* * *
Из глубины пещеры доносились крики. Вениамин уже знал, кто его зовет. Он не отрывал глаз от рыбацкой сети. Глаза были старые. Слезящиеся. И не выносили света. Он не мог вырваться отсюда. Следы ночи сохранялись в сверкающем узоре, оживавшем при дневном свете. Сети были похожи на белые занавески, висевшие на открытых окнах.
Русский держал Вениамина мертвой хваткой. Его крики слышались со всех сторон. Давили на уши, на виски. Снова и снова. Понять этот чужой язык было невозможно. Русский был то близко, так что Вениамин чувствовал его дыхание, то далеко, и Вениамин терял его из виду.
Когда он был близко, Вениамин падал в красную яму, которая становилась тем больше, чем отчаянней звучал крик русского.
Когда же он был далеко, Вениамин задерживал дыхание и таким образом спасался.
Он проглотил скопившуюся слюну и соскочил с кровати. Чтобы принести обратно свои глаза.
Тогда он понял, что стоит на каменной россыпи и смотрит на Дину и русского, которые, словно змеи, сплелись в вереске. Они сдирали друг с друга одежду, хватали друг друга за руки. Как будто не могли решить, слиться ли им в объятиях или разбежаться в стороны, друзья они или враги. Они боролись, чтобы оторваться друг от друга. И не отпу кали друг друга.
Наконец голова русского окрасилась красным, и он затих, широко раскинув ноги. Точно пугало, упавшее на землю. Ружье валялось в вереске, и эхо, рыдая, еще летело от вершины к вершине. Все звуки были словно окутаны шерстью, и птица, вспорхнувшая с куста, так медленно двигала крыльями, что, казалось, вот-вот упадет.
Вениамину пришлось открыть рот, чтобы выпустить из себя невыносимую тишину.
И вдруг рядом оказалась Дина. В его комнате, босиком, в одной рубахе. Он попытался удержать ее ноги, чтобы она не подходила к нему. Потому что вокруг нее все еще витал крик русского. И вместе с тем ему хотелось, чтобы она обняла его. Она была одновременно и сеном, и водорослями. И высоким деревом с черной листвой. Очень высоким. Но он должен был залезть на это дерево. Ветки были гладкие. В стволе что-то стучало. Словно там была заперта птица. Тук-тук.
Вениамин забрался как можно выше. Дерево раскачивалось из стороны в сторону.
В коре там оказался и Андерс. В халате. Его глаза оплели Вениамина. Он был не похож сам на себя. Руки Андерса превратились в летящих ворон, хватавших ветки и листья. Ветки трещали и ломались. Андерс падал и снова лез на дерево. Падал и лез. Вениамин понял, что это дерево не для Андерса.
Наконец он оторвал взгляд от занавесок и заплакал.
- Что тебя так напугало? - спросил Андерс.
- Русский! Он стал царем! Он лежит там, кричит и спрашивает.
- О чем спрашивает?
Опасность была близка. Андерс провалился сквозь пол. Наверное, он расшибся насмерть. Неужели Дина не понимает, что ей следует поднять его? Ведь он не знал, что об этом нельзя спрашивать!
- Дина все знает! Она знает даже русский!
Боже, как изменилось ее лицо! Испуганное и как будто плоское. Оно просто исчезло. Она сейчас уйдет! Уедет! Возьмет с собой картонку для шляп и поедет на лодке к пароходу. Самое страшное уже случилось!
Но Дина не ушла. И позволила Андерсу остаться с ними.
* * *
Однажды Дина пришла в конюшню к Фоме и распорядилась, чтобы он унес оттуда и где-нибудь запер ружье и порох. Фома пожал плечами и обещал сделать, как она велит. Но поинтересовался, зачем ей это понадобилось. Узнав, что все дело в Вениамине, он не удержался от замечания:
- Парень растет, ему надо привыкать к таким вещам, даже если русский и застрелился.
- Сделай так, как я велела!
- Мы не сможем всю жизнь оберегать его от ружей. Все-таки он мужчина.
- Я тебе сказала, что делать.
Фома долго смотрел на нее. В руках он держал охапку сена для лошадей, его окружал аромат первобытного жаркого лета.
- А что говорит об этом Андерс?
- Андерсу ружье ни к чему.
- Да, этот человек на охоту не ходит. - В голосе Фомы звучало презрение.
- Тебя не касается, что делает Андерс! Сейчас меня тревожит Вениамин.
- Я всегда заботился о Вениамине. Или ты забыла?
- Спасибо за твою заботу, Фома!
- Иначе и быть не могло! Я думал, мы оба с самого начала делали для него все, что могли.
- Фома!
