– Знаю, знаю. Но эта просьба для тебя не из легких.
– Не имеет значения. Я постараюсь…
– Я хочу, чтобы ты сейчас же убрался из больницы и больше сюда не приходил.
– Что?
– Пусть Коди отвезет меня домой. Похоже, завтра я смогу отсюда уехать. Я хочу, чтобы ты на несколько дней забыл о моем существовании. Хорошо?
– Но, Кэмерон…
– Я настаиваю, чтобы ты сам себе ответил на вопрос, что для тебя сейчас в жизни самое главное. Уверен, так остро этот вопрос для тебя никогда не стоял. Воспользуйся моментом. Поезжай домой или куда-нибудь, где тебе не нужно по шестнадцать часов в сутки болтаться в больнице. Ты же смог оставить на время бизнес. Забрось все дела еще на несколько дней. Реши, наконец, что для тебя важнее всего на свете, Коул. И, решив, добейся этого. Вот чего я хочу. Ты же пообещал мне выполнить мою просьбу. Вот и выполняй.
– Ты понятия не имеешь, чего я могу напридумывать.
Кэмерон улыбнулся.
– Не бойся, имею. А вот ты сомневаешься, и все дело в тебе.
– Ну уж если ты такой умный, почему сразу не скажешь? Мне не нужно будет ломать голову.
– Так вот, ломать голову очень, братец, полезно. Это уже полдела. Потому что, когда ты наконец поймешь, чего тебе надо, ты этого добьешься.
Через два дня Коул был на пути в Мейсон. Как и советовал Кэмерон, он переложил на Коди заботы о брате. И почувствовал себя свободным.
Все, что ему пришлось выслушать от Кэмерона, особенно в отношении Летти, потрясло Коула. И о деде Кэлебе, и о том, как он поклонялся своему отцу, и о том, как он не понимал, что происходит в семье. Почему это было так? Он сумел поправить дела в бизнесе, унаследованном от отца, он удвоил, а может быть, и утроил доходы "Коллоузй Энтерпрайзес". Он же не последний уж тупица, это точно. Просто, судя по всему, он был слеп.
Семья. Его семья. Тони тоже был частью его семьи, хотя и не догадывался об этом. Когда Коул наконец прочувствовал, что у него есть сын, боль от сознания этого стала невыносимой. Как случилось, что все эти годы он ничего не знал о сыне? Почему инстинкт не подсказал ему этого?
Что касается Эллисон, здесь было еще больше вопросов. И ему нужны были ответы на них. Больше же всего он хотел узнать, почему она не сообщила ему о том, что ждет ребенка.
Может быть, она рассказала об этом отцу, а тот – Летти?
Коул поначалу собирался поговорить с теткой. Но, вспомнив слова Кэмерона, усомнился, что она скажет ему правду.
Коул знал, что Эллисон не будет лгать. Она ни разу не обманула его за все годы, что они были вместе… Пока не взвалила на себя бремя величайшей лжи.
Эллисон беседовала в галерее со случайными покупателями, когда заметила, как из-за угла на площадь выруливает шикарный лимузин.
Через Мейсон проезжали всякие машины, в том числе последних моделей, но эта была нечто особенное. Эллисон кольнуло предчувствие, она ощутила себя зверем, загнанным в ловушку.
Она обреченно наблюдала за тем, как машина подруливает к стоянке перед галереей.
Итак, он здесь!
Она обернулась к посетителям.
– Да, авторы выставленных работ – местные художники и умельцы. А вон на тех снимках – куклы, магические круги, написанные маслом картины, выполненные представителями народов, живущих в Мейсоне и его окрестностях.
Колокольчик на входной двери известил о посетителе. Эллисон обернулась.
Годы его здорово изменили. Он стал выше и шире в плечах. На нем была рубашка и изрядно потертые джинсы, плотно облегавшие мускулистые ноги. Она узнала бы его везде, при любых обстоятельствах, но все же он выглядел совершенно по-новому и очень солидно. Ушла улыбчивость, вместо нее – плотно сжатые губы, придававшие строгость лицу. Глаза смотрели с прищуром, но по-прежнему сверкали на загорелом лице.
