Горький опыт прошлого не позволял назвать Джосс лицемеркой. Джеймс ограничился советом вернуть покупку.
- Ха! - только и сказала Джосс.
- А мне в самом деле нравится. Очень… мм… сексуально. Жаль, что теперь такие не носят.
- Фу!
Не говоря более ни слова, Джеймс присел перед холодильником, чересчур маленьким для семьи из четырех человек.
- Как насчет рагу из всего, что тут найдется?
Джосс, потихоньку придвигавшая к себе пакет, пожала плечами:
- Мне все равно, я не голодна.
- Зато я голоден, и дядя Леонард, конечно, тоже. Не говоря уже о маме.
- Шляпку я верну. Она уродливая.
- Может, не стоит? - небрежно заметил Джеймс, выгружая на стол мало подходящие друг к другу компоненты будущего ужина. - Подари ее лучше маме на день рождения.
- На какой это?
- Который будет через две недели. Тридцатишестилетие.
- Ты же сказал, что это сексуальная шляпка!
- Правильно.
- И ты хочешь, чтобы я сделала маме сексуальный подарок?!
Они уставились друг на друга. Судя по выражению лица Джосс, она ощутила тошноту, вообразив Кейт в черной бархатной шляпке с вуалеткой. Джеймс тоже вообразил себе это - и у него шевельнулось в брюках. Пришлось срочно опустить взгляд на горку потемневших вялых шампиньонов.
- Делай как знаешь, - буркнул он.
Парадная дверь отворилась, послав под кухонную резкий порыв сквозняка, и со стуком захлопнулась.
- Ага! - удовлетворенно воскликнул Джеймс.
Джосс схватила пакет и судорожно запихнула в школьный рюкзак. Кейт, как обычно, не вошла, а влетела в дверь вся в каплях дождя и потому как никогда похожая на бурный водоворот. Непокрытая голова искрилась от мелкой водяной пыли, а волосы, и без того не слишком послушные, стояли копной.
- Там, снаружи, на редкость гнусно!
Сообщив это, она шмякнула у стола - не глядя - сумку с покупками, и та, конечно же, сразу завалилась набок, рассыпав по полу мандарины и даже одну гигантскую красную луковицу. Джеймс подошел поцеловать Кейт.
- Осторожнее! Я тебя намочу. Представляешь, промокла насквозь, до самого белья! Привет, Джосс!
- Советую полежать в горячей воде. С ужином я сам разберусь.
- Ладно.
- Ты откуда?
- Из "дома", откуда же еще. После Рождества всегда такой наплыв всяческих несчастных! Они и сами говорят, что боятся этого праздника больше всего на свете. Хоть бы его и не было, представляешь?
Пока шел разговор, Джеймс снимал с Кейт мокрое пальто, отклеивая его, как шелуху с луковицы.
- Надо же так вымокнуть! - ворчал он. - Джосс, сходи-ка наполни ванну. И скажи дяде, что ужин будет через полчаса.
- Наш класс выезжает на лыжную базу, - сказала Джосс, вставая. - Можно мне тоже?
- Ничего не выйдет, - ответила Кейт. - У меня нет на это денег. - Джеймс открыл рот, но опять закрыл, получив предостерегающий взгляд. - И между прочим, Джосс, ты прекрасно это знаешь. Как и то, что мне очень жаль.
- Ну само собой, - буркнула Джосс, с самого начала не питавшая больших надежд на то, что дело выгорит.
Правда, она дала себе слово в случае отказа устроить сцену, но в конце концов махнула рукой - какой смысл? Выходя, она оставила дверь открытой, зная, что затворять придется Джеймсу.
- Я рад, что ты вернулась к ужину.
