17.
Как-то вечером в бригаду Журина пришел Курбанклыч Шириев.
- Я за вами, дядя Коля, - сказал он, широко улыбаясь.
- Что-нибудь случилось? - насторожился Журин.
- Да нет. Ничего. Наш башлык приглашает вас в гости.
- Это другое дело! Кто со мной к бульдозеристам хочет пойти? - обратился он сразу ко всем членам бригады. Все молчали. Тогда он сам сделал выбор:
- Пошли, Игорь!
Гостей приняли радушно. Угощение было на славу. И беседа текла неспешно.
- Николай, все мы знаем, что имя твое в почете. Значит, жизнь твоя во многом поучительна. Расскажи нам о себе, - попросил Клычли Аширов.
- Почет, вы знаете не хуже меня, надо заслужить, - начал свой рассказ Николай Семенович. - Будешь отставать с планом - почета не увидишь - это факт. Но хорошо работать - не диво, Главное я считаю, надо соседу помочь, когда у него не ладится.
Несколько месяцев назад приходит начальник управления и говорит:
- Не смог бы ты на соседний земснаряд перейти, хотя бы на время, чтобы выручить его из беды?
- Что ответить? Не хочу? Не в моем характере. С другой стороны, исправлять чужие промахи не так-то просто. И все-таки я согласился. Поработал на отстающем месяц, другой и все у него пошло, как по маслу. Теперь этот экипаж с моим соревнуется. Вот так бывает!
- А родители ваши… живы? - спросил Байрамгельды.
- Нет. Никого в живых нет, - печально произнес Николаи Семенович и вынул сигареты.
- Сразу же после воины, - продолжал Журин, - мы всей семьей поехали на строительство Первого тедженского водохранилища - отец, мать, младшая сестра, зять и старшая сестра. Отец нас сманил туда. Он был великий странник, любил ездить по разным стройкам, но долго на одном месте почему-то не держался. И сестры мои родились на разных стройках, в разных концах страны. На Первом тедженском отец работал заведующим базой горюче-смазочных материалов, мать - уборщицей, я - подсобным рабочим в механических мастерских, зять - шофером.
Жили мы, как и большинство строителей, в землянке. Мать заболела туберкулезом. Узнав об этом, отец загрустил и в один прекрасный день тайком сбежал от семьи. Тогда мне было шестнадцать лет. Время было трудное. Жили впроголодь. Но мать так любила меня и младшую сестру, что отдавала нам последний кусок хлеба. Любила она и отца. Своим бегством он нанес ей такой удар, такую горькую обиду, что она быстро, прямо на наших глазах, таяла и вскоре умерла. Похоронили ее на песчаной равнине, на берегу Тедженки. Иногда я навещаю ее могилу. Кругом - ни жилья, ни деревца. Только песок да редкий колючий кустарник.
После смерти матери сестру я отвез в Теджен и сдал в детский дом. Через несколько лет, уже после службы в армии, я снова приехал в эти места. Надо было поправить водовыпускное сооружение. Стал работать экскаваторщиком. Здесь же и познакомился о моей будущей женой Ниной Александровной, сменным мастером. Если смена кончалась ночью, я провожал ее домой. Так мы подружились, а потом решили и пожениться. Перед свадьбой я все думал, какой бы подарок сделать невесте, чтобы она была от него в восторге, короче говоря, порадовать ее хотел. Думал, думал и отправился на охоту. Два дня и две ночи бродил по теджекским тугаям, пока не убил кабана. Привез его на стройку, доволен своей удачей, и верил, что моя добыча понравится невесте. Но оказалось, что Нина не ест свинины.
- Как мусульманин!.. - засмеялся Клычли Аширов.
- Точно! Как мусульманка! Напрасно только старался.
Потом, уже вместе с Ниной, мы участвовали в строительстве Второго тедженского водохранилища. Здесь меня избрали депутатом Верховного Совета.
- А как отец? Где и как он жил? - с интересом спросил Байрамгельды. - Вы так и не встретились больше?
- Отец где-то на стройке работал. Писем он мне не писал, связь с ним поддерживала старшая сестра. От нее-то, видимо, он и узнал, что я живу на Втором тедженском и что меня избрали депутатом.
