепашка стояла, слушая, как громко пульсирует в ушах кровь, не в силах произнести ни слова.
– Ну, я тебе все расскажу, когда вернусь, – заверила Елена Юрьевна. – Э-э-эй! Алло! Где ты там?
– Я здесь, – ответила, справившись с волнением, Черепашка.
– Обиделась, что ли? – удивилась мама.
– Еще чего! Развлекайся на здоровье… Только, когда вернешься… А ты, вообще, собираешься сегодня возвращаться? – спросила она так, будто бы это Лелик была ее дочерью, а не наоборот.
– Ну конечно… – окончательно опешила Елена Юрьевна. – Только…
– Так вот, – не дослушала Люся. – Постарайся не шуметь и не буди меня, пожалуйста. У меня завтра тяжелый день, – ледяным голосом попросила она, хотя ни на съемку, ни в школу ей завтра идти не надо было. В это воскресенье они с Женей собирались отправиться в Крылатское – кататься на санках. Но какие уж теперь могут быть санки после того, что произошло?
– Конечно, – отозвалась после паузы Елена Юрьевна. – Люсь, а почему ты разговариваешь со мной таким странным голосом? У тебя там ничего не случилось?
– Ничего у меня не случилось. Все. Я устала и ложусь спать. – Черепашке показалось, что мама хочет сказать что-то еще, но в следующий миг ее пальцы нажали отбой.
В эту ночь Люсе так и не удалось уснуть. Она слышала, как тихонько хлопнула входная дверь, и, поднеся будильник к окну, увидела, что стрелки показывают без пяти два.
"Интересно, на чем она добиралась? – подумала Черепашка так, словно речь шла не о ее родной маме, а о каком-то совершенно постороннем человеке. Она вскочила, на носочках приблизилась к двери, прислушалась. Больше всего Люся боялась, что Лелик приведет "этого хмыря" с собой. Но, похоже, ее опасения оказались напрасными. Мама вернулась домой одна. Люся слышала, как тихонько скрипнула дверь ванной комнаты, зашумела в кране вода. Вздохнув с облегчением, Черепашка вернулась на свой диванчик. – Жених-то, наверное, богатенький Буратино, если может себе позволить ночное такси!" – со злостью подумала Люся, залезая под плед. Вместо того чтобы как-то переключиться, заставить себя подумать на другую тему, Черепашка с того самого момента, как положила трубку, только тем и занималась, что распаляла, накручивала себя, рисуя в воображении картины, одна страшнее другой. Она представляла, как этот "неизвестно кто", он же "хмырь болотный" – самоуверенный и хамоватый – поселится в их квартире, начнет у них в доме устанавливать свои порядки, выгонит Люсю из ее комнаты и сам в ней поселится. В ее воображении этот человек был толстым, с черной бородой и усами и говорил почему-то писклявым, противным голосом. Больше всего он походил на Карабаса Барабаса из старого фильма про Буратино. Только у того голос, кажется, был низким, страшным и грубым. В этих болезненных фантазиях мама виделась Люсе растерянной, беспомощной и жалкой. Со слезами на глазах она умоляла Черепашку простить ее, шептала, с опаской озираясь на дверь, за которой возлежал на Люсином маленьком диванчике "ужасный бородач": "Доченька, не покидай меня, останься! Он же меня убьет!" А Люся, стоя в прихожей с огромным черным чемоданом в руках, отвечала сухо и презрительно: "Привела в дом неизвестно кого, вот и живи с ним теперь, а меня оставь, пожалуйста, в покое". И так живо представляла себе Черепашка все эти кошмары, что даже слезы на глазах наворачивались от жалости к себе. При этом никакой жалости или хотя бы сочувствия к маме она не ощущала. Черепашка плакала, чувствуя себя бесконечно одинокой, всеми покинутой и ненужной даже собственной матери. И когда Люся услышала, как щелкнул выключатель в большой комнате и мама открыла постельную тумбочку, ей стоило невероятных усилий сдержать себя, чтобы не выскочить из комнаты и не высказать ей все, что Люся о ней думает. Заснула Черепашка уже под утро.
