Я просила Гиймот и других моих четырех придворных дам быть дружелюбными и снисходительными по отношению к изгнаннице, не избегать ее, а, набравшись терпения, выслушивать ее стенания по поводу всего случившегося. Ведь она так настрадалась - лишилась всего, что ей принадлежало, и к тому же оказалась на чужбине.
Жаклин была всего на три месяца старше меня, но выглядела, как уверяла моя Гиймот, старше на несколько лет.
- Еще бы, - ядовито поддакнула одна из Джоанн, - после двух-то замужеств.
- И потери владений, - вставила вторая Джоанна.
- Кроме того, она рассчитывала стать королевой Франции, - добавила третья Джоанна, - пока была замужем за вашим бедным братом, миледи.
- Два ваших брата дофина… - задумчиво проговорила Агнесса. - Умерли один за другим. Как все-таки печально… и как странно…
Наступила тишина. Мои подруги молчали. Я знала, они думают, что правильнее надо бы сказать "подозрительно". Все знали, что моя мать не любила своих сыновей. Особенно тех, которые потом так неожиданно скончались… Но и последний сын, Шарль, не очень-то ей мил.
На какое-то время мысленно я вновь очутилась в Париже, в своем несчастливом прошлом - там, где больной отец, погружавшийся то и дело в свое безумие, как в темную пустоту; где властная лицемерная мать, погрязшая в интригах и сладострастии. Моя милая сестра Мишель… Замужем за молодым герцогом Филиппом Бургундским, она, насколько я знаю, вполне счастлива, но как ее семейное благополучие соседствует с мыслью, что ее родной брат, наследник Шарль, замешан в убийстве ее свекра?.. Сестра Мари - вот кто, наверное, в полной мере нашел мир и успокоение в стенах своего монастыря… А сам Шарль… мой милый брат, деливший со мной безрадостные годы и месяцы своего детства… потерявший право на трон и отчаянно пытавшийся его получить обратно… Из-за этого погиб Кларенс, любимый брат Генриха…
Но я сейчас, слава Богу, вдали от всего и от всех. Мне, наверное, повезло - так можно считать. И мне хорошо, несмотря ни на что, здесь, в Виндзоре; я вся в ожидании главного события моей жизни… А печальное прошлое… Что ж, нужно, по-видимому, скорее от него отрешиться. Мне это почти уже удалось; правда, с появлением Жаклин снова нахлынули воспоминания.
Она упорно стремилась следовать все время за мной и, как мне кажется, считала, что отдаленные родственные отношения, когда-то связывавшие нас, дают ей на это полное право. Она постоянно твердила об одном и том же - о своих бедах, и я научилась молча, с сострадательным видом выслушивать ее, думая в то же самое время о чем-то своем… Кто же все-таки родится у меня в декабре? Мальчик или девочка? Девочка - как это замечательно, но, наверное, лучше, если мальчик, как того хочет Генрих. И не только Генрих - вся Англия. Тогда по всей стране зазвонят колокола и обретет иной смысл мое существование; мое пребывание в Англии будет иметь для людей большее значение: я стану женщиной, оправдавшей надежды государства…
Жаклин тем временем продолжала говорить:
- …О, конечно, главное, чего они хотели, эти мерзкие людишки, так заполучить мои земли. Голландию, Фрисландию… Но они мои и только мои! Были и будут!
Я взглянула на нее. Внешне вполне привлекательная женщина, и в то же время в ней что-то отталкивало. Неужели она вызывает неприязнь из-за того, что страдает? Разве беда одного отталкивает от него благополучных людей? Как странно и несправедливо.
Она продолжала:
- В детстве я чувствовала, что отец и мать недовольны мной. Как бы стыдятся меня. Все оттого, что я родилась девочкой. Как все-таки мужчины привыкли гордиться тем, что они не женщины!
Я согласилась с ней.
