– Не думаю. Нет. У нее все получалось естественно. Знаете, как у Снежной Королевы. На этот счет не беспокойтесь… – Шэрон помедлила. – Льюис был просто убит, когда она ушла.
– Как вы думаете, она могла прийти обратно? Где-нибудь на днях?
– Могла. – Шэрон слегка покраснела. – Я в своей комнате давно не была – наверное, больше недели. Я встретила одного потрясающего парня, знаете, как это бывает… – Она запнулась, словно боясь осуждающего замечания; но, когда Кристиан похлопал ее по руке и уверил, что, разумеется, подобное ему очень хорошо знакомо, она улыбнулась.
– Так вот. Хелен вполне могла прийти сюда. У Льюиса, думаю, остались ключи от моей комнаты. А эта старая ведьма – консьержка наполовину слепая и никогда не знает, что происходит в доме. Может быть, Хелен и приходила. Может, поэтому они и уехали. Понимаете, это странно. Льюис ни разу не говорил о переезде. Но вообще-то он часто срывается с места. На жизнь ему зарабатывать не надо, да и поразвлечься он совсем не дурак. Я все удивлялась, почему Льюис так долго оставался в Париже, даже подшучивала над ним. Говорила, что, когда мы вернемся в Штаты, я его разыщу и заявлюсь к нему в Бостон без приглашения.
– И заявились бы?
Шэрон насмешливо посмотрела на него.
– Думаете, я полная дура? Одно дело – Париж. Дома такой парень, как Льюис, меня бы и не заметил. Вашу сестру – да. В ней видна порода…
Шэрон вздохнула, и Кристиан почувствовал к ней симпатию. Ее признание, что между ней и Синклером существовал непреодолимый социальный барьер, было откровенным и несколько циничным, но горечи в нем не слышалось. Кристиан позвал официанта и снова повернулся к девушке.
– Я вам очень благодарен, – просто сказал он. – Вы мне оказали неоценимую помощь. Все это для меня очень важно. Моя сестра причинила много страданий…
– Бьюсь об заклад, – задумчиво проговорила Шэрон, – она причинит их еще немало. Она ведь не ваша сестра, верно?
Кристиан вздохнул:
– Да. Вы правы.
– Я догадалась. – Она дотронулась до его пальцев и быстро отдернула руку. – Все равно. Желаю вам удачи. Вы симпатичный. Жаль, что мало чем могу вам помочь.
Кристиан заплатил по счету и снова поднял глаза на девушку. Он заметил, что она колеблется.
– Что-нибудь еще? – предположил он. – Расскажите. Что бы это ни было, я должен знать.
Шэрон нахмурилась и откинулась на спинку стула. – Вроде бы ничего. Какое-то смутное ощущение… Может, ерунда… Но кое-что меня озадачило…
– Расскажите.
– Я уже думала об этом, когда вы расспрашивали про Льюиса и Тэда. Понимаете, если бы я должна была сказать, интересовалась ли Хелен кем-то из них, я бы ответила: да, до некоторой степени. Но речь бы шла о Тэде.
– О Тэде? – уставился на нее Кристиан, и Шэрон быстро замахала руками.
– Нет-нет, тут никакой романтики. Не поймите меня превратно – я вовсе не имею в виду, что Тэд ей нравился. Он именно интересовал ее. Он становился совсем другим в ее присутствии. Ведь обычно он мрачно помалкивал, слова из него не вытянешь. Зато при Хелен совершенно преображался. Мог часами бубнить. У меня от скуки скулы сводило. Льюису это тоже, кажется, действовало на нервы. А Хелен – нет, сидит себе тихо как мышка да слушает…
– Правда? – заинтересовался Кристиан. – А вы помните, о чем он рассказывал? Шэрон усмехнулась:
– Конечно. Я же вам говорила. О кино – о чем же еще?