- Ты боишься, что я скажу об этом Андерсу?
Дина собралась было уйти, но теперь замерла на месте. Потом подняла руку и обернулась к Фоме так резко, что он подумал: сейчас она ударит.
- И что же ты скажешь ему, Фома? - Она подошла к нему так близко, что он ощутил на лице ее дыхание.
Он не ответил ей, но и не шелохнулся.
- Ты стоишь на сене, - заметил он наконец.
- И что же ты скажешь Андерсу? - повторила Дина.
- Что Вениамин мой сын!
Дина прикрыла глаза. Когда она снова открыла их, она была спокойна.
- И ты думаешь, тебе удастся дожить до старости в усадьбе Андерса после того, как ты сообщишь ему эту новость?
- Нет, - коротко бросил он.
- В таком случае подумай о своих детях и о том, будут ли они счастливы с отцом, который мотается с места на место и сплетничает. Вениамину ты не нужен.
- А раньше был нужен! Мы со Стине…
- За то, что было раньше, спасибо! Но это еще не причина, чтобы ты теперь начал мстить. Разве тебе плохо живется? По-моему, ты живешь как граф - с кафельной печью и хрустальной люстрой. Еды у твоей семьи довольно. Все тебя уважают. Чего еще тебе надо? А?
Он весь сжался от ее слов. Они смотрели в разные стороны.
- Если бы нам было суждено…
- Нам никогда ничего не было суждено, - прервала она его.
- А слово? Почему ты не дала мне слова?
- Слово давать опасно. У тебя память как у лошади. И ты слишком сильно тянешь.
- Ты забыла?
- Я ничего не забыла! Ничего!
Двери конюшни открылись. Словно по знаку, Дина отступила от сена, а Фома нагнулся, чтобы поднять охапку.
- Значит, договорились! - громко сказала она. В конюшню вошел работник.
Когда Фома пришел домой перекусить, Стине сияла. К ней заходила Дина и обещала привезти ей из Бергена новый ткацкий станок. На старом было трудно натягивать основу.
- Из-за десяти средних нитей приходится снимать пол-основы, - сказала она.
Фома кивнул. Он стянул с головы шапку и вымыл руки.
ГЛАВА 9
Однажды в конце осени Андерс и Вениамин разговорились за какой-то работой.
- Я думаю, следующим летом тебе стоит пойти со мной в Берген матросом, - как бы случайно обронил Андерс.
От этих слов у Вениамина подозрительно повлажнели глаза.
За работу он будет получать деньги, спать будет в кубрике вместе с матросами. Если во время вахты будет травить за борт, у него удержат из жалованья. Они ударили по рукам, ничего не сказав об этом Дине.
Храня их общую тайну, Вениамин чувствовал себя более взрослым. Однажды он увидел у себя на верхней губе пушок, который вырос за одну ночь и стал темнее. Вениамин торжественно взял опасную бритву Андерса и забрался на стул, чтобы лучше видеть себя в зеркале, висевшем над комодом. Но его рука, на которую он смотрел в зеркало, дрожала. Он даже порезал себе нос. С кровоточащим носом ему пришлось обратиться за помощью к Дине. Она не бранила его, лишь взглянула на бритву и промыла порез, чтобы остановить кровь.
- Я просто играл, - сказал он, стараясь обратить все в шутку.
- Я понимаю. На этот раз порез зарастет. Но в другой - ты отхватишь себе полноса.
Он кивнул и скользнул мимо нее в дверь.
- Ждать недолго, скоро эта забота будет преследовать тебя каждый день! - крикнула она ему вслед.
Он остановился и, не удержавшись, крикнул ей в ответ:
- А ты не знаешь, о чем мы с Андерсом договорились! Это наш с ним секрет!
Дина вышла на площадку лестницы:
- О чем же вы договорились?
- А вот увидишь! - крикнул он и бросился вниз.
* * *
Всю зиму и весну Вениамин интересовался только тем, что имело отношение к Бергену. Он вытащил картины и книги, когда-то привезенные оттуда. Кандидат Ангелл не мог ничем помочь Вениамину. Сам он никогда не бывал южнее Трондхейма.
После ухода Андерса на Лофотены в усадьбе не осталось ни одного человека, который хоть что-то знал бы о Бергене. Вениамин вздохнул с облегчением, лишь когда Дина призналась ему, что знает о Бергене все. И действительно, ответила на все его вопросы, хоть и коротко.
Вениамин быстро сообразил, что нельзя спрашивать о Бергене ночью, когда они с Диной бодрствовали из-за криков русского. От этих вопросов глаза у нее становились злыми.
Наконец птицы с гомоном принялись вить гнезда, скот выпустили на пастбища, и Вениамин изумился, что в состоянии испытывать столь глубокую радость после всего, что он пережил.
