Ласковые руки, горячие губы, страстный шепот. Все то, что мозг почти забыл. Все то, о чем до сих пор тосковало тело. Вот только лица ее в кромешной тьме такого долгожданного, такого счастливого сна Дэн так и не разглядел.
- Зачем ты вернулся?.. - Горячее дыхание обжигает, а на щеку падает слезинка. - Уезжай, Дэн. Слышишь? Уезжай, пожалуйста! - В едва различимом шепоте нет больше страсти, одна лишь мольба.
- Не могу. Больше я тебя не оставлю.
- Больше ты меня не оставишь… - Голос ласкает, убаюкивает, сталкивает в пушистую перину забытья. - Я люблю тебя, Дэн…
…Просыпаться не хотелось. Есть, оказывается, такие сны, в которых хочется остаться навсегда. Сны-миражи, сны-обещания.
Дэн открыл глаза, несколько секунд, понаблюдал за прыгающими по стене солнечными зайчиками, рывком сел. Голова тут же ответила набатным звоном. Странно, не так и много он вчера выпил. Что за коньяк такой убойный?! Что за зелье, от которого снятся такие сны?!
Или не сны?.. Тело помнило все до последнего прикосновения. И дыхание, и шепот, и щекотное прикосновение Ксанкиных волос, и все остальное, что теперь не забыть никогда. Ксанка приходила к нему этой ночью. Не во сне приходила, а наяву. Он бы запомнил все ярко и отчетливо, если бы не дурман в голове. Прежде чем прийти, она его чем-то опоила, подсыпала что-то в коньяк. Которая из них?.. Зачем вот так, тайком? Почему хотела, чтобы он уехал?
Дэн сжал виски, зажмурился, прислушиваясь к гулу в голове. Сначала холодный душ! Все остальное потом. Чтобы разобраться в случившемся, ему нужна ясная голова.
Пять минут под холодными струями воды сделали свое дело. Из душа Дэн вышел почти нормальным человеком, пару секунд постоял перед зеркалом, раздумывая над тем, что бутылку из-под коньяка стоило бы отдать на экспертизу. Наверняка в него что-то подсыпали в тот самый момент, когда внимание всех было сосредоточено на разбитом окне и Ангелине. Ловко, ничего не скажешь.
Дэн провел рукой по запотевшему зеркалу и чертыхнулся. Медальона больше не было. Ксанка забрала его с собой…
Дмитрий. 1933 год
Митя самогоном никогда не баловался, не было у него такой потребности. После разговора с дедом он напился в первый раз в жизни. Страшно напился, до кровавого тумана в глазах, до настойчивого шепота, разрывающего череп. Ноги сами принесли его на гарь, и там, на гари, он увидел Ефимку Соловьева. Тот стоял на краю выжженной земли, будто не решаясь переступить границу, в руках у него была лопата…
- Соскучился по хозяину, Ефимка? - Ярость, глухая, клокочущая, швырнула Митю к одноглазому.
Тот вздрогнул, еще не успев развернуться, уже занес над головой лопату, но Митя его опередил. Одной рукой ухватился за черенок, второй за кадыкастое Ефимкино горло, повалил на густо припорошенную пеплом землю, навалился сверху всем своим немалым весом.
- Или совесть покоя не дает, a?! Убью, гад! В клочья порву за Машеньку! За что ты ее? Что она тебе сделала?!
- Пусти… - Ефимка хрипел и синел лицом, из последних сил старался сбросить с себя Митю. - Не убивал я. Пусти…
- Из-за чего? Говори! Из-за золота этого треклятого? - Он не хотел слышать, он жаждал возмездия.
Ефимка уставился на него единственным испуганно выпученным глазом, даже сипеть перестал.
- Знаю все: и про золото, и про гроб, и про того, кто в гробу. Говори! - Он с силой вдавил Ефимкину башку в рыхлую землю. - Говори, паскуда!
- Воздуха… - Ефимкин глаз наливался кровью, того и гляди лопнет. - Все расскажу, только пусти!
Ярость требовала выхода, но разум уговаривал повременить с расправой. Ефимка знал то, чего не знали они с дедом.
- Говори. - Митя ослабил хватку. Ефимка закашлялся. - Все рассказывай, и посмей только сбрехать.
- Расскажу! - Ефимка мелко-мелко затряс головой. - Вот те крест - расскажу!
- Нет на тебе креста, ты такой же, как твой хозяин. Это же ты его тогда с дерева снял?
- Я. Да только ты ведь не понимаешь… не знаешь, как оно было…
- Вот ты мне и расскажи.
Прежде, чем заговорить, Ефимка пристально всматривался в Митино лицо, и взгляд его из испуганного делался удивленным.
