- Господи, за что?! Неужели ненавидишь? - пошутила Даша. - Может, просто не любишь, недолюбливаешь, недооцениваешь…
- Ненавижу, - уверенно ответил Игорек. - Я ему не нужен, и он мне тоже! Жалко мне Олега, я бы не потерпел в своем доме тещу, - продолжал Игорек. - Если бы Сучка таскала сюда свою мать…
Игорек неприятно поморщился, как будто увидел что-то гадкое.
- Игорек… Гарик, а ты не замечал, что всем было неловко, когда ты Алку называл Сучкой?
- Всем было неловко? - удивился Игорек и засмеялся. - Да это же была шутка. Она рассказывала, что, когда ходила со своей собакой на площадку, там тренер обращался к собакам не по кличкам, а по фамилиям хозяев. Он перепутал Алкиного Лео с сучкой и закричал ему: "Сучка Попова, на бревно!"
Ярче всего эмоциональная ущербность Игорька проявлялась в сексе. Боязнь оказаться не на высоте или, не дай Бог, показаться беззащитным или слишком ласковым, а значит, смешным, мешала ему расслабиться. Прошла всего неделя, а Игорек уже понемногу избавлялся от нелепой спортивности, стесняясь, бормотал какие-то нежные слова, научился подолгу лежать в постели, не переходя мгновенно к сексу, часами разговаривать и легко касаться друг друга. Вот руки Игорька, вот его губы, а вот и сам Игорек!
- Гарик, может быть, у тебя, кроме учительницы английского, была еще учительница физкультуры? Мы же сейчас не сдаем нормы ГТО. - Увидев, что он почувствовал себя оскорбленным, она немедленно смягчила обидный смысл своих слов нежным взглядом. - Не надо стараться… Мне и так с тобой хорошо…
- А мне так еще ни с кем не было! Как это ты меня так быстро приручила? - подозрительно спросил Игорек.
- Я умею. Ты сам виноват! Когда ты меня дразнил жидовкой в пятом классе, помнишь, со мной полгода никто не разговаривал? Я тогда много взрослых книг прочитала и все про мужчин и про любовь с тех пор знаю. - Даша улыбнулась. - Я шучу, конечно.
Она задумалась.
- А если бы я не ушла тогда из нашей… вашей школы… Ты бы так и дразнил меня жидовкой до выпускного вечера? Ты понимаешь, что мог мне тогда всю жизнь испортить?
Пожав плечами, Игорек вопросительно взглянул на нее.
- Я могла бы стать закомплексованной, всех бояться, постоянно ожидать удара… или нет! Я бы закалила характер и стала бы, к примеру, борцом за свободу угнетенных народов, диссидентом, народным депутатом, киллером… Человеку очень неполезно, когда с ним не дружат, человеку приятно и полезно, когда его любят, ценят, уважают, берут за хвост и провожают… - Забывшись, Даша заговорила с ним, как с Женькой.
- Я не понимаю, ты шутишь или сердишься на меня? - растерялся Игорек. От непонимания он понемногу начинал злиться.
- А если будешь сердиться или плохо меня любить, вообще превращу в лягушку! - Сделав страшные глаза, она взяла его за руку. - А что это у тебя за шрам?
- Я когда был в армии, сломал себе руку.
- Упал, что ли? - вежливо поинтересовалась Даша.
- Сам сломал, специально.
Даша приподнялась на локте и с недоверием посмотрела на Игорька.
- Я стоял на улице, мороз тридцать градусов. Сунул руку в воду, подождал, пока она заледенеет, и ударил топором, тупым концом. Вот шрам остался…
- Не может быть… - прошептала Даша. - Так не бывает, чтобы сам себе топором…
Игорек пожал плечами:
- Лучше уж в больнице, чем часами стоять на морозе. А лед - это анестезия, мне не было больно.
Даша молчала.
- Ты странный, Гарик, - наконец произнесла она и погладила его шрам. - Ты любишь меня! - поддавшись внезапному порыву, уверенно сказала Даша. - А есть ли у тебя топор? - Игорек озадаченно кивнул в ответ. - Если ты такой смелый, мог бы ты сейчас ради меня руку сломать? Докажи, что ты меня любишь!
