Под действием этой восхитительной ласки девушке показалось, что она летит, ноги ее больше не касались земли. Она купалась в самом неизбывном счастье, восхищенная тем, что шевалье так почтителен, так нежен, так чувственен! Она просто не считала его способными на подобное проявление чувств.
Обвив рукой ее талию, Филипп нежно пробегал пальцами по лицу Камиллы. Она закрыла глаза, голова у нее кружилась от счастья. Губы Филиппа целовали ее шелковистую кожу, нежно касались ее висков, щек; глаза его были широко распахнуты, ибо он хотел уловить малейшее движение своей возлюбленной, налюбоваться ее красотой, выражением счастья. Он наслаждался этим столь долгожданным мигом, когда она приняла его, когда наконец отдала себя ему.
Он снова поцеловал ее, однако на этот раз более требовательно. Он хотел добиться большего от нее, однако неопытная Камилла лишь плотнее сжала губы. Но, когда он укусил ее за нижнюю губу, она разжала зубы, и Филипп наконец завладел ею, впившись в ее рот глубоким и сладострастным поцелуем.
Изумленная и сбитая с толку этим вторжением, она распрямилась и попробовала слабо сопротивляться. Но шевалье лишь крепче прижал ее к себе; удерживая ее голову в неподвижности, он становился все более страстным, все более пылким. Постепенно девушка почувствовала, как под влиянием этих горячих и требовательных губ ее захлестывает обжигающая сладостная волна. Трепеща, она полностью отдалась на волю охватившего ее пламени; дрожь сменилась безудержным страстным порывом, уносившим ее в неведомую даль и совершенно лишавшим ее сил. Ноги у нее подкосились, дрожь охватила все ее тело.
Оглушенная, она хотела, чтобы эта нежная мука наконец прекратилась, и в то же самое время желала, чтобы она никогда не кончалась. Камилла вцепилась в шею шевалье, который продолжал целовать, ее со все возрастающей страстностью.
Опаленная этими страстными поцелуями, она издала слабый стон.
Тогда Филипп выпрямился и, не отпуская ее, слегка отстранился, чтобы победоносным и одновременно восхищенным взором взглянуть на нее; никогда еще он не испытывал такого наслаждения от объятий. Он неотрывно смотрел на сияющую и тяжело-дышащую Камиллу. Окружающий мир померк; сейчас для них не существовало ничего, кроме их необъятной и совершенной любви.
Изнемогающая девушка хотела лишь одного; чтобы шевалье снова целовал ее. Потрясенная выражением его лица - властным и в то же время нежным, она повернула голову и совершенно неожиданно для себя произнесла, надеясь, что он поймет скрытый смысл ее слов:
- Солнце уже низко…
Для нее это означало: "Поцелуйте меня еще". Но, к ее великому разочарованию, она увидела, что шевалье последовал ее примеру и тревожно взглянул на небо.
- Вы правы, - произнес он. - Пора ехать.
Ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы прийти в себя и вспомнить, где они находятся. Филипп подвел ее к Черному Дьяволу, помог вскочить в седло и, прежде чем взлететь на своего коня, осторожно поцеловал ей кончики пальцев.
Они вновь выехали на дорогу и поскакали в сторону Турина. Они торопились, желая до ночи добраться до королевского дворца.
Когда они доехали до перекрестка, Камилла, скакавшая первой, остановилась, не зная, какую дорогу выбрать. Она повернулась и стала ждать, пока ее спутник не укажет правильное направление. Филипп не торопясь подъехал к ней, так что его сапоги касались боков ее коня.
- В какую сторону нам ехать? - спросила Камилла.
- Я сейчас скажу. Но прежде мне совершенно необходимо исполнить одно срочное дело и безотлагательно.
- Какое же?
- А вот какое, - заявил он, выпрямляясь в стременах и наклоняясь к Камилле, чтобы вновь страстно поцеловать ее. Он увидел, как она вздрогнула и одарила его такой улыбкой, которая могла бы смутить всех святых в раю. - Прежде чем мы тронемся дальше, - продолжил он, - я хотел бы кое-что предложить вам. Что вы скажете, если я приглашу вас сегодня вечером к себе на ужин, чтобы отпраздновать наше возвращение?
