ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
– Ну, разумеется, я его сестра. – Жаклин Дюваль с явным наслаждением допила свой кофе. Она появилась субботним утром, чтобы, по ее словам, извиниться за свое поведение пару дней назад. Кэтрин открыла дверь на звонок, и ее изумление при виде девушки было настолько явным, что Джек разразилась хохотом – звонким, искрящимся, озарившим ее совсем юное лицо.
– Почему же он сразу об этом не сказал? – удивлялась Кэтрин, наливая еще по чашке кофе и добавляя взбитые сливки. Она устроилась в кресле, взглянула на свою гостью и подумала, что теперь, задним числом, сходство между ней и Домиником не вызывает у нее сомнения. Оба смуглые, оба по-своему эффектные, только красота Доминика казалась жестковатой и отчужденной, в то время как внешность его сестры дышала свежестью и открытостью.
– Понятия не имею, – пожала плечами Джек. – Кофе восхитительный. Так бы и не отрывалась от него. Я с ума схожу от кофе, настоящая наркоманка. – Она помолчала, а потом вернулась к разговору о брате, как будто и не отвлекалась от темы: – Доминик иногда бывает таким странным. Его не поймешь. Честно, ума не приложу, почему он сразу не сказал, что мы с ним брат и сестра. Может, хотел быть уверенным, что вы – как это говорится? – на него не положите глаз. Она произнесла это без намека на злой умысел. Просто как констатацию факта.
– Почему это я должна была положить глаз на вашего брата? – вежливо поинтересовалась Кэтрин, – но изобразить подходящую улыбку оказалось не так-то просто.
Ясно, что Жаклин ничего не известно об их быстротечном романе. В то время она была подростком, жила в другой стране и голова у нее была забита мальчиками и вечеринками.
Джек уставилась на нее с веселым изумлением, и Кэтрин, защищаясь, поспешно добавила, что не всякая женщина обязательно вешается на любого мало-мальски интересного мужчину.
– Но он еще и невероятно богат, – подсказала Джек, высоко поднимая брови.
– Совсем не обязательно, что деньги и привлекательная внешность вскружат женщине голову.
– Ну, вы, должно быть, исключение! – весело рассмеялась Джек. – Женщины просто сохнут по нему.
– Возможно, некоторые из них страдают близорукостью, – задумчиво пробормотала Кэтрин и усмехнулась возникшим при этой мысли воспоминаниям.
– По ним это незаметно! Все равно, – бесхитростно добавила она, – Доминик уже один раз обжегся с женщиной. Так что теперь он очень осторожен.
У Кэтрин глухо заколотилось сердце. Неужели Джек намекает на нее? Может, Доминик что-то сказал, не называя имен? Она попыталась утихомирить паническую дрожь.
– И что это была за женщина? – небрежно спросила она, отхлебнув пару глотков кофе.
– Его жена, конечно. Ужасная женщина. – Красиво очерченные губы скривились от отвращения. – Она вышла за него, потому что была влюблена в мысль стать женой Доминика Дюваля. Какие перспективы, подумать только! Влиятельные друзья, фотографии, регулярно появляющиеся в прессе. Когда у Доминика кончилось терпение и он сказал, что хочет развестись, она нанесла ему самый жестокий удар. Забрала Клэр. Поменяла ей фамилию на Лодетт. Изо всех сил старалась помешать их встречам. – Девушку передернуло. – Потом эта катастрофа. Хорошо, что Клэр теперь у него, но сам он полон горечи. – Она поднялась и взяла со стула защитного цвета рюкзак. – Вы милая женщина. Не сделайте ошибку, влюбившись в него. Будете всю жизнь жалеть. Да, я уверена, – глубокомысленно добавила она, – что Доминик, заставив вас думать, будто я ему не сестра, намеренно предостерегал вас. – Она изящно пожала плечами. – Но вы и так достаточно здравомыслящая женщина, верно ведь? Дэвид говорит, что вы – сама невозмутимость.
– О да. – Натянутая улыбка вернулась на ее губы. – Невероятно здравомыслящая. И в высшей степени невозмутимая.
