- Да. Она и проводила его наверх, принесла ему воды… Я слышала, он спросил ее, где вы спите…
- Тихо, не греми так дверцей!
- Я совсем не думала…
- Понятно.
- Я думала, что ему просто хотелось поболтать…
- Думай что хочешь, только перестань греметь дверцей!
- Простите.
Теа занялась печкой. Почти беззвучно.
Комната начала согреваться. Большое черное чрево печки урчало и гудело.
Дина, по-прежнему одетая, лежала, пока не ушла Теа. Она слышала, как служанка постучала в комнату гостя.
Тогда Дина встала и начала снимать с себя эту странную ночь. Вещь за вещью ложилась на стул. По голой коже потекла тепловатая вода, Дина заставила Иакова держаться на расстоянии.
Она долго одевалась, расчесывала волосы щеткой. Выбрала черное платье с красным лифом. Без брошки, без украшений. Обвязала плечи и грудь крест-накрест зеленой шалью, как повязывают служанки. Глубоко вздохнула и медленно пошла завтракать.
Матушка Карен только что вернулась из Страндстедета и очень жалела, что вчера, когда приехал Жуковский, ее не было дома.
Олине была обижена неизвестно чем, она поджала губы, и это не предвещало добра.
Дина зевнула, она считала, что ничего страшного не случилось, ведь гость не чиновник, не проповедник. Зато они устроят хороший обед перед Рождеством.
Матушка Карен распорядилась подать праздничный завтрак - все самое лучшее.
Олине сердито поглядела ей вслед - дел у нее было невпроворот. Стряпуха, что печет хлеб, придет только завтра. Они в нынешнем году запаздывали. По округе гуляла корь и другие болезни, многие слегли. Все помощники, с которыми договорились загодя, нынче приходили не вовремя. Помощница у скотницы была неопытная, хотя и старательная. Стине хватало забот с детьми, а Дина была не в счет.
Как одной Олине управиться со всеми делами! Праздничный завтрак! Этого еще не хватало!
- Значит, вы решили навестить нас еще до лета? - ледяным голосом спросила Дина у Жуковского.
Она услыхала, что он спускается по лестнице, и под каким-то предлогом вышла в прихожую.
Предназначенная ей улыбка застыла у него на лице.
- Может, в Рейнснесе не принято принимать гостей перед Рождеством? - спросил он, подходя к ней с протянутыми руками.
- В Рейнснесе всегда рады гостям, и тем, кто обещал приехать, и тем, кто не обещал…
- Значит, я не помешаю?
Не отвечая, она смотрела на него.
- Откуда вы приехали? - спросила она наконец и подала ему руку.
- С севера.
- Север большой.
- Да, очень.
- Вы надолго к нам?
Обеими руками он сжал ее руку, словно хотел согреть.
- Если можно, до следующего парохода. Я не буду вам в тягость.
- У вас есть те сигары, которые были в прошлый раз?
- Да.
- Тогда мы успеем покурить натощак перед завтраком! Между прочим, ко мне в комнату попала книга с непонятными русскими буквами. Сегодня ночью.
Глаза у него улыбались, но лицо было серьезное.
- Оставь ее пока у себя. Книги портятся от сырости, а на море слишком влажный воздух. Мне хотелось перевести эти стихи. Они очень красивые. В нашем сумасшедшем мире… Я переведу их для тебя. Ты знаешь Пушкина? - Нет.
- Я расскажу тебе о нем, если захочешь. Она кивнула. В глазах еще вспыхивала ярость.
- Дина… - мягко сказал он.
Мороз разукрасил кружевом окна. Слабый аромат сигарного дыма пополз из гостиной.
- Варавва не кузнец, - прошептала она и коснулась пальцами его запястья.
ГЛАВА 14
Разверз камень, и потекли воды, потекли рекою по местам сухим.
Псалтирь, 104:41
Нильс старался держаться поближе к Жуковскому, словно искал у русского защиты. Теперь он даже обедал вместе со всеми и по вечерам сидел в курительной. Они с Жуковским о чем-то тихо и долго беседовали.