6
– Люся! Люсь! – склонилась над спящей дочерью Елена Юрьевна. Она легонько потрясла ее за плечо: – Женя звонит. Держи! Он уже второй раз звонит! – Мама протянула Люсе трубку радиотелефона.
– Алло, – хрипловатым, еще не проснувшимся голосом отозвалась Черепашка.
Елена Юрьевна деликатно вышла из комнаты и прикрыла за собой дверь.
– Люсь, ты как? – Его голос звучал виновато и робко.
– Нормально. – Черепашка тряхнула головой, сбрасывая с себя остатки сна. За одно мгновение в памяти пронеслись все события вчерашнего вечера.
– Спишь? – Женя явно ощущал неловкость и даже не пытался этого скрыть.
– Проснулась уже.
– Ну мы поедем в Крылатское-то?
– Втроем? – брякнула вдруг Черепашка и сама себе удивилась.
Последовала пауза. Видимо, Женя тоже не ожидал от нее такой резкости.
– Люсь, нам необходимо встретиться, – наконец произнес он, и девушка почувствовала, с каким трудом далась ему эта фраза.
– Ну хорошо, давай встретимся, – подчеркнуто безразличным тоном согласилась Люся. – Только, если можно, без санок. Что-то у меня нет сегодня настроения по горам летать.
Женя не стал ни спорить, ни уговаривать ее. Они условились встретиться через полтора часа возле метро "Фрунзенская". И хотя Женя жил совсем в другом районе Москвы, он даже не заикнулся о том, чтобы перенести место встречи.
Отказавшись от завтрака, Черепашка вела себя так, будто находилась в квартире одна. Она подчеркнуто не замечала присутствия мамы, на все ее вопросы отвечая холодным молчанием. А Елена Юрьевна, видя, что дочь куда-то собирается, решила отложить важный разговор на вечер. И хотя ей было до слез обидно ощущать отчуждение дочери, женщина изо всех сил старалась сохранять спокойствие. Никакой вины перед Люсей она, конечно, не чувствовала.
"Ничего, – мысленно успокаивала себя Лелик, – все образуется. Она ведь уже взрослая… Я объясню, и она все поймет. И потом, что я такого, в конце концов, сделала? В чем моя вина? В том, что первый раз в жизни я позволила себе расслабиться и подумать о себе?"
Отношения с дочерью составляли предмет особой гордости Елены Юрьевны. Всем и всегда она говорила, что они с Черепашкой как две близкие подруги. И до вчерашнего вечера это так и было. Теперь же Лелика терзали сомнения: а вдруг она упустила что-то очень важное? Вдруг она обманывала себя, закрывая глаза на правду? А может, просто не заметила тот момент, когда Люся стала относиться к ней как к своей собственности? Елена Юрьевна вспоминала, каким голосом дочь разговаривала с ней вчера по телефону, какими глазами смотрела она на нее сегодня, и чувствовала, как в душу закрадывается страх. "А ведь я ее боюсь! – с горечью подумала женщина. – А чего боюсь? Разочароваться в ней? Потерять ее? Боюсь, что Люся меня не поймет? Что мы станем чужими?" Ответ явился сам собой, явился с убийственной ясностью: "Я боюсь убедиться в том, что воспитала эгоистку". Но, подумав так, тотчас принялась убеждать себя в обратном: "Нет! Уж если моя деликатная, добрая, умная и терпимая Черепашка эгоистка, то тогда я вообще ничего в жизни не понимаю!.. Просто я сама виновата. Всю жизнь оберегала ее и сама внушила ей мысль, что у нас прекрасная семья и нам никто больше не нужен. Нет, таких слов я, конечно, не произносила, но всем своим поведением именно это и пыталась доказать".