Постель в девять вечера, туфли на низком каблуке, камин и хорошая книга зимой, работа в саду летом. Ну, разве я не захватывающая личность!
– Мне бы так хотелось снова с ним встретиться, – неуверенно проговорила Джек. – Он сказал, что вы с ним не…
– Нет-нет, мы не… – Кэтрин улыбнулась, почувствовав себя древней старушкой по сравнению с этой восторженной юностью. – Вам ни к чему спрашивать моего позволения, – добавила она, и Джек облегченно улыбнулась в ответ.
– Только, пожалуйста, не говорите Доминику о Дэвиде, – уже на пути к выходу сказала она, как будто эта мысль внезапно озарила ее. – Иногда он меня уж слишком опекает. Думает, что мужчин во мне интересует исключительно одно. Мое приданое. Я уже даже перестала спорить с ним на эту тему.
– Пусть это будет нашим маленьким секретом, – любезно согласилась Кэтрин. Проводив девушку на улицу, она остановилась у крыльца, чтобы помахать ей на прощание.
Едва оказавшись в доме, она дала выход бурлящей в ней злости.
Так, значит, он ее предостерегал? Вот как? Хотел с самого начала дать понять, чтобы она не особенно увлекалась несбыточными идеями о возобновлении их романа? Он, похоже, вообразил, что уже не молодая женщина, типичная старая дева – а она такая и есть, – может ненароком вбить себе в голову, что полугодовой роман шестилетней давности – основание достаточно веское, чтобы считать себя по-прежнему любимой к желанной.
Она яростно переделала всю домашнюю работу, а потом, повинуясь внезапному порыву, запрыгнула в машину и направилась к его дому в пригороде. Где он живет, она знала от Клэр: это был один из обрывков информации, которые она выудила из бесед с девочкой. Собственно, адрес ей был не нужен, вполне хватало названия дома. Его знал любой житель города. Такие дома с собственным именем и историей можно было пересчитать по пальцам.
Она понятия не имела, дома Доминик или нет, и ей было плевать, хочет он ее видеть или нет. Она жаждала втолковать ему одну-единственную вещь: она не представляет для него никакой дурацкой угрозы.
Ее бесила мысль, что он счел необходимым предостеречь ее, пусть даже довольно тактично. Да разве не понятно, что его вызывающей неприязни больше чем достаточно? Он что же, считает ее настолько толстокожей и до такой степени отчаявшейся? Как он мог подумать, что она кинется на него в надежде вернуть упущенную возможность?
Дом – величественное здание викторианской эпохи – стоял в стороне от дороги, скрытый деревьями. Аллея к нему вела мимо небольшого коттеджа, где, по слухам, несколько десятилетий назад обитал сумасшедший родственник хозяина, и мимо пустующих конюшен.
Кэтрин миновала коттедж и конюшни на такой скорости, какую только позволяла развивать посыпанная гравием дорожка, и остановила свою машину бок о бок с "БМВ" в углу двора.
Мысли у нее разбегались, она не в состоянии была думать спокойно. Она только понимала, что Джек не со зла предостерегала ее от брата или объясняла, как он относится к женщинам. Жаклин Дюваль относилась к тем людям, которые искренне верят, что правда всегда на пользу.
Кэтрин с треском захлопнула за собой дверцу машины, взглянула на нее – маленькую, смиренную, запыленную – и ринулась к входной двери.
Как это ни удивительно, но старинного молотка на двери не было. Зато был старомодный звонок, такая древняя штуковина, звук от которой прокатился по всем комнатам и был слышен снаружи. Кипя от злости, она с полминуты топталась на пороге, пока наконец ей не отворила пожилая женщина. Прислуга посмотрела на Кэтрин с любопытством и, похоже, собиралась было объяснить, что они ничего не покупают.
Но должно быть, что-то в лице Кэтрин подсказало ей, что эта тоненькая женщина в коричневом платье и сандалиях не собирается ничего продавать.
