Ленсман знал Динин нрав, ему ничего не оставалось, как уступить. Однако он донимал Дину, как ребенок донимает родителей перед сочельником, - он хотел выпытать, откуда у нее столько денег.
За столом он спросил будто невзначай:
- Надеюсь, ты не продала ни землю, ни карбасы?
- Нет, - коротко ответила Дина и предостерегающе взглянула на него. Они договорились, что все это останется между ними.
- Почему ты вдруг спросил об этом? - тут же вмешалась Дагни.
- Да так… пришло в голову.
- Я спрашивала у него, во сколько вогов он оценил бы Рейнснес, - спокойно ответила Дина и рукой вытерла губы. Последнее - чтобы позабавить мальчиков и позлить Дагни.
Приезд Дины привел ленсмана в прекрасное расположение духа. Он рассказал ей о своем столкновении с амт-маном Тромсё. Ленсман считал, что амтман оказывает слишком много внимания ленсманам, имеющим юридическое образование, этим господам, которые приехали сюда с юга и ничего не знают ни о людях, ни об обычаях Нурланда. А старые честные труженики, знающие свой округ и всех его жителей как свои пять пальцев, стали уже вроде и лишними.
- По-моему, нет ничего худого в том, что люди получают образование, - заметила Дина, чтобы подразнить ленсмана. Она знала его уязвимые места.
- Плохо не образование, а пренебрежение к жизненному опыту и житейской мудрости старых людей! - Ленсман был оскорблен.
- Может, ты просто утопил суть дела в словах? - Дина подмигнула Дагни.
- Нет, он только хотел помирить противников, - сказала Дагни.
- А в чем там дело?
- Речь шла об одном слишком суровом приговоре, - ответил ленсман. - Вдову одного арендатора приговорили на тинге к двум месяцам тюрьмы в Трондхейме за то, что она украла фартук, три головки сыра и сколько-то денег на усадьбе, где работала. Я пожаловался помощнику судьи в Ибестаде. И на решение суда, и на свидетелей. Но они все заодно с амтманом.
- Ты поосторожней, отец, это сильные враги, - засмеялась Дина.
Ленсман обиженно взглянул на нее:
- К маленьким людям они относятся как к скотине! И ни во что не ставят старых честных ленсманов! Такие нынче времена. Люди забыли, что такое уважение.
- Это верно. - Дина откровенно зевнула. - А у тебя, отец, нет ли на совести какого-нибудь не праведного приговора?
- Нет! Клянусь Богом и королем!
- А приговор мне?
- Тебе?
- Да.
- За что же я осудил тебя?
- За Ертрюд!
Все перестали есть. Служанка отступила к двери. Стены и потолок покрепче вцепились друг в друга.
- Дина… Дина… - просипел ленсман. - О чем это ты говоришь?
- Или о чем я молчу!
Дагни велела сыновьям выйти из-за стола и сама ушла вслед за ними. Ленсман и Дина из Рейнснеса остались одни под хрустальной люстрой. Двери были затворены, раны прошлого дали себя знать.
- Ребенка нельзя судить! - мрачно сказал ленсман. Он не смотрел на Дину.
- Почему же судили меня?
- Никто тебя не судил!
- Ты судил!
- Но, Дина…
- Ты отослал меня прочь из дому, словно ненужную вещь. А потом продал Иакову. К счастью, он оказался хорошим человеком. Но я была как волчонок.
- Бессовестные слова! Продал! Как ты можешь?..
- Могу, потому что это правда! Я мешала тебе. Была невоспитанна. Если бы пробст не пристыдил тебя, я бы до сих пор доила коз и коров у Хелле! Думаешь, я не знаю? А вот чужую женщину, которая украла цветной передник и деньги, тебе жалко! Знаешь, что говорится в черной Книге Ертрюд о таких, как ты?
- Дина!
Ленсман величественно поднялся, приборы звякнули, рюмка опрокинулась.
