- Позвольте заметить, мадам, что у вас прекрасная грудь. - Джеймс оценивающе оглядел ее. - Большая, но упругая. А соски просто великолепные. Выпуклые и такого приятного розового оттенка. Должно быть, ваши любовники обожают целовать их.
Голос звучал абсолютно искренне. Она могла бы поверить, что говорит он от души, а не следует полученному перечню. Энн вздохнула, когда его нежные руки прошлись по ее животу, по бедрам, прежде чем добрались до ног, развели их и закрепили лодыжки в акушерских скобах. Она чувствовала, как холодный воздух кабинета свободно гуляет меж широко раздвинутых бедер. Лицо ее цветом уже соперничало с помидором. Она не решалась встретиться с инструктором взглядом, когда тот подбитыми замшей ремнями зацеплял ее ноги под коленями, поднимал бедра в вертикальное положение и закреплял ремни на стойках.
Энн почувствовала возбуждение. Теперь этот симпатичный молодой человек мог без помех разглядывать ее "киску". Она едва не попыталась сдвинуть ноги.
- У мадам потрясающая фигура. - Пальцы Джеймса поглаживали ее кожу. - Такой очаровательный мягкий живот. Такие сильные белоснежные бедра. И, уж позвольте сказать, великолепная "киска". Губы такие розовые, такие пухленькие. Без волос они будут еще красивее. Я немедленно этим займусь.
- Ты так думаешь? - При мысли о том, что он сейчас побреет ее, сердце Энн учащенно забилось. - Что ж, если ты в этом уверен…
Энн нравились эти неспешные комментарии, призванные внушить ей, что она - самая желанная женщина на свете. Джеймс еще раз убедился, что ей удобно (он расположил ее так, что ягодицы находились у самого края стола), потом подложил под голову и плечи кожаную подушечку, приподняв верхнюю часть туловища.
- Я уверен, мадам хочет видеть, что я буду делать, - проворковал он, поднимая ее руки и закрепляя запястья в ремнях, свисающих с перекладины.
Совершенно беспомощная (до чего же сладостной была эта беспомощность), Энн наблюдала, как Джеймс снимает полотенце с подноса, надевает одноразовые хирургические перчатки. Она трепетала, ожидая первого прикосновения, пока он собирал все необходимое. Поставив стул между ее ног, старомодным помазком начал наносить на лобок толстый слой пены для бритья. Покалывание ворсинками раздвинутых губ и клитора превращалось в упоительную пытку.
Энн затаила дыхание, когда Джеймс начал брить ее опасной бритвой. Осознание того, что острейшее лезвие едва не касается ее самого интимного местечка, возбуждало. Но закончилось все слишком быстро. Джеймс вымыл гладенькие лобок и промежность теплой водой, промокнул мягким полотенцем.
- Так-то лучше. Теперь ничто не мешает мне любоваться вашим аккуратненьким тверденьким клитором. Он гордо поднялся над внутренними губами, словно требуя к себе особого внимания. Каков проказник! Но ему придется подождать. Переходим к следующему этапу?
Энн не решилась ответить, не доверяя собственному голосу. А Джеймс уже выдавил прозрачную смазку. Вновь она затаила дыхание, предчувствуя, как гель будет холодить ее выбритую "киску". Джеймс, однако, удивил ее. Наклонился и приник к ее рту.
Неожиданный поцелуй затянулся. Горячий, сексуальный. Его язык проник в ее рот, исследуя все тайные уголки. Маленькие щупальца желания зашевелились внизу живота. Энн приглушенно застонала, более не в силах сдерживать своих эмоций.
- Я думаю, теперь мадам готова. - Джеймс улыбнулся, довольный тем, что ему удалось пробить броню хладнокровия.
Когда он начал размазывать гель, она действительно ахнула: растекающаяся по "киске" прохлада доставляла несказанное удовольствие. Он мягко массировал наружные губы, пока, раздувшись, они не превратились в два валика. А перейдя на внутренние, ввел два пальца другой руки, обильно смазанные гелем, во влагалище. Энн чувствовала, как избыток геля вытекает из нее и теплой струйкой бежит по промежности.
Она уже не могла лежать спокойно. Хотелось выгнуть спину, попытаться свести ноги, удерживаемые ремнями в разведенном положении, но ей все-таки удалось подавить этот порыв. Впереди ее ждали новые наслаждения. Она не хотела кончить слишком быстро.
