- Ступай с ними и помолись за моего мужа. Этой ночью меня мучили нехорошие сны.
Мы едва не опоздали. Я, конечно, в такое утро предпочла бы остаться в теплом замке, чтобы ухаживать за герцогиней, но ради Боны позаимствовала у Франчески черный шерстяной плащ, перчатки и спустилась в огромный двор вместе с Катериной и ее матерью. Под сторожевыми башнями собралась целая толпа, человек пятьдесят дворян, в основном женщины с детьми, незаконными отпрысками герцога, и его фавориты из числа мужского населения замка. Великолепные наряды были скрыты под меховыми накидками и толстыми шерстяными плащами. Рядом с ними конюхи держали под уздцы примерно три десятка лошадей.
Настроение у всех благородных дворян было мрачное, они клацали зубами от холода. Мы с Катериной присоединились к ним, топая ногами, чтобы не замерзнуть в ожидании герцога, который наконец появился, сверкая улыбкой. Он был в малиновом плаще, подбитом горностаем, и вел за руку Захарию Сагги, своего товарища по кутежам и бесчинствам, посла Мантуи. Они сошли вниз, за ними последовал епископ Комо в золотой митре и братья герцога Филиппо и Оттавиано, за которыми шли флорентийский посол и дюжина камердинеров. Процессию сопровождали десятка два стражников в полных доспехах, с длинными мечами в ножнах. Среди них был громадный рослый мавр с желтыми глазами и темно-коричневой кожей. Вместо шлема у него на голове красовался большой белый тюрбан, а оружием служил скимитар, кривая восточная сабля.
Я подошла к герцогу, остановилась на почтительном расстоянии и низко поклонилась, прежде чем передать просьбу Боны.
Увидев меня, герцог замер, скривился, но поднес руку к уху, прислушиваясь к моим словам. Внезапный порыв ветра унес их прочь, Галеаццо нахмурился и нетерпеливо отмахнулся от меня. Катерина поджала губы и вполголоса выругалась, когда я вернулась на свое место рядом с ней.
Галеаццо обратился к собравшейся толпе с короткой речью. Наверное, он говорил о празднике, благодарил всех за верность, но и его слова ветер унес прочь. В ответ мы прокричали вялое приветствие, и герцог сел на черного жеребца, покрытого бело-малиновым чепраком - цвета дома Сфорца. Все приближенные и стражники тотчас же вскочили на коней и сомкнули ряды вокруг Галеаццо. Мы, низшие из присутствующих, остались за пределами защищенного внутреннего круга.
Как и все остальные, я опустила капюшон пониже и пошла по скользкому подъемному мосту на улицу, на другой стороне которой возвышался городской собор с недостроенными стенами, закрытыми кружевом лесов. Вдалеке, у нас за спиной, вздымались Альпы. Примерно полчаса мы шли вслед за конями по обледенелым булыжникам мостовой. Катерина дважды поскальзывалась, и оба раза мы с Лукрецией успевали подхватить ее, не давая упасть. Ветер прибил вуаль прямо к лицу и, наверное, унес бы ее заодно с капюшоном, если бы я не придерживала края руками. Никто не заводил веселых, легкомысленных разговоров. Воющий ветер уносил все звуки, заставлял нас наклонять головы, защищаясь от ледяных порывов. Традиция требовала, чтобы город был запружен народом, приветствующим правителя, но в этот праздничный день после Рождества лишь немногие отважились выйти на предательски обледенелые улицы, припорошенные снегом, чтобы слабыми голосами восхвалять проезжающего мимо герцога и его двор.
Когда мы добрались до небольшой площади перед церковью Санто-Стефано, меня била неукротимая дрожь. Этот храм представлял собой старинное, ничем не примечательное двухэтажное строение с выщербленным каменным фасадом. На площади собрались торговцы, крестьяне, умирающие с голоду нищие - в церкви было столько народу, что им пришлось ждать на улице, надеясь увидеть его светлость. Стражники, доспехи которых сверкали в лучах солнца, отраженных от снега, спешились и принялись расчищать путь, а несколько молодых конюхов кинулись к лошадям.