– У меня есть некоторые сведения о банке "Синклер, Лоуэлл и Уотсон". Я получил их по телексу час назад. А также дополнительная информация о Льюисе Синклере. Здесь много всего. Ну, банк я и раньше знал. Когда-то давно мы совершали с ними кое-какие незначительные сделки…
Эдуард бросил листки телекса на гладкую черную поверхность письменного стола в его парижском офисе. Голос его звучал пренебрежительно – для него "Синклер, Лоуэлл и Уотсон" были слишком мелкой сошкой. Кристиан вздохнул и стал проглядывать телекс. Он позвонил Эдуарду утром, как только расстался с Шэрон; Эдуард немедленно вылетел из Шато де Шавиньи на собственном самолете. Сейчас было два часа дня.
Кристиан снова вздохнул и поглядел на своего друга. От человека, который еще вчера был близок к срыву, не осталось и следа. Под глазами лежали тени – свидетельство бессонной ночи; однако Эдуард был одет в элегантную черную тройку, свежевыбрит и подстрижен. Он излучал холодную энергичную решимость. Кристиану сейчас не хотелось бы оказаться на месте Льюиса Синклера.
– Эдуард, но ведь у нас нет оснований утверждать, что она возвратилась туда, – мягко начал он, – или что она уехала с Синклером и его другом…
– Синклер сорвался внезапно, в пять часов утра, сразу после того, как ты приходил в кафе "Страсбург" и задавал вопросы. Думаю, вывод напрашивается сам собой, – холодно оборвал его Эдуард и постучал по столу платиновой ручкой.
– Они были просто друзьями, Эдуард. Даже менее того – ведь это обычное случайное знакомство. Они лишь помогли ей найти комнату, вот и все…
– Других друзей мы не знаем. Может быть, Элен туда вернулась, а Синклер, узнав, что кто-то ее разыскивает, вместе со своим другом увез ее. В пять часов утра. До тех пор пока не появится версия получше, я намерен придерживаться этой. Вот так.
Кристиан пожал плечами. Он прекрасно знал, что, когда Эдуард находится в подобном настроении, спорить с ним бесполезно. Он углубился в чтение телекса. По мере того как он читал, росло его восхищение Эдуардом, а также его собственное беспокойство. В бумагах содержался лаконичный, но удивительно полный отчет о "Синклере, Лоуэлле и Уотсоне": история основания банка, его финансовые возможности. Кристиан был уверен, что большинство этих сведений уже известно Эдуарду. Там же имелось краткое, но выразительное описание Льюиса Синклера.
Двадцать пять лет, как и предполагал Кристиан. Единственный сын, в семье, кроме него, – четыре сестры, все старше. Ежегодный доход в сто тысяч долларов приносят ему деньги, оставленные дедом. Учился в Гротоне и Гарварде; не слишком выдающиеся успехи с академической точки зрения. В записке намекалось, что место в университете досталось ему с трудом, возможно, благодаря сильным семейным связям, возможно, благодаря его собственным спортивным достижениям. Синклер стал звездой первой величины в футбольной команде Гарварда. Кристиан усмехнулся, мысленно похвалив себя за проницательность. Золотая молодежь. Футболист. Как американцы таких называют? Ах да, джок.
– Эдуард… – Кристиан укоризненно и вместе с тем слегка поддразнивающе улыбнулся. – Ты отстал от времени. Этим сведениям уже три года. Льюис Синклер ушел из Гарварда в 1956-м. А как он жил с тех пор и до сегодняшнего дня?
В ответ Эдуард сложил губы в некое подобие улыбки.
– Сегодня ближе к вечеру я буду знать больше.
– Хорошая бостонская семья…
– Заурядная бостонская семья, – отрывисто бросил Эдуард. – По линии отца – на протяжении четырех поколений безупречная репутация в деловом мире. Мать происходит из очень знатной и старинной семьи, ее родословная ведет к ранним голландским поселенцам, а то и дальше. Обширная общественная и благотворительная деятельность. И не слишком умный сын (учти – пятый ребенок в семье после четырех девочек), который вырос, а может, еще и не вырос богатым и испорченным…
– Откуда тебе это знать, Эдуард? Уж во всяком случае, из этих бумажек ничего такого не следует.
– Я разговаривал еще со своим хорошим другом из Нью-Йорка. Это человек, работающий на Уолл-стрит, он хорошо знает Синклеров. Из его слов я понял, что Льюис Синклер – что-то вроде плейбоя. – Эдуард с отвращением скривил губу, а Кристиан с трудом сдержал улыбку. – Он обожает то, что мой друг назвал словом "вечеринки". Насколько я понимаю, именно этим по большей части занимался Синклер последние три года. Однако, как я тебе уже сказал, к вечеру я буду знать больше.
