Тем временем к выходу на сцену готовилась следующая пара. Это были светловолосый стройный юноша, единственный наследник огромного состояния и самая прелестная из девушек мадам Коль малышка Генриетта. Я никогда не встречала женщины из нашей сферы, которая умела бы отдаваться мужчине так деликатно, без тени вульгарности и разврата, как это сладкое существо. Она ничем не напоминала продажную женщину. И что еще меня поразило - это поведение ее поклонника, который среди всеобщего разврата, в доме свиданий, относился к ней как любовник, душой и сердцем преданный своей возлюбленной.
Впрочем, как мне потом стало известно, эту пару связывали узы чистой любви. Только добровольные обязательства перед мадам Коль удерживали Генриетту в этом доме и побуждали ее участвовать в этой традиционной оргии, одним из организаторов которой был и ее возлюбленный.
Оркестр заиграл тихую, спокойную, полную сладострастия баркароллу. Светловолосый князь обнял Генриетту, и, нежно прижавшись друг к другу, они подошли к софе. Девушка, слегка покраснев, посмотрела на меня, как будто просила снисходительно отнестись к тому, что сейчас будет разыграно.
Любовник сел около нее на край софы и, целуя губы возлюбленной, наклонял ее голову вниз, пока она не коснулась головой другого края софы, лежа поперек и касаясь ногами пола. Чтобы показать, что он хозяин и повелитель ее души и тела, а также чтобы доставить удовольствие остальной компании, он стал медленно раздевать ее, наслаждаясь красотой постепенно открывавшегося тела прелестной девушки.
Первым делом расстегнул застежки платья и стянул его вниз. Потом развязал тесемки лифчика и бросил его. Мы увидели маленькие круглые твердые груди, прекрасные, как распускающиеся бутоны роз. Юноша стал ласкать их, показывая, какие они упругие, нежно покусывал розовые соски.
Продвигаясь еще ниже, юноша снял с возлюбленной нижнюю юбку и долго путешествовал губами по ее плоскому животу. Наконец сорвал с Генриетты кружевные черные штанишки и открыл нашим глазам соединение бедер, мягкое и шелковистое, окруженное нежными волосками.
Оркестр заиграл громче. Как по сигналу к софе подбежали Луиза и Эмилия. С двух сторон они подняли ноги Генриетты вверх и широко развели их.
Молодой человек наклонил голову и, как очарованный, долго всматривался в это самое тайное девичье сокровище, потом едва заметным жестом предложил нам подойти ближе, чтобы вместе с ним насладиться этим зрелищем.
Оркестр зазвучал уже громче, набирая силу. Поклонник Генриетты снял рубашку, панталоны, белье и направил в нашу сторону восставший член таких размеров, что шепот восторга прошелестел среди дам, а среди мужчин шепот откровенной зависти. Меня он, конечно, не мог поразить, ведь я хорошо помнила таран Билла. Но я была бы неискренней, если бы сказала, что это зрелище не произвело на меня впечатления.
Раздались заслуженные аплодисменты. Юноша, как артист на сцене, поклонился публике, повернулся к Генриетте и занял позицию между ее поднятыми вверх ногами, которые по-прежнему держали Луиза и Эмилия. Двумя пальцами расширил щель девушки, другой рукой взял свой член и прижал к предназначенному для этого отверстию.
Мы увидели кораллового оттенка удлиненные лепестки, обрамляющие отверстие Генриетты. Когда юноша втолкнул в него орудие наслаждения, когда наклонился и оперся руками о край софы около головы девушки, Эмилия и Луиза положили ее колени на его плечи и вернулись на свое место. Их помощь больше была не нужна. На сцене остался только любовный дуэт.
По-прежнему низко наклонившись над девушкой и опираясь руками о софу, юноша начал медленно приближать свой живот к бедрам возлюбленной, все глубже погружая свой член в глубину ее тела. Когда орудие любви скрылось в этой лаборатории радости, лепестки сомкнулись вокруг него и закрыли щель, как ворота таинственного замка.