- Сердись сколько хочешь! Но ты не знаешь, что написано в Книге Ертрюд! Ничего-то ты, ленсман, не знаешь! Собираешь вокруг себя мелких людишек и пускаешь им пыль в глаза. Вешаешь их себе на цепочку от часов, как брелоки. Смотрите все, какой справедливый человек ленсман Холм из Фагернессета!
- Дина…
Ленсман вдруг согнулся над столом и весь побелел. Потом медленно опустился на стул и сполз на пол. Ноги больше не держали его.
Вбежала Дагни. Она плакала и обнимала лежавшего на полу ленсмана. Дина посадила его на стул, дала напиться из своего стакана и вышла из комнаты.
Ленсман быстро оправился.
- Сердце подвело, - смущенно объяснил он.
С опозданием на час они мирно принялись за десерт.
Ленсман громким голосом кликнул Дину со второго этажа. Он держался за балясины лестницы и чувствовал себя пристыженным.
Когда Дина снова заняла свое место, мальчики смотрели на нее со страхом и восхищением.
Вообще им не полагалось ни видеть, ни слышать того, что случилось. Но сегодня они еще раз оказались свидетелями того, как Дина справилась с отцовским гневом. И убедились, что она не умерла от этого. Напротив. Чуть не умер ленсман.
Лицо Дагни все время менялось, пока Дина была у них. На ленсмана смотрел растущий у ручья лютик. На Дину - гнилые водоросли.
Я Дина. Ноги мои врастают в пол, я стою в ночной рубашке и смотрю, как луна плывет по небесам Ертрюд. У нее есть лицо. Глаза, рот, нос. Одна щека немного впалая. Ертрюд еще стоит над моей кроватью и плачет, когда думает, что я сплю. Но я не сплю. Я иду по небесам и считаю звезды, чтобы она увидела меня.
Приезжая к ленсману, Дина забавлялась тем, что передвигала и переставляла вещи. На их прежние места. Туда, где они стояли еще до приезда Дагни.
Дагни не подавала виду, что замечает это. Она давно раскусила Дину. И не хотела доставлять ей удовольствие своим раздражением. Стиснув зубы, она ждала, пока гостья уедет.
На этот раз ей пришлось ждать лишь до утра. Потом она со злостью бегала по комнатам и возвращала все на свои места. Корзинку с рукоделием из курительной обратно в кабинет. Портрет Ертрюд из столовой - в коридор на втором этаже.
Этот портрет Дина поменяла местами с синим фарфоровым блюдом с золотой каймой, на котором был изображен принц Оскар.
И помилуй Бог того, кто попадется Дагни на пути или спросит, чем она занимается.
Позже, когда ленсман курил послеобеденную сигару и, наслаждаясь покоем, не чуял опасности, Дагни не сдержалась:
- Нельзя быть такой бестактной и бесстыдной, как Дина!
- Ну-ну… Что случилось на этот раз?
Ленсману надоели женщины. Он их не понимал. Не желал вмешиваться в их дела и принимать чью-либо сторону. И все-таки он попался на удочку Дагни.
- Выбранила тебя! Испортила нам обед! Передвигает вещи с места на место, будто она здесь хозяйка! Перевесила портрет Ертрюд, чтобы унизить меня, - чуть не плача, перечисляла Дагни.
- У Дины трудный характер… Но у нее не было злого умысла.
- Какая разница! Ленсман вздохнул.
- Я рад, что у меня только одна дочь, - пробормотал он.
- Я тоже!
- Ну будет уже, Дагни!
- Что ж, подождем другого раза, когда она снова приедет верхом без седла, как простой мужик, и будет распоряжаться здесь, словно вся ленсманская усадьба принадлежит ей. И снова доведет тебя до сердечного приступа!
- Она приезжает редко.
- И слава Богу!
Ленсман почесал в затылке, взял трубку и ушел в кабинет. Бразды правления ускользали из его рук. Ему было стыдно, что он не одернул жену, не потребовал тишины и покоя. Он чувствовал, что постарел и многое ему уже не под силу. Вместе с тем он не мог не признать, что с приездом Дины в усадьбу ворвалась струя свежего воздуха. Он окажет ей услугу. Которую никто, кроме него, оказать ей не может. Все-таки она его дочь. Не хватало, чтобы он отказал ей! Кроме того, ему было приятно, что есть человек, с которым можно иногда помериться силами. А то все здесь слишком чувствительные.