Кристиан с тревогой посмотрел на друга. До него доходили слухи о том, каким жестоким бывал иногда Эдуард де Шавиньи. Сам Кристиан никогда не сталкивался с этой чертой своего друга, он не придавал этим россказням никакого значения и склонен был приписать их элементарной зависти. Разумеется, святым Эдуарда назвать было трудно, успеха в делах мягкостью не достигнешь. Но жестоким, бесчестным, чуть ли не готовым убить соперников и конкурентов? Нет, Кристиан всегда полагал, что эти утверждения преувеличены. Однако внезапно его уверенность ослабла и ужасные сомнения одолели Кристиана.
– Эдуард, я слышал о твоих вендеттах, – с напускной беззаботностью начал он. – Я надеюсь, ты не собираешься устраивать еще одну? Льюис Синклер не совершил ничего такого…
– Ты говоришь о вендетте? – холодно обронил Эдуард. – Вендетта предполагает какие-то страсти, эмоции, разве нет? Я же не испытываю к Льюису Синклеру никаких чувств. Он просто средство для достижения цели.
Во взгляде Кристиана читалось недоверие. Он был убежден: Эдуард сам верит в то, что говорит; но Кристиану хотелось бы знать, так ли это на самом деле. Если Эдуард ревнует – а Кристиан догадывался, какой жгучей и устрашающей могла быть ревность его друга, – значит, чувства, которые тот испытывал к Льюису Синклеру, никак нельзя было назвать холодными и рассудочными. Конечно же, Эдуард даже самому себе никогда не признается, что ревнует: ведь он презирает все эти низменные страсти, а Кристиан был уверен, что Эдуард относит ревность к разряду самых низменных чувств. Будучи очень ревнивым, сам Кристиан с течением времени все больше чувствовал на себе действие этого недуга, разъедающего и ум, и душу; поэтому он не разделял точку зрения своего друга.
– Эдуард, а что, если… – Кристиан запнулся. – А что, если Льюис Синклер просто старается помочь Элен? Может, и об этом стоит подумать? Возможно, ее привязывает к нему чувство благодарности…
Едва он произнес эти слова, как тут же понял, что говорить их не следовало. Взгляд Эдуарда стал ледяным. Он посмотрел на Кристиана и отвернулся.
– Ну что ж. может быть, все именно так, как ты сказал. Я учту.
Он замолчал, и Кристиан увидел, что в душе его друга происходит какая-то борьба. Когда Эдуард повернулся, маска холодной рассудительности соскользнула и на лице проступили обуревавшие его чувства.
– Это единственное, за что я могу ухватиться, Кристиан. Донесения из Лондона не оставляют надежд…
– Никакой Элен Хартлэнд? – мягко спросил Кристиан.
– В книге записей рождения никого, кто хотя бы приблизительно подходил по возрасту. В каталоге Британской библиотеки писательница по имени Вайолет Хартлэнд не значится. Пилот с фамилией Хартлэнд не служил во время войны в военно-воздушных силах Великобритании.
Эдуард положил ручку рядом с папкой, Кристиан отвел глаза. Эдуард и раньше признавал, что Элен могла ему солгать, но не в важных вещах, как он считал. Кристиан вздохнул. Разве имя и происхождение – это не важно?
Эдуард откашлялся.
– Помнишь, она сказала, что выросла в Девоне? В деревне, которая тоже называется Хартлэнд. После смерти матери она продолжала жить там с теткой…
– Да, помню. Она при мне это рассказывала, за ужином.
– В Девоне есть деревня Хартлэнд. Заброшенное местечко на северном побережье. Мои агенты… – Он помедлил. – Там сейчас наводят справки. В общем-то, я ничего особенного не жду, но. если я сам соберусь туда поехать, ты будешь сопровождать меня, Кристиан? Немая мольба отразилась в его глазах. Кристиана буквально захлестнуло желание помочь.
– Ну конечно, – спокойно ответил он. – Ты сам знаешь. Ну а пока что?