Галеаццо спешился и отдал конюху поводья, но даже не посмотрел на него. Герцог нервно щурился, окидывая взглядом площадь и двери церкви. Как и его дочь, он обожал внимание толпы, но в то же время был помешан на безопасности собственной персоны, поэтому расслабился только тогда, когда стражники расчистили дорогу и подали условный знак. Епископ, который должен был служить мессу, встал перед герцогом, послы заняли место слева от него, братья шли справа. Получилось пять человек в ряд, причем Галеаццо находился под защитой, в самом центре. Позади него, в числе избранной свиты, шли младший брат Чикко, Джованни Симонетта, служивший секретарем, и военный советник Орфео да Рикаво, за которыми вереницей тянулись camerieri - дворяне, прислуживавшие в покоях герцога и считавшиеся его близкими друзьями. Громадный мавр, который был на целую голову выше других воинов и не убирал руки с эфеса своего скимитара, ввел всю процессию в церковь, причем каждый ряд знатных гостей сопровождали по бокам двое вооруженных охранников.
Катерина пробивалась через толпу, пока мы не оказались за спиной у camerieri. Когда мы вошли наконец в открытые двери, она счастливо вздохнула, ощутив волну тепла, исходившую от тел трехсот прихожан. Перед алтарем герцога и его свиту ожидали десятки стульев, но все прочие были вынуждены стоять. Они лишь вытягивали шеи, разглядывая герцога.
Как только Галеаццо ступил в церковь, его хор, выстроенный в глубине алтаря, запел, а один камердинер бросился навстречу, чтобы освободить герцога и его приближенных от тяжелых плащей. Когда Сфорца скинул плащ, я увидела, что он одет в прекрасный камзол, левая половина которого сверкала белым муаровым шелком, расшитым золотыми лилиями, тогда как правая была выкроена из роскошного малинового бархата. Рейтузы тоже оказались бархатными - левая нога малиновая, а правая белая.
Я нисколько не удивилась тому, что он выбрал для наряда геральдические цвета своего семейства, но поразилась до глубины души, поняв, что герцог без доспехов. Первый раз я видела Галеаццо на публике без нагрудника. Может быть, он побоялся в такой холод надевать на себя металл или же решил обойтись без нагрудника из тщеславия. Ведь сталь не подошла бы к его прекрасному камзолу. Ответа на этот вопрос я так и не узнала.
Катерина, стоявшая рядом со мной, восторженно и нетерпеливо ахнула при виде отца. Женщины тоже сняли плащи, и тогда я поняла, почему Катерина так рвалась показаться герцогу. Ее платье было сшито из тех же самых тканей, что и его наряд, украшено такими же золотыми лилиями по белому муаровому шелку - тщательно продуманный рождественский сюрприз для отца.
Когда герцог с придворными двинулся вслед за епископом по центральному проходу, ряды прихожан кланялись, отчего вся толпа заколыхалась, напоминая пшеничное поле под ветром. Я поглядывала на Катерину. Она держалась независимо, но ее взгляд был прикован к отцу и его окружению. Я поняла, что она все еще ждет момента, чтобы привлечь внимание герцога.
На полпути к алтарю такая возможность ей представилась. Церковь Санто-Стефано считалась очень старой, хотя и не такой, как один большой камень в ее полу. Он находился в самом центре церкви, грубый и с виду вполне заурядный. Этот камень был, ни больше ни меньше, местом гибели невинных младенцев. Легенда утверждала, что именно на него пролилась кровь детей, истребленных царем Иродом.
Галеаццо прервал разговор на полуслове, подошел к камню, взглянул на него и поклонился ему в притворном приступе благочестия.
Увидев представившуюся возможность, Катерина рванулась вперед, миновала последний ряд приближенных герцога и оказалась прямо за спиной у брата Чикко, Джованни, и военного советника Рикаво. Она была в одном ряду от отца. Мы с Лукрецией разом шикнули на нее за подобную наглость, но она только обернулась через плечо и хитро улыбнулась.