- Что? А… я тоже. - Кейт ползала на корточках, собирая в пакет все, что раскатилось, - такая тоненькая и гибкая, очень привлекательная вопреки небрежности наряда. - Знаешь, сегодня мне что-то взгрустнулось. Может, дело в унылой январской погоде, но почему-то именно сегодня "дом" совсем не похож на убежище от житейских бурь, скорее на тоскливое присутственное место - сплошные бланки и опросы. Каждый второй дымит как паровоз. Понятно, у всех нервы, и мне должно быть стыдно за такой негативизм, но… понимаешь, вдруг стало так противно! - Она поднялась с заново наполненной сумкой в руках.
- Уж если кому и должно быть стыдно, так мне, - сказал Джеймс, надеясь, что это прозвучит ободряюще. - Хоть помирай со стыда. Знаешь, что я натворил?
- Нет. Расскажи.
- Ездил на почту отправить готовую статью в газету и - вообрази себе! - забыл очки. Как результат, на Бомон-стрит сбил женщину на велосипеде. Ну, не то чтобы сбил, но столкнул в грязь. - Кейт слушала с таким напряженным вниманием, что он преисполнился к ней еще большего тепла за это молчаливое сопереживание. - Самое ужасное в том, что она была такой… я не знаю… такой хрупкой, ранимой на вид, с этим своим узлом седых волос и прочим. Везла кошачий корм! Хорошо хоть, ехала не куда-нибудь, а к врачу. Я ее туда проводил… и навещу при первой же возможности, да вот хоть завтра, и вроде как все устроилось, но ощущение прегнусное, как будто сделал Бог знает какую гадость!
Высказавшись, Джеймс приготовился к заверениям, что в такую погоду это могло случиться с кем угодно, что все будет хорошо и совсем ни к чему заниматься самоедством. Он ждал, что Кейт подойдет его обнять, но не дождался ни объятий, ни даже слов. Она стояла как каменная, и во взгляде ее читалось нечто совсем новое, незнакомое и неприятное - что-то вроде холодного пренебрежения.
До предела изумленный, Джеймс открыл рот спросить, что случилось, но Кейт опередила его:
- Старый дурень!
В наступившем молчании взгляды их столкнулись - потрясенные, полные ужаса.
Кейт лежала в ванне, закрыв глаза и погрузившись в горячую воду по самый подбородок. Одна. Она предложила дочери посидеть с ней и поболтать, но Джосс отговорилась уроками. Именно отговорилась, в этом не было сомнений - даже в четырнадцать лет нетрудно разобраться, когда тебя приглашают от души, а когда просто так, чтобы не оставаться одной.
- У меня еще уроков выше крыши; - вот что сказала Джосс (ей очень удавался легкий акцент кокни).
У самой Кейт акцент был провинциальный, а вот у Джеймса - чистый оксфордский выговор.
Джеймс! Кейт передернулась, послав во все стороны пенные круги.
Кой черт дернул ее за язык? Ведь и в мыслях не было высказываться таким манером. Сперва брякнула, а потом уж подумала что. Обозвать спутника жизни дурнем - уже не слишком лестный комплимент, но старым дурнем!.. Кейт съежилась, подтянув колени к подбородку.
Господи, какое лицо было у Джеймса! Словно она влепила ему пощечину - чего, кстати сказать, никогда не случалось. Она и голоса-то сроду не повышала. Он не из тех, на кого повышают голос, и уж тем более кому дают пощечины, а она не из тех, кому это проще простого. И на тебе - обозвала старым дурнем!
Внезапно, с новой вспышкой ужаса, Кейт поняла, что это не было сказано в запале, под влиянием минуты, что именно таким она и видела тогда Джеймса: рассеянным подслеповатым стариком, глупым настолько, чтобы в сумрак и дождь вести машину без очков, сбивая людей направо и налево.
Это был такой пугающий ход мысли, что и в горячей воде Кейт начала бить дрожь.
…Когда они только познакомились, ей в голову не пришло отнестись к Джеймсу как к стареющему мужчине, как раз наоборот - сама мысль о том, что он на двадцать пять лет старше, заводила до неба. Роман начался так естественно и был так чудесен, что в нем не было места сомнениям.