Мы видели, как с медленным проникновением члена в глубь отверстия на нежном личике Генриетты появляется выражение удовольствия и оно становится еще краше. Легкий румянец разгорается ярче. Блестящие черные глаза пылают, а стыдливое бездействие сменяется лихорадочным волнением. Юноша резким движением члена припечатывал ее к ложу, а когда он отступал, она поднимала бедра так высоко, как позволяло ей нежное строение ее тела.
Проделывала она это так легко и плавно, как балерина в классическом танце нимф в Лондонской королевской опере.
Это было такое прелестное зрелище, что все, захваченные одним чувством, приблизились к софе, чтобы ничего не пропустить в этой захватывающей сцене.
По мере того как сила движений любовника возрастала, ноги девушки, покоящиеся на его плечах, начали лихорадочно дрожать, пятки все быстрее отплясывали по спине юноши, выбивая ритм возрастающего наслаждения. И наконец наступила желанная минута наивысшего счастья, которое оба пережили одновременно и с одинаковой силой. Юноша упал на Генриетту и впился губами в ее рот. Дрожь несколько раз потрясла их слившиеся в единое целое тела. Раскинув руки, Генриетта лежала неподвижно в сладком забытьи. Глаза ее были полуоткрыты, любовник все еще лежал на ней, тесно прижавшись всем телом, и целовал ее, пока не вытекла из него последняя капля животворящей влаги - свидетельство пережитого наслаждения и полного удовлетворения.
Юноша встал и начал одеваться. Все молчали. Только спустя минуту мы пришли в себя и раздались долго не смолкающие аплодисменты.
Я присела на софу. Приподняла голову Генриетты и прижала ее к груди, нежно гладя по волосам. Когда она наконец пришла в себя, мой "жених" дал ей рюмку вина, а любовник помог встать и одеться. После этого они вернулись к остальной компании.
- Ну, как я? Как я понравилась тебе? - спросила счастливая Генриетта. - Я ничего не помню.
- Ты была очаровательна, - ответила я, обняв ее тонкую талию. - Твой стиль мне ужасно понравился. Ваши тела как будто созданы для такой позы. Для молодежи, увлекающейся гимнастикой, я придумала нечто похожее, но гораздо интереснее. При случае покажу тебе, как это делается.
Наступила очередь третьей пары, которую составляли пухленькая Эмилия и мужчина лет тридцати, высокий, видный, широкоплечий, плотный, но не тучный.
Они разделись заранее в темном уголке, когда Генриетта отдыхала в моих объятиях. Вступил оркестр, и они появились на сцене обнаженные…
Тело Эмилии было такое белое, что казалось, в зале стало светлее, когда она стояла в ярком свете люстры. Груди ее напоминали два высоких холма, будто высеченных из белого греческого мрамора. Вряд ли нашелся бы мужчина, который мог бы перебороть желание коснуться этих живых теплых шаров.
Ничего удивительного, что партнер Эмилии начал с груди. Он гладил ее, поднимал вверх и тискал обеими руками. У Эмилии были великолепные крепкие ножки и широкие, как у Венеры, бедра.
Ну разве можно было найти мужчину, который не воспользовался бы возможностью поиграть с ее полными, твердыми, упругими бедрами.
Но когда партнер положил руку на ее живот и хотел двинуться ниже, Эмилия смущенно опустила взгляд и закрыла ладонью треугольный холмик лона.
Сейчас она была похожа уже не на статую богини, а на купающуюся Венеру, изображенную на картине, которая висела в гостиной.
Мы увидели только медного цвета волосы, покрывающие ее лоно, и очертание красного узкого углубления между двумя выпуклыми складками.
Когда мужчина попытался раздвинуть ей бедра, чтобы продемонстрировать нам это пурпурное углубление, Эмилия еще крепче сжала ноги и на ее чувственном личике появилось выражение игривого упрямства. Партнеру пришлось временно отказаться от своей затеи. Тогда он повернул ее спиной к нам, обнял и наклонил ее тело так низко, что Эмилия должна была опереться локтями о софу.