Игорек посмотрел на нее испытующе, пошел на кухню и через минуту вернулся с топором.
- Пошли! - позвал он Дашу. - Пошли лед делать!
Увидев, что он абсолютно серьезен, Даша испуганно заверещала:
- Я же пошутила!
- Нет уж, сказала, значит, пошли. - Игорек больно тянул ее за руку, и глаза его уже немного испугали Дашу.
- Гарик! Я сейчас уйду и не приду больше! Тебе же тридцать пять лет! Как тебе не стыдно! - Для важности она прибавила Игорьку год.
- А ты не шути так! - сказал Игорек, остывая, и бешенство потихоньку ушло из его глаз.
"Улица Руднева, потом Черкасова, на третьем светофоре налево…" Даша нервно сверяла по бумажке Алкин адрес. Она почти не бывала в гостях у Алки, хотя звонила ей каждую неделю. Даша рассказывала ей, кто учится у нее на курсах, пересказывала Маргошины шутки, спрашивала, что приготовить на обед и как поступить с остатками вчерашнего мяса.
- Прокрути в мясорубке и сделай макароны по-флотски, - советовала Алка.
Даша тут же выбрасывала остатки мяса в помойку и удовлетворенно шла спать.
Потребность в каждодневном общении осталась у нее как наследство многолетней ежечасной близости с Женькой. Ей хотелось разговаривать с Алкой каждый день, но Дашина потребность в Алкином участии в ее жизни была несравненно больше, чем у Алки в ней самой. Даша всегда звонила сама и всякий раз, набирая Алкин номер, ловила себя на некоторой внутренней дрожи, обрадуется ли ей Алка или будет разговаривать с ней чуть капризным обиженным тоном.
Удивительным образом сложилось между ними табу на обсуждение некоторых тем. Игорек был неотъемлемой частью Дашиной жизни и Дашиной квартиры. Разговаривая с Алкой, она упоминала Игорька как некий предмет обстановки, искренне забыв, что Алка любила его и была его женой. Алка и сама, казалось, забыла. Она знала, что Олег с Игорьком имеют общую фирму, сама Даша проводит с ним много времени, но это никогда не всплывало в их разговорах.
Она никогда не расспрашивала Дашу о его женщинах, успехах в бизнесе, четко разделив свою жизнь на две части - до и после Игорька. Общение их было по-родственному близким и так же по-родственному ограниченным, темы их разговоров, держась в скрепленных взаимной нежностью рамках, не удалялись от хитростей Маргоши, здоровья Тяпы и Галины Ивановны, Дашиных студентов и Алкиных учеников. Даша подозревала, что Алка тоже не все рассказывает про свою жизнь. Нежная родственность между ними сохранилась, только теперь ее необходимо было пестовать, каждый раз осторожно восстанавливая.
Существовали и другие темы, которых они избегали касаться. Все, что могла позволить себе Даша и что было недоступным для Алки - путешествия, дорогая одежда, - обсуждалось ими очень поверхностно.
- Ты куда летом? - спрашивала Алка.
- Я на даче буду, может быть, только в июне уеду на неделю на море, - осторожно отвечала Даша, рассматривая путевки, по которым они должны были объехать всю Италию.
Она старалась не подчеркивать различие их возможностей, но не была уверена, что Алка согласна воспринимать это спокойно. Теперешние бедные и богатые раньше сидели за одной партой, и Алке придется примириться с тем, что в сравнении со школьной подругой она бедная. Разница в материальном положении Даши с Олегом и Игорька исчислялась большим количеством нулей и была неизмеримо значительней, чем различие между Дашей и Алкой, но для Алки это различие было зримым и оттого болезненным.
Различие пахло испанским солнцем или заболоченным прудом на шести сотках, тонкой ворсистой шерстью дорогой одежды или унизительной однодневностью турецких тряпок, сочными помидорами с рынка или вялыми гнилушками с засиженного мухами лотка.