Однажды он понял, что Ханна вовсе не радуется вместе с ним его предстоящей поездке, и очень удивился. Это уже слишком! Она не имеет никакого права дуться на него!
- Пойми же: я мужчина, а ты женщина! - Он глубоко вздохнул, стараясь не показать, что ему тяжело нести по коробке в каждой руке.
- Я помню, как ты кричал и плакал, когда Дина уезжала без тебя, - сказала Ханна, вытирая лицо.
- Это было давно, - высокомерно, по-мужски ответил он.
- Может, меня уже здесь не будет, когда ты вернешься!
- А где же ты будешь?
- Это еще не решено.
- Значит, я не смогу навестить тебя, если не буду знать, где ты. - Он усмехнулся.
- Дурак!
- А ты умная, если хочешь сбежать из дому, потому что я уезжаю в Берген!
- Без тебя у меня здесь никого не будет! - жалобно сказала она.
Он огорчился и поставил ношу на землю.
- Когда я вырасту и сам все буду решать, ты всегда будешь ездить со мной!
- Когда это еще будет, ты растешь так медленно!
- Даже если я останусь небольшого роста, я все равно буду взрослым и буду сам все решать! - отрезал он и толкнул ее. - Я и сейчас больше, чем ты! Замарашка! - Он схватил свои коробки и побежал вниз по склону.
- Я совсем не то думала! - крикнула Ханна ему вслед.
Они помирились еще до его отъезда. Ссора была тяжела для обоих. Вениамин обещал привезти ей в подарок куклу с фарфоровым личиком и настоящими волосами.
- Мне просто интересно посмотреть на такую куклу, - сказала Ханна, считавшая, что ей уже неприлично играть в куклы.
Вениамин знал, что побороть морскую болезнь будет непросто; однако, если он ее не поборет, ему на такой подарок не заработать.
В то утро, когда шхуна взяла курс на юг, ветер дул как на заказ, но солнца не было. Андерс стоял за штурвалом и был такой, как всегда. Он говорил, что в море ему лучше думается.
Вениамин стоял у поручней, глядя на острова, берега и заливы, которых никогда раньше не видел. Мир открывался перед ним, становился бескрайним, и он крикнул тем, кто мог его слышать:
- Во летим, аж чертям тошно! Видела бы нас сейчас Ханна!
Андерс взглянул на иллюминатор каюты, где была Дина. Она не сказала ни слова о его бездумном обещании взять Вениамина в Берген. Кажется, была даже довольна.
- Боюсь, как бы у тебя не было слишком много хлопот с семьей, - сказала она ему. - Мы же не знаем, как Вениамин переносит море.
- Вот и узнаем, - сказал Андерс, радуясь, что их с Вениамином заговор не рассердил Дину.
Всех удивило, что штурман Антон не воспротивился присутствию на борту женщины и мальчика. Его как будто даже забавляли бесконечные вопросы Вениамина, он чувствовал себя еще более незаменимым.
Ветер в основном был попутный. Однако не настолько сильный, чтобы у Вениамина началась морская болезнь. Каждый день он делал зарубку на одном из ящиков с рыбой. А потом, поплевав на руки и посвистывая, принимался выполнять то, что ему поручили.
Когда все задания Андерса были выполнены, он усаживался на ящик с биноклем в руках и рассказывал обо всем, что видит. Или сидел с книгой в каюте, слушая скрип мачты и крики чаек. Играл в карты с матросами. Иногда они позволяли ему выиграть и забавлялись этим.
- Твоя матушка лучше играла в карты, чем ты, когда первый раз отправилась с нами в Берген, - сказал Антон.
- Она была старше и уже замужем. - Андерс покосился на каюту.
- Ей, кажется, было тогда шестнадцать? - спросил кто-то.
- Во всяком случае, я помню, что Иакову не нравилось, когда она сидела с нами под парусом и играла в карты, - сказал Антон.
- Ладно, хватит об этом, - оборвал разговор Андерс.
Слова Андерса не вызвали у Вениамина удивления, а вот его тон… Все вдруг заговорили о другом и, насвистывая, стали заниматься своими делами.
* * *
Однажды они увидели на берегу кучку домов и причалы. Дина с Андерсом сказали, что у них там есть знакомые, и Вениамин попросил, чтобы они пристали к берегу.
- Впрочем, нам надо спешить в Берген, а то опоздаем и упустим покупателя на наш товар, - поправился он, прежде чем ему отказали.