Девушка опустила глаза; это было совершенно незамаскированное предложение продолжить их только что возникшие идиллические отношения.
- Я… я не знаю, - пролепетала она.
- Разумеется, если вы чувствуете себя слишком усталой, мы можем отложить на завтра…
Камилла испытывала страшные мучения. Она чувствовала на себе нежный и властный взор шевалье; исполненный надежды, он ожидал ответа.
- Мне надо подумать, - только и сумела прошептать она.
- Ну разумеется. Я не хочу вас торопить - ответил он, стараясь не показать своего разочарования и спрашивая себя, как долго он сможет терпеть ее отказы. - Что ж, вперед. Нам сюда.
Они продолжили свой путь, и скоро показались городские укрепления. Они проехали через город, добрались до казарм и тотчас же направились к конюшням. Филипп быстро спрыгнул с коня, чтобы помочь спешиться Камилле и получить возможность еще раз прижать ее к себе. Дорога ему показалась просто бесконечной: он страстно желал еще раз обнять молодую женщину. Он уже собирался поцеловать ее, как вдруг услышал запыхавшийся голос.
- Господин д’Амбремон! - кричал какой-то человек, бегом мчавшийся к обоим всадникам.
- Черт бы его побрал! - тихо выругался шевалье, с сожалением выпуская из объятий Камиллу. - Что случилось? - Он резко обернулся.
- Слава Богу, вы здесь! Его величество приказал, как только вы прибудете, немедленно отправляться к нему. Он давно ждет вас и уже начал волноваться; вы опаздываете…
- Хорошо. Мы сейчас идем к нему. Позаботьтесь о наших лошадях.
На двух портшезах они направились к королевскому дворцу. Носильщики с удивлением взирали на их костюмы, весьма странные для людей, изъяснявшихся как знатные вельможи.
- Мне кажется, что мне вряд ли удастся пройти незамеченной в этом крестьянском костюме, - сказала Камилла, когда они добрались до дворца.
- Однако вы в нем очень милы, - ответил Филипп, с видимым удовлетворением взирая на нее.
- Вы так считаете?
- Совершенно в этом уверен. Однако нам действительно лучше пройти с черного ходу, чтобы не встретить какую-либо назойливую личность, которая примется изводить нас вопросами.
Схватив девушку за руку, он повлек ее к маленькой незаметной дверке, а затем повел через лабиринт подвальных ходов и пустынных лестниц. Пробегая мимо кухонь и мрачных коридоров, они весело смеялись; стоило им завидеть кого-нибудь впереди, как они тут же бросались прятаться, не желая никому объяснять, почему они здесь и в таком не подобающем их званию виде. Они так торопились, что перед последней лестницей Камилла, не в силах бежать дальше, была вынуждена остановиться; лестница вела на второй этаж прямо в приемную короля. Тогда Филипп взял ее на руки и легко, словно дитя, донес до самой лестничной площадки.
- Как приятно, - шаловливо воскликнула она. - Если бы я знала, я бы еще раньше притворилась усталой!
Они приняли серьезный вид, проходя мимо ошарашенных гвардейцев, которые, узнав их, беспрепятственно пропустили в кабинет короля.
В кабинете сидел секретарь; увидев обоих офицеров, он воздел к небу руки и поспешил вон из комнаты с криком:
- Бегу предупредить его величество!
Оставшись одни, они немного подождали, обмениваясь заговорщическими взглядами. Но, так как никто не шел, Камилла подошла к окну, чтобы полюбоваться заходящим солнцем, окрасившим багровым цветом горизонт.