– Привет, Коул. Сколько лет, сколько зим. Он не знал, к чему готовиться, но стоявшая перед ним уверенная в себе женщина с красивой осанкой, лишь очень отдаленно напоминала знакомую ему девочку-подростка.
У нее, как и тогда, были длинные волосы, но теперь она их заплетала в одну косу, перекинутую на грудь. На ней была пышная, в несколько ярусов юбка, в тон ей блузка и замшевые мокасины. Голову стягивала вышитая бисером повязка. Кожа, как и раньше, очень белая, резко контрастировала с черными глазами и смоляными волосами.
– Стиль покохантас, если не ошибаюсь, – медленно произнес он, осматривая ее с головы до ног.
Кто-то из стоявших неподалеку мужчин хохотнул.
– Вам помочь? – обратилась она к Коулу, выдержав его пристальный взгляд.
– Хороший вопрос. Я подумаю, – ответил он и принялся изучать рисунки, фотографии и поделки. Эллисон занялась другими посетителями.
Одна из посетительниц сказала:
– Золотко, мы не будем отвлекать вас от работы, сами все посмотрим. Эллисон улыбнулась в ответ.
– Вот и прекрасно. Наслаждайтесь. Если будут вопросы – не стесняйтесь, задавайте.
Оставив Коула и всех остальных в галерее, она ушла за свою шуршащую штору, на рабочую половину, и села за стол. Ну вот он и здесь. И мир не перевернулся. Было ясно, что он ее разыщет. Но голову она терять не намерена. Она уже не девочка, ей тридцать два года, она сумела вырастить сына, и ее карьера складывается вполне успешно. Она ни от кого не зависит, и ни один мужчина не в силах разрушить созданного ею. Даже Коул.
Эллисон услышала, как хлопнула входная дверь, и пошла посмотреть, все ли посетители ушли.
– Не волнуйся, – услышала она голос Коула, отодвигающего штору. – Твои клиенты смылись. И много у тебя таких зевак?
– Хватает.
– Какая от них польза, если они ничего не покупают?
– Тебе может показаться странным, но случается, что-то западает им в душу, они потом долго мучаются и наконец, иногда целый год спустя, возвращаются и покупают.
– А что если вещь уже продана?
– Бывает, конечно, и так.
– Как приятно снова видеть тебя, Эллисон. Я пытался представить себе, как ты теперь выглядишь, но это не так просто сделать через столько лет.
– Ты не ожидал увидеть покохантас? Коул улыбнулся.
– Действительно не ожидал.
– Я одеваюсь так, потому что это удобно и броско. Считается, что художники должны одеваться несколько эксцентрично.
– Значит, это уловка твоего маркетинга?
– Совершенно верно.
– А где Тони?
Эллисон сидела, откинувшись на спинку стула, но не предлагала ему сесть. Казалось, это мало его занимало. В небрежной позе, скрестив руки на груди, он привалился плечом к косяку.
Она напряглась от резкой смены темы.
– А почему ты спрашиваешь?
– Просто интересно.
– В данный момент он у друзей.
– У тех, с которыми он был на острове Падре?
– Да.
– Они местные?
– Да.
Коул, вздохнув, медленно распрямился.
– Во сколько ты закрываешь? Она посмотрела на часы.
– Через пятнадцать минут.
– Хорошо. Здесь есть куда пойти, чтобы спокойно поговорить?
– В Мейсоне много всяких мест, – улыбнулась она. – Стоит там только слово сказать, как к концу недели будет знать вся округа. Это красивый маленький городок, и все мы здесь дружная семья.
– Тогда позволь мне поставить вопрос иначе. Есть здесь место, где мы могли бы поговорить с глазу на глаз?
Она задумчиво смотрела на него. Если бы она знала, что ее "нет" заставит его уйти, то тут же бы произнесла его. Но она понимала, что хотя этот Коул и отличается от молодого, известного ей, он наверняка по-прежнему упрям. Он приехал в Мейсон, чтобы поговорить с ней, и не уедет, пока не добьется своего.