– А пока я буду искать Льюиса Синклера. Я найду, куда он исчез.
Кристиан взглянул на него с недоумением: Эдуард говорил так уверенно.
– Ты действительно сможешь найти его? Я всегда считал, что, если человек хочет исчезнуть на время, сделать это довольно просто. Ведь Синклер уже может находиться практически в любой точке Европы. Откуда ты знаешь, вдруг он направился прямо в аэропорт и улетел в Нью-Йорк, в Бостон, в…
– Он этого не сделал. Мои агенты проверяют все трансатлантические рейсы из Парижа. Как только Льюис Синклер предъявит свой паспорт или забронирует билеты, я тут же узнаю об этом.
– А если не забронирует? Если он поедет на поезде? На машине? Или решит добираться на попутных? А если он попросту отсиживается где-нибудь в Париже? Эдуард, это совершенно невозможно! Как ты его найдешь?
Эдуард встал.
– Да очень просто. – Он пожал плечами. – В современном мире существует один почти безошибочный способ найти кого угодно…
– Какой же?
– Мой дорогой Кристиан. Деньги.
Когда Кристиан ушел, Эдуард поднял телефонную трубку и назвал телефонистке нью-йоркский номер. Трубку снял его друг с Уолл-стрит, человек уважаемый и влиятельный, владелец известного во всем мире банка. Эдуард перешел прямо к делу.
– Ты говорил со своим знакомым из налогового управления?
– Да. Он согласен. Видишь ли, он мне кое-чем обязан. Все счета Льюиса Синклера будут тщательно контролироваться с завтрашнего дня. Может быть, даже с сегодняшнего. Но должен тебе заметить, Эдуард, это вопиющее нарушение всех правил. Полное беззаконие. Я его с трудом уломал, а я не люблю просить…
– Крайне тебе признателен. Спасибо. Однако мы с тобой оба знаем, что такие дела делаются, невзирая на любые законы.
– Да. Но, Эдуард, ради бога, я надеюсь, у тебя все же имеются веские причины. Понимаешь, Роберт Синклер – мой старый друг. Мы вместе учились в колледже. Господи, когда я приезжаю в Бостон, я останавливаюсь в его доме. Мы играем в гольф. Эмили Синклер и моя жена – приятельницы. Они учились в одном классе.
– Причины у меня действительно веские. Больше я ничего не могу сказать. Но даю полную гарантию, что полученная мной информация не попадет в чужие руки и никоим образом не будет использована против Льюиса Синклера и его семьи…
Банкир вздохнул:
– Ну ладно, договорились. А теперь скажи, что ты хочешь знать.
– Все. Меня интересует его банковский счет, как ты понимаешь. Я хочу знать о каждом снятии денег с этого счета. Все детали: куда перечислены деньги, когда, сколько. В особенности деньги, переведенные за границу, например, в Европу, – какой бы малой ни была сумма. Переводы денег в иностранные банки. Чеки, выписанные в магазинах или гостиницах. Располагаешь ли ты сведениями о его кредитных карточках?
– Да, их номера передо мной на столе.
– Отлично. Тогда я бы еще хотел знать о деньгах, снятых с помощью кредитных карточек. Плюс адреса всех компаний, куда были перечислены деньги по карточке или с банковского счета. Если Льюис Синклер выписал в аптеке чек за бутылочку аспирина, я хочу об этом знать. Ну вот, для начала, пожалуй, хватит.
На другом конце провода хмыкнули – невольное восхищение одного педанта другим.
– Для начала действительно достаточно. Когда ты хочешь получить эту информацию?
Эдуард улыбнулся.
– Мы что, первый день знакомы? – поинтересовался он. – Я предпочел бы иметь ее у себя на столе еще вчера. – И повесил трубку.
В воцарившейся тишине Эдуард вдруг ощутил (как это всегда с ним бывало в моменты сильного напряжения), что он удивительно спокоен. Он оглядел свой кабинет, отделанный сдержанно и со вкусом: строгая простая мебель, картины. Эдуард взглянул на буйство красок на картине Поллака, и внезапно прежняя боль, вернувшись, пронзила его. Боль и недоумение. Он закрыл лицо руками и замер.