- В конце концов мы все же прибыли до наступления темноты…
Она почувствовала, как шевалье встал с ней рядом. Прежде чем она успела что-либо сказать, он обнял ее за талию и прижался щекой к ее белокурым волосам. Его требовательные пальцы проникли за вырез кофты и принялись ласкать ее обнаженное плечо; запечатлев на плече нежный поцелуй, он принялся целовать ее шею, щеку…
Затем Филипп развернул Камиллу и впился в ее губы пламенным поцелуем. Стоило ему лишь взглянуть на нее, как его охватывало неутолимое страстное желание. Ему было просто жизненно необходимо целовать ее, прижимать ее к себе. Его страсть превращалась в болезнь, излечить которую могла только эта женщина. Камилла опьяняла его, он страстно хотел целовать ее всю, целиком, дабы разрушить последние преграды, которые она все еще пыталась воздвигнуть на его пути; он мечтал о том миге, когда она наконец отдастся ему со всем пылом влюбленной женщины.
Покрывая ее поцелуями, он не переставая ласкал руками ее нежное и упругое, словно у богини, тело. Нежно прижимая ее к себе, он постигал ее чарующие формы. Камилла была не в состоянии сопротивляться этим нежным ласкам, которые будили в ней жгучие, ни на что не похожие ощущения. Филипп почувствовал, как она, побежденная, затрепетала в его объятиях.
- Вы придете сегодня вечером? - лихорадочно прошептал он.
Девушка ощущала себя как в каком-то полусне. Все тело ее пылало, и она мечтала только об одном: целиком раствориться в объятиях Филиппа.
- Вы придете? - настаивал он.
- Да! - услышала она свой голос. - Приду…
Отстранившись от нее, он вперил в нее безумный от счастья взор: она согласилась! Наконец-то он сможет дать волю своей страсти! Он станет любить ее как безумный, а когда она обессилеет от его ласк, он попросит ее стать его женой, и она не сумеет ему отказать. Она должна принадлежать только ему; он хотел обладать ею, и незамедлительно. Счастливый, как никогда, ее согласием, он уткнулся лицом в ямочку между шеей и ключицей и вдыхал сладкий аромат ее бархатистой кожи.
Потрясенная столь ярким проявлением чувств неукротимого воина, Камилла обняла его и принялась робко ласкать его волосы, наконец, позволив себе эту ласку, о которой она столь долго мечтала. И так они стояли молча, погрузившись в волны совершеннейшего безудержного счастья.
82
Шум шагов заставил их оторваться друг от друга. Едва они успели принять пристойный вид, как в кабинет ворвался король.
Д’Амбремон и Камилла выступили вперед, чтобы почтительно приветствовать его.
- Итак, что случилось? Почему вы опоздали? - спросил монарх, внимательно разглядывая, по меньшей мере, неожиданный наряд капитана де Бассампьера.
- Вчера на нас напали бандиты. Но благодаря Филиппу все окончилось благополучно!
Некоторое время король пристально смотрел на обоих офицеров.
- Камилла, - помолчав, приказал он, - идите и переоденьтесь в приличествующую вам одежду. А вы, шевалье, расскажите мне, как все случилось.
Радостная и веселая, девушка выбежала из комнаты, наградив на прощание д’Амбремона ослепительной улыбкой. Король подождал, пока слуга, принесший огонь, зажжет все свечи и выйдет, и только потом начал расспрашивать д’Амбремона.
- Путешествие прошло прекрасно, сир: поведение мадемуазель де Бассампьер в альпийских фортах заслуживает наивысшей похвалы. Наше опоздание объясняется тем, что вчера вечером мы подверглись внезапному нападению бандитов с большой дороги; они оглушили меня и похитили Камиллу. Но, к счастью, я сумел отыскать их след и освободить Камиллу.
- Они не причинили ей вреда?
- Они грубо обошлись с ней, однако все могло быть гораздо хуже.
- Что вы имеете в виду под грубостью?
- О… они засунули ее в мешок, связали руки, не давали есть, - отвечал Филипп, удивленный тем, что монарх просит его уточнить подобного рода детали.
- Она не подверглась насилию?
- Могу с уверенностью сказать, что нет.
- Когда Камилла уезжала из Турина, она была девственна. Можете вы поручиться, что она до сих пор осталась таковой? - еще раз спросил король.
- Но… да, - ответил шевалье, все более изумляясь настойчивости короля.