Первая встреча произошла в пивном баре, недалеко от Холивелл-стрит. Джеймс зашел туда с лучшим другом Хью Хантером, а Кейт с приятелем. Не с отцом Джосс (тот, как только узнал о беременности, улизнул назад в свою Канаду), а с другим мужиком, который успел ей поднадоесть. Проталкиваясь сквозь типичную для английского паба толпу, Хью плеснул пивом Кейт на плечо, платок оказался только у Джеймса, и так оно все завертелось. В твидовом костюме Джеймс выглядел очень импозантно. Как следует его оглядев, Кейт нашла, что он напоминает герцога Веллингтона (возможно, формой носа, теперь уже и не вспомнить).
- Меня зовут Джеймс Маллоу, - представился он, осторожно промокая ей плечо платком.
- Правда? Моя мать родом из Маллоу, что в Каунтри-Корк, в Ирландии! - почему-то обрадовалась Кейт. - У нее остались чудесные воспоминания. Каждое лето они с родителями спускались на лодке по реке Глашабой.
В конце вечера Джеймс попросил номер ее телефона, на другой день позвонил, и они отправились в кино. Затем был обед на вилле Ричмонд. Он приготовил его сам, не позволив Кейт шевельнуть даже пальцем. Она сидела с бокалом в руке и восхищалась тем, как ловко Джеймс управляется с готовкой. Рукава у него были закатаны выше локтей, и в этом было что-то невыразимо сексуальное, так что в конце концов она забыла про вино и думала лишь о том, как бы поскорее оказаться с ним в постели.
Именно там они и оказались после обеда. Это было потрясающе! То ли до тех пор ей не везло с парнями, то ли еще что, но это была одна из тех идеальных сексуальных сцен, которыми напичканы романы и которые никогда и ни с кем не происходят в действительности. А вот ей повезло. Той весной, когда Джеймсу было пятьдесят три, а Кейт двадцать восемь (Джосс соответственно шесть), секс у них был просто роскошный.
Ну так вот, когда (долгое время спустя) они выбрались из постели, Джеймс повел Кейт показать свой кабинет. Больше всего ее поразила чистота, и даже не чистота как таковая, а то, что очень старые вещи могут быть до такой степени чистыми и ухоженными. Она была уверена еще с детства, что быт - штука по природе неряшливая. Родительский дом не блистал чистотой, это еще мягко выражаясь, и хотя старых вещей там хватало, все это была рухлядь - ветхая, в пятнах, пропитанная невообразимыми запахами. В кабинете Джеймса каждая вещь лучилась зрелой, выдержанной красотой, как иной человек пышет здоровьем. Каждую вещь здесь уважали. Сидя в бесшумно вращающемся кресле, Кейт жадно впивала взглядом разодетую фигуру принца над столом: его изукрашенный жемчугами тюрбан, нити ожерелий на шее, саблю на шелковой перевязи и руку, которая так небрежно покоилась на эфесе.
Не прошло и двух недель, как она переселилась на виллу Ричмонд - в памяти не сохранилось, по чьей инициативе. Она была настолько переполнена желанием жить среди всех этих сокровищ, что формальное приглашение не казалось делом важным. Главное, что Джеймс был не против. Для Джосс была выделена отдельная комната, и хотя размеры ее были невелики, это был целый дворец для девочки, до сих пор даже не имевшей отдельной кровати. Она боялась там затеряться и два года отказывалась гасить на ночь свет. Когда Джеймс работал: писал статьи или давал урок у себя в кабинете, - Кейт ходила на цыпочках, переполненная благоговением. Она и не думала оспаривать его жизненную позицию, его нежелание менять что-то в привычном укладе, даже в мелочах. И много позже, уже поняв, как много значит в его жизни, уже сознавая свои права, она не пыталась все переиначить. Вилла олицетворяла для нее Джеймса, и Джеймс был ей безмерно благодарен за отказ выносить суждения, за способность принимать все таким, как есть. Молодая женщина, она сумела подстроиться под привычки человека в возрасте, одиночки и домоседа; приняла его фанатическую страсть к порядку, хотя сама предпочитала уютный кавардак; убедила Джосс, что (исключительно ради Джеймса) ей следует смирять в себе бунтарский дух взросления; первой заговорила о переезде дяди Леонарда - а взамен, без всяких просьб со своей стороны, получила право во всем остальном поступать, как считает нужным. В том числе оставаться свободной.