"Жених" Эмилии предъявил нам для оценки свой член. Он оказался длиннющим и в сравнении с длиной необычайно тонким (что встречается у полных мужчин крайне редко).
Как показал мой дальнейший опыт, у мужчин подобного телосложения член обычно, как раз наоборот, короткий и толстый.
Естественно, кавалер не задумывался в этот момент об анатомических особенностях своего члена. Он просто сунул его в пропасть, как саблю в ножны, и, прижавшись животом к ягодицам девушки, закрыл от нас эту высокогорную панораму.
Оркестр заиграл веселый галоп, и в его ритме мужчина стал суетиться у выпяченной попки Эмилии, то отталкивая, то снова притягивая ее бедра.
Это, судя по всему, доставляло девушке огромное удовольствие. Очевидно, почувствовав, что, с каждым разом проникая все глубже, член наконец добрался до дна пропасти, Эмилия повернула к нам улыбающееся личико, подняла голову как можно выше и подставила губки для поцелуя. Партнеру пришлось лечь на спину Эмилии, чтобы дотянуться до ее губ и обхватить руками свисающие над софой груди. После этого маневра он вернулся к прежней позиции и продолжал свое дело.
Представшая перед нами картина ужасно напоминала всадника на коне. К тому же время от времени наездник вытаскивал свой длинный и тонкий член из пропасти и с громким криком стегал им, как кнутом, зад своей прелестной кобылы, чтобы заставить ее скакать побыстрее. Казалось, ему не хватает только шпор.
Наконец кобыла встала на дыбы, после чего упала животом на софу, а ездок рухнул на нее. Ложе затрещало под тяжестью их крепких тел. Некоторое время мужчина еще подпрыгивал на спине Эмилии, а она, хоть сама уже не нуждалась в этом, помогала ему, пока он не доскакал до цели.
Этот остроумный и самый веселый номер программы вызвал бурные аплодисменты, громкий хохот и шутки всей компании. Эмилия и ее наездник, раскланиваясь во все стороны и благодаря нас радостными улыбками, быстренько удалились в свой угол, чтобы одеться и успеть к последнему номеру. Этот номер должен был стать гвоздем программы.
Это был мой номер! Пришла моя очередь!
Глава двадцать вторая
Мое первое публичное выступление
Только сейчас я подумала о том, с какой программой выступать. Раньше я не могла этого сделать. Ведь в начале вечера я еще не знала, с чем выступят мои предшественницы. А повторять то, что они показали, было немыслимо. Чтобы упрочить свое положение в этом доме, нужно было придумать что-нибудь оригинальное. Да по своему характеру я и не годилась на роли "последовательниц". Напротив, я всегда хотела быть лидером, хотела, чтобы другие шли по моим следам.
Но что нового могла я показать этим поднаторевшим во многих связях жрицам грешной любви, я, дебютантка и любительница, чей опыт исчислялся только четырьмя любовниками? А чем я могла удивить их партнеров, через ложа которых прошли сотни женщин? Есть ли в мире самая изощренная и неестественная форма любви, с которой не были бы знакомы эти люди? В сравнении с ними, с их любовным опытом, меня можно было считать непорочной девицей.
Спасительная мысль вдруг озарила меня. Ну конечно - "прыжок оленя"! Этого способа не могли они знать. Но эта спасительная мысль исчезла так же мгновенно, как и появилась.
К сожалению "прыжок оленя" невозможно было исполнить с партнером, с которым у меня не было прежде сношения. Я не знала особенности его члена, не представляла, подходят ли его пропорции и степень напряжения этой очень трудной фигуре. Во время выступления уже поздно было экспериментировать. Чтобы добиться требуемого эффекта, орудие моего партнера должно было попасть в цель с первого же раза…
"А вдруг он промахнется? Вдруг согнется? - подумала я с ужасом. - Тогда я скомпрометирую себя в глазах этой требовательной публики, которая признает только совершенство, такое, как показали Луиза, Генриетта и Эмилия".
