Офицеры батальона в отношениях между собой исповедовали равенство сын герцога не имел никаких преимуществ перед наследником простого барона. Превыше всего здесь почитали доблесть и искусство в военном деле. Король назначил командиром батальона молодого Филиппа д’Амбремона, носившего всего лишь титул шевалье, но проявившего поистине удивительные качества военачальника и рыцарственное благородство. Он был умен и беззаветно смел, но при этом расчетлив и осторожен. Гордый до высокомерия и вспыльчивый от природы, он умел обуздывать свои порывы, если того требовала служба короля. Совсем недавно его сделали офицером генерального штаба, и это не вызвало никаких возражений со стороны убеленных сединами опытных воинов, поскольку все они восхищались мужеством молодого дворянина.
Фехтовальный зал, в котором каждый день тренировались офицеры батальона, поражал своим роскошным убранством. Очень просторный и светлый, он был задрапирован красным шелком и украшен лепниной. Сам король не гнушался заглядывать сюда, чтобы слегка размяться.
В это утро шевалье д’Амбремон не принимал участие в схватках, поскольку не вполне оправился от раны в плечо. Он смотрел, как фехтуют его друзья, аплодируя каждому удачному удару и комментируя со знанием дела каждый промах. Посланец передал ему записку, где было всего два слова: "Узница вернулась".
Кровь бросилась Филиппу в лицо: значит, она посмела! Она сделала то, что обещала!
Но зачем? Разумеется, чтобы посмеяться над ним. Эта девица - воплощение дьявола! Она унизила шевалье в глазах короля, ибо никогда еще он не терпел столь сокрушительного поражения, хотя ему поручались труднейшие дела. Впервые в жизни ему пришлось явиться к монарху с повинной головой - по ее вине!
Узнав о бегстве Камиллы, король нахмурился и увлек офицера в сторону, подальше от любопытных ушей. Виктор-Амедей потребовал рассказать ему о случившемся в деталях, и Филиппу пришлось скрепя сердце, подчиниться. Он объяснил, как пленница выскользнула из тюрьмы под носом у охраны и как налетела на него самого… Как между ними произошло столкновение с оружием в руках, в котором победа осталась за хрупкой девушкой, одолевшей одного из лучших фехтовальщиков в армии.
В конце концов, когда король убедился, что Камилла жива и невредима, он прошептал:
- Стало быть, ей это удалось! Она сбежала!
Филипп готов был поклясться, что в тоне Виктора-Амедея прозвучало восхищение. А монарх добавил вслух, обращаясь к пристыженному шевалье:
- Что ж, д’Амбремон, займитесь своей раной! Коменданту крепости придется сделать внушение Моя тюрьма не должна превращаться в проходной двор…
Филипп последовал совету монарха. Ему понадобилось три дня, чтобы подлечить рану и уязвленное самолюбие, но если плечо заживало быстро, то самолюбие страдало все сильнее!
И вот эта чертовка, от которой он, казалось, избавился навсегда, вновь появилась на горизонте!
Первым побуждением шевалье было немедленно броситься в тюрьму - ему хотелось удушить мерзавку собственными руками. Но он сдержался: слишком много чести для нее - пусть подождет! Чего она добивается? Филипп не верил, будто она пришла в крепость по собственной воле - ее что-то к этому подтолкнуло. А может быть, она просто испорченная девка, и ей доставляет удовольствие дразнить несчастного офицера, приставленного сторожить ее?
Если она действительно намеревалась вывести его из себя, то вступать в эту опасную игру не следовало. Филипп мысленно дал себе клятву сохранять хладнокровие и не поддаваться на провокации юной негодяйки.
Погруженный в мрачные размышления, шевалье не заметил, как двое сослуживцев, завершив схватку, подошли к нему. Один из них был виконт де Ландрупсен - молодой датский аристократ с внешностью херувима. Увидев, что Филипп не отрывает глаз от записки, он весело воскликнул:
- Очередное любовное послание, Филипп? Клянусь Богом, оставьте что-нибудь и для нас! Ведь вы соблазнили уже всех придворных красавиц!