Ленсман со вздохом опустился в вольтеровское кресло, отложил трубку и схватил табакерку с нюхательным табаком.
Табак помогает думать. А сейчас ему было необходимо разобраться в собственных мыслях. С чего же начать?..
Что Дина сказала про бедную Ертрюд? Что там написано в ее черной книге?
ГЛАВА 2
Вот, Он пройдет предо мною, и не увижу Его; пронесется, и не замечу Его.
Возьмет, и кто возбранит Ему? Кто скажет Ему: "Что Ты делаешь"?
Книга Иова, 9:11, 12
Дина вернулась домой. Усадьбу стеной ограждала тишина. В доме работников, где жил Нильс, горел свет. Белое сияние падало на синеватый сугроб. Окна были завешаны простынями. В Рейнснес пришла смерть. Скользнула тенью в заиндевелое окно. Нильса срезал Фома. Обрывок веревки еще долго болтался под потолком.
Нильс нашел щель между потолочными балками. Должно быть, ему пришлось попотеть, чтобы протащить сквозь нее веревку: щель была очень узкая.
Потом он сделал петлю и удавился.
Он не ушел из теплого дома, как все, кто задумывал такое. Обычно вешались в лодочных сараях. Там легко было найти свободную балку, чтобы перекинуть петлю.
Нильс же предпочел в последнюю минуту быть поближе к теплой печке. Под крышами пакгаузов ему было бы слишком одиноко и тоскливо. Там было слишком много свободного места.
Нет, Нильс повесился рядом с печкой. Потолок в его комнате был такой низкий, что ноги рослого Нильса почти доставали до пола.
Выглядел Нильс совсем нестрашно, несмотря на обстоятельства его смерти. Глаза у него не выкатились из орбит, язык не вывалился. Но цвет лица был нехороший.
Было видно, что голова уже не принадлежала туловищу. Подбородок глядел в пол. Нильс тихонько покачивался на веревке. Должно быть, уже давно.
Фома выбил дверь, сердце у него стучало, как паровая машина.
Старый дом дрогнул, и Нильс повернулся в своей петле. Темные волосы падали ему на лоб. Как будто он выпил лишний стакан пунша. Глаза были закрыты. Руки висели вдоль туловища. Только теперь люди наконец увидели его таким, какой он был на самом деле. Одинокий приказчик из лавки, обуреваемый мечтами. Наконец-то он принял решение.
Нильс лежал на обеденном столе на носилках, пока ему не сделали хороший гроб.
Андерс был на Лофотенах. Но за ним уже послали гонца.
Юхан со Стине вместе сидели возле покойника. Всю ночь они следили там за свечами.
Стине то открывала, то закрывала лицо Нильса. Она не замечала никого, кто заходил в комнату. Даже матушку Карен, которая, прихрамывая, подошла к Стине, положила руку ей на плечо и заплакала. Даже Юхана, который время от времени читал над покойником Библию.
Темные, как у гаги, глаза Стине смотрели на море. Кожа золотилась как обычно. Она ни с кем не делилась своими мыслями. Единственные слова, которые она произнесла в тот день, когда отца Ханны вынули из петли, были обращены к Юхану:
- Мы с тобой ему самые близкие и должны обмыть тело.
Дина задумчиво смотрела на лицо Нильса, точно оценивала лошадь или корову, которую решила не покупать. Но в ее взгляде мелькало даже одобрение.
Собрались все обитатели усадьбы. На лицах было написано недоверие и бессилие, искренний страх и легкие угрызения совести.
Дина молча кивнула, как будто соглашаясь с последними мыслями Нильса, еще витавшими в комнате. Этим кивком она наконец-то признала его.
Юхану пришлось пустить в ход все свое красноречие, чтобы убедить матушку Карен, что Нильса следует похоронить в освященной земле. Несмотря на его грех перед Богом и перед людьми.