С отцом Черепашки Елена Юрьевна рассталась, когда та была совсем маленькой. На разводе настояла она сама. Не без причины, конечно. Но очень часто ее терзали сомнения: а может, нужно было закрыть на все глаза и попытаться сохранить семью? Ради Черепашки. Ведь сколько вокруг женщин живут со своими мужьями без любви, и ничего – не умирают! Зато у детей есть отцы. Но, видно, Лелик не относилась к числу женщин, способных пойти на такой компромисс. А чувство вины перед дочерью осталось. И не только осталось, а с каждым годом усиливалось, превратившись со временем в самый настоящий комплекс вины. Елену Юрьевну удивляло то, что Черепашка ни разу не спросила ее об отце, а на то, чтобы поднять эту тему самой, Лелик как-то не решалась. Можно сказать, что на своей личной жизни Люсина мама давно и сознательно поставила крест, хотя в глубине души ей, как и всякой нормальной женщине, хотелось, чтобы рядом был любящий, благородный и умный человек, который бы заботился о ней и о Люсе. Часто Лелик представляла себе, что судьба ей такого человека подарила, но дальше скромных фантазий дело не шло. Иногда, правда, в шутку Черепашка говорила ей: "Что ж ты все дома сидишь? Так ты никогда замуж не выйдешь!" Нет, Елена Юрьевна, конечно, не думала сейчас ни о каком замужестве. Михаил ей нравился, очень нравился… С ним было интересно, весело, легко. Втайне Лелик мечтала, что уж если суждено ей когда-нибудь связать свою жизнь с мужчиной, то пусть это будет Михаил… Только вовсе не о нем думала сейчас женщина. Все ее мысли были заняты дочерью. Почему Люся так дико отнеслась к известию, что у мамы, возможно, кто-то появился?
А Люся и сама не знала ответа на этот вопрос.
– Вот… это тебе. – Женя протянул Люсе пакет, в котором лежал довольно увесистый сверток, и, встретив ее удивленный взгляд, пояснил: – Яблочный пирог. Мама просила передать. Ты же любишь…
– Спасибо. – Люся приняла пакет из его рук.
– Может, в кафешку зайдем? – неуверенно предложил Женя. – Или хочешь прогуляться?
– Мне все равно, – пожала плечами Черепашка.
Она чувствовала, как тяжело сейчас Жене. Впрочем, ей тоже было не легче. Они вообще очень чутко улавливали состояние друг друга и часто даже мысли друг друга угадывали. Вот и сейчас Люся знала, о чем Женя хочет с ней поговорить, но это ее нисколько не радовало.
– Ладно, пойдем, кофе выпьем, – сказала она.
Женя коротко кивнул, и они двинулись к подземному переходу.
В стеклянном неуютном, с пластиковыми столами и стульями кафе было многолюдно и шумно. Какое-то время Жене и Люсе пришлось провести в ожидании, пока освободится какой-нибудь столик.
Женя Кочевник не любил да и не умел ходить вокруг да около. Этим они с Люсей тоже были похожи. Вот и теперь, едва усевшись, он посмотрел Люсе прямо в глаза и сказал:
– Случилось так, что я теперь снова с Машей.
– Поздравляю, – в тон ему отозвалась Люся.
Она всегда ценила в нем прямоту, более того, сейчас именно что-нибудь в таком роде Люся и ожидала услышать. Но, услышав, почувствовала, как сердце оборвалось и полетело куда-то вниз. Слишком уж резко прозвучали его слова. Она смотрела на Женю и молчала.
– Я знаю, что ты ценишь во мне не только… музыканта, – снова заговорил Женя. – И ты знаешь, что тоже дорога мне…
– Как ведущая программы "Уроки рока"? – вырвалось у нее.
– Перестань, – попросил Женя. – Ты же помнишь, что я не хотел сниматься…
Конечно, Люся помнила, как уговаривала Женю записать песню, снять клип и участвовать в съемках программы.
– Это я так, извини, – попыталась улыбнуться Черепашка. – Просто к слову пришлось.
– Не думай только, что все это время я тебя обманывал. – Женя заметно волновался и с трудом подбирал слова. – Если я кого-то и обманывал, то только себя, понимаешь?