Монарх умолк; казалось, он о чем-то размышляет. Наконец он снова заговорил.
- Девственность Камиллы необычайно важна для нас, - произнес он. Пристально вглядевшись в Филиппа, он помолчал и затем продолжил: - Мне кажется, шевалье, что вам пора узнать истину относительно происхождения Камиллы…
Молодой человек едва заметно вздрогнул и мгновенно посуровел. Он уже давно страстно желал развеять все тайны, окружавшие Камиллу, но теперь, когда желание его сбывалось, когда он наконец должен узнать секрет своей возлюбленной, он внезапно испугался: он боялся, что разоблачения короля омрачат его такое новое и еще неизведанное счастье.
- Камилла, - продолжал король, - не племянница барона де Бассампьера. Ее настоящее имя - Диана-Аделаида Савойская; она моя внучка и, надеюсь, моя наследница. Если небу будет угодно, в один прекрасный день она станет королевой Сардинского королевства.
При первых же словах короля Филипп пошатнулся, словно его сразила молния. Остолбеневший, он увидел, как у ног его разверзлась зияющая черная и зловещая бездна, поглотившая все его надежды. Словно в дурном сне он слышал долетавший откуда-то издалека голос Виктора-Амедея; монарх продолжал свои разъяснения:
- Она - единственный ребенок моего старшего сына Амедея, который пал жертвой гнусного оговора пятнадцать лет назад. Она одна ускользнула из гнусной ловушки; ее спас венгр Тибор, который бежал с ней в Савойю и нашел пристанище в доме барона. Никто, даже я, Не знал, что она осталась жива; до самого ее приезда в Турин я не знал, что у меня есть внучка.
Король рассказал всю историю юной принцессы, поведал о ее деревенском и воинственном воспитании, о засадах, жертвой которых она чуть не стала и которые стали причиной того, что ее истинное происхождение сохранялось в тайне.
- Я хочу, чтобы она стала моей преемницей на троне; у нее для этого есть все необходимые качества. Однако предвижу, что найдется немало тех, кто восстанет против моей воли, ссылаясь на проклятый салический закон, запрещающий женщинам всходить на престол. В этом случае ее чистота приобретает глубокое символическое значение и станет дополнительным преимуществом при обосновании моего выбора. Теперь вы понимаете, почему мне так важно, чтобы она оставалась девственной: ее физическая непорочность необходима для того, чтобы в один прекрасный день она смогла стать королевой.
Филипп безмолвно слушал. Странные происшествия, случившиеся с Камиллой, наконец получили свое объяснение; все стало ясным и прозрачным. Теперь он понял, почему король с такой необычайной заботой относился к девушке, почему был так внимателен к ней.
Однако эти разоблачения отнюдь не внесли спокойствия в его душу. Единственное, в чем он теперь был совершенно уверен, - Камилла никогда не будет принадлежать ему. В одну минуту все его безумные мечты о счастье рассыпались в прах; в тот самый миг, когда счастье, казалось, было совсем рядом, король самым жесточайшим образом вернул его в суровый мир действительности. Камилла никогда не будет его; Камилла посмеялась над ним, над его чувствами, над его жгучей страстью. С самого первого дня она лгала ему. Как она, должно быть, смеялась, видя, как он, в начале их знакомства грубый, в конце концов влюбился в нее! Она знала, что когда-нибудь станет королевой и заставит его сторицей заплатить за все, что ей довелось от него вытерпеть!
Едва монарх успел завершить свои признания, как дверь в кабинет приоткрылась, и в проеме показалось лукавое личико Камиллы.
- Можно мне войти? - весело воскликнула она. - Теперь я выгляжу вполне пристойно!
- Ну разумеется, - ответил король.
С помощью Клер, уже ожидавшей возвращения Камиллы в собственной квартире девушки, она переоделась в красивое белое муслиновое платье, причесала волосы, завязала их в узел и украсила сто цветами, желая выглядеть как можно красивее, отправляясь на свидание с д’Амбремоном.
