- Уйди, дура! - рявкнул Зигмунд, хватая меня за шкирку и оттаскивая от него.
Тут бы воспользоваться магией, но я не могла, помня о неудаче, постигшей меня накануне.
- Хорошо, я пойду с тобой, только не стреляй в него больше. Ему же больно, - я всхлипнула. Слезы застилали глаза, и я ничего не могла с ними поделать.
- Лежал бы смирно - не стрелял бы.
- Он меня защищал! Разве не ясно? - огрызнулась я, пытаясь подавить истерику.
- Идем, пока его хозяин не вернулся. Куртку прихвати, чай не май месяц, замерзнешь, - он отпустил мою руку.
Я потерла место его хватки, точно синяк будет. Надев куртку, я обошла неподвижное тело вервольфа. Зиг поджидал меня у двери. Выглянув в коридор, он снова схватил меня за руку и вытащил из комнаты.
- Прощай, сынок. Надеюсь, ты не в обиде, - тихо сказал он волку, закрывая дверь.
- Сынок!? - удивилась я.
- Да. Войцех мой сын. Двигайся, Алиса, время не ждет, поговорим позже.
Мы пересекли темный коридор. У лестницы лежало тело Кристофа. Наверное, тот хлопок, услышанный мной накануне, предназначался ему.
- Он мертв? - потрясенно спросила я.
Зиг не ответил, продолжая тащить меня вниз по лестнице. Входная дверь была приоткрыта.
- А охрана? - спросила я, когда мы вышли наружу. Промозглый ветер пробирал до костей.
- Нейтрализована.
- Ты их тоже убил?
- Зачем? Они же люди.
Мы добежали до ворот. В будке охраны было темно, но через большое окно можно было рассмотреть нечто темное, лежащее бесформенной грудой на столе. Наверное, это была спина нейтрализованного охранника.
- Быстрее, - Зиг вытолкнул меня за ворота. Я волочила ноги, пытаясь замедлить наше передвижение, но он раскусил мой нехитрый план: - Если не пошевелишься, вырублю и понесу на плече.
Пришлось подчиниться. Тут до меня дошло, что мы уже за пределами поместья. Значит, я могу воспользоваться магией без всяких негативных последствий. Жаль, что похититель держал меня за руку, а как создать фаербол одной рукой - я не знала. Тогда телекинез. Нужно было чем-то запустить в него. Камней у дороги я не заметила, да и рассмотреть что-то в такой темноте было невозможно. Примерно через триста метров от ворот мы свернули на узкий проселок. Нас окружили голые деревья, листва зашуршала под ногами. Сразу за поворотом я напоролась на толстую ветку, лежащую вдоль дороги. Вот и снаряд. Сконцентрировавшись, я запустила ее в Зига силой мысли. К моему немалому удивлению она полетела в него со скоростью урагана. Он молниеносно вскинул руку - ветка отлетела в сторону, даже не коснувшись его.
- Ты что, маг!?
- Еще одна попытка, - прорычал он, разворачивая меня к себе. - И ты в полной отключке будешь путешествовать в багажнике. Это последнее предупреждение. Поняла?
Для доходчивости он меня еще и встряхнул разок.
- Да, - прошептала я, напуганная его яростью.
Он пристально посмотрел мне в глаза и потребовал:
- Клянись Светом.
- Клянусь.
- Полностью.
- Как?
- Клянись, что не применишь против меня Силу.
- Зачем?
- Иначе мне придется принять меры, которые тебе совсем не понравятся.
Что за глупость? Какие-то клятвы. Кто их вообще держит? Ну раз он хочет - с меня не убудет.
- Клянусь Светом, что не применю против тебя магию, - я даже руку к сердцу приложила для убедительности. Что-то горячее прокатилось вдоль позвоночника и кольнуло в сердце, прямо в том месте, где я держала руку. Я вздрогнула.
- Клятва дана и принята, - кивнул он.
И в этот момент я поняла, что не смогу применить против него Силу, пока он не вернет мне эту чертову клятву. А если попытаюсь, то буду наказана чем-то очень могущественным, что себе дороже.
- Ты обманул меня, - прорычала я. - Воспользовался моей неопытностью.
- Пошли, - он потащил меня дальше по проселку, не обращая внимания на мои упреки.