Не открывая дверь полностью, она произнесла с некоторым сомнением:
– Да?
– Мистер Дюваль. Он дома?
– Да.
– В таком случае могу ли я его увидеть?
– Можно узнать ваше имя? – подозрительно поинтересовалась женщина. Она говорила на ломаном английском, и Кэтрин решила, что экономка приехала со всей семьей из Франции. Наверное, знает Доминика много лет. Не отсюда ли подобная подозрительность? Видимо, у нее немалый опыт общения с незваными гостьями, которые объявлялись на пороге дома, требуя вызвать хозяина. От этой мысли злость закипела в ней еще сильнее.
– Мисс Льюис, – отчетливо произнесла Кэтрин. – Учительница Клэр.
– А! – Складка между бровями разгладилась, и она распахнула дверь, пропуская Кэтрин в дом. – Месье Дюваль, он в кабинете, работает. – Она покачала головой с таким видом, как будто на этот счет у нее имелось совершенно определенное суждение, только она не собиралась высказывать его незнакомке. – Клэр, она не здесь. Она ушла.
Прислуга провела Кэтрин через огромный вестибюль, где тяжелые, темного дерева перила обрамляли ведущую наверх лестницу, а бесчисленные двери в другие комнаты сейчас были наглухо закрыты.
Кэтрин крутила головой, чувствуя, как на нее давят высоченные потолки и невероятные размеры помещения. Дом был чуть поменьше, чем замок английского аристократа, но достаточно большой, чтобы в нем заблудиться.
Экономка, что-то невнятно приговаривая на французском, вела Кэтрин через просторную, солнечную комнату в желтых тонах, через нечто похожее на еще одну, маленькую, прихожую, явно ведущую в боковое крыло дома, а потом, спустившись на две ступеньки, они оказались в кухне, оснащенной всем известным человечеству оборудованием, в центре которой красовалась внушительных размеров газовая плита бутылочно-зеленого цвета.
Ах, какой домашний уют, язвительно подумала Кэтрин. Правда, лендлорд и домовладелец вряд ли способен сварганить что-нибудь посложнее вареного яйца.
К кухне примыкали еще две комнаты, отделанные темно-красным камнем со множеством посудных шкафов, двумя холодильниками, морозильником и кладовкой, куда запросто вместились бы все ее скромные пожитки. А потом женщина постучала в дверь, которая, похоже, могла вести только во внутренний дворик замка – просто потому, что вообразить себе продолжение этого дома было невозможно. Но за дверью оказался совсем не внутренний дворик.
Она вела, после одной ступеньки вниз, в самую шикарную комнату изо всех, какие доводилось видеть Кэтрин.
Обставлена она была действительно как кабинет, плюс самые дорогие удобства и принадлежности гостиной. На полу простирался белоснежный ковер, белыми были и стены, под потолком отделанные деревом и украшенные картинами. Сквозь двери в противоположной стене Кэтрин увидела лестницу. Да что он, бесконечный, что ли, этот дом, поразилась она про себя.
Она чуть не забыла, что ей следует злиться. Более того, величие всего окружающего настолько поразило ее, что она едва не забыла, зачем пришла сюда.
Но память быстро вернулась к ней, как только на пороге комнаты появился Доминик и остановился там, устремив на нее взгляд, – изысканно-небрежный в кремовой рубашке с короткими рукавами и брюках серо-зеленого оттенка.
– Ба, ба, ба, – протянул он. – Ну и сюрприз. – Он, однако, не выглядел ни удивленным, ни особенно довольным ее появлением, и она вызывающе вскинула подбородок, чувствуя себя скорее запуганным подростком, нежели взрослой женщиной.
– Мне необходимо сказать вам пару слов, Доминик Дюваль, – уперев руки в бедра, заявила она.
Он ответил ровным тоном, глядя ей за спину:
– Это все, спасибо, Лиза. – Дверь неслышно закрылась, и он спокойно произнес: – Терпеть не могу сцен в присутствии Лизы.
– Ах, как благородно, – парировала Кэтрин. – А что, такое часто случается? Когда женщины врываются сюда и устраивают тебе сцены?