Однажды в конторе я принимал избирателей и разбирал их письма. Когда посетителей не осталось, слышу, кто-то робко постучал в дверь. Я разрешил войти. Дверь открылась, и на пороге появился старик, с лицом, заросшим седой щетиной. Не сразу я узнал, что это мой отец - так сильно он изменился.
- Колька! - еще с порога крикнул он сорвавшимся голосом. - Сынок! - и бросился ко мне. Мы обнялись. Отец рыдал, как ребенок, весь трясся и сквозь слезы просил прощения за мать, за бегство и за то, что бросил нас с сестрой. Отец был одинок. Пришлось его простить.
Вместе с Ниной мы строили также Сарыязинское водохранилище на Мургабе. А когда пришло время появиться на свет нашему сыну, мы переехали в Ашхабад В общем, тридцать лет, как я строю искусственные моря и не жалею об этом.
- Дядя Коля! - подал свой голос из-за спины Курбанклыча Шириева Курбандурды, - а награды! вас имеются?
- Есть! Орден Ленина и медали.
- Молодец, Николай! - воскликнул Клычли. - Дав бог каждому такую награду!.. Спасибо, что пришел, разделил с нами хлеб-соль. Почаще заглядывайте, всегда будем рады.
- Спасибо, Клычли. Спасибо вам всем. Теперь мы вас в гости ждем. Будьте здоровы!
Нет, не скоро Байрамгельды Курбан придет к своим соседям, в бригадный стан Николая Журина. Причина тому - несчастье, которое, как снег на голову, обрушилось на бригадира.
Наступила осень. Еще вечером, когда с гор повеяло влажным ветром и душистым запахом сухого сена, Байрамгельды почувствовал, что ему тяжело дышать. Он зашел в спальный вагончик, лег на кровать и уснул.
Ночью он проснулся в ужасе от того, что начал задыхаться. Им овладел ни разу не испытанный страх. Чего он боялся? Внезапной смерти? Потерять сознание? Умереть вдали от семьи, от родных? Он сам не знал. Ему просто было страшно. Сердце бешено колотилось, Он обливался холодным потом, и не хватало воздуха, как будто легкие давно уже набиты им до предела, и больше нисколько, даже самую малость, вместить не могли. А выдыхать было нечего.
Первыми, услышав хриплое дыхание брата, проснулись Бегенч, Курбандурды и Клычли.
Зажгли свет, подошли к его кровати.
- Что с тобой? - с тревогой спросил Бегенч.
- Что-то не пойму, брат, - хрипло, с трудом выдавил Байрамгельды, стараясь подняться на локтях и широко открывая рот. - Мне так плохо… Я… умираю…
Услыхав слово "умираю", Курбандурды залился слезами.
- Перестань сейчас же! - строго приказал ему Бегенч.
- Может, вынести тебя наружу? - спросил он брата. - Там легче будет, там - воздуха больше.
Байрамгельды ничего не ответил. Он задыхался и стонал. Остекленевшие глаза были широко раскрыты. Все же его осторожно вынесли из вагончика и поставили кровать у входа. Все понимали: медлить нельзя, помощь нужна самая срочная!
- Подойдите, ребята, ко мне! - позвал Клычли самых молодых в бригаде: Курбандурды, Реджепа и Курбаиклыча. - Немедленно бегите через пески, на восток и пригоните машину! Любой ценой!
Он глянул на небо. Оно все было в тучах.
- Поглядывайте на горы! - крикнул Клычли вдогонку. - Далеко от них не отходите!
В полночь пришла автомашина и увезла Байрамгельды в Ашхабад. Врачи признали у него астму. Не тогда ли она началась, когда бригадир один, во время ночной пурги и лютого холода, чинил на дороге свой бульдозер?
Еще не оправившись от болезни, Байрамгельды вернулся в бригаду. Конечно, он мог бы не работать, пожить на пенсии. Но в тридцать пять лет так горько и обидно сознавать себя инвалидом и ничего не делать. А астма нет-нет да и придушивала его. Бегенч по праву старшего брата просил его не выходить на вахту: его норму можно было бы отработать сообща. Но такое предложение так унизило, так оскорбило Байрамгельды, что у него навернулись слезы на глазах.