Однако второй офицер лукаво промолвил:
- Боюсь, вы ошибаетесь, дорогой Микаэль. Посмотрите, какой кислый вид у нашего шевалье… Кажется, он получил не самые приятные известия!
- Неужели? Вам отказали в свидании?
Оба ждали от Филиппа остроумного ответа, но тот, вопреки обыкновению, молчал, не собираясь вступать в дружескую перепалку. В сущности, он их почти не слушал, ибо вдруг осознал, что не будет у него ни минуты покоя, пока он не разберется с Камиллой.
Внезапно решившись, он поспешно направился в тюрьму, не удостоив своих товарищей ни единым словом, а те изумленно глядели ему вслед.
- Какая муха его укусила? - спросил один.
- Влюбился, должно быть, - ответил другой, с философским спокойствием пожав плечами.
Итак, Камилла вновь оказалась в своей камере.
Ей не сразу удалось убедить привратника, что она возвращается по доброй воле. Бедняга только мотал головой, отказываясь впустить ее, - на его памяти не было случая, чтобы беглец рвался обратно в крепость! Наконец он уступил, однако сразу послал записку шевалье д’Амбремону - раз этому молодому дворянину поручено следить за узницей, пусть он и выкручивается!
Когда Филипп явился в тюрьму, он уже почти справился с волнением и в какой-то мере взял себя в руки - во всяком случае, в камеру он вошел с совершенно бесстрастным выражением лица. Камилла затаила дыхание. Она стояла спиной к окну в лучах света: белокурые волосы золотым ореолом окружали ее голову, и она походила на небесное видение.
Девушка ждала этого свидания с нескрываемой тревогой. Когда шевалье возник на пороге, у нее екнуло сердце. Как он красив! Она забыла, насколько он неотразим с этими тонкими мужественными чертами, высокой стройной фигурой, мрачным и победительным обаянием! В этот день на нем был великолепный красный мундир с золотыми галунами - форма Королевского батальона, которая делала офицера еще более блистательным, чем обычно.
Не говоря ни единого слова, он пристально смотрел на узницу. И она решилась первой приступить к боевым действиям, чтобы нарушить тягостное молчание.
- Надеюсь, вы оправились от раны, - произнесла она и тут же прикусила язык, но было уже поздно.
Напомнив дворянину об унизительном поражении, она проявила ужасающую бестактность.
Он не ответил. С медлительно грацией хищного зверя надвигаясь на нее, он пристально следил за ней горящими черными глазами. Камилла задрожала, но устояла на месте, не желая показывать свой испуг. Наклонившись, он слегка приподнял подол савоярской юбки, которую девушка надела перед возвращением в тюрьму, и властно бросил:
- Снимите это!
Она вздрогнула всем телом, не веря своим ушам:
- Что?
Отступив на три шага назад, он скрестил руки на груди с решительным видом и отчеканил:
- Раздевайтесь.
- Да вы… Об этом не может быть и речи!
- Полагаете, будто я не знаю, что в вашей одежде спрятан целый арсенал?
Она покраснела - значит, он догадался! Тут же овладев собой, она гордо вскинула голову и с вызовом посмотрела на него:
- Вам это приснилось, мой бедный друг.
Этого он уже не смог вынести. Бросившись к ней, он грубо схватил ее за волосы.
- Не вынуждайте меня применять силу, - прошипел он угрожающе. - Вы разденетесь, нравится вам это или нет.
- Лучше умереть!
- Не доводите меня до крайности, - выдохнул он, борясь с неистовым желанием дать ей оплеуху и силой сорвать платье.
Сделав над собой сверхчеловеческое усилие, он отпустил свою жертву и направился к двери.
- Что ж, вы сами этого захотели, пеняйте на себя… Стража!
Вошли охранники.
- Разденьте заключенную догола! - распорядился Филипп.
- Нет! - в ужасе вскрикнула Камилла. - Не смейте… Я сама!