– Итак, мы установили, что ты ворвалась в мой дом для того, чтобы устроить сцену. – Он круто развернулся и направился вверх по лестнице, и ей ничего не оставалось, как только последовать за ним.
Лестница, в отличие от парадной, в главной прихожей, оказалась узкой и короткой.
Эта часть дома была явно довикторианской. Комната наверху, оборудованная огромным письменным столом светлой сосны, компьютером, двумя телефонами и факсом, оказалась совсем маленькой.
Он пристроился на краю стола, скрестил на груди руки и взглянул на нее с легкой заинтересованностью.
– Я так понял, что дорогу к моему дому ты проложила не затем, чтобы рассказывать об успехах Клэр в школе?
– Правильно понял. – Она тоже скрестила руки и шагнула в его сторону. – Я пришла, чтобы сообщить вам, мистер Дюваль: если вы думаете, что вам необходимо силой удерживать меня подальше от вас, то вы глубоко заблуждаетесь. Вы можете всю жизнь тешить себя мыслью о собственной неотразимости для представительниц противоположного пола, но лично для меня вы так же неотразимы, как тарелка прогорклой каши.
– С каких это пор? – Брови его изумленно приподнялись, он явно развлекался, и это показалось ей до такой степени оскорбительным, что рука зачесалась влепить ему пощечину.
– С нынешних пор, – отрезала она. – О прошлом давно пора забыть.
Наконец-то она выразилась достаточно определенно! Потому что еще больше, чем мысль о его желании отстранить ее от себя, Кэтрин бесила мысль о том, что он считает ее все еще неравнодушной к нему.
– А с какой стати, – спросил он, – ты так внезапно решила вскочить в машину, ворваться сюда и сообщить мне, что я тебя нисколько не интересую?
– У меня была гостья, – ответила она, – твоя сестра.
– А! – Лицо его чуть смягчилось, а губы изогнулись в усмешке.
– Ты мог бы сразу сказать мне, что это твоя сестра. Никакой необходимости не было притворяться, что она твоя подружка. Неужто ты решил, что я стану вешаться тебе на шею исключительно потому, что мне тридцать один и что я могу чувствовать себя древней старухой?
Она вовсе не собиралась произносить это и теперь сразу же поняла, что поставила себя в невыгодное положение.
– Ты действительно чувствуешь себя так? – мягко, лениво протянул он. – Почему бы мне, – добавил он, сменив тему и одновременно умудрившись создать впечатление, что он может к ней вернуться, когда ему заблагорассудится, – не попросить Лизу принести нам кофе? Или ты предпочитаешь чай?
– Это тебе не светский визит.
– Так что? Разве это причина отказываться от чашки кофе?
– Лучше чай, – слегка обескураженно ответила она, в душе виня его за сложившуюся ситуацию.
Она могла справляться с ним, если полностью владела собой, как на своем рабочем месте перед классом, или же в состоянии ярости, поскольку ярость не оставляла места для мыслей. Но куда сложнее было с ним справляться перед лицом его непробиваемого хладнокровия или под влиянием этой легкой усмешки, способной очаровать даже птиц в небе. Она начинала чувствовать себя обласканной, и это приводило ее в замешательство, поскольку обласканной она никогда не была.
И снова неожиданно, безо всякого предупреждения, ее охватило странное желание получить от жизни больше, чем она получила. Глубоко в душе что-то повернулось, слегка изменив фокус видения мира.
Он вышел из комнаты, оставив ее наедине с мыслями – совсем даже нежелательными собеседниками для нее сейчас, – и появился пятнадцать минут спустя с подносом в руках.
– Лиза терпеть не может эту лестницу, – сказал он и чуть сдвинул в сторонку стопку бумаг, освобождая место для подноса. – Утверждает, что она слишком крутая, но я, если честно, считаю, что Лиза просто стареет. – Он налил им обоим по чашке чая, снова пристроился у стола и указал ей на кресло. – Ну, так на чем мы остановились?
Кэтрин села.