Сияющая, она подбежала к шевалье и внезапно замерла. При виде жесткого и презрительного выражения лица Филиппа улыбка застыла у нее на губах; д’Амбремон с отвращением смотрел на нее. Стоило ей войти в комнату, как он весь напрягся. Смотреть на эту женщину, с виду такую чистую, ангелоподобную, а на самом деле такой изворотливую, было для него совершенно невыносимо.
- Если вы позволите, сир, - произнес он ледяным тоном, - я удалюсь.
- Разумеется, Филипп, идите. Завтра вы предоставите мне отчет, о состоянии гарнизонов. И не забудьте, что наша небольшая беседа должна оставаться тайной!
Шевалье поклонился и коротко бросил:
- Ваше величество… ваше высочество…
И решительным шагом быстро вышел из комнаты, оставив Камиллу в совершеннейшей растерянности.
- Он назвал меня высочеством! - наконец воскликнула она, обернувшись к деду.
- Да. Я счел необходимым открыть ему тайну твоего происхождения.
- Вы сказали ему, кто я! - в ужасе вскрикнула она.
- Это было необходимо.
В страхе девушка зажала рот рукой: она с трудом сдержала горестный вопль.
- Боже мой, Боже мой… - шептала она, шатаясь, направляясь к двери; она даже забыла испросить дозволения монарха удалиться.
Оказавшись за пределами кабинета, она бросилась к лестнице: ей совершенно необходимо догнать Филиппа, объяснить ему… Но шевалье нигде не было. Задыхаясь, она бегала по дворцу, выспрашивая всех, кто попадался ей на пути:
- Не видели ли вы шевалье д’Амбремона? - И она тотчас же мчалась в указанном ей направлении. Выбежав в сад, она наконец увидела Филиппа: он шел быстрым шагом, удаляясь по одной из аллей. Солнце село, в опустевшем саду, покинутом придворными, царил полумрак, однако белая рубашка шевалье ярким пятном мелькала среди деревьев. - Филипп! - позвала она.
Казалось, он не слышал ее и продолжал идти вперед. Приподняв юбки, чтобы они не стесняли ее движений, Камилла бегом бросилась за ним и, нагнав, схватила за руку:
- Филипп, вы должны выслушать меня…
- О! - презрительно усмехнулся он. - Ваше высочество преследует одного из самых скромных своих подданных! Это вам не пристало как будущей королеве.
В его голосе звучало презрение. Ей показалось, будто он дал ей пощечину. Однако она не отступала; так как он вырвал свою руку и двинулся дальше, она метнулась вперед и преградила ему путь, не давая пройти:
- Филипп…
- Уйдите с моей дороги!
- Не раньше чем объясню вам…
- Объясните - что? Что ваше высочество решили подшутить над безвестным шевалье?
Лицо молодого человека приняло угрожающее выражение; казалось, сейчас он способен на самое худшее. Однако Камилла не испугалась, хотя при взгляде на это лицо в памяти ее тотчас же всплыли горестные воспоминания.
- Вы же знаете, что это неправда, - тихо прошептала она.
- А что же правда? Единственное, в чем я уверен, так это в том, что вы самое отвратительное, самое коварное существо, которое я когда-либо встречал. За свою жизнь мне пришлось повидать немало подлецов, некоторые из них были настоящие виртуозы злодейства, однако, должен признать, вы превзошли их всех. Вы великолепно исполнили свою роль маленькой робкой провинциалочки…
- Я не имела права рассказывать о себе! Мое происхождение должно было оставаться тайной до тех пор, пока король не сочтет нужным сам сообщить, что я его внучка. Вы один из немногих, которым известна правда. Впрочем, все, что я вам рассказывала о себе, истина, и я была не точна только в тех случаях, когда мне приходилось скрывать свое настоящее имя.
- Действительно, вот уж поистине ничтожная деталь, не имеющая никакого значения!
Если бы Филипп находился в нормальном состоянии, он бы согласился с тем, что девушка права и отнюдь не несет ответственность за свою ложь. Но он клокотал от ярости, считал, что его одурачили, с ума сходил от отчаяния, от того, что все его мечты о счастье рухнули.