Не рассказывать же Алке, что по сравнению с Игорьком обе они бедны совершенно одинаково. Даша только боялась, что однажды Алка решит, что ей гораздо проще больше с ней не общаться, нежели упражняться в добродетелях, не завидовать и не расстраиваться.
"Я так всех потеряю, - грустно размышляла Даша. - Женька в Германии, Маринка в Америке, неужели окраина родного города окажется такой же недосягаемой, как дальние страны!"
"Столько лет Алка выходила утром на Фонтанку, потом жила с Игорьком на Восстания, как же она может здесь жить!" - ворчала Даша, плутая между рядами пятиэтажек, отличающихся только степенью разрушения и надписями на стенах.
"Направо от универсама, повернуть в "карман", до помойки…" - бормотала она про себя. Припарковавшись наконец у ориентира - детской площадки с покосившимся грибком бывшего зеленого цвета, вялой песочницей, вокруг которой скучали несколько мамаш, и сломанной горкой, она взглянула на бумажку с адресом.
Все правильно, на доме с обломившимся углом и вылезшими наружу черными швами зеленой краской было написано "16, корп. 5". Переминаясь в нетерпении поскорее увидеть Алку и заранее радостно улыбаясь, Даша стояла перед коричневой, кое-где облупившейся дверью. Услышав Алкины шаги за дверью, она возбужденно подпрыгнула и, поддавшись внезапному желанию пошалить, спряталась за угол. Даша просунула в открывшуюся дверь руку, ухватила Алку за свитер на животе и запищала:
- Бабушка.бабушка, а почему у тебя такой большой живот? - и в ужасе поняла, что под рукой у нее чужое, не Алкино тело. - Извините, простите, я случайно ошиблась, больше не буду, - лепетала Даша, в ужасе глядя на толстую тетку в мужском свитере.
"Что значит - я случайно ошиблась?! Если я случайно схватила чужую тетку за живот, она решит, что я сумасшедшая, а если специально хожу по квартирам и хватаю граждан за разные части тела, она сейчас вызовет милицию!" - подумала она, выкатываясь из подъезда.
- Это же корпус шесть, идиотка! - закричала она себе, заметив, что зеленая краска на цифре "шесть" облупилась до "пяти".
Скрючившись на краю сломанной песочницы, Даша курила и бездумно рассматривала окружающий пейзаж.
"Алка всегда была такая милая, смешливая… она смелая, девчонок в Репине спасла… Почему она так живет? Сначала отец ее подавлял, потом Игорек, а теперь кто… Тяпа, что ли?" - думала она. Сейчас, когда она сама была влюблена в Игорька, ей хотелось оправдать его, поискать причину его жестокости не в нем, а в самой Алке.
Влюбленная в Андрея Михайловича Марина в лучшую пору их любви переставала существовать, когда он выходил из комнаты, сливалась с обстановкой и заново оживала только с его приходом. Алка же, наоборот, только начинала существовать, когда Игорек выходил, и чем дальше он удалялся от нее, например, уезжал на несколько дней, тем она явственнее становилась прежней собой.
Она давно освободилась от Игорька, удалившись от него настолько далеко, что не хотела встречаться с ним даже для оформления развода, вернулась в себя, начала существовать… Почему же отдельно от него она существует именно так?
Даша вспомнила, как Игорек каждую сессию спорил с Ал кой. Она готовилась к экзамену, учила до утра… и не ходила на экзамен.
- Я недоучила, - объясняла она. - А вдруг я именно этот билет вытащу?
- А вдруг сдашь? Ты же учила, .потратила время, иди получи за свое потраченное время хоть тройку!
Алка оставалась дома или шла на экзамен, но, дождавшись под дверью последнего вышедшего с экзамена студента, уходила домой, даже не попытавшись зайти в аудиторию.
- Зачем вообще ходила, лучше бы дома спала! - злился на ее нелепость Игорек, который был убежден, что в обмен на затраты времени и сил всегда должен получиться хоть какой-нибудь результат.
Переехав к пятому корпусу напротив в точности такой же детской площадки, Даша закричала высунувшейся из окна Алке:
- Пусти меня скорей!