– Ну что ж, мой дом – вполне уединенное место, – сказала она.
– А когда возвращается Тони? Уж это было не его дело.
– У нас будет достаточно времени, чтобы поговорить, – оборвала она его.
В пять тридцать Эллисон перевернула на двери табличку с "открыто" на "закрыто", опустила жалюзи на витринах и сказала:
– Я ставлю машину во дворе. Сейчас выеду.
Эллисон выпустила Коула на улицу. При этом он подозрительно покосился в ее сторону, чем вызвал у нее улыбку. Неужели он думает, что она собирается смыться?
Ему, однако, ничего не оставалось, как выйти за дверь. Эллисон заперла ее изнутри, прошла обратно через всю галерею, включая по дороге специальное освещение. Свернув в кабинет, захватила со шкафа сумочку и вышла через черный ход.
Эллисон села в свой "бронко", по боковой аллее выехала на улицу и, проезжая мимо его машины, посигналила, чтобы он следовал за ней. Коул тронулся с места.
Она сделала левый поворот и направилась вверх по дороге к вершине холма. Ее дом стоял на холме, откуда был виден весь город.
Приближаясь к своему дому из кирпича, построенному в стиле ранчо, Эллисон старалась настроиться на то, чтобы быть предельно сдержанной.
Хотя Коул Коллоуэй, возможно, и был самой значительной фигурой в ее жизни, теперь он для нее ничто. Даже меньше чем ничто. Он приехал сюда по своим делам и, без сомнения, попытается втянуть в них ее. Разумеется, она будет с ним вежлива, как с гостем, как с совершенно посторонним человеком, каковым он для нее сейчас и является.
Она не стала загонять машину в гараж, потому что собиралась попозже заскочить в магазин за продуктами и, выйдя из своего "бронко", увидела, что он уже стоит рядом.
– Хорошее у тебя здесь место, – сказал Коул, окидывая взглядом тихий район и открывающийся вид на город.
– Отсюда видна даже башня с часами на здании суда.
– И давно ты здесь живешь?
– Почти десять лет.
Эллисон повела его к парадной двери, которой они с Тони пользовались редко. Отперев и распахнув дверь, она сделала шаг в сторону, пропуская Коула, но он жестом руки пригласил ее пройти в дом первой. Чтобы не препираться, Эллисон шагнула в холл. В него выходили двери гостиной и столовой, расположенных напротив, и коридор, ведущий в глубь дома. За раздвижной стеклянной дверью был виден патио.
– Что ты будешь пить? Я думаю, мы можем посидеть в патио, – предложила Эллисон.
– Пиво, если можно.
Кухню отделяла от столовой только стойка, и Коул видел, как Эллисон подошла к холодильнику и открыла дверцу.
– Тебе повезло. Есть две бутылки. Она взяла одну из них за длинное горлышко, потом потянулась к кувшину и налила себе в высокий стакан что-то похожее на лимонад.
– Тебе нужен стакан?
– Боюсь, что нет. Никому так и не удалось научить меня хорошим манерам.
Она с вызовом посмотрела на него.
– Вряд ли кто-нибудь даже пытался. Вручив ему пиво, она со стаканом лимонада в руках прошла в патио.
Солнце садилось, погружая дворик в сумерки. Они сели в уютные шезлонги, разделенные маленьким столиком.
– Ну так как? Достаточно уединенно для тебя? – весело спросила она.
– Ты ведешь себя так, будто ждала моего появления.
– А почему я не должна была тебя ждать?
Тони рассказал, что встретил тебя на берегу. Я предполагала, что ты можешь появиться хотя бы из любопытства. Коул нахмурился.
– Ты думаешь, оно меня привело? Любопытство?
– Другая причина мне пока неизвестна.
Если она есть, буду рада услышать. Коул сделал несколько глотков, стараясь собраться с мыслями. Он ожидал чего угодно – агрессии, враждебности, ненависти, любой защитной реакции. И был уверен, что со всем этим справится. Но подобное поведение его обескуражило.