Андерс был занят, сразу же после Рождества суда уходили на Лофотены. Он то уезжал, то приезжал. На одном из больших карбасов он взял хороший улов сайды возле Анденеса. В последние годы Андерса по всему краю стали звать Королем сайды. Были закуплены новые снасти.
Однажды, когда в Рейнснес приехал ленсман со своей семьей, Андерс принес в столовую какие-то чертежи. Все только что сели за стол. Он гордо разложил чертежи на свободном месте.
Солонина томилась в ожидании, пока все разглядывали это чудо.
Андерс задумал построить на карбасе домик с печью, тогда бы им не пришлось возвращаться на берег, чтобы приготовить себе пищу. Промышляли бы в море и днем и ночью, а спали бы в домике по очереди.
Ленсман кивал и дергал себя за бороду. По его мнению, выглядел бы такой дом довольно нелепо, однако имело смысл попробовать. А советовался ли Андерс на этот счет с Диной?
- Нет. - Андерс краем глаза глянул на Дину. Нильс назвал идею безумной. Карбас будет выглядеть безобразно. Станет высоким, непослушным, да и на буксир его не возьмешь.
Жуковский же считал, что дело стоящее. Русские лодьи тоже красотой не блещут, а на море нет ничего надежнее их. Он разглядывал чертежи Андерса и одобрительно кивал.
Матушка Карен всплеснула руками, восхитилась идеей Андерса, но попросила всех сесть за стол, пока еда не остыла.
Дина хлопнула Андерса по плечу и добродушно бросила:
- Ну и хитрец же ты, Андерс! Поставим на карбасе дом!
Взгляды их встретились. Андерс убрал чертежи и сел. Он добился своего.
Я Дина. У Евы с Адамом было два сына. Каин и Авель. Один убил другого. Из зависти.
Андерс никого не убьет. Но именно его мне хотелось бы сохранить.
Присутствие Нильса за столом и его постоянные обращения к Жуковскому злили Дину, как муха, попавшая в тарелку. Она следила за ним со своей обычной усмешкой, а потом требовательно обращала на себя внимание Андерса и Жуковского.
Стине тоже всегда была настороже в присутствии Нильса. Иногда она тихо и строго делала замечания детям. Она воспитывала своих щенят доброй, но твердой рукой. Вопреки всем обычаям дети в Рейнснесе ели за общим столом со взрослыми. Поев, они могли тут же выйти из-за стола. Уложить их спать было трудно. Но к розгам в Рейнснесе не прибегали. Так постановила Дина. Тот, кто умел сдержать необъезженную лошадь, только показав ей кнут, мог одним взглядом успокоить и двух расшалившихся детей.
Стине не всегда была с ней согласна, но помалкивала. Если случалось, что она таскала Вениамина за вихор, это оставалось между ними.
Вениамин мирился с наказаниями Стине, потому что она всегда была справедлива. Кроме того, когда Стине волновалась, от нее начинало пахнуть чем-то особенным. Этот запах Вениамин помнил и любил с младенчества.
Он не спорил, когда она наказывала его, как не спорят с погодой и временами года. И не таил на нее зла - поплачет немного и забудет.
А вот Ханна была другая. Ей всегда нужно было объяснить, в чем она виновата. Иначе наказание вызывало лавину криков и мести. И утешить ее тогда мог только Вениамин.
В тот день, когда ленсман с сыновьями приехал в Рейнснес перед Рождеством, Вениамин особенно расшалился за столом.
- Нехорошо, что оба ребенка в Рейнснесе растут без твердой отцовской руки, - проворчал ленсман.
Стине залилась краской и опустила голову. Нильс уставился на стену, словно увидел там редкое насекомое.
Но Дина засмеялась и отправила Вениамина и Ханну доедать на кухню к Олине.
Они взяли свои тарелки и весело покинули столовую, не испытывая при этом никакого стыда.
- Моего отца тоже не очень волновало, как я росла в детстве, - заметила Дина.
Ленсману как будто плюнули в лицо табачной жвачкой.