Ее мать толкнула меня локтем и указала подбородком на свою неуправляемую дочь. Моя роль в церемонии была ничтожной, поэтому именно мне выпало возвращать Катерину на место. Я извинилась вполголоса, протискиваясь между двумя важными camerieri, и остановилась за спиной Катерины.
В тот миг, когда я тронула ее за локоть, раздался крик: "Дорогу!" - и в проход за епископом шагнул дворянин средних лет. Он был крупный, с широченной грудью, мощными плечами, но одна нога у него оказалась сухой, поэтому он двигался прихрамывая, с остановками, неловко опустился на одно колено прямо перед святым камнем и преградил дорогу герцогу Галеаццо.
У дворянина были волнистые светло-каштановые волосы, зачесанные назад и доходящие до плеч, но на висках и макушке уже обозначилась плешь, он нервно улыбался, демонстрируя крупные желтые зубы. Солдаты, стоявшие рядом, напряглись, громадный мавр шагнул вперед, вынимая скимитар из ножен, однако все успокоились, узнав Джованни Лампуньяни, дворянина, владевшего огромными землями рядом с городом, значит, обязанного клясться в верности герцогу как раз сегодня днем, в Порта-Джиова. Сначала мне показалось, что на нем цвета Сфорца, белый и малиновый, однако второй из них был слишком ярким. Лампуньяни издавна считался другом Галеаццо, хотя поговаривали, что герцог недавно обратил внимание на прелестную молодую жену своего вассала и поклялся затащить ее в постель.
- Выслушайте меня, ваша светлость, - произнес Лампуньяни.
Его растянутые в улыбке губы дрожали. Не было ничего необычного в том, что проситель остановил герцога на пути к его месту перед алтарем, но Галеаццо скривил рот, давая понять, что это ему неприятно.
В тот же момент Катерина ощутила мое прикосновение, рванулась вперед и пристроилась рядом с военным советником, который уже стоял за спиной у герцога. Рикаво, седой, но крепкий мужчина, с недоумением поглядел на нее сверху вниз.
Катерина протянула руку, собираясь тронуть отца за плечо, и в это мгновение еще один человек, молодой, вышел в проход и встал рядом с Лампуньяни. У него были очень темные волосы и борода, приятное овальное лицо и глаза, полные ненависти. Это оказался Карло Висконти, дворянин, сестру которого обесчестил Галеаццо. Он сжимал рукоять длинного меча, вложенного в ножны, был одет в белое и пронзительно-красное, как и Джованни Лампуньяни.
Карло и был король мечей.
Я почувствовала, как проваливаюсь в другой мир, тот, где гнев Господень клубится мутными тучами, а чудовищное облако готово разразиться смертоносной молнией. Я обеими руками оттащила Катерину от отца и крепко вцепилась в нее.
- Не сейчас!.. - зашипел герцог на Лампуньяни, махая рукой, а темноволосый Висконти тем временем протиснулся мимо коленопреклоненного вассала.
Лампуньяни начал неловко подниматься, теребя рукав.
Все еще полусогнутый, он отчетливо произнес:
- Наоборот, именно сейчас. Теперь же!
Джованни с проворством змеи набросился на Галеаццо. Я не заметила, как он выхватил кинжал, зато увидела, как окровавленный клинок вышел из раны, и услышала жуткий хрип герцога. Посол Мантуи предпринял слабую попытку оттолкнуть Лампуньяни, но того уже нельзя было остановить. Он распрямился во весь свой впечатляющий рост, схватил герцога за руку, чтобы тот не смог убежать, воткнул кинжал ему в грудь по самую рукоятку, выдернул его из чавкнувшей раны, скривил рот от ненависти и решимости и снова всадил клинок в тело Сфорца.
- Я умираю! - с изумлением воскликнул Галеаццо и завалился назад, на грудь Орфео да Рикаво, который тщетно старался его удержать.
В следующий миг к герцогу шагнул Висконти и рубанул его длинным мечом, а за ним подскочил еще один молодой человек. Посол Мантуи, Захария Сагги и Рикаво вопили, призывая стражу.