- На обратном пути мы непременно здесь остановимся. Будешь спать на настоящей кровати и сидеть на стуле! - пообещал Андерс и стал говорить, что в нынешнем году очень доволен своим товаром. Он даже отказал кое-кому из арендаторов, хотевших сбыть ему рыбу, качество которой не отвечало требованиям. - Я понимаю, такой отказ не способствует дружбе. Кому понравится, что его рыбу признали негодной. Других-то заработков здесь у людей нет. Но Рейнснес в Бергене пользуется хорошей репутацией, и мы должны о ней заботиться. Ясно? Наш товар должен быть только первого сорта. Согласен?
Браковщики в Бергене не подчинялись никому, у кого бы они ни служили. Их слово было законом. Если они считали партию голландской вяленой трески первосортным товаром, это был закон, изменить который не мог никто.
Андерс произнес длинную речь:
- Запомни, Вениамин, в Бергене главный товар - это голландская вяленая треска. Она должна быть определенного синеватого цвета, чистая и не превышать в длину локтя. Вес же ее не должен быть больше полутора фунтов. А еще лучше - фунт! Понимаешь, парень? Бременская вяленая треска тоже отличный товар, но она крупнее голландской. Ее везут в Бремен, Голландию и на Средиземное море. Вот где интересно побывать, верно? Да, еще есть линёк. Линёк должен быть блестящим, белокожим, свежим, его разрезают до самого хвоста. Первый товар для Голландии! Это тебе не шутки!
Андерс всегда очень придирчиво следил за тем, как вялилась рыба. Свежую рыбу следовало сразу же выпотрошить, засыпать солью и выдержать в чанах двадцать четыре часа. Потом вымыть и уложить штабелями не выше локтя в высоту. Мякоть к мякоти. И уже потом пластать на чистых скалах. Вялить рыбу на траве или на земле - последнее дело. Снова в штабеля ее складывают лишь после того, как она окончательно провялится.
- Я никогда не повезу в Берген рыбу, которую солили на полу в пакгаузах. Бергенцы могут на меня положиться!
Вениамин удивлялся, что в море Андерс стал таким разговорчивым. Он столько рассказывал о рыбе! До этого Вениамину казалось, что вся вяленая рыба выглядит одинаково, как бы она ни называлась.
* * *
Пока "Матушка Карен" шла на юг, русский не издал ни звука. Должно быть, он не мог последовать за ними.
Мир был бескраен.
Люди на берегу даже не подозревали, какими неприступными и отвесными бывают горы и скалы. Чтобы понять это, нужно было проплыть мимо них светлой летней ночью.
А запах моря! Он ощущался всегда. Даже во сне. И заглушал все остальные запахи. От него люди менялись до неузнаваемости.
Ночи, впрочем, тоже изменились. Чем дальше на юг, тем они становились синее. И повсюду, где они бросали якорь и сходили на берег, чтобы запастись свежей водой и провиантом, люди говорили по-разному.
Вениамин читал, как Господь смешал языки в Вавилоне, но не подозревал, что подобное смешение может встретиться и в его родной стране.
- Так ведь Норвегия длинная, как кишка. И в каждой долине говорят по-своему, - объяснил Антон и отрезал кусок от соленого окорока, висевшего на сыромятном ремне на мачте.
- Нет, - возразил Вениамин, - вовсе не поэтому. Просто когда в Вавилоне смешались языки и люди перестали понимать друг друга, им пришлось разъехаться по свету и поселиться по отдельности!
Антон перестал жевать.
- Вот черт, как легко все объясняется, а я и не знал, - серьезно сказал он. - Но подожди, ты еще не слышал, как кудахчут женщины в Бергене! Вот кто, наверное, первый покинул Вавилон!
* * *
Удивительным в Бергене оказался не только язык. Вениамин слушал и смотрел. Ему приходилось следить за собой, а то он забывал даже дышать. Время от времени он громко и жадно втягивал в себя воздух и затихал до следующего вздоха. Неожиданно для себя он обратил внимание на новую Динину шляпу.
- Красивая, как сад эдемский! - одобрительно сказал он.
Но когда Дина попыталась вести его за руку, он отскочил в сторону:
- Еще не хватало! Не пойду за руку с женщиной! Неужели ты этого не понимаешь?
И пошел рядом с Андерсом. Одной рукой он держался за отворот тужурки, другую заложил за спину.
Больше всего его поразил Воген. Суда. Паруса. Крики. На расстоянии это было терпимо, но, когда они сошли на берег, вся эта новизна обрушилась на него. Бесконечные ряды крыш, островерхие фронтоны домов, причалы. Телеги и кареты, с лошадьми и без. А как здесь одевались! Такую странную одежду Вениамин видел только на картинках. Дамы несли на головах целые ширмы. А он-то думал, что такие шляпы носит только ленсманша Дагни!