Да и вообще… О моей работе на животрепещущую тему "Я всю свою звонкую силу…" как-то само собой больше разговоров никогда не возникало. А вскоре, уже после новогодних каникул, и сама вдохновительница внеклассной работы перевелась от нас в какое-то другое место. Я не слишком жалел об этом, но надеялся, что там ей с неформальным общением повезёт больше…
"ДЕНЬ ОТКРЫТЫХ ДВЕРЕЙ"
Как всегда, незаметно подкралась осень. Наина, Тамара и я пошли в девятый класс, а Надежда, соответственно, - в десятый. И нашу летнюю вольницу взяла под строгий контроль школа. Учёба наша, конечно же, при постоянном… гм… как бы это помягче выразиться? - внепрограммном увлечении шла ни шатко, ни валко. Мы не были, разумеется, вопиющими двоечниками, но и особенно выдающихся успехов в деле освоения обязательных школьных предметов не показывали.
Да какая там, к чёрту, физика?! "Тело, погружённое в жидкость". Кого это волнует?! Тело - это то, что имеется у Надежды, и у Наины или Танюры! И главное, что следует знать, и к чему надлежит стремиться - это к телу, погружённому в тело!
Особенно хорошо становилось нам всем вместе в хмурые октябрьские вечера, когда за окнами заунывно шумел ветер, горстями швыряя в стёкла мокрые жёлто-красные листья, и словно бы из огромной садовой лейки струился затяжной холодный дождь. А некоторые, - особенно любопытные листья: то ольха, то клён, то фестончатые кругляшки осины - так и прилипали к оконным стеклам, словно бы подглядывали, - а что это там у них делается?! А тут… от белёного бока жарко натопленной печи тянуло ласковым теплом, и так блаженно было валяться на наших обширных сенниках! Особенно - когда одна моя рука лежала и по очереди то стискивала, то отпускала полушария наинкиных грудей, а другая - поглаживала твёрдый язычок сикелька в татьяниной промежности, от чего она постанывала сладостно, словно мурлыкала…
Я лежал воистину как сказочный эмир в гареме, а тело моё, невесомое, как голубиное перышко, будто бы плыло над землёй на воздушной подушке. Я, вероятно, мог бы тогда считать себя абсолютно счастливым человеком, - если бы мог задуматься об этом.
Окончание первой учебной четверти мы решили отметить чем-то новым. И в голову Надежды пришла, как всегда, свежая, неожиданная идея.
- Устроим "День открытых дверей"! - заявила она как-то вечером. - Лёнечка, тебе придется поработать! Устроим спортивные соревнования… в нашу собственную честь! Делаем раздельный старт… дистанцию… ха-ха! - проходим на время. Кто позже всех кончит… ха-ха-ха! - тот и выиграл! Время буду засекать лично, вот по этому секундомеру. Это я у нашего поддатого физрука выпросила, сказала, - мол, для личных тренировок. Он ко мне хорошо относится, наособицу, всё полапать налаживается, физручина наш однорукий, - призналась она, показав нам язык.
- Личные тренировки?! Да уж… - в некоторой растерянности пробормотал я.
И поскольку это оказалось правдой, - мы стали готовиться к раздельным стартам!
- Ну, с кого начнём? - деловито осведомилась Надежда, держа в руке секундомер. - И с какого момента будем засекать время?
- Как вошёл… - тихо предложила Наина.
- Нетушки! - возразила Татьяна. - У нас у всех это… вход разный. С того, как первый раз внутри дёрнулся!
- Заметано…
И Надежда скомандовала звонким судейским голосом:
- Внимание! - и взяла в руки секундомер. - На старт!
Первой в этом, как вы понимаете, нешуточном соревновании я выбрал Татьяну. Она и вообще-то всегда кончала быстро - в полном смысле слова была слаба на передок. Стоило только немного помять, потискать её грудь и пару минут потеребить сикелёк - готово, она уже мокрая…
И в этот раз с Танюрой я покончил в темпе. Не успел я ещё как следует разогреться, как она уже подала условный словесный сигнал:
- Ой! Мамочки! Кон-ча-ю!