Помолчав, он сказал.
– Я приехал сюда в надежде получить ответ на некоторые вопросы.
Она смущенно посмотрела на него:
– На какие именно?
– На самые разные. Например, почему вы с отцом уехали с ранчо? Почему ты никогда не говорила мне о том, что собираешься уехать? И самое главное – не сказала мне, что ты беременна? Можешь себе представить, что я почувствовал, увидев Тони и поняв, что он мой сын? Сам я не могу найти ответы на эти вопросы. Я ночи не спал, думал, чем это можно объяснить. Да, в тот день я не имел права допустить между нами близость. Это понятно. Я виноват в том, что не задумался о возможных последствиях. Ни разу. Но ведь когда я уезжал, ты знала, что я вернусь на Рождество, у тебя был и мой адрес. Неужели ты настолько обиделась, что сочла меня недостойным даже знать о ребенке?
Все время, пока он говорил, Эллисон не сводила с него глаз, и смущение на ее лице постепенно сменяла угрюмость. Когда Коул замолчал, она тоже какое-то время ничего не говорила.
– Ты пытаешься сделать вид, будто не знал, почему мы уехали? – наконец спросила она. – Ты якобы был не в курсе, что я беременна? Но если это действительно так, мне жаль тебя, Коул. Думаю, тогда это самое страшное недоразумение в твоей жизни. Никогда не поверю, что ты просто вычеркнул из памяти все случившееся только для того, чтобы избавиться от угрызений совести.
Она говорила спокойным, ровным голосом, и это страшно раздражало Коула. Со стороны могло показаться, что он чудом избежал серьезной опасности, а она его успокаивает.
Коул чуть не скрипел зубами от злости. Нижняя челюсть у него задвигалась.
– Я ничего не забыл, Эллисон. Ничего!
– Думаю, это не так. Но можно освежить твою память. Мы с отцом уехали через неделю после похорон твоих родителей по той простой причине, что твоя тетка уволила его без всякого предупреждения и дала нам сутки на сборы.
Коул в ужасе смотрел на нее.
– Не может быть!
– И тем не менее это так.
– Но почему? Неужели она узнала… – нет, конечно же нет! Ты и сама еще не могла даже догадываться…
– О ребенке? О, это бы ей тоже не слишком понравилось. Нет, тогда еще об этом было знать невозможно.
– Летти сказала мне, что твой отец, узнав, что ему что-то причитается из наследства моего отца, сразу уволился и собирался переехать жить в Колорадо.
Она покачала головой.
– Твоя тетка не могла дождаться, когда мы уберемся с ранчо. Когда она выгнала отца, нам еще ничего не было известно о наследстве. Хорошо, что мой отец оставил на почте наш новый адрес, иначе мы бы вообще никогда о нем не узнали. А так адвокат послал письмо, которое в конце концов нашло нас.
– В Колорадо?
Она посмотрела на него с удивлением.
– Да конечно же, нет. Сначала мы вообще не знали, куда податься, и отправились в Сан-Антонио. Мой отец действительно тяжело переживал смерть твоего отца и долго не мог с ней смириться. Вскоре после того как мы уехали с ранчо, отец случайно встретился со старым знакомым, занимавшимся поставкой быков для родео, который пригласил нас в гости. Мы приехали к нему на уик-энд, а кончилось тем, что отец согласился работать на его ранчо.
– Но благодаря завещанию твой отец вполне мог уйти на покой и больше не работать.
– Но к тому времени мы еще не получили уведомления о наследстве.
Эллисон долго молчала, глядя на холмы, накрытые тенью, и наконец сказала:
– Что его убило, так это моя беременность. Он только втянулся в новую работу и перестал каждый день вспоминать твоего отца. О Летти мы ничуть не скучали. Отец нашел небольшой кусок земли, который собирался купить, и тут я была вынуждена сказать, что жду ребенка. После этого он сник, ни с кем не разговаривал, а когда стало заметно, что я в положении, придумал легенду. Будто бы вскоре после замужества мой муж погиб, а я была вынуждена вернуть себе девичью фамилию, поскольку в тот момент еще не подозревала, что беременна.