Метров через сто я рассмотрела в темноте автомобиль, похоже, джип. Он был заляпан грязью до самой крыши. Впихнув меня на заднее сиденье, Зигмунд сел за руль. Пристегиваться он не стал, завел двигатель и рванул дальше по проселку. Какое-то время мы ехали молча. Машину нещадно трясло на ухабах. Вести диалог в таких условиях - только зря челюстью щелкать, можно и язык прикусить. Через полчаса мы выехали на окраину какого-то населенного пункта - дорога стала более или менее сносной.
- Куда мы едем? - требовательно спросила я.
- Когда приедем, узнаешь, - грубо ответил он.
Дальнейшие мои вопросы он попросту игнорировал. Но я не собиралась сдаваться, просто решила немного выждать.
Мы объехали неизвестный поселок и выскочили на трассу. В это время машин было немного. Зигмунд прибавил скорость. Мы летели в сторону столицы, я это точно знала, благодаря своему топографическому таланту.
- На-ка, надень, - он протянул мне знакомую коробочку.
- Это же сережки моей матери! Откуда они у тебя? Это ты обокрал мою квартиру?
- Нет, но я нашел тех, кто это сделал, а теперь возвращаю пропажу.
- Спасибо, раз так.
- Надевай. Изумруды очень пойдут к твоим глазам, - огорошил он меня комплиментом.
- Ну не знаю. Мама их берегла, никогда не надевала. Она обещала подарить мне их на свадьбу.
- Это поправимо. Можем заехать в ЗАГС и расписаться, - он улыбнулся мне фирменным оскалом в зеркало заднего вида.
- Что в этих серьгах такого, раз ты готов даже жениться на мне, лишь бы я их надела? И вообще, когда делают предложение, кольца дарят, а не серьги.
- Будет тебе кольцо, только серьги надень.
- Зачем? - упрямо спросила я.
- Это подарок твоего отца. Ты ведь знаешь, кто он? Или Квинт утаил это от тебя?
Я потрясенно посмотрела на его отражение в зеркале.
- Энтаниель из Дома Зори, третий маг пути, - назвала я имя и титул отца.
- Ага, значит дракон рассказал тебе кое-что. Интересно, что конкретно?
- Он сказал, что мой отец погиб еще до моего рождения.
- А кто его прикончил, не сказал?
- Нет. Ты знаешь, кто это сделал?
- Тарквин. Он хотел украсть его магию Пути, но не вышло. Потому он взялся за тебя, в надежде, что ты унаследовала талант отца.
- Зачем ему это?
- Чтобы выпить твою Силу вместе с даром, убить, проще говоря, а потом самому странствовать по вселенным.
- Не верю, - я замотала головой. Слезы брызнули из глаз. К горлу подкатил ком. Моим лежким стало не хватать воздуха.
- Даркосы - вселенские паразиты, моя дорогая. И нечего реветь. Мы на войне.
- Они создали людей, - возразила я сквозь слезы.
- Чтобы поработить и использовать в своих интересах. Поверь, ты еще много о них не знаешь.
- За что ты их так ненавидишь?
- Оденешь серьги, расскажу.
Я вдела отцовский подарок в уши и приготовилась слушать.
↑
Глава 39. Пес войны
Зигмунд.
1611 - 1632 годы.
Я родился в Кракове в семье кузнеца лета 1611-го от Рождества Христова. Семья у нас была большая, мать с отцом да семеро детей: самая старшая Агнешка, потом Беата, Адам, Руженка, Ежи, Амброзий и я. Отец целыми днями трудился в кузнице. Мы с братьями помогали ему с малолетства, а сестры помогали матери по хозяйству.
Адам был подмастерьем отца. Все знали, что кузница должна перейти ему по наследству. Ежи продали соседу-оружейнику, когда ему минуло одиннадцать. У оружейника были только дочери, а дело кому-то передавать надо. В перспективе Ежи должен был жениться на Катинке, его младшей дочери, ибо она подходила ему по возрасту.
Моя мать была набожной католичкой. Одев в лучшую одежду, каждое воскресенье она водила нас в костел, послушать проповедь ксендза, которого почитала как святого. По той же причине Амброзий ходил у нее в любимчиках. Он терпеть не мог кузницу, зато обожал костел и псалмы. У него был чистый глубокий голос. Ксендз взял его в церковный хор, а когда голос стал ломаться, определил в служки. В пятнадцать Амброзий принял постриг, чтобы служить Богу до конца своих дней.