И на последнем звуке Надя, стоявшая возле нашей пары наготове в позе строгого судьи, нажала рычажок секундомера.
- Не рекорд! - фыркнула она. - Короткая дистанция!
Я же, не снимая заморского дружка, тут же переключился на Наину, легко и весело вошёл в неё, а она счастливо хохотнула и шутливо захлестнула мою шею своей великолепной косой, притянув на грудь.
- Ну уж, Лёнчик, постарайся… А не то - задушу… - проворковала она. - Сделаемся, чтобы от нас пар шёл!
Честно признаюсь: на этом этапе соревнования я немного сплоховал, а точнее говоря - сам закончил дистанции чуть раньше партнёрши, но она, к счастью, не успела этого заметить, потому что через несколько мгновений, когда я ещё двигался по инерции, - словно бы взорвалась:
- А-а-а-а! Кон-ча-ю-у!
Щёлкнул судейский секундомер.
- А меня, значится, оставил на закуску? - задумчиво спросила Надежда. - Ничо, Лёнчик, я наверстаю. Уж этот-то результат… ваш… я перекрою! Ну, девоньки, пошли на кухню, надо нашего главного участника… с его… эстафетной палочкой… поддержать, подкормить на дистанции. Пусть отдохнёт да силёнок наберётся.
И мы пошли на кухоньку.
Хозяйки сноровисто помыли картошку и поставили на конфорку подтопка чугунок, чтобы сварить её в мундире - картошка народилась хорошая, крупная. На столе оказались миска с квашенной капустой и другая - с солёными огурцами, всё своё, с огорода, с лопаты. И вообще осень - время сытое. Только вот с хлебом… приходить в гости с пустыми руками считалось невежливым, и мы с Танюрой привычно выложили к общему столу наши прихваченные из дому небогатые пайки "черняшки". Надежда почти неслышно в своих толстых вязаных "чунях" из цветной шерсти двигалась от печки к столу, от стола - в кладовку и обратно, выставляя припасы, в каком-то музыкальном ритме. Наконец, завершив сервировку и окинув стол цепким хозяйским взглядом, она отбила пятками танцевальную дробь с припевкой:
- Э-эх, пшён-ка,
И еще - ман-ка…
И зачем ты меня
Родила, мам-ка?!
И тут я должен сделать необходимое пояснение. Дело в том, что на столе среди уже перечисленных мною яств стояло и небольшое деревянное блюдо с крупными кусками изжёлта-белой солёной трески, от которой шёл крепкий, отдающий прелью, дух. Не случайно ведь архангелогородцев исстари называли трескоедами! В самые скудные военные времена почти в каждом магазине, торгующем продуктами по карточкам, стояли открытые бочки с солёной треской! Её можно было брать практически без ограничений: солёная треска за еду не считалась…
- А у нас во-о-от что есть! - хвастливо пропела Надежда и бережно водрузила в центр стола давно невиданное чудо: пол-кирпичика настоящего белого хлеба! - Это - нам! - обрадованно сообщила она.
- Откуда?! - ошарашенно спросила я.
- Хм… Это мамин хахаль… - не слишком охотно пояснила она… - ну, тот, который Ибрагим. В спецраспределителе получил. Вот мать нам половину и отжалела.