Хор умолк, сладкое пение сменилось дикими криками и звуками борьбы. Люди рвались из недавно стройных рядов, церковные двери распахнулись, и толпа хлынула к ним приливной волной. Стражники увязли в толпе, отчаянно пробиваясь к своему господину, который упал на камень, когда-то обагренный кровью невинных младенцев.
К этому моменту даже Сагги с Рикаво пытались бежать, а братья герцога Оттавиано и Филиппо едва не сбили меня с ног, проталкиваясь к дверям. Я крепко держала Катерину, увлекая ее подальше от этого кошмара. Она обмякла и не сопротивлялась.
Церковь опустела с ошеломляющей быстротой. Снаружи, на площади, придворные и фавориты герцога требовали своих лошадей. Те, кто пришел пешком, включая мать Катерины Лукрецию, почти бежали по обледенелым булыжникам обратно к замку. Я остановилась в дверях, не выпуская руку ошеломленной Катерины, обернулась и взглянула на святилище.
В нем было пусто, если не считать стражников и окровавленного тела Джованни Лампуньяни, который не успел скрыться из-за хромоты. Я видела, как высокий мавр в тюрбане, зажимая кровоточащую рану на плече, опустился на колени перед неподвижным телом герцога Миланского. Галеаццо лежал на спине: рот разинут, невидящие глаза открыты, руки вскинуты, как будто он защищается. Кровь текла по его чисто выбритому лицу и впитывалась в камзол, теперь уже полностью багровый, без всякого белого.
Башня рухнула.
Бона сказала бы, что Господь наконец-то воздал герцогу по заслугам, но я в тот день знала, что это не так. Всевышний не имел к этому никакого отношения, это было дело рук короля мечей, который отомстил за свою сестру. Я поглядела на обескровленное тело герцога и ощутила радостное удовлетворение, пусть и несколько отстраненное.
Справедливость - это то, чего я хотела для Маттео. Я не успокоюсь, пока не отыщу ее.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Мы с Катериной вернулись в замок Порта-Джиова, где выяснилось, что придворные на конях значительно нас обогнали, но никому из них не хватило духу сообщить о случившемся Боне, которая до сих пор лежала в постели. Катерина, обливавшаяся слезами - по-моему, не столько от горя, сколько от страха, - цеплялась за меня, и мы вместе вошли в покои герцогини. Я обнимала девочку за плечи, как должна была бы делать мать, но та так испугалась мести врагов герцога, что бросила дочь и спряталась в городском доме мужа. Мы с Катериной встали у постели Боны, от которой только что отошла Франческа с подносом.
Полог был отодвинут, госпожа герцогиня, закутанная в толстую шаль, сидела, откинувшись на подушки. Ее густые светло-русые волосы были заплетены в простую косу, широкое тяжелое лицо осунулось, веки слипались от изнеможения, однако она выпрямилась, заслышав наши шаги, и приветливо взглянула на нас. Но при виде Катерины, которая прятала зареванное лицо у меня на плече, Бона побледнела и замерла.
Я заговорила, сипло и неуверенно:
- Его светлость герцог Миланский мертв.
Я ожидала, что она закричит, зарыдает, тяжело воспринимая утрату.
Бона только широко раскрыла глаза, но лицо ее не дрогнуло. Повисло долгое молчание, нарушаемое лишь приглушенными рыданиями Катерины.
Наконец Бона разжала губы и произнесла одно-единственное слово:
- Как?
- От меча убийц, - ответила я. - Джованни Лампуньяни и Карло Висконти. Его светлость все еще лежит на камне невинных младенцев.
- Висконти, - повторила она без всякого выражения. - Остальные целы?
- Кажется, да. - Я кивнула.
- Отлично. - Бона взглянула на Катерину и вздохнула. - Бедная девочка.
Франческа отставила поднос и зарыдала, а герцогиня откинула одеяла и свесила с кровати толстые ноги.
- Франческа, - довольно резко окликнула она горничную, которая перестала рыдать и страдальчески поглядела на нее. - Позови Леонору, поможете мне одеться, - приказала герцогиня и перевела взгляд на меня. - А ты, Дея, сходи к Чикко, расскажи ему новость, если он еще не слышал, а затем приведи сюда.