Сестер рано выдали замуж, что в те времена было нормой. Агнешку я вообще помнил плохо. Когда я появился на свет, ей было пятнадцать, а через год она вышла замуж за второго сына пекаря и переехала с мужем на другой конец города, где они открыли пекарню. Беата вечно летала в облаках, за что частенько получала нагоняй от матери. Она мечтала выйти замуж за шляхтича - стать панной, но вышла за кожевенника с соседней улицы. Через год она сбежала от него, оставив новорожденного сына. Мать считала Беату позором нашего семейства - даже имя ее запрещала произносить в доме. Руженка была моей нянькой - я любил ее больше остальных братьев и сестер.
В детстве я был озорником и забиякой. Мать говорила, что у меня ветер в голове, а в глазах бесы пляшут. Она относилась ко мне с опаской, держала дистанцию. Причиной тому было то, что я появился на свет мертворожденным. Повитуха уже завернула мое тело в холстину, чтобы вынести вон, когда я разразился плачем. Все посчитали это чудом, божественной меткой, но ни набожности, ни святости во мне не было. В костеле я зевал, молитв не понимал, а ксендз мне не нравился. После меня у матери детей больше не было. Может, потому она и стала задумываться, Бог ли меня воскресил или же все-таки Дьявол. Однажды я подслушал, как она спрашивала об этом ксендза на исповеди. Я был мал, но это потрясло меня до глубины души.
В кузнице я работал, как и другие братья, особенно когда Ежи, а потом и Амброзий покинули дом: раздувал меха, держал клещами заготовки, подносил инструменты. Когда подрос и окреп, стал молотобойцем Адама. К тому времени он уже был фактически хозяином кузницы. Отец стал часто хворать, его подводили ноги. Старший брат рассчитывал, что я и дальше буду помогать ему, пока его сыновья не займут мое место, но я не собирался растрачивать жизнь на молот. Мне нравились кулачные бои. Работа молотобойца сделала меня сильным и выносливым, потому я преуспевал в таких лихих забавах. Еще я любил пращу, никто лучше меня во всем Кракове не бил голубей.
В свободное от кузни время я забегал в мастерскую оружейника к Ежи. С ним я сошелся куда ближе, чем с угрюмым молчуном Адамом. Мне нравилось смотреть, как он затачивал наконечники для стрел или шлифовал ножи, заготовки для которых ковал отец или старший брат. Однажды он предложил мне опробовать набор метательных ножей его работы. Мы вышли во двор за мастерской. На стене сарая висел выщербленный деревянный круг, спил старого дуба.
- Попадешь? - Ежи с ухмылкой кивнул в сторону мишени.
- Легко, - усмехнулся я.
- Смотри, Зиги, это тебе не камнями в голубей швырять.
- Посмотрим, - я взял у него первый нож.
Я видел, как метали ножи наемники, покупатели оружейника, хотя сам никогда не пробовал. Мать строго следила за кухонными ножами, а собственного у меня не было. Городская стража запрещала ношение оружия черни. Только наемники и присягнувшие гетману вои имели такое право. Взяв нож за кончик лезвия, я метнул его почти без замаха. Он угодил прямиком в центр деревянного круга. Оставшиеся пять легли лепестками вокруг него, в точности, как я того и хотел.
- Да ты мастер, братишка, - Ежи толкнул меня в плечо.
Он притащил из мастерской арбалет с болтами, взвел его и протянул мне. Я выстрелил - болт воткнулся у первого ножа. Брат взревел потрясенно:
- Ух ты! Тебе бы в казаки идти к пану гетману.
Тогда-то я и понял, что это моя судьба: я стрелок, а не кузнец.
- Казаком родиться надо, Ежи, они чужаков не берут, - вздохнул я. - А вот в наемники я подался бы.
С тех пор я стал присматриваться к "псам войны", слушал их байки по кабакам. Война для них - хлеб, да еще и с маслом. Девки в захваченных деревнях всегда готовы ноги раздвинуть перед славными победителями, причем бесплатно, не то что городские курвы.
В шестнадцать лет я понял, что пора принять свою судьбу. Стащив из мастерской Ежи набор метательных ножей и арбалет, я сбежал из дома с ватагой наемников, чтобы начать лихую и полную приключений жизнь "солдата удачи".