Матушка Карен в отчаянии переводила взгляд с одного на другого. Но молчала. Дина подлила масла в огонь:
- Я тоже росла без твердой отцовской руки, когда меня отдали арендатору в Хелле. А вот теперь я - хозяйка Рейнснеса!
Ленсман хотел вскочить. Но Дагни схватила его за руку. Еще дома она предупредила его, что, если в Рейнснесе он поссорится с Диной, ноги ее там больше не будет. Мстительные слова Дины в ответ на замечание ленсмана обидели Дагни. Собственно, только она и чувствовала себя униженной. Ленсман был толстокож и нечувствителен к подобным уколам, как морж в брачный период.
Он сдержался и обратил все в шутку. И тут же завел разговор о доме, который Андерс хотел поставить на карбасе.
Глаза Жуковского как коршуны парили над обедающими.
Дерзкий упрек Дины и то, что за ним крылось, вогнали всех в столбняк.
Стине не поднимала головы, через полчаса она вышла из столовой.
В тот вечер сидели недолго. Гости рано разошлись спать, а наутро ленсман с семьей уехал домой.
Матушка Карен пыталась загладить неловкость. Она надарила всем подарков и поговорила с Дагни на прощание.
Дина позволила себе проспать их отъезд. Она крикнула "до свидания!" из окна залы, когда они уже спускались к берегу.
- Счастливого Рождества! - как ни в чем не бывало крикнула она и помахала рукой.
Перед Рождеством ритм дня постепенно менялся, начиная с непроглядной утренней тьмы и до вечернего тусклого мерцания над снежным настом. Дневная спешка медленно уступала место тяжелому вечернему покою. Даже животные подчинялись этому ритму, хотя почти не видели дневного света.
По вечерам в зале пела виолончель господина Лорка. Обычно в зимнее время в гостиную по будням выдавалось шесть свечей. Одновременно горели две. Да еще четыре большие лампы.
Пахло зеленым мылом, сдобой, березовыми дровами и копченьями. Нанятая стряпуха помогала Олине печь к Рождеству, благодатный аромат заполнял кухню и буфетную. Однако была работа, которую Олине не доверяла никому. Например, приготовление слоеного теста. Обсыпанными мукой руками она колдовала над ним на большом столе в сенях. Дверь была открыта навстречу ледяному декабрьскому вечеру. В тулупе, с подвязанными волосами, Олине была похожа на большого копошащегося зверя. На бледном лице постепенно проступал румянец.
Блинчики были сложены в деревянные короба на чердаке лодочного сарая. Печенье хранилось в большом чулане. Мясные рулеты стояли под гнетом в погребе. Целый день из поварни доносился стук ножей, которыми рубили мясо для колбасы. Олине собственноручно проверяла готовность фарша. Красный домашний сыр выдерживался в настое корицы, прикрытый полотняными полотенцами. Свежий хлеб был сложен в деревянные лари и жестяные коробки, его должно было хватить и на Лофотены.
В Рейнснесе было много комнат и закоулков. Если бы Дина хотела, она нашла бы место, где они с Жуковским остались бы наедине. Но и дверей здесь тоже было много. И все они открывались без стука. Поэтому Жуковский принадлежал всем.
Пароход ждали не раньше Рождества. А может, и после Нового года.
Жуковский беседовал с Юханом о религии и политике. А с матушкой Карен - о литературе и мифологии. Он пересмотрел все ее книги. Но признался, что предпочитает читать по-русски и по-немецки.
Вскоре все начали звать его господином Лео. Служанке, которая по утрам топила у него печку, он подарил несколько монет. Но никто не знал, откуда он и куда направляется. Если его спрашивали об этом, он отвечал охотно, однако не уточняя ни названий, ни дат.
В Рейнснесе привыкли к приезжим, и это никого не беспокоило. К тому же люди научились истолковывать все сведения о русском в зависимости от своих способностей и интересов.
Дина поняла, что Жуковский, должно быть, недавно побывал в России, - в его саквояже сверху лежали русские книги. Несколько раз она заходила к нему в комнату, когда знала, что он ушел в лавку. Принюхивалась к тому, как пахнут его вещи. Табак, кожаный саквояж, куртка.