- Вам нравится, мадам? - спросил Джеймс, одной рукой поглаживая живот, а второй нежнейшими прикосновениями прохаживаясь по возбужденной "киске".
- Все очень хорошо. Пока, - с излишней резкостью ответила она. - "Господи, чего тут скромничать. Все просто прекрасно! В терапевтический центр можно ездить только ради этого".
Джеймс нахмурился:
- Всего лишь… хорошо? Значит, чего-то не хватает. Если мадам недовольна, это очень печально. Позвольте попытаться изменить ваше отношение ко мне.
Энн удовлетворенно вздохнула. Джеймс прекрасно ведет свою партию. А инструктор тем временем что-то взял с подноса и вновь занял позицию между ее ног. Она почувствовала, как два пальца осторожно раздвигают ее губы, чтобы ввести во влагалище тоненький резиновый фаллос. Энн поморщилась.
- Как ощущения? Он подходит мадам?
- Нет, - ответила Энн. - Слишком маленький. Но держи его под рукой. Потом сможешь вставить его в другое место.
Джеймс отложил фаллос.
- Очень хорошо. Как насчет этого? - Он ввел в "дырочку" фаллос побольше.
Энн прикинулась, что оценивает новое предложение. С рукой Джеймса, ласкающей клитор, и вставленным во влагалище искусственным членом сосредоточиться было трудно.
- Он… э… тоже маловат.
Джеймс опечалился. Но тут же просиял. Схватил с подноса большущую, ярко-красную резиновую дубинку. Энн покачала головой.
- Слишком велик. - Губы ее изогнулись в недовольной гримасе.
Искусственный член вызывал ужас. Ярко-красное чудовище с венами по всей длине и раздутой головкой. Мысль о том, что этот кошмар окажется внутри, ужасала и зачаровывала.
Джеймс, как и предполагалось, начал убеждать ее изменить свое решение:
- Я уверен, что он подойдет вам как никакой другой. Давайте попробуем. Торопиться я не буду, геля у нас хватит.
- Я сказала, нет! - в притворной ярости воскликнула Энн. Попыталась вырвать руки из ремней, когда Джеймс поднес искусственный член к ее "дырочке". - Нет! Прекрати! Слышишь меня? - "Господи, только не прекращай!" - мысленно взмолилась она. И едва не кончила от одной мысли о том, что этот гигант погрузится в ее влагалище.
Взрыв эмоций Энн, естественно, не остановил Джеймса. Его пальцы вновь коснулись половых губ Энн, раздвинули их. Поглаживая набухший клитор Энн, он поднес головку члена к зеву влагалища.
- Джеймс, я приказываю тебе не вставлять в меня эту гадость! Негодяй! Убери эту штуку. Она меня разорвет. О, он просто не войдет в меня. Я знаю, что не войдет. - Бедра ее задрожали мелкой дрожью, когда головка члена исчезла в "дырочке". Господи, ну до чего приятно!
Тем временем подушечками двух пальцев другой руки Джеймс мягко потягивал вверх-вниз ее клитор. Ни один из других инструкторов ничего такого не делал. Джеймс мастурбировал клитор, словно крошечный член.
- О нет! - простонала Энн, чувствуя, как от прикосновения его пальцев начинает пульсировать все тело. - Я слишком быстро кончу.
Она чувствовала, как расслабляются мышцы влагалища, растягиваются, готовясь принять этот невероятно огромный член. Подняв голову, она заглянула к себе между бедер. Снаружи торчал лишь свободный торец резинового гиганта. С него на кушетку капали гель и сочащаяся из нее влага.
Энн уже ощущала подкатывающий оргазм, когда искусственный член резко выдернули. Она чуть не заплакала от досады. Джеймс хохотнул:
- Ой, да вы совсем мокрая, мадам. Думаю, нам нужна резиновая клеенка.
Голова Энн вновь упала на кожаную подушку, а Джеймс тем временем приподнял ее зад, подсунул под нее и расправил резиновую клеенку. Ей ужасно хотелось, чтобы в нее опять что-нибудь вставили. Красный гигант изрядно растянул ей влагалище. Низ живота превратился в пульсирующую массу обнаженных нервов. Если бы Джеймс раз или два погладил клитор, она бы незамедлительно кончила. Он вновь подошел к ней, на этот раз держа в руках сифонную клизму с длинной трубкой и кувшин воды. Энн напряглась, попыталась вырвать ноги из акушерских скоб. О нет. Только не это. И хотя она хотела того, что должно было произойти, сам процесс приводил ее в ужас. Такой стыд, такая грязь… столько шума.