- А ведь ты не тот, за кого себя выдаешь. - Тонкие губы расползлись в гаденькой ухмылке. - И как же не догадался до сих пор никто! Наверное, из-за рожи твоей обожженной…
Митя медленно занес кулак…
- Погоди! - Ефимка перестал лыбиться. - Никому не скажу. Только отпусти!
- Не расскажешь, - пришел Митин черед улыбаться.
- Я не хотел. Он меня заставил. - Ефимка взвизгнул громко, по-бабьи. - Сказал, что золотишко нужно в лесу припрятать, что так надежнее.
- А моя мама? Зачем он повез ее в лес?
- Не рассказывал он про то! Говорил что-то непонятное, про переселение душ. Заставил меня и еще двоих гроб выкопать, в котором его мать похоронили, бормотал про скорую встречу. Золото мы все в тот гроб пересыпали. Получилось очень много, почти до краев.
- А потом?
- А потом он солдат отпустил, сказал, что дальше мы с ним сами. Я слышал волчий вой, слышал, как они кричали… Солдаты. Думал - все, конец, меня он тоже не отпустит, а он взял и отпустил. Велел ждать его у затона, с места не сходить. Я и ждал. Пожар видел, а, веришь, даже шелохнуться не мог. Утром он так и не пришел. Я прождал до обеда и вернулся в отряд. Вечером снарядили поиски и нашли… Это ведь ты его! - Ефимка не спрашивал, он утверждал.
Митя не стал отвечать.
- Наверное, Лешак помог. Сам бы ты с ним не справился… Значит, снять его мы тогда с дерева не смогли, земля вокруг еще горела. Решили утром вернуться, а ночью он сам ко мне пришел. - Ефимка замолчал, выпучил глаз. - Во сне. Да вот только мне до сих пор кажется, что это не сон был, а явь. Велел в лес идти. Я пошел. Иду - волков боюсь, а его боюсь еще больше. Снял с дерева, положил на землю, чувствую - земля под ногами шевелится, а в голове голос: "Не бойся, Ефимка, я тебя за службу отблагодарю". Когда гроб из-под земли появился, я уже знал, что делать. Сгрузил в него то, что осталось от Чуда, золотишка прихватил.
- Дальше что? - Темнело, подлую Ефимкину рожу в наступающих сумерках было не разглядеть.
- Все… Гроб снова, под землю ушел… Сам.
- Врешь! - Он шкурой чувствовал, что врет, каким-то особенным чутьем. - Убью!
- Он сказал, что через тринадцать лет вернется, что дело у него тут осталось.
- Какое дело?
- Не знаю, я о другом подумал…
- Подумал, что сможешь добраться до золота?
- А ты умный. Сказывается, видать, дворянская кровь. Только вот промахнулся я, - Ефимка кивнул на валяющуюся в сторонке лопату, - просчитался! Он вчера приходил. Ведь так? А я вчера весь вечер был на партсобрании, а потом до самого утра пил за родину, за партию с тестем и дружком его, чекистом. А чекиста, сам понимаешь, не пошлешь. Если велел пить, будешь пить. И свидетелей у меня полно, если захочешь проверить. - Ефимка говорил торопливо, заискивающе. - Так что не мог я твою девку убить, не было меня здесь. Я сегодня вот пришел, - он понизил голос до шепота. - Слышь, парень, а давай мы его прямо сейчас откопаем! Я место запомнил. Там золота на десять жизней хватит, поделим по-братски.
- По-братски, говоришь… - Митя сжал кулаки.
- А хочешь, большую часть себе возьми, мне не жалко.
- Сволочь ты, Ефимка… - Митя встал на ноги, всмотрелся в стремительно чернеющее небо. - Не хочется руки об тебя марать…
Бушевавшая в сердце ярость куда-то исчезла, уступив место смертельной усталости. Он не станет смотреть на этого гада, он будет смотреть на звезды. Машенька очень любила звезды… А деньги… Митя достал из кармана золотую монетку, подбросил в воздух. Монетка сверкнула маленькой звездочкой, упала рядом с Ефимкой… Деньги ничего не значат…
- Если кому-нибудь про меня расскажешь, убью.
- Никогда! Богом клянусь! - Ефимка не удержался, подобрал монетку, сжал в кулаке, спросил шепотом: - Так ты тоже знаешь, где клад?
- Вон пошел! - Ярость, уже почти стихшая, подкатила душной волной, выплеснулась из Митиного сердца, закружилась пепельным смерчем, поднимая испуганно орущего Ефимку все выше и выше над землей.
- Отпусти! Смилуйся! У меня жена, ребенок. Их пожалей! А хочешь, тебе служить буду? Так же, как Чуду, твоему отцу!
- Отцу?..
Смерч обрушил Ефимку обратно на землю, он взвыл от боли.