Она подняла руку к корсажу, лихорадочно пытаясь придумать какую-нибудь уловку. Если она не найдет выхода, то этот солдафон, смеющий называть себя дворянином, выставит ее обнаженной напоказ перед целым полком!
- Я жду, - бросил он с раздражением, видя, как она с отчаянием закусила губу.
- Шевалье, - пролепетала Камилла с мольбой, судорожно закрыв ладонями шнуровку корсажа, - вы человек чести. Как же вы можете требовать, чтобы женщина раздевалась перед солдатней? Лучше бросьте меня в карцер!
Филипп невольно усмехнулся. Положительно эта девка неистощима на выдумки! И она прекрасно знала, что от него всего можно добиться, взывая к чувству чести. Но на сей раз он не позволит обвести себя вокруг пальца!
- Стража! Привести сюда жену привратника, - сказал он с коварной улыбкой.
Камилла с недоумением смотрела на него. Когда появилась жена привратника, шевалье твердо произнес:
- Выбор за вами. Либо вы добровольно соглашаетесь, чтобы эта женщина раздела вас, либо я это сделаю сам.
Камилле пришлось смириться, ибо выхода действительно не было. Двое стражников, повернувшись к ней спиной, натянули простыню, а жена привратника стала раздевать девушку.
Филипп, небрежно развалившись на постели узницы, наблюдал за этой операцией - из-за простыни ему были видна голова и шея узницы. Камилла должна была признать, что ее враг не делал попыток воспользоваться ситуацией, тем не менее она трепетала от страха, что простыня вдруг обвиснет, открыв ее наготу. Сняв все свои вещи, она облачилась в широкую рубаху из грубого полотна, доходившую ей до пят.
- Ну вот сейчас я и в самом деле похожа на преступницу, - вскричала она, состроив комичную гримасу.
Даже не улыбнувшись в ответ на эту шутку, шевалье отослал обоих тюремщиков и жену привратника, которая унесла с собой одежду Камиллы.
- Зачем она взяла мою одежду?
- Эти вещи вам больше не понадобятся.
- Как? Неужели я должна буду все время носить эту рубаху?
- Именно так.
Задохнувшись от негодования, девушка собиралась высказать ему все, что о нем думает, но он опередил ее:
- Прошу вас воздержаться от очередных тирад на тему вашего дамского достоинства. Здесь вас никто не увидит. И еще, буду с вами совершенно откровенен, вам вряд ли придет в голову бежать в подобном наряде… Хотя от вас всего можно ожидать.
- Хорошо, - раздраженно сказала она, - вы позабавились и насладились своим торжеством, а теперь закончим. Будьте любезны оставить меня одну.
- Но я еще не закончил с вами.
- Чего же вам надо еще?
- Ложитесь!
- Что это еще за выдумки?
- Исполняйте мои распоряжения без всяких разговоров, - произнес он тоном, не терпящим возражений. - Или я должен опять позвать стражу?
Она покорно растянулась на постели, с беспокойством смотря на д’Амбремона и мысленно спрашивая себя, не сошел ли тот с ума.
- Вы удобно легли? - осведомился он с опасной кротостью.
Она кивнула.
- Прекрасно. Не шевелитесь, - сказал он, направляясь в коридор, и через минуту возвратился оттуда с цепями.
Камилла изумилась настолько, что обрела дар речи лишь тогда, когда запястья ее оказались прикованными к стойкам кровати.
- Что вы делаете? Вы в своем уме? Неужели вы собираетесь держать меня в цепях, как дикого зверя?
- Именно так, драгоценная моя, - удовлетворенно промолвил он, разглядывая беспомощную Камиллу. - Затем он приковал к стойке правую ногу и добродушно отметил: - Видите, как я великодушен? Одну ногу я оставил свободной!
- Если это шутка, шевалье, то она дурного тона!
