– Проснись, наконец, – продолжала София, – да, разок лишили девственности. Ну, да бывает, но это было так давно, что даже я – твоя сестра не помню всего, что было за городом на дачах. Я забыла, и ты забудь, или мама отправит тебя в больницу. Надеюсь, помнишь что было, когда ты сожгла конюшню, после случая.
– Иногда мне кажется, что в погоне за своими мужиками ты давно продала сердце. Вместо него в твоей груди черная дырка из пустоты, – Валентина быстрым шагом зашла в дом.
У Софии была нехорошая привычка всех ставить на место, указывать, что и кто должен был сделать. Старшая сестра не выносила, когда ее не слушали, и становилась занудой, когда дело заходило об ее личной жизни. Личная жизнь сестры на протяжении долгих лет не хотела налаживаться. На ее пути возникали или жигало, или женатые мужчины. Мужчинам нравилась яркая внешность сестры: рыжие, прямые волосы, синие глаза, бледная кожа. Им нравилась ее манера всех подкалывать, издеваться и шутить к месту. Однако интерес к ней скоро проходил, и они отставали от нее.
Валентина была полной противоположностью сестры: нескладная, высокая, не худая, но и неполная девушка. Она бы могла спокойно затеряться в толпе, если бы не одна особенность девушки – Валентина была альбинос. Люди обращали на нее внимание из-за белоснежных как снег волос и синих, как летнее небо больших глаз. Немного застенчивая в общении, добрая к друзьям, но холодная с незнакомыми людьми. Она представляла из себя образ какой–то книжной героини, у которой в далеком прошлом случилась личная драма и теперь окружающие гадали, что скрывают грустные синие глаза девушки, почему Валентина пишет готичные картины и почти ни с кем не общается, кроме подруги Лизы. В ней было что–то такое, что притягивало к себе мужчин. Многие хотели бы с ней познакомиться, дружить, жениться. Увы, после непродолжительного знакомства теряя надежду они оставляли ее в покое, потому что никто из мужчин не увидел в ее глазах огоньки счастья, только пустоту.
Светом в скучной жизни сестер была Лиза. Девушка–праздник, так можно было назвать подругу сестер. Она говорила обо всем, о чем только можно было говорить. Она обожала разные сладости и Рахманинова, была тайно влюблена в Валентина Харта. Мечтала съездить в Штаты, где должны были начаться со дня на день съемки нового экшн с участием Валентина. В длинный список, что нужно сделать в жизни Лизы также входили: конная прогулка, путешествие по юго–западному побережью парка Бичсайд Стейд в штате Орегон США, прыжок с парашютом, издание нового сборника стихотворений и еще много – много интересных вещей, о которых без умолку рассказывала та.
– Спасибо за доброе утро, девочки, – сидя на диване в гостиной сказала Галина, – мысль с падающим самолетом–вертолетом оригинальная идея в стиле будильник для нашего дома.
– Извините меня, – тихо сказала Валентина.
– Ой, она сказала "извините", – следом за сестрой в комнату зашла София, – сколько раз за все эти годы? Ты бьешь книгу рекордов Гиннеса.
Лиза улыбнулась, а Галина холодно сказала:
– София, прекрати. Мы отдельно поговорим о том, что делал сосед в моем саду с расстегнутой ширинкой.
Валентина покраснела, София поджала губы и нахмурилась, Лиза тихонечко хихикнула, а Галина продолжала:
– Я думала вам сказать утром за чаем, но говорю сейчас, так как весь дом и так уже на ногах. К нам в гости приезжает сын моего шефа. Сегодня.
– Сын главного архитектора? – Валентина всем телом подалась с кресла.
– Ой, да ладно! Сказала бы прямо – мужчина в доме – какой кошмар! – дернула плечом София.
Лизу интересовала другая часть разговора:
– А он симпатичный? Было бы классно, если бы он был похож на Валентина Харта.