- Чудо мне сам говорил, что ты его сын. Что знак у тебя есть на теле особенный, как листок клевера. Что ты в его волчью породу пошел и сила в тебе есть. Учить тебя собирался. А ты не знал?..
Он не знал… Как много он, оказывается, не знал: ни про людей, ни про нелюдей, ни про самого себя. Сотворенный им смерч - лучшее тому доказательство. И родимое пятно в виде трилистника на руке…
- Уходи, - сказал Митя устало, - с глаз долой, пока не передумал, и помни, что я тебе сказал. Убью… Моей силы хватит.
А ему тоже пора, ему предстоит долгий разговор с дедом…
КСАНКА
То, что она сделала этой ночью, было за гранью разумного. Это и неправильно, и опасно. Ей требовалось лишь опоить Дэна и забрать медальон. Наверное, она бы так и поступила, если бы в каком-то отчаянно-сумасшедшем порыве не коснулась его щеки. Если бы он не открыл глаза, не позвал ее по имени. Даже одурманенный гарь-травой, беспомощный, как ребенок, он думал о ней, искал ее в своих видениях. Ее, девочку, которую давным-давно должен был забыть, выбросить из памяти и из сердца. Не выбросил?.. Не забыл?..
Ей нельзя было к нему прикасаться. Нельзя было допускать, чтобы еще одна ночь вышла из-под контроля. А она не смогла. И теперь его смутные догадки обрели под собой почву, а это очень плохо. На сей раз никто не должен ей помешать. На сей раз никто не должен пострадать самой темной ночью. На сей раз все зависит только от нее. Вот только медальон она так и не нашла. Еще вчера утром видела его на шее Дэна, а этой ночью медальон пропал, лишая ее надежды…
ДЭН
Бутылку из-под коньяка он так и не нашел. Что и требовалось доказать! Да это и неважно. Важно другое - Ксанка жива, она в поместье! Черт побери, да он занимался с ней любовью этой ночью! Какое еще нужно доказательство?! Дело за малым - найти ее наконец! А потом, когда он ее найдет, он никуда больше не отпустит, вдвоем они решат все проблемы.
О том, что случилось ночью, Дэн не рассказал никому, побоялся спугнуть свою хрупкую, призрачную надежду. До вечера еще есть время, он разберется. Надо только поговорить с Матвеем.
- Я нашел способ, как провести генетическую экспертизу. - Матвей выглядел помятым и не выспавшимся, наверное, опять полночи болтал по Скайпу со своей Аленой. - Нам не нужна кровь с дебаркадера! У нас есть волосы Ксанки и есть три женщины, одна из которых не та, за кого себя выдает. Я уже собрал все необходимые образцы. С Ангелиной все просто, прихватил пару салфеток, которыми ей вчера обрабатывали порезы, а вот чтобы добыть волосы Леси и Алекс, пришлось попотеть. Опять же, с волосами могут возникнуть трудности, слишком уж сомнительный материал, но что имеем, то имеем. Я уже вчера вечером отправил образцы курьером в Москву, у меня приятель работает в лаборатории, специализирующейся на медико-генетической экспертизе. Обещал сделать максимально быстро, но стопроцентной гарантии из-за сжатых сроков не давал. А нам ведь и не нужна стопроцентная гарантия, нам главное, чтобы было хоть по каким-то параметрам совпадение, а дальше уже как-нибудь разберемся.
- Когда ждать результаты?
- Предварительные уже сегодня вечером. Потерпи еще немного, старик! - Матвей похлопал его по плечу.
Да, он потерпит. Ничего другого ему не остается.
Наверное, это был самый долгий день в его жизни, День, когда не происходит ровным счетом ничего, а время, кажется, остановилось. Какое-то подобие движения началось ближе к вечеру. Первыми из "девичьего" флигеля вышли Гальяно с Леной. Нарядные, немного смущенные, явно одетые не для прогулки по лесу.
- Братан, я пригласил Лену в ресторан, - шепнул Гальяно ему на ухо. - К ночи вернемся. Вы же справитесь тут без меня?
- Справимся, - пообещал Дэн.
Стоило только облюбованному Гальяно "Мерседесу" выехать за ворота, как из дому рука об руку вышли Туча с Ангелиной. Тоже нарядные, тоже при параде.
- В ресторан? - спросил Дэн с улыбкой.
- В театр! - хмыкнула Ангелина и рукой, затянутой в атласную перчатку, поправила сползший с обнаженного плеча палантин. - Не все же нам сидеть в этой дыре!
- Спектакль закончится в половине одиннадцатого. - Туча растерянно поглаживал серебряный набалдашник трости. - Спектакль закончится, и мы сразу обратно.
- Как знать. - Ангелина многозначительно улыбнулась. - На эту ночь у меня грандиозные планы.