- Наверное, потому, - сказала я, - что они признанные воины, сражаются и ведут за собою других, где или гибнут… Или побеждают. Как мой Генрих… Если бы не война, он сейчас находился бы здесь, с нами, Жаклин. Наш брак, как ты, наверное, знаешь, совершился ради восстановления мира между нашими странами. Но пока из этого, увы, ничего не получается… Ах, если бы не эти проклятые распри, отец остался бы настоящим королем, а Шарль наследовал бы его престол. А теперь… Не знаю, что будет… Шарль не хочет смириться…
- Если бы мой Жан остался жив… - начала Жаклин, но я перебила ее:
- Тогда что он мог бы поделать с нашими воюющими домами? С нашей растащенной по частям Францией? Ему тоже пришлось бы присоединиться к одному из них, и продолжалась бы междуусобица. Кроме того, Жан совсем не хотел становиться королем и брать на себя заботы о государстве.
Она вздохнула.
- После его внезапной смерти мне не позволили долго оставаться вдовой.
- Ты была счастлива во втором браке? - спросила я для продолжения разговора, потому что заранее знала ответ.
Он не замедлил последовать.
- Как смели они выдать меня замуж за такого слабовольного человека? За тряпку!
- Он же все-таки двоюродный брат Филиппа Бургундского, - сказала я примиряюще.
- Он глупец! Благодаря ему мой мерзкий дядя сумел ограбить нас!
- Ах, деньги, власть… - совершенно искренне вздохнула я. - Из-за них все беды на свете. Скажи, Жаклин, ты никогда не думала, что для нас значительно лучше было бы родиться не в таких родовитых семьях?
Она воззрилась на меня в крайнем удивлении.
- О нет, нет! Я бы не хотела происходить из низов. Ни за что! Нам предназначено быть сильными, иметь власть.
- До той поры, пока не лишишься ее, - сказала я с горечью. - Посмотри вокруг… Что произошло с тобой? Что случилось в моей семье?
- Это из-за войны, - ответила она. - И потом, у тебя сейчас все как нельзя лучше. Ты на стороне победителя. У меня тоже обстояло бы все неплохо, если бы не брак с этим болваном Брабантом и если бы мой гнусный дядя…
Снова, не знаю, в который уже раз, слышала я историю о том, как ее лишили принадлежавших ей земель.
- Брабант обязан был встать на защиту моих прав! - восклицала она. - А вместо этого отдал все, что я имела! Наш брак необходимо расторгнуть, вот что! Да, я должна избавиться от этого идиота!.. Я слыла одной из самых богатых наследниц в Европе, а кто я сейчас?! Что у меня осталось?..
Я сочувствовала ей. Мы все старались помочь Жаклин в чем могли, но ее непрекращающиеся жалобы и вопли надоедали, утомляли нас.
- …Все же я надеюсь, - как-то сказала она, - что со временем найдется такой человек, кто поможет вернуть то, что принадлежало мне, но украдено. Пусть хитростью, пусть силой, как угодно - лишь бы вернуть!
- Буду рада за тебя, Жаклин, - отвечала я.
И действительно я очень хотела этого. Кроме всего прочего, ведь тогда она уехала бы из Англии и оставила нас всех в покое.
Но больше всего мысли мои занимал будущий ребенок.
Мелькали дни и месяцы… Июль, август, сентябрь.
Увядали цветы, желтели и опадали листья на деревьях. Шло время, а Генрих все не возвращался.
Я думала, заранее настраивая себя на обиду: неужели он не вернется к рождению ребенка? Выходит, для него сын ничего не значит?
Выполняя его наказ, я покинула Виндзор и переехала снова в Вестминстер. Наступил октябрь.
Я жаловалась Гиймот, что мне плохо в Вестминстере, неуютно, как жалко уезжать из Виндзора, на что она отвечала, что можно ведь туда вернуться и лишь незадолго до родов снова покинуть его.
Так мы и сделали - спасибо моей мудрой Гиймот!
Жаклин осталась в Вестминстере. Ей к этому времени уже определили неплохое денежное пособие от королевской казны, что в значительной мере ее утешило и чему я тоже радовалась.