- Мне противно быть объектом жалости, но еще противнее быть обузой, - так она объяснила это Джеймсу после первого предложения.
- Что значит "противно быть обузой"? Вот еще новости! Это будет брак по любви, а любимый человек не может быть обузой. Мне было бы только приятно нести за тебя ответственность.
- Это ты сейчас так думаешь. И завтра так будешь думать, и послезавтра, но не всю жизнь. Дело непременно кончится разочарованием, и вот за это уже была бы ответственна я.
- Господи, да не будет этого! Ты мне нужна и будешь нужна всю жизнь.
- И все-таки нет.
- По такой притянутой за уши причине?
- Для меня это вполне солидная причина.
И так оно продолжалось, от предложения к предложению. Постепенно Джеймс перестал бояться, что отсутствие штампа сделает для Кейт разрыв более легким и вожделенным, что она оставит его. Начиная работу в "доме": с проблемными семьями, с малолетними наркоманами и проститутками, с избитыми до неузнаваемости женами, - Кейт объяснила это желанием хоть как-то воздать миру за то, что Джеймс к ней так добр.
- Мне посчастливилось, а другим нет, - сказала она. - И мне неловко перед ними за свое счастье.
Поскольку эта работа не приносила заработка, три дня в неделю Кейт выходила в дневную смену в захудалой пиццерии: бухгалтером, кассиром, официанткой, а то и посудомойкой, если требовались лишние руки. Ей хватало на одежду для себя и Джосс, хватило бы и на свою долю в расходах по хозяйству, если бы Джеймс не пресек эти попытки на корню.
- Нет, нет и нет! Даже слышать не желаю! Можешь считать меня живым анахронизмом, но я не стану делить с тобой расходы. Для меня радость и удовольствие давать вам с Джосс кров и пищу, и я могу себе это позволить. Вот когда не смогу, тогда и обсудим этот вопрос, а пока знай набивай рот.
…Кейт схватилась за мыло и мочалку, как за спасательный круг. Она беспощадно драила себя, словно пыталась стереть что-то более гадкое и липкое, чем дневная усталость. Закончив и слив воду, она встала под ледяной душ и стояла столько, сколько могла вынести. Наконец до боли растерла посиневшее тело, надела домашнее - свои ветхие джинсы, старую рубашку Джеймса и носки с подошвой - и спустилась на кухню.
Там уже был накрыт стол, зажжены свечи. Джеймс даже взял на себя труд выложить мандарины в вазу красивой горкой. Со всех поверхностей было убрано и разложено по местам то, что успело там скопиться за день. Открытая бутылка вина "дышала" в центре стола. Пахло вкусной едой, приглушенно играла музыка, но стоило Кейт переступить порог, как Джеймс выключил радио. Встретив его взгляд, она закусила губу.
- Прости, ради Бога! Не понимаю, как это у меня вырвалось. Я совсем не хотела…
- Забудем, - сказал он, отворачиваясь. - Во-первых, это не важно, а во-вторых… во-вторых, это правда.
Наступило молчание. Каждый ждал от другого каких-то волшебных слов, которые разом все наладят. Увы, таких слов не существовало.
Зазвонил телефон. По привычке (Джеймс ненавидел телефонные разговоры) Кейт подошла снять трубку.
- Алло! А, это ты. Привет. Да, погода ужасная. Я вымокла насквозь. Подожди, я его позову.