В тот вечер у нас был самый настоящий пир, гастрономический загул, кутёж, почти что древнеримская оргия, о которых мы только читали в учебниках истории древнего мира и о которых не имели ни малейшего понятия! Но то, что это был пир на весь мир - никакому сомнению не подвергалось: мы брали руками из чугунка горячую картошку, очищали её от розоватой младенческой кожицы, дуя и перекатывая с ладони на ладонь; захрупывали солеными огурчиками, шибающими в нос укропным ароматом и задумчивым запахом смородинового листа; щепотью доставали прямо из миски квашеную капусту и, задрав голову, высыпали её прямо в рот… А сказочный белый хлеб из спецраспределителя с его заманчивой золотистой верхней корочкой мы оставляли на потом, - к чаю…
Пока ставился, разжигался лучинками, нагревался на сосновых шишках и закипал медный баташовский самовар, весь в медалях, точно фронтовик, я отдыхал физически, но трудился за двоих умственно, - решал математику за Наину и Танюру. Они, не особенно вникая, быстренько перекатали в свои тетради готовые решения, и мы со всей неторопливостью и серьёзностью, свойственными северянам при чаепитиях, приступили к заветному ритуалу. За одним исключением: "чаем" мы называли сушёную чернику, собранную в наших богатых окраинных лесах, несколько щедрых горстей которой запаривались крутым кипятком, и затем уже эту почти чёрную заварку разливали по чашкам…
Зато чашка у меня оказалась и впрямь почти что царская, - тёмно-синяя, с яркими розами и золотым ободком.
- Это от кузнецовского сервиза. Осталось… от прадеда, - похвалилась Надежда. - Она одна единственная и уцелела, - грустно добавила она. - Всё остальное - вдребезги… Ещё в революцию.
Обильная еда сморила Наину и Танюру, и они незаметно ускользнули в комнату, на широкую раздольную постель, за печку. Мы с Надей ещё немного посидели, продолжая говорить за жизнь: несмотря на наш малый житейский опыт, в ней хватало и проблем, и заморочек!
И только когда Надежда подсела совсем рядышком, подвинув свой табурет вплотную ко мне и словно бы ненароком положила ладонь на моё колено, я понял, что соревнования ещё не закончились, и главный этап ещё впереди…
Надина ладонь скользнула выше, потянула за мой ремень так, что штырёк пряжки выскочил из дырочки, и мои брюки стали держаться только за счёт того, что я сидел… Ловкие пальцы одну за другой высвободили из петелек пуговицы ширинки, и горячая её рука скользнула внутрь, обхватывая и вытаскивая из темницы заключённого в ней узника.
А узник, честно признаться, никак не выглядел полным сил молодцом. Его повинная голова устало свешивалась из надькиного кулачка…
- Бедненький… - сочувственно поцокала языком Надежда, которая, как известно, умирает последней. - Ничо, сейчас встрепенётся, как миленький, - и сразу же сменила тактику.
Она мгновенно сбросила на лавку кофточку, под которой ничего не было, и став на колени, прильнула к моему освобождённому пленнику всей грудью, разместив его в ложбинке между налитыми полушариями, и предварительно плюнув туда и сжав их с обеих боков, начала двигать ими взад-вперёд, стимулируя тем самым зажатый в сладком плену орган. Это действо оказалось таким провоцирующе приятным, что он дёрнулся и в полном смысле встрепенулся!
Надежда снова взяла его рукой и, словно бы молодую норовистую лошадку за недоуздок, властно потянула за собой в другую комнату. Бедные мои брюки свалились с меня по дороге, но никто из нас не обратил на это событие ни малейшего внимания.
…В самом "солныше"… Ах да, вы же не знаете, что по-нашему "солнышем" называлось самое тёплое местечко за печкой! Так вот, - в этом ближнем от печки углу нашего огромного лежбища, мирно посапывая и обняв друг дружку, голые, как рыбки, свернулись Наина и Татьяна, а между ними уютно устроилась трехцветная кошка-запечёнка (то-есть живущая за печкой), которую в доме держали "на счастье". Обрадованная, вдобавок к печному, ещё и человеческим теплом, она свернулась калачиком и громко урчала - пела.
Когда Надежда потянула меня на себя и, торопливо вмяла моего воспрявшего молодца в свое жаждущее нутро, эти трое даже не шелохнулись!
Я ещё был во власти спортивной терминологии. Я не завышал темпа, понимая, что меня ждёт не стайерская, а трудная марафонская дистанция. Поэтому самым важным было правильно распределить силы и не ударить в грязь лицом. Перед кем?! Да это самое… перед ними, - судьями, зрительницами и одновременно участницами соревнований. Хотя… бывшие участницы, претендентки на победу и зрительницы по совместительству были в полной отключке.