Сердце ее сжалось, и девушка слабо махнула рукой:
– Да понимаю я все, можешь не объяснять. Ты честно пытался забыть Машу, в какой-то момент почувствовал, что у тебя это получилось, и все, что с ней связано, в прошлом, и что она тебя больше не волнует. Ты искренне думал, что разлюбил ее, иначе не стал бы морочить мне голову. И ты почувствовал, вернее, тебе так казалось, что я нужна тебе не только как близкий по духу человек. Всем вокруг казалось, что у нас с тобой любовь. Тебе тоже так казалось до вчерашнего дня, правда?
– Ты произносишь сейчас именно те слова, которые я…
– Которые ты приготовил для объяснения со мной?
– Да.
– Вот и отлично. Видишь, какая я умная? – Она почувствовала, как вдруг перехватило горло. – Купи мне, пожалуйста, сок, – попросила Люся.
Она не хотела, чтобы Женя видел, как она плачет.
– Извини. – Он поспешно поднялся.
Пока Женя покупал у стойки кофе и сок, Люсе удалось немного успокоиться. Специальной салфеткой, которую Черепашка всегда носила с собой, она принялась сосредоточенно протирать стекла очков. Это простое действие всегда помогало девушке привести свои чувства в порядок.
– И что же теперь? – уже совершенно спокойным голосом заговорила Люся, когда Женя, расставив на столе кофе и сок, занял свое место напротив нее. – Маша снова будет петь в "Кругах на воде"?
– Да, – ответил Женя, уставившись в стол. – Она попросила меня об этом.
– А как же "Грачи прилетели"?
– Маша рассталась с Игорем и ушла из "Грачей", – ответил Женя, не поднимая глаз.
– Понятно, – задумчиво протянула Люся. – А ты рассказал ей, что твоим творчеством заинтересовался Афанасий Червинский?
– Да, – сказал Женя и только теперь поднял на Люсю свои большие серые глаза. В них читалось смятение.
– А Маша не просила дать ей его телефон?
– Не просила. – Женя удивленно пожал плечами.
– Но она хотя бы уговорила тебя сотрудничать с Червинским и принять его предложение? – продолжала допытываться Люся. Сейчас в ней говорило не простое любопытство. Она слишком хорошо понимала, чем на самом деле вызвано внезапное возвращение Маши.
– Да, я пообещал Маше записать вместе с ней один альбом. Естественно, на это нам потребуются деньги… Но если ты думаешь, что Маша вернулась только из-за того, что я теперь…
– Да ничего я не думаю, – резко перебила Черепашка. – И не собираюсь я ни в чем тебя убеждать, потому что каждое мое слово будет воспринято тобой в штыки. Ты ведь думаешь, что я ревную к Маше!
– А разве не ревнуешь? – с какой-то даже обидой в голосе спросил Женя.
– Ревную, конечно, – не стала отпираться Черепашка. Так уж между ними повелось: говорить другу только правду. – Но в данном случае моя ревность ни при чем. Маша… Она… Короче, Женька, будь с ней начеку! И учти: больше я тебя спасать не приеду, даже если ты заберешься на крышу небоскреба! – попыталась пошутить Люся.
– Спасибо тебе, – тихо, почти шепотом отозвался Женя. – За все… Мне еще ни с кем не было так просто и хорошо, как с тобой.
– Именно поэтому ты выбрал Машу.
– Это другое… Я не знаю, как тебе объяснить. И все, что ты о Маше говоришь, вернее, думаешь, скорее всего, правда… Но я не в силах бороться с собой… – И он так посмотрел на Черепашку, что ее сердце снова сжалось.
– Может, мне тебя еще пожалеть? По головке погладить? – Люся пыталась говорить насмешливо, резко, но это у нее получалось плохо. – Ладно. – Она отодвинула от себя чашку и встала. – Если потребуется моя помощь, звони… Я имею в виду – чисто профессиональная, – поспешила уточнить девушка. – Хотя теперь ты и без меня прекрасно справишься.
– Так и уйдешь? – Он перехватил в воздухе ее руку.