Смотрела книги. Кое-что в них было слабо подчеркнуто, но записей на полях, как Юхан, он не делал.
Вскоре после приезда Жуковского Андерс спросил у него, когда он в последний раз был в Бергене.
- Летом, - коротко ответил Жуковский.
И начал расхваливать шхуну "Матушка Карен", которая стояла у причала и ждала, когда ее оснастят, чтобы идти на Лофотены.
- Лучше нурландских судов я не видел нигде, - сказал Жуковский.
У Андерса заблестели глаза, как будто это он приобрел "Матушку Карен" и заплатил за нее.
По вечерам Жуковский пел и плясал, сбросив пиджак, а иногда и жилет. Его звучный, низкий голос разносился по всему дому. Из кухни и из людской собирались люди, чтобы послушать его. Двери были распахнуты, люди, пришедшие из темноты, жмурились от света, их глаза блестели от тепла и пения.
Дина на слух подбирала мелодии и аккомпанировала Жуковскому на пианино.
Виолончель Лорка никогда не приносили вниз. Дина считала, что ей вредны перемены.
Вечером в сочельник небо стало молочно-белым от снега. Погода переменилась - началась оттепель. Гостям, которых ждали в Рейнснесе на Рождество, она не сулила добра. Санный путь мог сделаться непроезжим меньше чем за сутки, а на море уже началось волнение. Дул ветер со снегом. И никто не знал, стихнет он или наберет силу.
Дина ехала верхом вдоль кромки воды, потому что рыхлый наст с острыми краями был опасен для лошадиных ног.
Вороной трусил рысцой. Отпустив поводья, Дина вглядывалась в грязный горизонт.
Ей хотелось пригласить Жуковского с собой на прогулку, но он уже ушел в лавку. Хотелось получше узнать его. Он как будто забыл все, что сказал ей наутро после пожара.
Нахмурившись и прищурив глаза, она смотрела на усадьбу.
Дома сбились в кучу, из окон сочился желтый свет. На мерзлых рябинах и вывешенных снопах сидели крылатые небесные бродяги. Следы людей и животных, навоза и грязи пестрели вокруг домов. Тени от сосулек, упавшие на сугробы, были похожи на хищные зубы.
Дина была не в духе.
Но когда после часа езды она остановилась перед конюшней, она улыбалась.
Это насторожило Фому. Он принял у нее поводья и придержал Вороного, она спрыгнула на землю и потрепала лошадь по шее.
- Дай ему побольше овса, - проговорила она.
- А другим?
Она растерянно подняла глаза:
- Делай как знаешь.
- Можно мне уйти на два дня домой перед Новым годом? - спросил Фома и поддал ногой ледышку с вмерзшим в нее навозом.
- Только позаботься, чтобы тебя заменили в хлеву и в конюшне, - равнодушно сказала Дина и хотела уйти.
- Господин Лео еще долго пробудет в Рейнснесе? Вопрос выдал Фому. Он требовал от нее отчета. Как будто у него было право задавать ей вопросы.
Дина уже хотела резко ответить ему, но почему-то сдержалась.
- Что им наш Рейнснес, Фома!.. Она прислонилась к нему.
Фома вспомнил вкус первых весенних травинок. Сырое лето…
- Люди приезжают и уезжают, - прибавила она. Он промолчал. Погладил лошадь.
- Счастливого тебе Рождества, Дина!
Его глаза скользнули по ее рту. По волосам.
- Ты только отведай нашего рождественского угощения, прежде чем уйдешь, - бросила она.
- Я бы лучше взял домой гостинца, если можно.
- И домой тоже возьми.
- Спасибо.
Вдруг она рассердилась:
- Ну почему ты такой унылый?
- Унылый?
- Ты как живая скорбь! Уж не знаю, что там у тебя на сердце, но вид у тебя как на похоронах.
Тишина вдруг насторожилась. Фома глубоко вдохнул. Словно хотел задуть сразу все свечи.