- Пожалуйста… - прошептала она. - Я не хочу…
- Не волнуйтесь, мадам, - успокоил ее Джеймс. - Осталось совсем немного. - Он наполнил резервуар клизмы водой, повесил на специальный крючок на стойке. Трубку перекрывал клапан.
Джеймс осторожно ввел свободный конец трубки во влагалище Энн. Вновь она попыталась запротестовать, но он лишь улыбался, отлично зная, что выказывание возмущения служит лишь для того, чтобы добавить остроты наслаждению.
Потом показал ей самый маленький из искусственных членов.
- Думаете, я забыл? - И воткнул его в ее анус.
Энн закрыла глаза, чувствуя, как хорошо смазанный резиновый "палец" заполняет ее прямую кишку. Влагалище с введенной в него трубкой сифонной клизмы пульсировало. Анус обжимал резиновый "палец", пытаясь вытолкнуть его. И тут Джеймс сделал то, на что не решались другие инструкторы: расстегнул брюки и вытащил свой член.
- Вы только посмотрите, что вы со мной сделали, мадам. Я думаю, вы должны мне помочь.
"О да. О Господи, да!" - думала она, когда он встал рядом. Лишь несколько дюймов отделяли его толстый конец от ее лица. Поблескивала пурпурно-лиловая головка. Энн повернула голову, жадно открыла рот, чтобы засосать этого красавца. Когда ее губы сомкнулись на нем, Джеймс застонал, еще больше возбуждая Энн.
Она выгибала спину, пыталась вырваться из ремней. А когда ягодицы прижимались к столу, искусственный член глубже проникал в анус. Трубка сифонной клизмы, введенная во влагалище, была слишком тонкой, ее присутствие практически не ощущалось. Энн металась из стороны в сторону, жаждала ласки, которая наконец забросила бы ее на вершину блаженства.
- О, мадам! - Джеймс закатил глаза от удовольствия. Она все доила и доила его, но он ни на секунду не забывал о своих обязанностях и, почувствовав, что кончает, открыл клапан, перекрывающий трубку.
В тот самый момент, когда сперма брызнула в горло Энн, долгожданная струя теплой воды ворвалась в ее влагалище. И тут же ее сотряс долгожданный оргазм. А теплая вода выплеснулась из влагалища, разливаясь по клеенке.
Звук этот только усилил и без того мощную волну оргазма. Наслаждение длилось, длилось, длилось, пока последние капли воды не перестали барабанить по клеенке.
Джеймс, застегнув брюки, уже стоял у нее между бедер. Поглаживая и пощипывая клитор, еще дважды подарил ей высшее наслаждение, прежде чем решил, что на сегодня хватит. При оргазме тело Энн ходило ходуном, живот трясся мелкой дрожью. Ей казалось, что она покидает грешную землю и взлетает на небеса.
- О да, - шептала она. - Господи! Господи!
Лицо Джеймса сияло от гордости.
- Обслуживать такую прекрасную женщину для меня большая честь. Может, вы выберете меня и в следующий раз? - Как и прежде, в голосе его слышалась неподдельная искренность.
Похвала Джеймса бальзамом пролилась на душу Энн. Его слова отдавались в ее ушах и после того, как она вышла из терапевтического центра и села в машину. Вернувшись в редакцию, в туалете она столкнулась с Корриной.
- Привет! - Энн ослепительно улыбнулась заместителю редактора отдела моды. - Трудный выдался денек?
Коррина коротко взглянула на умиротворенное, расслабленное лицо Энн.
- Похоже, сеансы терапии идут тебе на пользу, - пробурчала она. - Может, дашь адресок?
- Тебе? - Энн усмехнулась. - Я сомневаюсь, что от этого будет прок. Этот курс разработан специально для толстушек.
- Да, наверное, ты права. Что ж, ходи в свой центр. Глядишь, со временем станешь такой же изящной, как и я.
И Коррина отвернулась, пряча самодовольную ухмылку. Энн миролюбиво улыбнулась. Она не испытывала ни малейшего желания вступать в словесную перепалку. Ну не было у нее такого желания!
УРОК МУЗЫКИ
Я еще поднимаюсь по ступеням, а чувство это уже возникает внизу живота, я дрожу от страха и предвкушения высшего наслаждения.