Когда болезнь брала над ним верх и ему становий лось особенно тяжело, он просил кого-нибудь из членов своей бригады пойти вместо него. После этого он ложился на кровать и принимал лекарства. Когда же болезнь немного отступала, он собирался и уезжал на плотину с другой сменой. Как и прежде, работал о большим азартом и давал кубы сверх положенной нормы. И все его товарищи по бригаде дивились его стойкости, упорству, железной воле.
А бригадиру не только трудно работалось, он едва мог говорить: негромко, с паузами, и тем не менее он никому не давал поблажек: ни себе, ни другим.
Байрамгельды упорно боролся с болезнью. Из дома он привез небольшую штангу и по утрам делал несложные упражнения, чтобы укрепить дыхательные мышцы.
Слухи о железной воле бригадира вскоре разлетелись по всей стройке и дошли до Главка. По его поручению Ата Солтанлиев вызвал Байрамгельды в строительное управление. Расспросил о делах, а потом, не говоря ни слова, посадил в машину.
- Ата-ага, куда это мы? - забеспокоился бригадир.
- В Ашхабад, к фотографу, - ответил Солтанллев. - Слыхал я, хотят тебя на Выставку достижений народного хозяйства представить, а там, сам знаешь, без фотографии нельзя.
Приехали в фотоателье. Байрамгельды был в рабочей робе, а нужно быть в парадной. Выручил фотограф. Он отдал клиенту свой галстук, костюм и в этой одежде сфотографировал бригадира. Хороший получился снимок!
Когда возвращались обратно, Байрамгельды сказал:
- Ата-ага, спасибо тебе за транспарант. По секрету скажу, когда я увидел его, чуть не заплакал от радости. Так на душе стало светло и легко!..
- Благодарить меня не за что, - как всегда скромно ответил Ата. - Я только выполнил свой долг.
О посланной в Москву фотографии вскоре все забыли. Но, оказалось, послали ее не зря.
Было весеннее утро. Курбанклыч Шириев находился на кухне, которая помещалась в отдельном отсеке вагончика, и чистил картошку: сегодня он был за повара. На кухонном окне включенный на полную мощность стоял транзисторный приемник! Москва передавала утренний обзор газеты "Правда".
И вдруг Курбанклыч услышал, как диктор назвал имя Байрамгельды в связи с Указом о присвоении ему высокого звания Героя Социалистического Труда. Он бросил картошку и нож в блюдо и что было духу пустился бежать на плотину. Найдя бригадира, сообщил:
- Байрам-ага, ты - герой! Поздравляю! Только что Москва сообщила по радио…
- А ты не шутишь?
- Хлебом клянусь! Герой ты!..
- Ну, если так, то спасибо за добрую весть. С меня причитается! - улыбнулся бригадир. Подумал немного и с чувством сказал: - Это, брат, общая награда… вот за эту красоту, - и он сделал широкий жест рукой, указав на юг, где под горой сверкало голубое рукотворное море.
На протяжении многих лет состав бригады Байрамгельды Курбана почти не менялся. А если изменялся, то в исключительных случаях. Так заменен был другим механизатором двоюродный брат бригадира, рано умерший Аманмухаммед Атаев. Теперь уходил со стройки младший брат, жизнерадостный Курбандурды. За несколько лет, проведенных в бригаде, он вырос, раздался в плечах. Правда, уходил он не по своей воле, а вопреки ей.
На семейном совете было решено: вернуть Курбандурды к родному очагу. Этого требовал древний обычай, согласно которому престарелых родителей нельзя оставлять без помощи и присмотра. Кто-то должен о ними находиться. Лучше всего, если это будет младший в семье. Курбандурды был младшим и он подчинился родительской воле.
Провожать Курбандурды вышла вся бригада. И всем было грустно. Пожав братьям руки, Курбандурды низко опустил голову и сказал, едва сдерживая слезы!
- Недаром говорят: лучше быть щенком, чем младшим в семье. Щенка и то не прогоняют, а вы… - Курбандурды не смог договорить фразу, резко и зло пахнул рукой и сел в машину.