В один скачок миновав ядовито-голубую заплеванную площадку, Даша ворвалась в квартиру и бросилась обнимать и тискать Алку.
- Какая ты хорошенькая, - вертела она Алку в разные стороны. ."Ты вообще не толстеешь, признавайся, что ты с собой делаешь?
Она тараторила, стараясь скрыть смущение, которое всегда охватывало ее в первые минуты, когда она входила в Алкину квартиру.
Даша не любила сюда приезжать. Как она ни смущалась собственным мыслям, Алкина жизнь выглядела в ее глазах убогой. Приезжая сюда, она неприятно ощущала себя "новой русской", пренебрежительно навещающей старую русскую жизнь.
Алка преподавала в соседней полуразрушенной школе химию, и ее учительской зарплаты едва хватало на колготки и жевательную резинку для обожаемой Тяпы, а Миша был личным водителем директора небольшого шинного завода.
Договаривались, что с девяти до шести он возит хозяина и в течение рабочего дня ездит по его поручениям. Оказалось, что забирать хозяина нужно в восемь утра, а привозил его Миша, случалось, не раньше десяти вечера. Оговоренные хозяином поручения оказались поездками на загородные заводские площадки, из которых Миша часто возвращался к ночи. В его обязанности входило также возить его жену и многочисленных домочадцев по магазинам, школам и спортивным секциям. Хозяин гонял Мишу с раннего утра до позднего вечера, но платил оскорбительно мало, в среднем по городу водители получали значительно больше даже за нормированный рабочий день.
Субботняя жизнь Алкиной семьи также зависела от хозяина. В пятницу вечером он вежливо осведомлялся у Миши о его планах на субботнее утро и, не слушая ответа, говорил:
- Вот и отлично, с утра съездишь в Ломоносов за документами, и свободен. Рано не приезжай, в субботу утром раньше часу никого не будет.
Мише очень хотелось сказать, что от его дома до Ломоносова и обратно больше ста километров, а завтра суббота, его законный выходной, и он обещал тестю помочь на даче. Еще больше ему хотелось сделать хозяину больно. Нет, не ударить, Миша не был агрессивным, он даже в детстве умудрялся избегать обычной мальчишеской возни… а, к примеру, ущипнуть директора. Больно ущипнуть, с вывертом!
Полностью готовые для поездки на дачу Алка с ноющей Тяпой на коленях полдня ожидали продиравшегося через весь город по пробкам Мишу, сидя с сумками в прихожей. Злился Миша, представляя недовольное лицо тестя, нервничала Алка, капризничала Тяпа, и в следующие выходные все повторялось снова.
Даша с Алкой любили бесцельно бродить по Невскому, заходя в каждый магазин и присаживаясь покурить на скамейках в знакомых с детства дворах. "Алка, нам пора гулять! В субботу идем!" - раз в месяц строго говорила Даша. Теперь уже она злилась, сидя у телефона и выслушивая Алкин репортаж:
- Миша звонил, ему еще надо заехать к бухгалтеру за отчетом, он уже в городе, будет через час!
Через час она звонила опять:
- Не сердись, сегодня уже не получится, он не успевает!
Нечастые Алкины отдельные от Тяпы субботние планы, обещанный девочке зоопарк или посевные планы родителей - все в семье зависело от директора небольшого шинного завода.
Миша мечтал от директора уйти, вот так прямо и сказать ему, привезя его вечером домой: "Я от вас ухожу!" Нет, лучше в пятницу вечером, когда хозяин опять небрежно велит ему гнать в субботу черт знает куда. Тогда Миша так же небрежно ответит: "А я у вас больше не работаю!"
Бывший одноклассник полгода назад обещал Мише устроить его водителем с большой зарплатой в семью какого-то бизнесмена, но что-то никак не складывалось. Миша надеялся, но бизнесмен то уезжал с семьей на все лето в Испанию, то брал водителем своего родственника, а однажды даже временно разорился.
- Ты потрясающе выглядишь! - любовалась Алкой Даша.