- Все нормально! - усмехнулся Дэн. - Развлекайтесь!
Может быть, это даже к лучшему, что в поместье они останутся только вдвоем с Матвеем. Если, конечно, не считать Лесю и Алекс.
Когда мобильный мурлыкнул, сообщая о приходе эсэмэски, было уже девять часов вечера. Номер отправителя был незнаком. Сердце настороженно замерло…
"Шекспир 127. Нам нужно поговорить. Твоя Ксанка".
Дальше шел адрес, который не говорил Дэну ровным счетом ничего. Все самое главное сказала первая строчка. Эту эсэмэску написала Ксанка. Она хочет с ним встретиться, а где - неважно.
Уже запрыгивая в джип, Дэн набрал высветившийся на определителе номер, телефон Ксанки оказался отключен. Навигатор, в который Дэн забил адрес, вывел его на окраину города, к покосившемуся, по самые ставни вросшему в землю одноэтажному дому. Место для свидания было не самым романтичным, но его выбрала Ксанка.
Дэн шел по заросшей бурьяном дорожке, всматриваясь в пробивающийся из-под закрытых ставней свет; где-то поблизости лаяли собаки, в душе росло недоброе предчувствие.
Стоило лишь переступить порог, чтобы понять, что дом нежилой. По специфическому запаху давно заброшенного помещения, по оборванным обоям и клочьям паутины в углах. Об обратном намекал лишь электрический свет, льющийся из приветливо распахнутой двери.
Комната была чистой. Как будто кто-то заботливо вымыл в ней полы и смахнул пыль. Посреди комнаты стояло кожаное кресло. На подоконнике пристроился поднос с бутылкой дорогого коньяка. Дэн улыбнулся, Ксанка успела изучить его предпочтения.
Входная дверь захлопнулась в тот самый момент, когда Дэн опустился в кресло. Щелкнул замок, взревел двигатель его джипа…
Дверь оказалась подозрительно новой и подозрительно надежной для этого ветхого дома, такой же надежной, как и ставни на окнах. Тот, кто заманил Дэна в ловушку, позаботился о том, чтобы он не скоро выбрался на волю. Он упустил только один важный момент, не подумал про мобильный телефон.
Мобильный не работал… Оказывается, есть еще на земле места, где не ловится сеть. Дэн изо всей силы врезал кулаком в дверь, еще на что-то надеясь, но уже понимая, что самая темная ночь может начаться без него…
ТУЧА
Он не любил театр, и даже любовь к матери не могла изменить его предвзятого отношения к лицедейству. В театре все было фальшивым: и декорации, и слова, и люди. Особенно остро это чувствовалось в заштатном театре. Но Ангелина просила, а отказать он не мог. После того разговора, после посеянных Гальяно зерен подозрения жизнь Тучи превратилась в ад. Мир, выстроенный его собственными руками, встал вдруг с ног на голову. Верить больше нельзя было никому. Даже Ангелине. Особенно Ангелине…
Она исчезла после антракта, и всю вторую часть Туча не находил себе места от волнения. Даже порывался уйти. Только куда он уйдет без Ангелины?..
Она проскользнула в украшенную пыльным бархатом и дешевой позолотой ложу уже под занавес, чмокнула Тучу в щеку, сказала таинственным шепотом:
- У меня все готово! Пойдем!
Этот особнячок Туча прикупил по случаю год назад, но с тех пор, кажется, ни разу в нем не ночевал. Удивительно, откуда Ангелина знает про дом и откуда у нее ключи. Он не стал ни о чем спрашивать, Ангелина не дала ему такой возможности. Никогда раньше она не была с ним такой ласковой, такой отчаянно, безрассудно страстной, такой искренней…
- Хочу вина! - Они лежали поперек широкой кровати. Туча счастливо улыбался, Ангелина с нежностью ерошила его волосы. - Степка, принеси вина!
Вставать не хотелось, но если любимая женщина просит… Может быть, именно сегодня он найдет в себе силы сказать самые главные слова в своей жизни.
Вина в баре не оказалось. Пришлось спускаться в погреб. Вниз вела крутая лестница, под потолком тускло мерцала лампочка.
- Тебе белое или красное? - Туча шагнул на лестницу.
- Красное!
В погребе было пусто. Уже подходя к винному шкафу, Туча подумал, а есть ли тут вообще вино? Он не помнил.
В тот момент, когда на глаза ему попалась бутылка, дверь погреба бесшумно закрылась. Туча не придал этому особого значения. Он понял, что заперт, лишь когда дернул на себя дверную ручку. За дверью слышался какой-то шорох, телефон тоже остался за дверью. Доверять нельзя никому. Даже Ангелине. Особенно Ангелине…