18.
Курбандурды была нужна достойная замена. Бригадир уже не раз заявлял об этом начальнику участка Атали Гуджикову и начальнику строительно-монтажного управления "Копетдаггидрострой" Аннамураду Аннакурбанову.
- Зря волнуешься, - отвечали ему. - Найдем замену. Такого подберем… Гордиться будешь!..
И вот как-то утром, недели три спустя после отъезда Курбандурды, к бригадному стану подкатил грузовик, с которого спрыгнул высокий молодой человек с приятной скуластостью восточного лица и каштановой гривой вьющихся волос.
Он заглянул в бригадный вагончик, где, собираясь на вахту, сидели на кошмах и закусывали молодые механизаторы.
Нагнувшись в дверях из-за высокого роста, госта., спросил:
- Кто здесь Байрамгельды Курбан?
Он еще на вахте, - за всех ответил Аннамухамед Эрешев. - Вот-вот должен появиться. Так что… проходите, садитесь с нами завтракать.
Вежливо отказавшись от приглашения, парень сказал, что хотел бы подождать бригадира на воздухе. Он остановился неподалёку от вагончика и хорошо был виден из низкого окна вагончика. Этим и воспользовались бульдозеристы, чтобы как следует разглядеть приезжего. Словно догадавшись, что его будут рассматривать с особенным пристрастием, незнакомец приняв такую картинную позу, которая у строителей вызвала откровенное восхищение и даже некоторую зависть.
Да и как тут было не завидовать! Одетый в красный свитер-водолазку и тесные брюки, расклешенные по последней моде, на которых были четко отглажены ровные стрелки, приезжий парень казался на редкость стройным и сильным. Руки он держал за спиной, а ногу в сверкающей лакированной туфле выставил на полшага вперед. Отсюда, из окна вагончика, хорошо были видны его мужественный профиль, крутой низкий лоб и густая волнистая шевелюра.
Со стороны могло показаться, что парень к чему-то прислушивается или чего-то ждет. Может, музыки? Причем, самой темпераментной, бурной. Вот, казалось, музыка грянет сейчас и парень, послушный ее волшебной силе, вскинув руки, весь натянутый, как струна, сорвется с места и начнет танцевать, стуча высокими каблуками, как это делают в дни праздничных карнавалов где-нибудь в Мексике, Испании или на Кубе.
Сидевшие у окна Аннамухамед Эрешев и Курбанклыч Шириев молча наблюдали за незнакомцем и делали относительно него разные предположения.
- Как ты думаешь, кто это? - спросил Курбанклыч.
- Какой-нибудь клубный работник, массовик, - ответил Эреше?. - Вон как одет!.. По последней моде, Так только они, массовики, одеваются.
- Странно… Зачем же он приехал? Клуба у нас нет…
- Как нет? А в поселке "Союз"?
- А может, он такой же работяга, как мы? - не совсем уверенно предположил Шириев.
Дальше всех от окна находился Оразгельды Овезмурадов.
- Ну-ка, братцы, дайте и мне глянуть на парня, - не удержался он от любопытства и приполз к окну на четвереньках. Посмотрел и упал ничком на кошму, задыхаясь от смеха.
- Да какой же, братцы, это работяга? А? - говорил он, все еще смеясь. - Да ведь это же самый настоящий стиляга! Ох, уморили!.. Белое от черного отличить не умеете, - утирая навернувшиеся слезы, укорял своих товарищей Оразгельды.
- Нет, братцы, что бы там мы ни говорили, - серьезно сказал Шириев, - а вот такие, как он, наверно, очень нравятся девушкам. Поглядите, какой у него рост, плечи, лицо. А силы, по-моему, не меньше, чем у молодого ахалтекинца.
В это время в вагончик вошел Байрамгельды, запыленный с ног до головы. Еще не успел он как следует расположиться на своем традиционном месте у дальней стенки, Шириев сообщил, что его ожидает какой-то парень.
- Я видел его, - ответил Байрамгельды. - Позовите его.