Наступил ноябрь. Мы все еще находились в Виндзоре.
- Пора уезжать, миледи, - не раз напоминала мне Гиймот, но я почему-то откладывала отъезд.
- Вы говорили, король настаивал, чтобы роды проходили именно в Вестминстере, - твердила рассудительная служанка. - Смотрите, мы можем не успеть добраться туда.
- Не понимаю, - отвечала я ей, - почему у такого разумного мужчины, как мой супруг, появились какие-то непонятные предрассудки в отношении Виндзора. Здесь я чувствую себя так легко и спокойно. И Жаклин не утомляет своими непрерывными жалобами. Побудем тут еще.
- Совсем немного, - согласилась Гиймот. - Не больше недели.
Но прошла неделя, прошла вторая, а я никак не могла заставить себя сдвинуться с места.
- Все говорят, что к капризам беременной женщины необходимо прислушиваться. - Такими словами отвечала я на упреки и воркотню Гиймот.
- Но больше нельзя откладывать! - возражала она. - Мы дождемся, что вам уже нельзя будет ехать…
Я не могла объяснить, что удерживало меня в Виндзоре. Это походило на какое-то наваждение. Чуть не каждый день я начинала собираться в дорогу и не двигалась с места. Мне уже стало казаться, я почти убедила себя, что Генрих ничего такого не говорил про Виндзор, не мог сказать… Это же какая-то странная фантазия, а он человек мудрого рассудка. Скорее всего если и сказал, то под влиянием минутного настроения и потом сразу забыл о своих словах… Так уговаривала я себя и уже начинала верить, что так и есть. Так зачем же ехать отсюда, где мне так хорошо и вольготно?
Пришел декабрь, а я по-прежнему жила в моем любимом Виндзоре. Погода резко изменилась - стало очень холодно. Ветер гулял по парку, клонил деревья, в воздухе закружились снежные звездочки.
И вот я почувствовала…
- Теперь вам уже нельзя никуда ехать, - решительно сказала Гиймот. - Король первый запротестовал бы, да и я не отпущу вас.
- Да, - легко согласилась я, - теперь поздно. Ты, как всегда, права…
И вот наступил тот великий день, когда у меня родился ребенок.
Обессилев, лежала я в постели, кто-то вошел и положил мне на руки новорожденного. Из-за отсутствия Генриха в стране никто не озаботился, чтобы, как это заведено в королевских семьях, сразу забрать у меня ребенка и передать в распоряжение королевской кормилицы. Он оставался со мной, как если бы родился в обыкновенной простой семье.
Головокружительная радость охватила меня. Мой ребенок благополучно появился на свет и оказался прекрасен во всех отношениях!
- Чудесный мальчик, - сказали мне.
Я подумала, как обрадуется Генрих, когда это известие дойдет до него. Хотя я нарушила его запрет и родила ребенка в Виндзоре, но это мальчик.
Да и какое значение имеет место его появления на свет, если он жив, здоров и так прекрасен?!
Я смотрела на крошечное красное личико, миниатюрный носик, аккуратные ноготки на ручках… Я уже видела корону на его головке.
Родился Генрих VI, сказала я себе. Оказывается, можно быть счастливой по-разному, я сейчас стала самой счастливой женщиной на земле! Господи, благослови меня!
Мы с Гиймот говорили только о нем. Если он начинал плакать, мы наперегонки мчались к его колыбели и, чуть ли не отталкивая друг друга, пытались ему как-то помочь.
Но и в эти радостные дни гнетущее чувство грядущей беды не покидало меня. Чувство, что долгим такое счастье быть не может…
Весть о рождении маленького Генриха сразу же была послана через Пролив его отцу… Я гордилась, что на свет появился сын, как того и желал мой супруг.
С нетерпением ждала я возвращения посланцев, и как только они прибыли, сразу же позвала к себе и спросила, как принял король известие, которое они ему доставили. Я хотела знать все до мельчайших подробностей.