Галина тяжело вздохнула:
– Вот именно поэтому я и решила с вами поговорить. Мой шеф улетел на юг отдыхать вместе с новой женой, а его сын – он же Миша. Он не очень ладит со своей мачехой. Поэтому я предложила ему погостить выходные у нас. – женщина посмотрела на каждую из трех девушек:
– Лиза, меньше ста слов в минуту или он не выдержит твоего общения. София никаких очаровательных ужимок и улыбок – это сын моего шефа, он неприкасаемый. Валентина попей эти дни снотворное. Девушки, от этого визита зависит мое повышение. Да, к девяти прибудет его поезд, – женщина взглянула на часы.
Глава 3
Нью–Йорк. США.
Репетиция премий Эмми начинается задолго до фестиваля, как правило, вся подготовка длиться в течении года, последние нюансы вносят летом. Лучшие отели и кинотеатры гиганты состязаются в денежной гонке: кто возьмет право первенства. Когда победитель определен начинается нудная подготовка зала, красной дорожки, мест для звезд. Десятки людей трудятся над дизайном, охрана и орханная система оттачивается до мелочей, идут жаркие споры кто будет открывать, а кто закрывать фестиваль. Пара ведущих давно пройденный этап, каждую новую номинацию объявляют новые ведущие. Вручение, конечно, проходит под звучные аплодисменты публики и белоснежную улыбку режиссера или писателя.
Час на красной дорожке, почти два часа в кинотеарте, вечеринка затянувшиеся до глубокой ночи в отеле – проходят как один момент. Охрана и полиция умело скрывает то, что они волнуются. Поклонники с раннего утра ждут, что через некоторое время пустующая красная дорожка вознаградит их тем, что они увидят талантливых людей мира в живую. Журналисты тоже ждут интервью, фото, пикантных моментов. Прессе интересно все: от визжащего от счастья поклонника до смущенной звезды. Кто знает, может завтра история звезды и фаната превратиться в газетный бум. Сама А-элита на ковровой дорожке появляются довольно не пунктуально, кто–то опаздывают, а кто–то нарочно тянет время. Некоторые торопятся пройти в зал кинотеатра, иные останавливаются чтобы побеседовать друг с другом, дать интервью или позировать перед камерой. Абсолютно вся элита сдержанна и наигранно мила в общении с прессой и поклонниками. Они позируют перед камерами, улыбаются, но у всех людей серьезные глаза. Завтра их увидит мир и главное правило звезды – быть звездой.
Наконец, красная дорожка напоминает движение на центральной улице. Правда пешеходы одеты в последние коллекции от кутюр. Дамы блещут на солнце дорогой бижутерией, мужчины ароматно пахнут одеколоном. Все запахи, цвета, люди, предметы – все смешивается в одну яркую массу.
– Валентин, – высокая блондинка слегка приобняла его, – привет. Я думала ты не приедешь на Эмми. Приятный сюрприз, когда твой агент тянул до последнего с ответом будешь ты на церемонии или нет.
– Прекрасно выглядишь Элизабет, – он сдержанно улыбнулся, – как я мог оставить тебя без присмотра. Учитывая то, что мы целый сезон провели вместе.
– Ну, присматривает за мной муж, – слова женщине понравились, – но от дружеского внимания я не откажусь. Куда смотрит Амелия? Такой шикарный мужчина один.
– Жена не смогла прилететь. Ани еще мала для таких церемоний, – мысль о жене и дочери слегка подпортила его настроение. На дорожке он немного отвлекся, а Элизабет опять напомнила ему о том, что придется возвращаться домой, – сегодня я буду холост, если позволишь. Вспомню забытые годы.
– Конечно – конечно! – звонко засмеялась Элизабет, – Мы–то все знаем, что поклонники не дремлют. Ладно, – серьезно сказала она, – давай, еще побеседуем для журналистов?
– Согласен, они давно не видели нас вместе, – он взял ее руку и поцеловал, – Элизабет я думаю, что ты заслуживаешь Эмми. Мне было приятно с тобой работать. Ты многому меня научила. Я говорю абсолютно серьезно, не для твоего блога на Твиттере. Ты умница, спасибо тебе, что подарила мне не глянцевые слова.