И самое страшное, что мадам Коль, которой я стольким обязана, не простила бы мне такого позора. В лучшем случае меня отправили бы к остальным девушкам, которые в тесных комнатушках на втором этаже выполняют свою ежедневную серую, неинтересную работу с серыми и неинтересными клиентами, в то время как мы четверо с великолепными мужчинами в бальном зале занимаемся любовью на высшем уровне искусства.
Нет, у меня должна быть шикарная спальня, а не тесная комнатенка. Я хотела быть куртизанкой, а не проституткой, артисткой, а не поденщицей. И я добьюсь своего! Карьера была единственной моей целью.
Размышляя таким образом, я ругала себя, что во время выступлений Генриетты, Эмилии и Луизы под каким-нибудь предлогом не затащила своего "жениха" в темный угол зала, чтобы там хотя бы поверхностно, через брюки, исследовать род и состояние его аппаратуры. Может быть, тогда я что-нибудь придумала бы. Но сейчас было уже поздно.
Я ужасно волновалась. Через мгновение я должна выйти на сцену, но, увы, не знаю роли, которую мне предстоит сыграть.
Артистка, которой когда-нибудь попадет в руки мой скромный дневник, поймет несомненно, что я чувствовала в эту минуту.
И вдобавок ко всему меня охватило замешательство: одно дело - видеть, как это делают другие, к восхищаться ими, и совершенно другое - первый раз в присутствии публики делать это самой…
Как часто бывает в жизни, на помощь мне пришел благословенный случай. Мой "жених", видя мое волнение, вопреки правилам оргии подошел к софе и сказал со светским поклоном:
- Моя дорогая, нетрудно понять твое смущение в эту минуту. Твое присутствие здесь и тот интерес, который ты проявила к трем влюбленным парам, позволяют мне надеяться, что ты одаришь меня такой же горячей любовью. Твое смущение, однако, естественно и прекрасно. Это всего лишь молодость и неискушенность. Я должен отнестись к этому с уважением, хотя признаю, что чувствую при этом сожаление и разочарование. Если бы я заставил тебя демонстрировать любовь, которую не можешь или не хочешь показывать при всех, то считал бы себя подлецом, недостойным своего графского титула. Конечно, можно было бы упросить тебя заняться любовью наедине, но, боюсь, наши милые друзья осудят нас. Дорогая, милая Фанни! В эту свадебную ночь возвращаю тебе свободу, хотя сердце мое обливается кровью. Поступай так, как подскажет тебе твое девичье сердечко!
Легкий шумок восхищения пробежал среди присутствующих. Благородное поведение молодого графа, жертву, которую он готов был принести, оценили все. Он один в эту полную страсти ночь остался бы неудовлетворенным…
Как очарованная, смотрела я на графа, прекрасного, как сказочный принц. Иссиня-черные волосы крупными локонами падали на широкие плечи, а глубокие страстные глаза пылали огнем желания. Он был высок, изящен, строен. Панталоны так плотна облегали фантастически длинные ноги и узкие бедра, что в ярком свете люстры был отчетливо виден удлиненный вздрагивающий бугор, до предела натянувший ткань штанины - красноречивое и соблазнительное доказательство его безумного возбуждения.
"Сладкий, чудесный мальчик! - Я была растрогана. - Он так хочет меня и так красиво просит. Грешно заставлять его так страдать…"
И вдруг на меня снизошло вдохновение. Не откажу ему. Дам ему столько и таким способом, как не давала ему ни одна женщина до меня. Запомнит полученное наслаждение на всю жизнь. И всегда в объятиях другой он будет вспоминать меня. Что мне до остальных, если меня хочет такой мужчина?! Никаких ролей! Пусть будет как будет! А я буду собой, только собой! Буду Фанни Хилл!..