- Радость его не поддавалась описанию, миледи, - отвечали они мне. - Король долго расспрашивал о сыне и весьма опечалился, что не мог быть рядом при его рождении. Потом он спросил, где проходили роды…
Я почувствовала укол страха и снова вспомнила слова Генриха, услышала его настойчивый, напряженный голос, которым он говорил мне: "Ребенок не должен родиться в Виндзоре"…
- Ну и что дальше? - обратилась я с дрожью в голосе к посланцам.
- Мы сказали королю, что миледи находилась в это время в Виндзоре, - отвечал один из них, - где и родился принц.
- И что он?
Посланцы переглянулись и некоторое время молчали.
- Ну! - поторопила я с нетерпением.
- Сначала ничего, - произнес наконец второй мужчина. - Потом медленно так переспросил: "Вы уверены, что это произошло в Виндзоре?" - "Не сомневаемся в этом, сир", - отвечали мы.
- Ну а потом?
- Нам показалось, миледи, что лицо короля омрачилось. Он что-то проговорил про себя, потом прямо поглядел на нас и сказал такие слова: "Я, Генрих, рожденный в Монмуте, буду царствовать мало, но сделаю много; Генрих же, рожденный в Виндзоре, будет править долго, но потеряет все…"
- Странные слова, миледи, - добавил другой. - Казалось, король произносит их не сам, а кто-то управляет его устами… Но они звучали так ясно, так отчетливо, что запомнились сразу такими, как вы сейчас услышали. Слово в слово… Потом король прикрыл глаза и добавил совсем тихо: "Но что ж, если это Божья воля, так тому и быть…"
Страх еще сильнее охватил меня от всего, что я услыхала. Страх и ощущение большой вины. Моей вины.
После ухода посланцев я не переставала вопрошать себя: что все это могло означать? О почему, почему я осмелилась ослушаться Генриха? Почему не выполнила его волю? Что заставило меня проявить ничем не объяснимое упрямство?
Единственный утешительный ответ, какой я могла для себя придумать: все дело в погоде. Но ведь можно было уехать из Виндзора много раньше. Гиймот так и предлагала сделать. Что же толкнуло меня поступить по-своему? Вопреки желанию Генриха? Никогда до этого во мне не зрело столь странное чувство противоречия.
Я всячески пыталась успокоить себя: все это ерунда, не стоящая серьезных размышлений. У Генриха проявился непонятный каприз, который натолкнулся на мое глупое упрямство. Вот и получилась вся эта неприятная история. Что же касается непонятных слов, якобы произнесенных им, то мало ли что могло почудиться этим мужчинам, когда они стояли перед королем, тем более после утомительного путешествия.
Однако все попытки уговорить и успокоить себя оказались напрасны. Чувство вины корежило мою душу, я не знала, куда деться от тревожных мыслей; они гасили мою радость, мою гордость матери, родившей сына и наследника престола.
Живи этой минутой, твердила я себе. У тебя появился маленький сын. Будущий король Генрих VI. Думай только о нем… Но тогда меня начинала терзать мысль, что это ненадолго. Вскоре моего мальчика заберут от меня, чтобы воспитывать в другом месте и в другом окружении, как положено принцам, особенно если им предстоит взойти на королевский престол. Ему постараются дать все, что только возможно… Все, кроме материнской любви… Значит, не нужно, убеждала я себя, омрачать недолгие дни пребывания с ним пустыми терзаниями. Из-за странных мелочей, не стоивших выеденного яйца.
Одним из моих преданных друзей стал в это время Джонас Бойерс, магистр философии, исполнявший должность моего духовника. Я верила ему, он располагал к себе настолько, что я могла свободно говорить с ним обо всем.
Однажды я решилась:
- У меня тяжкий груз на душе, Джонас. Может, все это чепуха, но он давит и беспокоит, и это выше моих сил.
- Тогда расскажите обо всем, - предложил он.
И я начала так:
- До того, как отправиться во Францию, король озабоченно говорил со мной о нашем будущем ребенке…
Джонас согласно кивнул.