Ей не приходилось кривить душой. Алка не стала красивой, потому что не была красивой никогда, но мелкие татарские черточки держали ее лицо как жесткий каркас и к тридцати с лишним годам почти не позволили ему измениться. Возможно, черты ее лица были слишком незначительными и время просто не заметило их, но это было чудом, которое всегда в первый момент поражало Дашу. Перед ней стояла Алка-десятиклассница. Она умудрилась сохранить даже очень ее красившее школьное, чуть испуганное выражение лица. Ей не хватало только портфеля.
- Алка, почему ты так смотришь? Тебе что, математику дать списать? - шутила Даша.
Алка стояла в дверях в голубых джинсах и любимом зеленом свитере с вышитыми овечками на груди, хорошенькая и такая родная, что Даша сразу поняла, что приехала к ней именно за этим чувством покоя, защищенности и уверенности в ее любви, которое с детства охватывало ее в Алкином присутствии.
"Я расскажу Алке про Игорька, и, если она меня не осудит, значит, мне можно его любить!" - по-детски загадала Даша.
Она не была здесь несколько месяцев и заметила, что квартира выглядела странно погранично. На фоне полуоборвавшихся, свисающих со стены обоев расположились новая мягкая мебель, дорогой телевизор и коробка с пылесосом, на которой валялся радиотелефон. В кухне на табуретках и колченогом столе примостилась частично не распакованная кухонная техника. И комната, и кухня были завалены коробками.
- Ты что, ремонт делаешь? И откуда вся эта роскошь? - Она махнула рукой в сторону блестящего черной кожей дивана.
- Вот, мебель новая, и все остальное!
- Здорово! А почему ты мне не рассказывала, что вы столько всего купили? - удивилась Даша.
- Миша случайно заработал много денег, - уклончиво ответила Алка. Существовала какая.то часть Мишиной жизни, в которую она не посвящала Дашу.
"Может, она считает, что их приобретения покажутся мне незначительными", - с грустью подумала Даша. Она не любила Мишу, считая его причиной Алкиной неправильной жизни, и не верила в Мишину способность заработать, не столкнувшись тут же с какой-либо неприятностью. Неприятности летели к бедному Мише как бабочки к огню, он вечно попадал в аварии, в которых, по его словам, не был виноват, но должен был выплачивать ущерб, и они с Алкой постоянно отдавали долги.
- Представляешь, только начали делать ремонт, - Алка показала полоску наклеенных в углу новых обоев, - и кто-то в него опять въехал. Пришлось остановить. Теперь с каждой зарплаты покупаем по рулончику обоев и наклеиваем потихоньку!
Даша потрогала кожаную обивку нового дивана и сказала:
- Послушай, но у тебя тут ужасно все дорогое. - Она обвела взглядом стойку с видеомагнитофоном и телевизором с огромным экраном, отражавшим разрушенную комнату. - Может, не нужно было покупать все это, а лучше отложить деньги на обмен квартиры? Пусть здесь где-нибудь, но все-таки двухкомнатная…
- Нам хотелось кожаную мебель… и телевизор большой, ну а остальное уже заодно купили! А квартиру потом когда-нибудь, все равно сразу бы не хватило, - отмахнулась Алка и направилась на кухню. - Будем чай пить?
Даша осуждающе покачала головой. "По-моему, отдельная комната для Тяпы важнее всех этих дорогих вещей, бессмысленно громоздящихся в однокомнатной квартире, - думала она. - Тяпа в этом году в школу пойдет, где она будет уроки делать? И вообще, что же, они так и будут жить с ней в одной комнате?"
В прошлом году Тяпа проснулась ночью и, вдруг заплакав на своей тахте напротив Алкиного дивана, громко попросила:
- Папа, не бей маму!
Алка тогда радовалась, что Тяпа еще не понимает, что такое половой акт. После этого случая она ставила на ночь перед Тяпиной постелью два стула и вешала на них покрывало. Теперь она всегда раздраженно одергивала бедного Мишу, не позволяя расслабиться ни ему, ни себе и настороженно прислушиваясь, крепко ли спит ребенок.
- Как у тебя в школе, как ваша Ирина Санна? - спросила Даша, усаживаясь у окна.