Она протянула трубку Джеймсу с таким видом, словно это была оливковая ветвь мира:
- Звонит Хью.
Глава 2
Хью Хантер сидел на высоком стуле у бара своей безупречной деревенской кухни - безупречной благодаря Джулии, которая знала, когда следует остановиться, чтобы не переусердствовать. Это было удлиненное помещение с низким потолком, белеными стенами и пробковым покрытием на полу, как раз с таким количеством крупных предметов мебели и мелких аксессуаров, чтобы это радовало глаз. Здесь были антикварные керамические кувшины, фарфоровые тарелки и медные сковороды, но не слишком много и не чересчур напоказ. Все гости Черч-Коттеджа, словно притянутые магнитом, в конце концов оказывались на кухне, в уютном виндзорском кресле у плиты (разумеется, марки "Ага"), с благодушным довольством наблюдая за тем, как хозяйка помешивает соус или потчует близнецов чаем. У Хью было откуда позвонить: из кабинета в задней части дома или, скажем, из гостиной, где телефон стоял на столике между не менее уютными креслами - однако (особенно если звонок не был деловым) он предпочитал вести беседу отсюда, с высокого стула барной стойки.
- Я звоню, просто чтобы поворчать, - сказал он Джеймсу Маллоу, которого не без оснований считал другом жизни.
- Ворчи, только недолго. Мы собираемся ужинать.
- А мне Джулия оставила в духовке какой-то гуляш - кажется, говяжий - и убежала собирать информацию. Готов проклясть себя за то, что предложил ей поучиться брать интервью!
- Чушь! Ты ведь гордишься ее успехами.
- Ну горжусь…
- И правильно.
- Хм.
Хью и впрямь был горд, что скрывать. Он только и делал, что гордился Джулией по поводу и без повода, а уж когда она произвела на свет близнецов, вообще чуть не лопнул от гордости.
- Знаешь что? - сказал Джеймс. - Сядь-ка ты, поешь говядинки, почитай что-нибудь для развития интеллекта, а поговорим в субботу в "Королевском гербе".
- Надменный эгоист! - проворчал Хью, положил трубку и задумался.
Голос у Джеймса был какой-то напряженный. Непохоже, чтобы он там расслаблялся. Наверняка дело в Джосс. Она, если захочет, помешает расслабиться даже ленивцу. Спрашивается, почему подросток непременно должен быть бунтарем и ниспровергателем основ? Выходит, и из его дивных близнецов вырастут такие же? Из белокурых ангелочков с любопытными детскими мордашками - непонятые, озлобленные на весь свет отродья с жалом вместо языка? Как печально и, черт возьми, как безмерно, безгранично, беспредельно скучно!
Усмехаясь, Хью открыл нижнюю створку двойной духовки. Гуляш томился в оливково-зеленом эмалированном горшке, который он осторожно извлек и водрузил на тростниковый коврик на столе, сервированном Джулией на одну персону. В сопроводительной записке было написано: "В холодильнике есть салат. Если захочешь сыру, доешь сперва бри - надеюсь, это тебя не слишком опечалит, милый?" Как типично для Джулии! Непреклонность пополам с нежностью.
За семь лет брака Хью не раз приходилось ужинать без жены, а порой даже задерживаться в городе на ночь, но это был первый вечер (если не считать поездок Джулии к родителям), когда отсутствовала она.
Хью включил канал классической музыки.
Вивальди. Совсем не подходит к случаю. Тут требуется что-нибудь пожестче, вроде… вроде Уолтона или там Бриттена.
Музыкальная система в Черч-Коттедже была сложная и разветвленная, проложенная под полом на манер трубок подогрева. Стоило только найти нужный диск… но как-то не было желания копаться в стойке. "Всего-то дел на две минуты, не больше, - сказал себе Хью и сам же ответил: - Правильно, на две. И все равно неохота".