- Если Нильса не разрешат похоронить на кладбище, мы похороним его в саду, - решительно сказала Дина.
Юхан вздрогнул от этих слов, матушка Карен тихо и горько заплакала.
Нильса похоронили в освященной земле, и на то было несколько причин. Во-первых, прошло шесть недель, прежде чем похороны вообще смогли состояться, кому бы ни принадлежала земля, Господу Богу или людям. Потому что таких морозов, как в том году, никто и не помнил. Каждый ком земли был тверже гранита.
Во-вторых, говорилось, что Нильс просто умер. Беседы пробста и Юхана друг с другом и с Господом сыграли свою роль с этом деле. К тому же, пока стояли морозы, людская молва улеглась. И Нильс получил свой клочок земли. За церковью. Тихо, без шума.
Все знали, что он повесился в своей комнате. На новом пеньковом канате, который Андерс получил то ли из России, то ли из Трондхейма, то ли еще откуда-то. Но все знали также, что люди из Рейнснеса всесильны и своенравны.
Стине начала говорить Ханне:
- Это было за три недели до смерти твоего отца… Или:
- Это было год спустя после смерти твоего отца…
Раньше, когда Нильс был жив, она никогда не называла его отцом Ханны, теперь же пользовалась любым предлогом, чтобы напомнить об этом. От ее слов всем становилось не по себе.
Вскоре все привыкли к тому, что отец Ханны, к сожалению, умер и Стине осталась одна с осиротевшим ребенком.
Уйдя из жизни, Нильс как бы восстановил ее честь, чего не мог сделать, пока был жив.
Возымели свое действие и слова, брошенные Диной. То тут, то там. Люди подхватили их и составили себе определенное мнение.
В последние дни Нильс одумался. И попросил Дину положить его сбережения в банк на имя Ханны.
Этот слух распространился быстрее, чем огонь по сухой траве. Когда моряки вернулись с Лофотенов, тут уже все знали об этом.
Нет, Нильс был не такой безумный, как они думали. И конечно, найдет себе местечко у Господа Бога, хотя и сам распорядился своей жизнью.
Наконец с Лофотенов вернулась шхуна. Лов там превзошел все ожидания. Но лицо у Андерса было мрачное и землистое.
Он прошел прямо в залу к Дине и спросил, как все произошло.
- Не мог он так поступить, Дина!
- Мог.
- Но почему? Что мне следовало для него сделать? Он обнял Дину и спрятал лицо у нее на плече. Они долго стояли обнявшись. Раньше этого никогда не случалось.
- Я знаю, он должен был это сделать, - мрачно сказала Дина.
- Никто не должен так поступать!
Он как будто проложил межу между их лицами.
- Кое-кто все-таки должен!
Дина взяла его голову обеими руками. Долго смотрела в глаза.
- Мне нужно было… - начал он.
- Молчи! Он не мог иначе! Каждый должен отвечать за себя!
- Ты жестока, Дина!
- Кто-то должен повеситься, а кто-то должен быть жестоким, - сказала она и отошла от него.
ГЛАВА 3
Благотворительная душа будет насыщена; и кто напояет других, тот и сам напоен будет.
Книга Притчей Соломоновых, 11:25
В книжном шкафу у матушки Карен была одна книга, написанная городским судьей из Драммена Густавом Петером Блумом, носившим почетный титул главного комиссара по учету недвижимости. Он описал свое путешествие по Нурланду. Книга содержала много поучительных сведений о нурландцах вообще и о лопарях в частности.
"Лопари не способны ни любить, ни тосковать, - считал господин Блум, - а нурландцы суеверны, по-видимому, оттого, что слишком зависят от сил природы".
Матушка Карен не понимала, почему он называет суеверными людей, вручивших свою судьбу Господу Богу и доверявших природе больше, нежели лживым обещаниям человека. Но у нее не было возможности обсудить это с господином Блумом, и потому она принимала на веру все, что он написал.