Чувствуя дрожь в каждой частичке своего тела, но с гордо поднятой головой, подошла я к юноше. Оркестр, как и в начале предыдущих номеров, заиграл туш, но вскоре замолк. Дирижер не знал, каким будет этот последний номер программы. В напряженной тишине мой взгляд поймал взор графа. Его глаза метали молнии. Тихонько, чтобы услышал только он, я шепнула:
- Ты действительно очень хочешь меня?
- Да… Сгораю от желания…
- Мне стыдно, - опустила я глаза. - Будь ко мне добр… Я тоже хочу тебя… Ты такой красивый… Настоящий мужчина… Иначе я ни за что не согласилась бы… при всех…
Закрыв глаза, я застыла в ожидании. Граф наклонился к моим ногам, взялся за подол платья и поднял его. Я позволила ему снять с меня платье. Под платьем ничего не было. Я была абсолютно голая.
Опять шепот восторга прокатился по залу. Мужчины, скорее всего, никогда не видели такого тела - еще девического и уже женского, блистающего ослепительной красотой юности, не помеченного ни одной морщинкой, ни одной складкой жира. Гладкая, как бархат, чистая и нежная кожа, упругие круглые груди, которые не нуждались в лифчике, - все это охватили мужчины одним только взором.
Под пронизывающими взглядами мужчин, исследующими каждый сантиметр моего тела, защищаясь от бесстыдных глаз зрителей, я прильнула к партнеру, как будто хотела его телом закрыться от назойливого внимания. Очевидно, поняв это, зрители не стали к нам приближаться. А я подставила своему партнеру губы, требуя поцелуя. Он прильнул к моим губам своими сухими горячими губами.
Обняв его одной рукой, другой я стала осторожно расстегивать его шелковое жабо, красный бархатный жилет, а когда он сбросил их с себя, расстегнула рубашку, потерлась щекой о его мускулистую грудь и осторожно, немного смущаясь, положила руку на пуговицы его панталон, расстегнула их и спустила до самых бедер. Сам он поспешно сбросил с себя остатки одежды и стал на колени у моих ног.
В смущении я закрыло лицо руками, когда он начал медленно подниматься и целовать мои ноги - все выше и выше, пока не коснулся лицом нежных волос лона и прижался к ним губами. Инстинктивно я раздвинула бедра, а он вторгся между ними своим горячим ртом.
Я пылала как в огне. Эта смелая ласка особенно разжигала меня. Охваченная сладкой дрожью, я неожиданно отклонилась назад, а он вскочил на ноги и прижался ко мне дрожащим как в лихорадке чудесным мускулистым телом. Почувствовав, как его твердое горячее орудие, подобно клину, втискивается под мой живот, я подогнула колени и раздвинула их, вся подавшись навстречу моему чудесному партнеру.
Он обнял меня, а я крепко прижала его бедра к себе. Мы сплелись в одно вздрагивающее от нахлынувшей страсти тело, и наконец я почувствовала, как его член смело врывается в мою расщелину и проникает до самого дна. Я изо всех сил сжала бедра и заперла его там, чтоб не выскользнул из своей сладкой тюрьмы. По своей длине и толщине он подходил мне идеально. Вошел в меня до основания, заполняя целиком, но не причиняя никакой боли.
Слившись в одно целое, мы замерли. Только бедра юноши вздрагивали все сильней и быстрей, а я все крепче, напрягая и расслабляя бедра, зажимала и отпускала свою щель, чтобы помочь ему.
Со стороны могло показаться, что между нами ничего не происходит.
Кровь во мне кипела. Невообразимое удовольствие охватило дрожью все мое тело. Вдруг я почувствовала фонтан, бьющий в мое дно. Удовольствие превратилось в одновременный обоюдный и мощный взрыв наслаждения, который бросил на софу наши сплетенные тела. Это было первое видимое наше движение с минуты, когда любовник вошел в меня.
Я была в сладком забытьи и не представляла, как реагирует на это зрелище остальная компания. Не знала, чувствовали ли Эмилия, Луиза и Генриетта со своими партнерами то же, что и я со своим чудесным графом, или только играли комедию. Я чувствовала нечеловеческое наслаждение, и мне было мало его.