Нас оставалось только двое… Надежда задышала чаще…
- Давай, Лёнечка, - её горячее яблочное дыхание обжигало мне ухо, когда я склонялся к ней, - да-вай…
Она увлечённо подыгрывала мне: сдвигала ноги и обвивала меня тугим кольцом, приподымала и опускала зад в такт моим движениям, а уж как она играла мускулами там, внутри, - то сжимая, то отпуская желанного гостя…
- Да-вай, ми-лень-кий! - торопливо захлёбывался её голос. - Е-щё, е-щё!
Набитый мягким свежим сеном нынешнего укоса, матрас конечно, амортизировал неистовую амплитуду наших совместных движений, а иначе, на любой другой постели скрип слышался бы неописуемый!
И только когда Надежда всей грудью рванула, наконец, финишную ленточку, она утратила самоконтроль и застонала в полную мощь.
- Да! Да!! Да!!! - вопила она.
- Что случилось?! - вылупили сонные глазищи Наинка с Татьянкой.
- А то и случилось, что секундомер сломался, - ещё тяжело дыша от преодоленной дистанции, мрачно сообщила им Надежда. - Фальстарт. Результат не засчитывается, ясненько?
Но меня-то лично по-прежнему весьма радовал красивый олимпийский принцип: важна не победа, важно участие…
…А вообще-то в России, этой загадочной и закрытой стране изо всех сил строили коммунизм, и вполне официально считалось, что никакого секса не могло быть и в помине…
С другой стороны, - и до сексуальной революции в Европе оставалось ещё полтора десятка лет…
Это потом в европейских газетах появились невероятные сообщения: в чопорном и холодноватом по темпераменту Стокгольме тринадцати-четырнадцатилетние школьницы штурмом брали у портовых причалов корабли с чернокожими матросами…
Просвещённой Европе ещё предстояло пережить наступление этих официально зарегистрированных неистовств!
Хиппи, эти сексуально раскрепощённые "дети-цветы", были с головой накрыты очередной модой: полной свободой половых отношений, снятием всех и всяческих моральных запретов. Кто-то, посильнее, выплыл, а многие захлебнулись в этом мутном пенном вале, навсегда сбивающем с ног неопытных пловцов…
ВСТРЕЧА
Мы встретились через четырнадцать лет!
- Лёнечка? Ты?! Это точно - ты? - послышалось в давно молчащей трубке, и я сразу узнал голос из далёкой юности, ничуть не изменившийся за незаметно пробежавшее время. - Ты… это самое… ты один?
И после паузы, заполненной моими сбивчивыми объяснениями, с некоторой опаской прозвучал вопрос:
- Можно… я приеду?
Она чуть задержалась на пороге полутемной комнаты, - у меня были задернуты плотные шторы, - и опять, как в телефонную трубку, не то полуспросила, не то полувыдохнула:
- Да неужто же это ты?! - и двинулась на меня.
Ей нужно было сделать всего несколько шагов до тахты, но и за эти мгновения она успела стянуть с себя платье через голову и одним движением ноги, словно бы отпасовывая мяч какому-то невидимому футболисту, отбросить в сторону кружевные розовые трусики.
В меня она упёрлась тугой грудью в лифчике и, припав ко мне всем телом, обхватив меня руками, хрипловато приказала: "Расстегни скорей!"
На мне был спортивный тренировочный костюм, который я привычно носил дома вместо пижамы, и она, оттянув резинку, уже призывно и настойчиво хозяйничала в сокровенном месте. К тахте, не говоря ни слова, она подталкивала меня сильным животом, и я ощутил вдруг внизу ласкающее прикосновение её шелковистого лобка…
- Да-вай, Лён-чик, да-вай… - успела прошептать она, с тихим стоном вбирая мой напружиненный и - что скрывать? - давно соскучившийся по женской ласке член.