Незнакомец вошел. Сразу сообразив, что в таких узких брюках на пол он сесть не сможет, Бэйрамгельды попросил подать табурет.
- Я - бригадир, - представился Байрамгельды, как только незнакомец сел на табурет. - Вы ко мне.
- Да, - сказал парень. - Меня послали к вам из управления. Зовут меня Анпамухамед Клычдурдыев. Я пришел узнать, нужен ли я вам и когда выходить на работу?
Стремительность в разговоре, нетерпеливое желание как можно быстрее его закончить, несколько смутили бригадира и он даже начал слегка заикаться.
- Н-нужен, - с запинкой ответил Байрамгельды. - А выходить можно хоть завтра. По… но давайте познакомимся сначала. Откуда вы?
- Я из Геок-Тепе.
- Местный, значит?
- Выходит так.
- А машинистом бульдозера работаете давно?
- Не очень. Но дамбы обвалования делать умею.
Когда новичок ушел, Курбанклыч Шириев, победоносно оглядев товарищей, произнес:
- Ну, что? Говорил я вам, что это работяга! А вы - свое: стиляга да стиляга! Всюду вам только стиляги и мерещатся.
- Ну, ладно. Не очень-то выпячивай грудь, - сердито бросил ему в ответ Аннамухамед Эрешев. - Не знаешь человека, а уже горой за него! Еще неизвестно, явится ли он завтра. Ходить таким павлином куда приятнее, чем вкалывать на бульдозере.
- Да брось чепуху молоть! Ведь сразу видно: он не такой, - сердито сказал Курбанклыч Шириев.
- Такой или не такой, сразу не раскусишь. Надо хоть немного пожить вместе, соли поесть, - не сдавался Аннамухамед Эрешев.
Слушая этот спор, Байрамгельды все больше хмурился: спор ему не нравился, да и некогда его было разводить.
- Хватит! Кончайте базар! - прикрикнул он. - Кто позавтракал - на смену: время не ждет!
На следующее утро, как и накануне, бригадир вернулся с вахты чуть позже остальных. Вошел в вагончик, сел у задней стенки и, окинув взглядом механизаторов, сказал:
- А где же новичок, или, как вы его называете там, стиляга? Не приехал еще?
Наступило неловкое молчание. Потом кто-то сухо, кашлянул, кто-то прыснул от смеха. И в это время раздался голос самого "стиляги":
- Я здесь, Байрам-ага.
Бригадир снова окинул взглядом вагончик, поискал глазами новичка, но так и не нашел его.
- Покажись, пожалуйста. Не вижу, - попросил бригадир, смущенно улыбаясь.
Заслоненный могучим крепышом Ширяевым, новичок сидел в углу и действительно не был виден бригадиру. Но дело было не только в этом. Новичка трудно было узнать. Подстриженный под нулевку, он был в скромной клетчатой рубашке и просторных коричневых брюках. Никто, конечно, такой перемены от него не ожидал.
- Садись, пожалуйста, - сказал Байрамгельды. - На работу выйдешь завтра, в первую смену. Старшим по смене, - бригадир сделал паузу, медленно оглядывая всех, и остановил свой взгляд на Оразгельды Овезмурадове, - будет Оразгельды.
Услышав свое имя, Оразгельды расцвел. Доверие бригадира ценилось высоко.
На следующий день, к вечеру, Оразгельды вернулся со смены раньше всех. Был не в духе - то ли от того, что устал, то ли просто, как говорится, настроения не было.
- Ну, как Аннамухамед? - поинтересовался о новичке собравшийся на вахту Байрамгельды. - Годится?
- Работает, как бог, - отвернувшись в сторону, невесело ответил Оразгельды. - Так бы и глядел на него! В театр ходить не надо.
- Ну, а ты почему хмурый такой? Может, обидел кто? - спросил Байрамгельды.
- Нет. Пока - никто… - грустно ответил Оразгельды. - Понимаешь? Когда я вижу, что кто-то лучше тебя делает твое любимое дело, не по себе становится. Тут поневоле загрустишь.
- Эх, ты… Нашел о чем тужить! - усмехнулся бригадир. - Поучись. У того же Аннамухамеда, и грусть твою как рукой снимет.