Господин Блум почти не встречал образованных и культурных людей поблизости от Полярного круга. И у него создалось крайне нелестное впечатление о внешности лопарей. "Просто ему не попадались такие, как наша Стине", - думала матушка Карен. Она ничего не сказала про это. Но спрятала книгу за другие. На тот случай, если Стине вздумает вытирать с книг пыль.
Матушка Карен достаточно поездила по свету со своим покойным мужем. Была на Средиземном море, в Париже и Бремене. И знала, что, откуда бы человек ни происходил, он, с его грехами, наг перед Богом.
Матушка Карен сама позаботилась, чтобы Стине научилась читать и писать, когда вдруг обнаружилось, что она неграмотная.
Учение Стине далось легко. Она как будто пила из кубка премудрости. Матушка Карен долго воевала с Олине. И после длительной осады все-таки заставила ее понять, что Стине от природы наделена талантом управлять таким большим домом.
Со временем Стине, так же как Олине и Фома, стала в Рейнснесе незаменимой и добилась заслуженного уважения. Но за пределами Рейнснеса она так и осталась лопарской девкой, которую пригрела Дина. Хоть Дина и доверила ей держать Вениамина в церкви во время крещения, люди остались при своем мнении о лопарках.
И Нильса она довела до смерти своим колдовством. Почему-то в Рейнснесе и животные благоденствовали, и деньги текли туда сами собой, а вот хозяйка, которая прогнала Стине из Тьелдсунда, умерла. Уж конечно, Стине приложила к этому руку.
Стине редко покидала Рейнснес. Ее стройная, тонкая фигура неслышно скользила из комнаты в комнату. Казалось, будто горе заставляет ее постоянно искать рукам работу, чтобы не поддаться отчаянию. Наследие предков жило в движениях Стине. Ее спокойное скольжение заражало и других служанок.
Трудно было понять, о чем она думает. Ее лицо и глаза, горящие темным огнем, как будто предупреждали: "Я могу находиться с тобой в одной комнате, но мне нечего сказать тебе".
Только высокие скулы да певучая речь выдавали ее происхождение. В ней как будто звучала мелодия северных просторов и рек.
Стине больше не носила холщовую кофту летом и кожаную куртку зимой, но нож и ножницы в чехле из дубленой кожи, медный игольник и звенящие медные кольца еще висели у нее на поясе, как и в тот день, когда она приехала в Рейнснес, чтобы кормить Вениамина.
Однажды Дина попросила Стине рассказать о ее семье и предках. И Стине поведала ей нехитрую историю семьи. Они происходили из рода шведских лопарей, которые потеряли своих оленей во время снежного обвала еще до рождения Стине. Семья долго кочевала на шведской стороне. Приручала диких оленей, охотилась, ловила рыбу.
Но потом про отца и деда пошла молва, будто они крадут чужих оленей.
И всей семье пришлось бежать через границу. В конце концов они поселились в землянке в Скон-ланде, обзавелись лодками и начали рыбачить. Но лопари без оленей, промышляющие только рыбной ловлей, не внушают к себе уважения.
Для норвежцев они были всего-навсего нищие лопари, и потому их даже не занесли в подушные списки.
С двенадцати лет Стине пришлось идти в люди и зарабатывать себе на жизнь. Она работала скотницей в одной усадьбе на юге Тьелдсунда. Потом родила мертвого ребенка, и ее заставили уехать оттуда. Ее не обвиняли в том, что она убила своего ребенка. Только в недостойном поведении.
Хозяин хорошо к ней относился. Но хозяйка больше не желала видеть у себя эту лопарку. И Стине уехала. Хотя грудь у нее лопалась от молока и кровотечение после родов еще не прекратилось.
- Женщинам ничего не стоит разорвать человека на лоскутки, развеять их по ветру, а потом спокойно поехать в церковь! - заметила Дина.
- Кто тебе это сказал? - медленно спросила Стине.
- Ленсман.
- В Рейнснесе таких нет, - заметила Стине.
- Да и таких, как ленсман, тоже, - твердо сказала Дина.
- Твоя мать была не такая?
- Нет! - быстро ответила Дина и вышла из комнаты.