О, я сразу почувствовал, что подо мною - не бывшая отчаянная деревенская девушка! Подо мною извивалась, обнимая и обволакивая меня то руками, то ногами, желанная и опытная зрелая женщина; она прижималась ко мне так, что я бы не удивился, ежели в результате этого соития наши тела в самом буквальном смысле спаялись бы воедино… Наконец, она радостно застонала и, дернувшись несколько раз, отчаянно выкрикнув: "Да! Да!! Да!!!", - затихла с блуждающей улыбкой, не открывая глаз и не позволяя мне выйти из её тела.
- Не вынимай… - еле слышно прошелестела она. - Полежим так…
А лобок у неё по-прежнему был аккуратно разделён своеобразным пробором на две половины, как будто она его специально расчёсывала.
- А координаты твои я в адресном столе разузнала… - объяснила Надежда своё внезапное появление. - По фамилии и году рождения. Я ведь их хорошо помню. И телефон, и адрес…
Первый круг наших жизней у нас одинаково не задался.
Надежда, покинувшая наш городок раньше, закончила медицинский институт неподалёку от наших родных мест, - в Вологде, работала врачом - терапевтом в Великом Устюге, потом перевелась в Новгород Великий, - надо ж так, совсем от меня под боком, каких-то полтораста километров! Два года назад овдовела, - её муж, молодой, азартный мотоциклист, по пьянке на скорости, естественно, предельной для поддавшего русского любителя быстрой езды, врезался в мирно стоявший на обочине бульдозер… Разумеется, без всяких сигнальных огней. Она осталась одна с четырёхлетней дочкой.
А меня - какое совпадение! - тому уже полгода сравнялось, как оставила жена. Ей надоела моя постоянная кочевая жизнь, ей нестерпимо захотелось, как всякой обыкновенной бабе, покоя, комфорта и хоть какого-никакого постоянства, и она ушла к хозяйственному лысоватому толстячку, завотделом какого-то там горторгуправления.
Правда, надо отдать ему должное: он принял и так сказать, приютил её вместе с четырёхлетней Оленькой… это надо же быть такому совпадению, - даже дочки у нас были одногодками! - и моя бывшая супруга щедро оставила меня одного в крохотной однокомнатной "хрущёвке".
И как это судьба именно сейчас бросила нас с Надеждой навстречу друг другу!?
- А ты ведь у меня - первый… - задумчиво-удивлённо вспомнила Надежда. - Ты ведь, охальник, у меня девство отобрал… - хохотнула она. - Ох ти мне-е-е-шеньки… - вдруг протянула она с характерным северным выговором, - и надоть же эдак-то! Вот уж и впрямь - заморский подарочек!
И снова, полусмеясь-полурыдая от переполнявших её ощущений, она, словно летний грибной дождик, осыпала мелкими, быстрыми поцелуями мое лицо, шею и плечи, приговаривая: "Боже мой, боже ж ты мой… Я же тридцатилетняя баба, замужем была, дочку родила… Никогда, ни с кем не было мне так… ну, хорошо - не то слово. Полный улёт, до потери пульса…"
И уже потом после всего, опустошённые, обессиленные и какие-то совершенно новые, мы лежали рядом, словно бы в далёкой юности на том самом обширном тюфяке, набитом сеном, влеплялись друг в дружку телами - и рассказывали, рассказывали, рассказывали… Как будто хотели надышаться друг другом за все эти безвоздушные годы…
Мы говорили обо всем легко и раскрепощённо, - и не могли наговориться, как будто не могли напиться живой родниковой водой юности, как известно, составляющей часть жизни, которая больше целого!
Но тут начинается совсем, совсем другая история!
…Я заканчивал свою повесть в сентябре 2003 года. И надо же было случиться, что именно тогда, в пору золотого листопада, "Комсомольская правда" опубликовала перепечатку фотографии и сообщение одной европейской газеты, из которого следовал неоспоримый вывод: в области секса Швеция опять впереди планеты всей!
В заметке говорилось, что незнакомые прежде швед и шведка вступили в интимную связь прямо на улице в самом центре Стокгольма, на глазах десятков прохожих…
На снимке же задранная юбка шведской свободной раскрепощённой гражданки открывала чулки на резинках, а сама поза партнёров напомнила мне случку собак на деревенской улице в годы моей давней юности…