– Валентин, – она заговорила тише, чтобы скрыть эмоции в голосе, – мне иногда кажется, что ты из другого времени. Ты умеешь так говорить, что от твоих слов...о, черт побери, если бы не Амелия и муж, я уделила тебе внимание. Ох, как бы уделила, – отшутилась коллега.
– Мне жаль, – он указал на обручальное кольцо, – еще также жаль, что этот год я фактически провел в театре.
– Кстати, да, – кивнула блондинка, – всего одна работа в кино и наш сериал – этого мало. Хотя я слышала, что у тебя контракт с Нью–Йорком?
– Все подробности в конце сентября. Давай начало месяца подарим Эмми? – сощурил карие глаза Лент.
– Хорошо, – согласилась Элизабет и помахала мужу, чтобы он шел к ним.
– Валентин Харт? CNN пару вопросов? – от Элизабет его отвлекла ведущая.
– Да – да, разумеется, – и выслушав вопрос он начал говорить в привычном быстром для него темпе, немного нервозно, слегка покусывая губу:
– О, сериал это внеплановая работа в этом году. Мне было приятно принять предложение от режиссеров, тем более книги Агаты Кристи заслуживают внимания. Однако я планировал в этом году больше времени уделить театру. Приглашение на церемонию было чем–то вроде… одной из необычных вещей. Репетиция перед "Оскаром" отличная школа. Я с удовольствием буду наблюдать, как развиваются события на "Эмми – 2010"…
– Валентин вы говорите как зритель, но ваша фамилия в списке номиналистов, – неуверенно произнесла журналистка.
– Разумеется, – кивнул он и не договорил, рядом с ним одна из фанаок закричала:
– О, боже – это Валентин! Харт я вас люблю!!! – голос был звонкий и высокий, он не ожидал такого, вздрогнул и сделал шаг сторону. Охранник быстро отреагировал, заслонил собой проход к Ленту и аккуратно отвел назад девицу, которая каким–то образом оказалась за оградой. Нужно было отдать должное журналистам камеру от лица Харта не отвели.
"Что я должен был ответить? Что она спросила?" – думал он, а потом широко улыбнулся – сетуацая показалась ему забавной. Столько женщин, девушек и подростков мечтало обнять, поцеловать, наконец поиметь его – а он не мог просто прикоснуться ни к одной из них. Любая понравившиеся ему девушка или миг вежливости был оценен прессой, как шаг к роману. Ему быстро бы присвоили "черный пиар", (учитывая то, что его ребенок был болен), публика уже давно привыкла видеть Лента в статусе "женат".
Однако была одна женщина, еще до свадьбы с Амелией. К ней он не только прикоснулся, за ней он бежал…Харт вздрогнул во второй раз и отогнал воспоминание, которое почему–то воскресила кричащая поклонница. Может оттого, что крик фанатки напомнил крик той, что кричала под ним?
– Поклонники, – задорно рассмеялся он, показывая ямочки на щеках, – эм, на чем мы остановились?
– Думаю, сегодня вы не доберетесь до Лондона. Поклонники вас могут украсть. – пошутила журналистка.
– Только мой автограф, – хохотнул он.
– Ваша жена смелая женщина, что оставляет вас без присмотра, – второе за час упоминание о жене вконец испортило ему настроение.
– Да, моей жене стоит крепко призадуматься, – заметил Лент и дал понять, что интервью окончено.
На вручении он был в дурном расположении духа. Мысли то и дело возвращались к воспоминаниям пятилетней давности. Он давно забыл про чувство стыда и сожаление о совершенном поступке. Он сжал пальцы в кулаки, эмоции не давали покоя. Вопросы все время возникали в голове – что было, если бы он встретил ее сейчас? Извинился? Прошел мимо или же как тогда вновь побежал за ней? Ответа не было. Был только страх – он боялся встретить ее в настоящем, узнать ее. А узнала бы она его? Он думал, что нет.
Всю церемонию он играл – делал вид, что смотрит на сцену, аплодировал, кивал камере, чтобы публика оценила его спокойное лицо. Его даже не удивила новость, что он не получил Эмми. Ему было просто все равно – он думал о ней.