- Знаю. Его это весьма беспокоило. Я слышал от него, как он ждет мальчика. Именно мальчика. Наследника. И я рад, что Бог услышал его молитвы.
- Но перед самым отъездом, - продолжала я, - король сказал мне, чтобы ни в коем случае ребенок не появился на свет в Виндзоре. Однако…
- Однако вы не послушали его, не так ли? - сказал Джонас.
- Я… просто не понимаю, - пролепетала я. - Вовсе не хотела делать наперекор. Но Виндзор так полюбился мне. Здесь мне так хорошо и спокойно. И я отправилась сюда, как только король уехал… И очень скучала без него… думала все время о нем, о ребенке. О будущем ребенке.
- Это естественно, миледи.
- И я… я не уехала из Виндзора, когда пришла пора родить… Намеревалась уехать, клянусь вам, но не смогла… Что-то задерживало меня.
- Но ведь вы сами хотели там быть? Вам нравилось?
- Да… да, конечно. Однако я ни на минуту не забывала о воле Генриха… Говорила себе, что вот-вот уеду… И оставалась на месте.
- Вас что-то удерживало? - спросил он.
Я задумалась.
- Да, - потом согласилась я. - Пожалуй, так.
- Король уже знает об этом?
- Один из первых вопросов, который он задал посланным к нему людям, - это где родился ребенок.
- И что произошло, когда ему сказали?
- Он произнес странные слова… Если верить тому, что мне передали… Сказал, что он, Генрих, рожденный в Монмуте, будет царствовать мало, но сделает много, Генрих же, рожденный в Виндзоре, будет править долго, но потеряет все. Отчего он так сказал?
- Вероятно, произнес какое-нибудь старинное предсказание, - ответил Джонас Бойерс после некоторого раздумья. - Быть может, до отъезда его посетили некие предчувствия, из-за чего он и не хотел, чтобы ребенок родился в Виндзоре.
- Все это загадочно, - сказала я. - И тревожно.
- Но что он имел в виду, когда говорил о своем недолгом правлении? - продолжал размышлять вслух Джонас. - Он король больших дел. Его любит народ. Он вполне здоров и должен царствовать многие годы, а уж потом… в положенное время… другой Генрих наследует его трон.
- Но все же почему… - Меня продолжала занимать и пугать эта мысль. - Почему я осталась в Виндзоре? Словно какая-то сила удерживала меня и помешала уехать, выполнить наказ моего супруга? Если б я только знала о предсказаниях… О, тогда бы ни на минуту не задержалась!
Снова Джонас ненадолго задумался и потом произнес:
- Если предположить, что оно было… это предсказание… тогда мы должны прийти к мысли и согласиться с ней, что сам Господь распорядился, чтобы все произошло именно так, а не иначе. И что вы, миледи, ничего не смогли бы сделать, даже если очень пытались, чтобы изменить то, что предначертано самим Богом.
Но я не могла принять то, о чем говорил мой друг и духовник.
- О, мне все равно необходимо было уехать из Виндзора! - продолжала я в отчаянии. - Как я могла допустить, чтобы мой сын родился там?! Чтобы он назывался Генрих Виндзорский!
В свою очередь Джонас повторил уже сказанное им.
- Чему суждено быть, того не миновать, - пытался он утешить меня. - Конечно, если бы вы заранее знали о предсказании, то поступили бы, вероятно, иначе. И Провидение, видимо, не желало, чтобы вы знали об этом… Так что постарайтесь забыть обо всех неприятностях. Быть может, все не так серьезно. Просто одна из фантазий короля.
- Он вовсе не склонен к фантазиям, - возразила я.
- У всех у нас они временами появляются, - мягко сказал он.
- Как я хотела бы понять, что все это означает! - простонала я.
- Пути Господни неисповедимы и загадочны, - отвечал Джонас. - А поступки людей подчас странны и необъяснимы. Нам же остается молиться о благополучии короля и его сына.
К этому я была готова со всем рвением, на какое способна.