Не обратив никакого внимания на ее слова, он дерзко уселся на край постели. Ему хотелось до конца насладиться своим триумфом - пусть эта девка знает, что находится в полной его власти! Притворившись, будто хочет еще раз убедиться в прочности цепей, он склонился над девушкой и впился взглядом в ее светлые глаза. Она затрепетала от волнения, чувствуя на себе тяжесть мужского тела, а он, вполне довольный произведенным впечатлением, поднялся, сардонически усмехаясь.
- Желаю вам приятно провести время, красавица моя, - насмешливо бросил он и вышел, оставив свою пленницу одну.
Камилла глядела ему вслед в негодовании и одновременно с некоторой растерянностью.
14
Девушка надеялась, что такое положение продлится недолго, однако быстро убедилась, что Филипп не собирается отпускать ее.
Он приходил к ней три раза в день, чтобы предоставить ей свободу на несколько минут - время завтрака, обеда и ужина. По утрам он присутствовал при том, как она совершала туалет, - и держал ее под прицелом заряженного пистолета. Она с большим трудом добилась одной-единственной уступки в углу повесили занавеску, чтобы девушка могла отправлять свои естественные надобности. Но в остальном шевалье оставался непреклонен.
В полдень и вечером он иногда обедал и ужинал в камере узницы, однако почти не заговаривал с ней, сохраняя тот рассеянно-высокомерный вид, с которым появился в первый раз. Было видно, что поручение короля гнетет его и роль тюремщика в тягость, - он исполнял приказ, как подобает солдату, но подчеркнуто торопился уйти.
И перед уходом он неизменно приковывал Камиллу к кровати. Поначалу она пыталась как-то смягчить его и заверяла, что уже не помышляет о бегстве… Она даже попросила у него прощения, говоря, что достаточно наказана за свой безрассудный поступок… Она молила, плакала, впадала в ярость и снова униженно просила - все было тщетно. Молодой дворянин отвечал на ее слова ледяным молчанием.
Он перестал расспрашивать ее, как если бы его интерес к таинственной узнице внезапно иссяк. Оскорбленная этой холодностью, она также ушла в молчание, с покорным достоинством снося свое положение и не протестуя, когда на нее надевали в очередной раз цепи.
К узам она постепенно привыкла. Ей даже удавалось заснуть в чрезвычайно неудобной позе - по милости шевалье она лежала словно на плахе для четвертования. Только вот дни казались ей нескончаемо долгими, поэтому она научилась радоваться любому проявлению жизни - жадно следила за мышами, которые сновали по полу, подбирая хлебные крошки, и за птицами, подлетавшими иногда к ее окну. Она изучала рисунок камней на потолке и тоскливо вслушивалась в далекий звон колоколов…
Больше, чем для кого либо другого, это существование было невыносимым для Камиллы, выросшей на вольном воздухе и в постоянном движении. Незаметно для себя самой она погружалась в состояние полной прострации, увядала как цветок, лишенный света, - потеряла аппетит, стала бледной и вялой, превращаясь в тень прежней цветущей девушки. Она не реагировала даже на приход неотразимого шевалье, при виде которого у нее прежде начинало неистово биться сердце.
Через несколько дней Филипп заметил, что узница очень плохо выглядит, и решил, что надо выводить ее утром и вечером на небольшую прогулку. Для пущей предосторожности он выбрал местом гуляния вершину сторожевой башни высотой в двадцать пять метров - она возвышалась в угловой части тюрьмы, а внизу чернели темные воды глубокого крепостного рва.
Узнав, что ее будут выпускать на воздух, Камилла едва не расплакалась от радости.
Она шла за д’Амбремоном, который безмолвно поднимался по винтовой лестнице. Ноги у девушки подкашивались, она задыхалась от усилий и в какой-то момент вынуждена была, чтобы не упасть, ухватиться за руку шевалье. Тот отпрянул и выхватил из-за пояса заряженный пистолет, с которым никогда не расставался.
Камилла слабо улыбнулась:
- Чего вы боитесь? Неужели вы думаете, что я способна напасть на вас? Я и на ногах-то стою с трудом.
Дворянин не ответил, продолжая держать узницу под прицелом.