Мои радужные мечты обернулись сплошным разочарованием. Доля солдата - кровь, грязь, боль и дерьмо. За пять лет такой жизни я повидал немало этого в раздираемой междоусобицами Польше. Мы убивали, грабили и насиловали везде, где это было возможно. Святым, как Амброзий, я никогда не был, но то, что мне пришлось делать наравне с другими, сперва выворачивало на изнанку, а потом притерпелось. Смерть перестала пугать, я привык к ее ледяному дыханию в затылок. Она стала моим ремеслом и кормилицей, хоть я и не испытывал удовольствия от такой работы. Ни в Бога, ни в Черта веры более не было. Библейского Ада я тоже не страшился, моя жизнь была гораздо хуже геенны огненной. Я перестал чувствовать душу, во мне не осталось человека. Я стал демоном войны, убийцей и насильником. А еще я знал, что есть вещи похуже смерти.
Мне минуло двадцать один, когда я и четверо моих приятелей, таких же псов войны, отправились на поиски очередного нанимателя. Шляхтич, которому мы служили до этого, был разбит своим соседом, а его деревни разграблены другими наемниками. Нам не повезло, мы оказались не на той стороне. Пан платить нам больше не мог, а задаром мы не служили.
Мы шли по тракту в сторону Кракова. В корчмах бывшей столицы часто собирались ватаги наемников, там же находили нас наниматели. Еще можно было узнать, кто из шляхты имеет зуб на соседей, к кому можно податься.
Нам навстречу, вздымая клубы пыли, ехала кавалерийская сотня. Судя по штандарту, это был эскорт вельможного пана Тарквиновского, магната, чьи земли мы пересекали.
- Стоять, - поднял руку сотник.
Сотня элеаров встала, повинуясь его приказу. Мы тоже остановились. Он глянул на нас недобро и рыкнул:
- Кто такие?
- Вольные солдаты, пан сотник, - поклонился ему Упырь.
Как Упыря звали на самом деле - никто не знал. Кличку эту он заработал за то, что любил резать глотки, а потом слизывать кровь с ножа, глядя в стекленеющие глаза жертвы. Так, по его словам, он передавал привет "костлявой". У каждого из моих приятелей были свои прозвища и демоны в голове.
Верзилу Рутгера, немца из-под Гданьска, прозвали Зубастиком за то, что он подпилил передние зубы, для пущего устрашения врага. Надо признать, ухмылка его впечатляла. Рутгер отлично владел цепным моргенштерном.
Низкорослого жилистого Томаша называли Мечом, но не из-за мастерства мечника. На каждом привале он точил свое оружие, это его успокаивало. Упырь шутил, что если Томаш перестанет наяривать свой меч, то его пора хоронить, поскольку он подох от страха.
Шустрый толстяк Бартош из Лодзя, заработал кличку Пройдоха. Он всегда искал, где бы чем поживиться. Нередко его воровские проделки спасали нас от голода, но бывало, что и ноги приходилось уносить по его вине. Бартош, несмотря на свою тушу, отлично умел подкрадываться. Удавка была его любимым оружием, но и ножом он владел ловко.
- Наемники, значит, а может, бандиты? - сплюнул в дорожную пыль сотник. Присягнувшие на верность воины всегда презирали таких, как мы.
- Никак нет, пан сотник, - заискивающе улыбнулся Упырь. Все понимали, что одно неверное слово, и нас ждет петля на ближайшем суку. Упырь умел быть подобострастным, пока не добирался до чьей-то глотки. Потому переговоры всегда доверяли ему. - Мы люди честные. Ищем кому бы послужить в ратном деле. Может, и вам сгодятся добрые вои?
- Черту в Аду ты сгодишься, курвино отродье, - рявкнул сотник.
- Подожди, Млежек, - чуть приподнял затянутую в черную перчатку кисть аристократ на вороном жеребце. Это был крепкий мужчина средних лет с гордой осанкой. От пронзительного взгляда его бледно-голубых глаз у меня мурашки поползли по загривку, а ведь я даже смерти не боялся. Пан внимательно осмотрел нашу ватагу: - Если вы так хороши, как утверждаете, я возьму вас на службу, но сперва вы должна это доказать.
- Как, вельможный пан? - спросил Упырь.
- На колени, мразь, когда с паном разговариваешь! - зарычал сотник.
Упырь не гордый - тут же бухнулся на колени. Он, вообще, боялся боли и смерти, хотя сам раздавал ее с удовольствием.
- Если впятером одолеете одного моего солдата - возьму вас, - поставил условие вельможа.
- Так это мы с радостью, - стоя на коленях, поклонился ему Упырь.
- Выбери кого-нибудь из молодых, Млежек. Хочу посмотреть, чему ты их научил. Пусть узнают цену наемникам.
- Как прикажете, пан Станислав, - сотник повернулся к солдатам и крикнул: - Эй, Вацлав, покажи пану, на что годен.