Переговорив с главным помощником мужа, Бона приказала обмыть тело герцога прямо в церкви Санто-Стефано и переодеть в парчовый наряд. В сумерках чистое тело герцога уже покоилось на столе в ризнице. Публичного прощания, как, впрочем, и семейного, не предполагалось, потому что тело было обезображено четырнадцатью ранами. Смертные останки Галеаццо пролежали в ризнице весь следующий день, двадцать седьмого декабря, когда его светлость обычно посещал церковь Сан-Джованни, чтобы почтить святого евангелиста Иоанна.
Бона с Чикко тем временем старались не допустить восстания против династии Сфорца. На пустынных улицах Милана в стратегически важных местах были расставлены солдаты.
Уже ночью госпожа отправила нескольких верных слуг в церковь Санто-Стефано. Под покровом темноты они прокрались туда, забрали тело и перевезли в собор Дуомо, расположенный напротив замка Порта-Джиова. Здесь мужчины с помощью рычага подняли крышку гробницы с останками отца герцога, Франческо Сфорца, и положили Галеаццо поверх него.
Потом священники отслужили множество месс за упокой души Галеаццо, однако не было ни похорон, публичных или тайных, ни отдельной гробницы, ни памятника, ни таблички с надписью о том, что здесь покоится герцог. За свои тридцать два года он нажил столько врагов, что было безопаснее обойтись без всяких церемоний, иначе те, кто ненавидел его при жизни, расправились бы и с мертвым телом.
Бона той ночью так и не легла, она совещалась с Чикко и другими приближенными Галеаццо. Я разделась в небольшой каморке, примыкавшей к комнате герцогини, и уже натягивала ночную рубашку, когда вошла нянька Катерины и принялась умолять меня пойти к ее юной воспитаннице.
Катерина сидела на постели, съежившись, обхватив колени руками и раскачиваясь из стороны в сторону. Под тканью ночной рубашки вырисовывались очертания стройного девичьего тела, длинные золотистые волосы были заплетены в аккуратные косы, только отдельные короткие пряди завивались вокруг овального лица. Ее щеки пылали, покрасневшие глаза распухли. Когда я вошла, Катерина вскинула голову, как будто с надеждой, и быстро махнула няньке, чтобы та ушла. Я удивилась, увидев, что все три кровати, на которых спали ее горничные, пусты, хотя одеяла на них смяты, а на простынях остались отпечатки тел. Без сомнения, юная госпожа выставила служанок из постелей без всякого предупреждения.
Когда мы остались вдвоем, Катерина жестом велела мне сесть на кровать рядом с ней - неслыханная милость с ее стороны - и сказала осипшим от слез голосом:
- Ты знала, что мой отец погибнет. Ты знала, когда это случится. Откуда?
- Нет, не знала… - начала я, но она нетерпеливо махнула рукой, требуя тишины.
- Я тебе заплачу. - Ее взгляд был прямым и открытым как никогда. - Все, что пожелаешь, и никому ничего не скажу. Но ты должна открыть мне тайну этой магии.
- Здесь нет никакой тайны, мадонна, - покачала я головой.
- Или я буду тебя пытать до тех пор, пока ты во всем не признаешься. - Ее лицо исказилось от гнева. - Я могу передать тебя церкви как ведьму.
Я так устала от горя, что подобные угрозы нисколько не пугали меня, и это явственно отразилось в моем голосе и выражении лица.
- В таком случае, мадонна, можешь сделать это прямо сейчас. Я скажу им то же самое, что и тебе: я ничего не знаю о магии. - Это была правда, я еще не научилась ритуалам Маттео. - Я видела смерть твоего отца, но сама не понимаю, как это получилось.
Катерина сидела молча. Я поднялась, собираясь уйти, но она сердито замахала, приказывая мне сесть на место.
- Почему ты меня спасала? - Ее голос звенел от напряжения.
- А почему нет? - ответила я вопросом на вопрос.
Она прерывисто вдохнула и разразилась детскими слезами.
- Не уходи, - рыдала Катерина, обхватив меня за плечи и притягивая к себе. - Никогда не покидай меня, Дея!