- Наверное, я должна гордиться тем, что нагнала на вас такого страху, - со вздохом произнесла Камилла, отворачиваясь от молодого офицера.
Наконец они поднялись наверх, и девушка смогла осмотреться. Вершина башни представляла собой небольшую площадку, окаймленную довольно высокими зубцами. Отсюда открывался изумительный вид на город.
Камилла с восхищением смотрела на огромную столицу королевства, которая сверху напоминала своеобразную шахматную доску. Архитекторы, стремясь к симметрии, возводили новые здания вдоль старых римских дорог, сходившихся в центре под прямым углом. Да, новый Турин, устремляясь в будущее, не порывал связей с прошлым - это был уникальный город, суровый и величественный одновременно.
Девушка с гордостью подумала, что блеском своим Турин обязан ее предкам, и в частности деду - Виктору-Амедею II. Но эта мысль сразу заставила Камиллу вернуться на землю, ведь собственное ее положение было весьма незавидным - наследница герцогов Савойских прозябала в тюрьме!
Узница покосилась на своего стража. Филипп, сжав зубы, держал ее под прицелом своего пистолета и не спускал с нее глаз ни на секунду. Она мысленно спросила себя, чего он так боится - не думает же он, что она способна наброситься на него или прыгнуть с башни вниз? Машинально наклонившись между зубцами, она увидела глубокий ров с черной водой и невольно вздрогнула - на высоте у нее всегда кружилась голова.
- Какая темная вода! Там глубоко? - поинтересовалась она с невинным видом.
- Да, - лаконично ответил молодой дворянин.
Она вздохнула, понимая, что большего от него не добиться. Внезапно на нее навалилась страшная усталость, и она мрачно сказала:
- Давайте вернемся.
Но постепенно солнце и воздух сделали свое дело - здоровье Камиллы значительно улучшилось. Она словно бы возрождалась к жизни благодаря этим ежедневным прогулкам. К ней возвращались силы, а вместе с ними и желание бороться.
Прежде всего необходимо наладить связь с друзьями - лишь от них могла она узнать, как продвигаются дела! Задача эта оказалась гораздо труднее, чем в первый раз. Подать сигнал из окна камеры невозможно, ибо она прикована к кровати; когда же шевалье на короткое время освобождал свою пленницу, то следил за каждым ее движением. Оставалось только одно - воспользоваться прогулками на вершине башни. Однако д’Амбремон и здесь не упускал девушку из виду, и ничто не могло поколебать его бдительности.
Тогда Камилла решила, что сигналом должны стать ее длинные белокурые волосы. Во время одной из прогулок она прислонилась спиной к стене и откинула голову назад, чтобы ветер свободно трепал кудри.
Она боялась, что это вызовет недовольство шевалье, но Филипп не повел и бровью - создавалось впечатление, будто он исполняет порученное ему дело с холодным бездушием машины. Пристально следя за узницей, он делал вид, что не замечает ее красоты, и сохранял бесстрастное выражение лица, даже когда прелестные формы молодой женщины просвечивали на солнце сквозь рубаху.
Камилла стояла, закинув голову, до тех пор пока у нее не заныло в затылке. Затем повернулась и стала с надеждой вглядываться вдаль, но не обнаружила никаких следов Тибора или Пьера. Все ее усилия напрасны!
Разочарование оказалось слишком сильным, и она подошла к д’Амбремону - ей нужно получить хоть какие-то сведения, и только шевалье мог помочь в этом. Эта неизвестность сведет ее с ума!
- Сударь, - робко произнесла она, - отчего вы не желаете со мной разговаривать?
Филипп не выносил, когда она обращалась к нему таким кротким тоном, ибо у него сразу же возникало непреодолимое желание защитить ее от грозивших ей опасностей, а подобная слабость могла иметь самые неприятные последствия. Он заставлял себя думать о ране, которую она ему нанесла, и это обычно помогало - к нему возвращалось чувство спасительной ненависти, делая его безжалостным и непреклонным.
Однако Камилла не сдавалась, желая во что бы то ни стало прервать затянувшееся молчание.