- На похоронах, Дина? - спросил он наконец, делая ударение на каждом слове.
Он смотрел ей в глаза. С презрением? И все. Широкие плечи тут же опустились. Он отвел Вороного в стойло и дал ему овса, как приказала Дина.
Дина поднималась по лестнице, когда Лео вышел из своей комнаты.
- Идем! - бросила она, как приказ, без всяких вступлений.
Он удивленно взглянул на нее, но повиновался. Она распахнула дверь в залу и пропустила его вперед.
Первый раз они остались наедине с тех пор, как он приехал. Она кивнула ему на один из стульев у стола.
Он сел и показал ей рукой на ближайший к нему стул. Но там уже сидел Иаков.
Дина начала снимать куртку для верховой езды. Лео встал и помог ей. Аккуратно положил куртку на высокую кровать.
Она сделала вид, что не видит Иакова, и села к столу. Групповой портрет. Иаков сидел и наблюдал за ними.
Они молчали.
- Ты такая серьезная, Дина… - начал Лео. Он закинул ногу на ногу и разглядывал виолончели. Потом перевел взгляд на окно, зеркало, кровать. И наконец обратно, на лицо Дины.
- Я хочу знать: кто ты? - спросила она.
- Ты хочешь узнать это сегодня же? В сочельник?
- Да.
- Я и сам все время пытаюсь понять, кто же я. И где мое место - в России или в Норвегии?
- И на что же ты живешь, пока пытаешься это понять?
В зеленых глазах мелькнул опасный блеск.
- На то же, на что живет и фру Дина, благодаря имению и состоянию моих предков. - Он встал, поклонился и снова сел. - Ты, наверное, хочешь получить деньги за мое пребывание у вас?
- Только в том случае, если ты завтра уезжаешь!
- Я уже давно живу здесь и много задолжал. Может, тебе нужен задаток?
- Я его уже получила. Стихи Пушкина! К тому же у нас нет обычая брать деньги с гостей. Поэтому нам и важно знать, кто гостит в нашем доме.
Он нахмурился. На скулах заходили два желвака.
- Почему ты сегодня такая злая? - прямо спросил он.
- Я не хотела. Но ты все время от меня прячешься.
- С тобой не больно легко найти общий язык… Разве что когда ты играешь. Но тогда не до разговоров.
Дина пропустила мимо ушей его иронию.
- В прошлый раз ты говорил, что я тебе нравлюсь. Это были пустые слова?
- Нет.
- Объясни!
- На таком экзамене трудно что-нибудь объяснить. К тому же ты привыкла получать прямой ответ на свои вопросы. Конкретный вопрос - конкретный ответ. Но если мужчине нравится женщина, это совсем другое дело. Это относится к области чувств. Тут необходимы такт и время.
- Значит, ты проявляешь такт, когда сплетничаешь с Нильсом у него в конторе?
Лео засмеялся, обнажив зубы.
- Ничего другого я от тебя и не ждала! - процедила она сквозь зубы и встала. - Ты свободен!
Он наклонил голову, словно хотел спрятать от нее лицо. Потом вдруг попросил:
- Не сердись, Дина! Лучше сыграй мне что-нибудь!
Она покачала головой, но все-таки подошла к инструментам. Рука скользнула по виолончели Лорка. Дина не спускала глаз с Лео.
- О чем вы разговариваете с Нильсом? - вдруг спросила она.
- Тебе все нужно знать? Ты за всеми следишь? Она не ответила. Рука медленно гладила инструмент.
Обводила контуры его тела. В комнате прошелестел слабый звук. Потусторонний шепот.
- Мы говорим о Рейнснесе. О лавке. О счетах. Нильс скромный человек. Он очень одинок… Но ведь ты и сама это знаешь. Он говорит, что ты всегда поступаешь по-своему и все сама проверяешь.
Молчание. Дина ждала.
- Сегодня мы говорили о том, что было бы неплохо перестроить лавку на современный лад. Сделать ее более светлой. Просторной. Можно было бы установить связи с Россией и привозить оттуда товар, который трудно достать здесь.