– Ни на чем, – ответила она. – Я высказала все, что собиралась, и уже уходила, когда ты на стоял на чаепитии.
– Ты как раз начала мне рассказывать, чувствуешь ли ты себя древней старухой.
– И не думала даже.
– Тридцать один год, учительница, живешь в глуши. Тебе не кажется, что твоя жизнь покатилась под уклон?
– Все еще достаточно молода, занимаюсь любимым делом, живу в чудесном месте. С какой стати мне жаловаться на жизнь?
Он рассмеялся, сверкнув зелеными глазами.
– Я живу здесь совсем не против своей воли, – спокойно добавила Кэтрин. – И учительницей стала не по необходимости. Мне нравится эта работа.
– И тем не менее ты бегаешь за тем парнем, что увел мою сестру. Почему? Что тебя притягивает в подобной личности?
Она залилась краской.
– Дэвид очень хороший человек. – Кэтрин опустила на колени чашку с блюдцем, думая о том, что незачем сообщать ему о своем одиночестве в последние шесть лет. К чему доставлять ему такое удовольствие? – Он преданный, на него можно положиться.
– Не самые захватывающие из качеств.
– Я не жажду захватывающей жизни, – быстро проговорила она. – Когда-то мечтала, но…
– Имеешь в виду – в Лондоне? – Его голос прозвучал напряженно и требовательно, и она сразу вспомнила, насколько ей нужно быть осторожной в своих ответах ему.
– Да, – кивнула она. – А теперь мне пора идти. – И пошла к выходу. Двери там не было, просто арка.
– Но сейчас все в прошлом? – послышался его мягкий голос. – Поэтому ты и создала себе этот скучный имидж? – Она почувствовала его приближение, а в следующее мгновение он распустил ей косу, стянув резинку, и погрузил пальцы в ее волосы.
Ощущение его руки, запутавшейся в ее длинных волосах, как током высокого напряжения пронзало Кэтрин. Он теребил пряди до тех пор, пока волосы не рассыпались свободно по спине, а потом развернул ее к себе лицом. Она даже убежать никуда не могла, поскольку он крепко держал ее за волосы.
– Так-то лучше, – с удовлетворением в голосе произнес он и обвел ее долгим, скорее оценивающим, чем сексуальным, взглядом.
– Верни мне резинку, – прошептала она, пылая жарким румянцем.
– Ты именно таким тоном утихомириваешь расшалившихся девочек?
Это замечание она проигнорировала.
– Верни сейчас же.
– Кровь застывает у меня в жилах от страха, – протяжно ответил он, – но все равно я этого не сделаю. Ты намного красивее с распущенными волосами. Больше похожа на ту беспечную, неистовую нимфу, которую я знал когда-то.
– Я вовсе не беспечная и не неистовая, – услышала она собственный голос, зазвеневший близкими слезами, которые она тут же проглотила.
– Возможно, и Дэвиду больше понравится, если ты чуть-чуть распустишь поясок.
– Нечего давать мне советы по поводу моей личной жизни!
Копна темных волос, рассыпавшихся по плечам, приводила ее в замешательство. Какого черта она их не отрезала? Казалось, что то беспечное, легкомысленное создание, которое по уши влюбилось в Доминика Дюваля много лет назад, было крепко-накрепко заперто в комнате на ключ. От того создания остались лишь волосы, шелковым покрывалом спускавшиеся по спине. И отрезать полосы – все равно что выбросить ключ от той двери. Неужто она подсознательно уклонялась от такого поступка?
Этот вопрос вертелся у нее в голове, приводя ее в недоумение, пугая, потому что именно тогда, когда она решила было, что полностью контролирует свою жизнь, ее вдруг заставили в этом усомниться.
– Возможно, в этом случае он будет поменьше бегать за моей сестрой, – спокойно добавил Доминик.
– Ничего он не бегает. Он просто пошел с ней в бар. – Она говорила скороговоркой, непроизвольно выполняя просьбу Джек, поскольку не забыла слова девушки о Дэвиде и об излишней опеке брата.