Глава 4
Зеленый Бор. Россия.
Валентина хотела уйти куда угодно, только не быть сегодня дома. Не хотелось ей встречать маминого гостя Мишу, пока Галина будет на работе. Для этого замечательного события были София и Лиза. Девушки могли прекрасно справиться без нее. Все утро мысль, что в доме будет жить целых два дня незнакомый мужчина, не давала ей покоя. Валентина не доверяла мужчинам – не понимала их логику, слово, действия. Она считала, что какой бы замечательный человек не был Миша, или Виктор, или шеф мамы – между мужчиной и женщиной не может быть дружбы. Да, какое–то время симпатия, общие темы для разговора, а потом кто–нибудь портил замечательную атмосферу признанием или намеками на то, что вторая сторона ему нравилась. Так что рано или поздно идиллия была бы разрушена, поэтому Валентина предпочитала держаться на расстоянии вытянутой руки от идиллии, дружбы, тем более секса.
Отправив Софию и Лизу на вокзал встречать поезд, она быстро привела дом в порядок, заказала обед из французского ресторана, купила вина и хлеб. Наконец, переодевшись в джинсы и теплую кофту, Валентина вызвала такси.
– Куда барышня? – спросил таксист – мужчина пятидесяти лет.
– В Дачную за город. Третья улица. Дом номер четыре, – не самая хорошая мысль возвращаться в дом, куда когда–то заходила беда. Однако именно эта мысль была первой, что пришла в ее голову. Валентина давно хотела съездить в Дачную – забрать свой дневник. Тем более ее лечащий врач говорил, что страхам нужно глядеть в лицо, а если не выходит то, начать вести дневник. Время от времени перечитывать записи, чтобы понять, как время изменило мысли. Наверно, изменило, раз она решила поехать на старую дачу.
Дом был старый, еще со времен СССР. Массивное резное крыльцо, с широкими лестницами. На втором этаже был балкон, да такой, что на нем можно было спокойно разместить гамак или кресло, чтобы читать хорошие книжки на ночь. Сам дом был выстроен из дерева, которое потемнело от времени и обрело темно–коричневый цвет на фоне белых окон. Яблоневый сад у дома давно срубили, еще до рождения сестер. Вместо вишен посадили кусты сирени и дикого вьюна, чтобы полз по забору, сделали клумбы из кустов смородины.
Семья каждое лето проводила отпуск в Дачном, пока с Валентиной не случилась беда. Мама хотела после случая продать дачу, но София закатила истерику и сказала, что лучше сожжет дом, как Валентина конюшню, но выставить на торги не даст. Спорили долго, что делать с дачей пока сосед Валентин не подсказал, что можно отдать под сдачу туристам или зимой студентам. Туристы были в Зеленом Бору всегда – городок небольшой курортный, славился он речкой за Дачным и озером за городом. Одна часть озера была соленой, вторая пресной. Люди обожали эти места, и с каждым годом туристов становилось не меньше. Студенты брали дом неохотно, не хотели рано вставать на занятия, ждать автобус и платили мало, так что осенью и зимой дача пустовала.
Девушка отпустила такси и прошла за калитку. Четвертый дом ничуть не изменился за годы ее отсутствия – все такой же большой и мрачный, как из сказки на ночь. Вот резная калитка, за ней дорожка, усыпанная желтой, зеленой, красной листвой с кустов смородины и деревьев сирени. За домом конюшня, вернее, что от нее осталось – клумба зеленой травы. Валентина вспомнила, как облила низ деревянных стен бензином и подожгла. Она бесилась от счастья, когда пламя начало подниматься к синему небу и уже перекинулось на стоящие рядом деревья. Она хохотала, громко, истерично, до хрипоты – запускала пальцы во взъерошенные светлые волосы и рвала их на себе. Орала: "Ненавижу!"