Почему? Этот вопрос стучал в голове, и перед закрытыми глазами вспышками мелькали образы: отец, Грегуар, Жан-Поль, Изобел, их ребенок, Элен – люди, которых он любил и которых потерял одного за другим. Почему, почему, почему?
В 1959 году район Трастевере в Риме не отличался особой фешенебельностью. Тогда Трастевере был тем же, что на протяжении нескольких веков, – бедным городским кварталом с узкими улочками и маленькими площадями, его древние соборы и дворцы мало привлекали туристов. Расположенный на левом берегу Тибра – вдали от дорогих магазинов, модных отелей и наиболее посещаемых туристами достопримечательностей, – гомонящий, людный, дешевый, Трастевере оставался живописным уголком города.
Таддеус Ангелини, чьи предки были выходцами как раз из этой части Рима, смотрел на узкие затененные улочки, на висящие на балконах клетки с певчими птичками, на белье на веревках, развевающееся подобно флагам, и думал, что это идеальное место для съемок фильма.
Льюис Синклер смотрел на запруженные толпами улицы и базары, на дешевые кафе и рестораны, ни днем, ни ночью не прекращавшие свою бурную деятельность, и думал, что это идеальное место для того, чтобы спрятаться. Мнение Элен не прозвучало, но ни Тэду, ни Льюису не пришло в голову справиться о нем.
Они прибыли сюда прошлой ночью, после долгого и окольного путешествия на поезде. Был полдень, солнце пригревало, и Льюис Синклер отправился, как он объяснил своим спутникам, добывать для них штаб-квартиру. Роскошную штаб-квартиру, с улыбкой добавил он. Трастевере очень живописен, но он не намерен целых два месяца спать в этом клоповнике под названием "пенсионе".
Элен и Тэд сидели в кафе на площади Святой Марии напротив церкви, которая считалась самой старой в Риме. Перед Элен стояла нетронутая чашка кофе. Говорил Тэд, его монолог длился уже около получаса; Элен, едва вслушиваясь в его речь, смотрела на чудесную мозаику, украшавшую фасад собора Святой Марии. По одну сторону от Мадонны были изображены пять мудрых дев, по другую – пять неразумных.
Тэд. вникая в мельчайшие подробности, описывал эпизод с куклой из фильма Хичкока "Головокружение". Головная боль мучила Элен, она все еще очень плохо себя чувствовала; процессия девственниц на фасаде церкви, была как бы подернута туманом, а потом и вовсе превратилась в расплывчатое пятно – вопреки желанию Элен глаза ее наполнились слезами.
То, что она совершила, было окончательным и бесповоротным: она так решила, и она выполнила свое решение – назад возврата нет.
Как трудно было уйти! Элен спланировала все предельно четко, уверенная, что это – самый лучший путь, ведь любой другой предполагал объяснения. Она упаковала чемодан, положила кольцо на перчатки от "Гермеса" и – когда настал момент уходить как можно скорее – застыла: ужасно уходить вот так, без единого слова. Элен захотелось оставить ему записку, письмо – хоть что-нибудь, Но, если бы она начала писать, она бы никогда не нашла в себе силы уйти.
Она выскользнула из огромного дома крадучись, как вор; а потом все было очень просто: попутная машина довезла прямо до Парижа. Там Элен вернулась к Льюису и Тэду, спала в комнате Шэрон. И все потому, что была не в состоянии задуматься, куда идти и что теперь делать. Льюис начал было задавать вопросы, но Тэд заставил его замолчать. Он вытолкал Льюиса из комнаты и посмотрел на Элен долгим задумчивым взглядом, машинально теребя бороду. Потом сказал:
– Я знал, что ты вернешься. Ты должна была это сделать. Мы достали деньги, собираемся снимать кино. Если хочешь, получишь роль. Все будет так, как я тебе говорил.
Он был прав: когда Элен жила у них в прошлый раз, Тэд рассказывал, как он собирается снимать кино. Тогда она верила ему, Тэд обладал удивительным даром убеждения. Позже, на Луаре, все эти разговоры казались чем-то ненастоящим – каким-то хвастовством. Подобные вещи не происходят в реальной жизни. И уж во всяком случае, ни Тэд, ни Льюис не существовали тогда для нее. Один Эдуард был реален.