Отвернувшись от Коула, Эллисон продолжала смотреть на холмы.
– Вечера он обычно просиживал молча и смотрел на меня с такой жалостью, что у меня сердце разрывалось на части. У него не осталось никого, кроме меня, а я обманула его надежды. Однажды он лег спать и не проснулся. Думаю, ему не хотелось жить.
По мере того как она рассказывала, ее голос становился все тише и тише.
– Эллисон, почему ты не сообщила мне о ребенке?
Она посмотрела на него невидящими глазами, с трудом возвращаясь из прошлого…
– Тебе что, так удобнее, Коул? Ложь облегчает тебе жизнь? Мне всегда было интересно, какие оправдания всему, что случилось, ты находишь перед собственной совестью.
– Боже мой, о чем ты?
– Слушай, Коул, нас здесь двое – только ты и я. Больше никого. Тебе нет смысла врать или оправдываться. Все это было очень давно. Не притворяйся, что не получил писем, которые я тебе писала. Сначала я их посылала каждый день, но так как ты молчал, я стала писать раз в неделю. Потом я сообщила о ребенке. Ты же не потрудился мне ответить ни на одно письмо, Коул. Впрочем, само по себе это было ответом.
Глава 5
– О чем ты, Эллисон? Я ни разу не получил от тебя ни одного письма. Ты разве забыла, как ненавидела их писать? В первый год моей учебы в колледже я страшно скучал по дому и умолял тебя писать мне. А ты прислала мне единственную поздравительную открытку.
Конечно, он был прав, она не любила писать. К тому же у нее была масса дел в школе, да и вообще. Только после того как они с отцом уехали с ранчо, она заскучала по-настоящему. Тут-то ей и захотелось выразить свои мысли и чувства на бумаге. Ничего удивительного, что он просил ее писать, когда впервые уехал из дома. Ей тогда и в голову не пришло задуматься, каково ему было в колледже в тот первый год, вдали от всего привычного. Тогда она по глупости этого не понимала.
– Я говорю о том, что, когда мы уехали с ранчо, Коул, я сообщила тебе наш адрес в Сан-Антонио. А потом мой адрес в Мейсоне. Коул вплотную придвинул к ней свое лицо.
– Ты что, меня не слышишь, Эллисон? Я не получал от тебя ни одного письма! Ни единого! Я даже не знал, что вы уехали, пока не вернулся домой на Рождество. Мне сказали тогда, что вы уехали в Колорадо.
Она почувствовала, как в ней закипает злость.
– Мы никогда не жили в Колорадо. И мне плевать, что наврала твоя сумасшедшая тетка!
Коул встал.
– Она не сумасшедшая. Эллисон тоже встала.
– Ну конечно. Она же Коллоуэй. Она же само совершенство.
– Я никогда не говорил этого.
– А тебе и не надо говорить. Мне известно твое мнение о членах собственной семьи. Может быть, у нее и нет справки на сей счет, но она наверняка не в своем уме. Она ненавидела весь мир! Но особенно – мою семью. Не делай вид, что ты и этого не помнишь, Коул.
– Черт побери! Я не делаю никакого вида! Она резко повернулась и ушла в другой конец патио, став к нему спиной.
– Замечательно. Ты не делаешь вида. Но утверждаешь, что ничего от меня не получал. Так вот послушай, что я тебе скажу: я написала тебе по крайней мере дюжину писем подряд и в последнем сообщила, что ты будешь отцом.
Он подошел сзади, и положил руки ей на плечи.
– Эллисон, дорогая. Неужели ты не понимаешь, что если бы я получил письмо с такой новостью, я бы примчался с первым же самолетным рейсом?
– Не понимаю, – упрямо твердила она.
– Почему же?
Он был искренне удивлен.
– Потому что я отправила тебе столько писем, а ты все не приезжал. Он развернул ее лицом к себе.