Сейчас глядя на это место, Валентина чувствовала легкую неприязнь. Ненависть, страх, боль, отвращение – все ушло с годами. Пациент был почти излечен, но не до конца. Она развернулась от клумбы и прошла в дом. Нашла ключ под половицей, открыла двери. Первое, что почувствовала Валентина – это запах сирени. Ничего не изменилось: прихожая в углу, справа зеркало, прямо лестница на второй этаж, а если свернуть налево, то, можно пройти в гостиную, из гостиной попасть на кухню и выйти на вторую веранду.
С лестницей у Валентины тоже были связаны воспоминая. Девушка помнила, что в трудную минуту ей на помощь пришла старшая сестра. София как тигрица охраняла Валентину от врачей, полиции, любопытных. Она не подпускала никого к полубесчувственной девушке на лестнице. Разве только разрешила остаться Виктору, который нашел изнасилованную в поле. Мужчина гладил ту, по волосам и говорил какую–то добрую чушь. София стояла бледная, злая, серьезная:
"Не трогайте ее! Оставьте нас в покое! Мама дело сделано! К чему все???" – вспомнились слова сестры, на тихий плачь Галины.
"Но…", – сказала мама.
"Оставьте нас в покое – все!" – прорычала София…
Мыслям Валентина улыбнулась, такое яркое воспоминание. Она уже успела забыть то, как София охраняла свою маленькую сестричку. Надо же, а Валентина так и не сказала ей "спасибо". Сестра умело уберегла ее от повторного унижения, сочувствующих взглядов, сплетен за спиной, любопытных людей. Сейчас младшая сестра полностью одобряла поступок старшей. Ну, да – нашли бы этого человека и что дальше? Долгое судебное разбирательство, новые дознания, анализы – все не вернуло бы той, проклятой ночи, когда Валентина узнала "мужскую ласку". Ей бы пришлось давать показания в суде, а если тогда пять лет назад она не могла говорить несколько месяцев, то, что взять с суда. Нет, София была права, что тогда Валентину нужно было оставить в покое – это было ее личным горем, драму которого она должна была пережить сама.
Валентина прошла к шкафчику стоящему под лестницей, надавила на ручку и открыла потайную полку. В ней лежала сумка для конной прогулки. Она достала ее, перекинула через плечо, щелкнула замком и заглянула в содержимое. Мужской серый галстук, голубая рубашка, зеленый дневник, ручка. Первым она достала галстук рассмотрела и равнодушно вернула обратно, а вот аромат мужской рубашки все – таки вдохнула. На миг ей показалось, что ткань еще хранила запах этого мужчины. Девушка аккуратно сложила ее и вернула в сумку, сама уселась на ступеньки лестницы. Дальше она достала дневник и ручку, щелкнула ей начала писать:
"Долгое время я откладывала момент, чтобы достать этот дневник и вернуться в прошлое. Только спустя пять лет я нашла в себе силу и мужество прийти в то место, где меня изнасиловали. Я вернулась в тот дом, куда зашла беда: моя беда, мое горе, мои страхи. Зачем? Я должна отпустить его таким образом. Попрощаться ним – с прошлым и мужчиной, который сделал меня женщиной.
Я хочу рассказать эту историю без истерик и боли, что мешали мне правильно положить предложения на бумагу. Я хочу все вспомнить, и отпустить прошлое от себя. Я хочу рассказать, что когда он догнал меня в поле и повалил в пшеницу, он не сорвал с меня платье, не бил по лицу, не отставлял синяки на теле. Нет. Он завязал глаза своим галстуком, перевернул на спину и, прижимая к земле, целовал шею, лицо, губы. В его движениях не было злости и того, что он мог бы рвать мою кожу губами, оставляя засосы на ней. Наоборот его поцелуи были сухими, однако в них не было нежности – в них была страсть. Я назвала бы ее "приглушенной страстью". Она двигала им как наваждение, будто он был ослеплен ей. В одно движение он разорвал шелк, но опять не насиловал, а я бы сказала, ласкал в его понимании.
Мне было страшно тогда, но я не кричала. Почему не закричала – не знаю...
От страха подташнивало, и тысячи вопросов возникали в моей голове: "что будет, когда он закончит? Убьет? Изуродует? Оставит?"