Швейцар вносит футляр с виолончелью в студию и ставит у окна. Я прошу его вернуться через час, чтобы снести виолончель вниз. Студия пуста, более чем пуста: без него это не студия - пустыня. Я пересекаю ее, мои шаги звонко отдаются от дубовых половиц, сажусь у окна, жду.
Вторая половина дня. Солнечный свет без труда пробивает занавески из тонкого муслина. Снаружи доносится шелест листвы: дует легкий ветерок. Я смотрю на дома на противоположной стороне улицы. Балконы с высаженными на них цветами: лилиями, мимозой, розами. Белая штукатурка, освещенная солнцем, слепит глаза.
Открывается дверь студии, но я поворачиваюсь не сразу, до последнего оттягиваю тот момент, когда взгляну в твое лицо. Когда же поворачиваюсь, вижу, что смотреть особенно не на что. Я знаю, каким видят тебя остальные, но перед моим мысленным взором ты совсем другой. Волосы каштановые, длинное, серьезное лицо, красивые глаза, прячущиеся за очками в золотой оправе.
Но сводит меня с ума твой рот, сводит с ума и снится по ночам. Широкий, удивительно красивый рот. У учителя музыки не должно быть такого рта. Рот выдает тебя с головой. Неужели остальные этого не замечают? Я-то поняла все с первого взгляда.
Ты улыбаешься и приветствуешь меня - общие, ничего не значащие слова. Я подхожу к другому окну, открываю футляр. Ничего необычного в этом нет. Если кто и наблюдает за нами, у него не может возникнуть и тени подозрений. Но я-то знаю, что к чему.
Сегодня мы собираемся играть вместе дуэт Пуччини. Я усаживаюсь на стул. Одна рука на струнах, вторая держит смычок. Ты сидишь напротив, жадно ловишь каждый мой вздох, но сдерживаешь желание прикоснуться ко мне. Я вижу тебя насквозь. И предвкушаю то, что последует за твоими взглядами.
Три раза ты стукаешь по струнам смычком. Эхо отдается в моих ушах. Мы начинаем. Музыка наполняет студию. Какая в ней прекрасная акустика.
Дыхание у меня учащается, корсет становится тесным. Наверное, я затянула его сильнее, чем обычно. Тебе нравится моя тонкая талия. Ты ведь думаешь сейчас об этом? Тебе хочется обхватить ее своими руками с такими длинными, артистическими пальцами? Или тебя заворожили верхние полукружия моих грудей, вздымающиеся над кружевом сорочки?
Мы играем, и я чувствую, как трепещет мое тело.
Я закрываю глаза и растворяюсь в музыке. Она такая живая, такая чувственная. Мы выдерживаем паузу, обмениваемся улыбками, конспираторы, и начинаем играть вновь. На этот раз Верди. Я напряжена, мне хочется, чтобы моя виолончель играла в унисон с твоей. Но это не единственная причина напряжения.
Теперь я должна играть одна, и тут начинается то, чего я так долго ждала.
Я не решаюсь смотреть на тебя, когда ты откладываешь смычок в сторону, приставляешь виолончель к стулу. Ничего не говорю, слова могут все испортить. Музыка влечет тебя ко мне, и вот ты уже стоишь у меня за спиной. Ты еще не прикоснулся ко мне, а я тебя уже чувствую. Дуновение воздуха, может, твое дыхание, с едва уловимым запахом табака, холодит мою шею.
Наконец прикосновение, палец скользит по коже, чуть пониже линии волос. Я продолжаю играть, не сбиваюсь с ритма, не показываю, что заметила тебя. Ты касаешься меня снова, накручиваешь русую кудряшку на свой палец.
- Ты очень хорошо играешь, - шепчешь ты.
Я киваю. Мне нравится твоя похвала.
Еще прикосновение. На этот раз твои губы исследуют мою шею, замирают у позвонка, который ощутимо выпирает, если я наклоняю голову. Когда позвонка касается твой горячий язык, по моему телу пробегает дрожь.
Твои волосы пахнут сеном, они скользят по моему обнаженному плечу, и я чувствую, какие они шелковистые. Ты издаешь едва слышный вздох, когда твои губы целуют мое плечо. Его заглушает музыка, но я слышу, слышу.
Твои пальцы уже на пуговицах, расстегивают их одну за другой. Я задерживаю дыхание, когда ты освобождаешь меня от тесного лифа. Сегодня я отдала предпочтение красновато-коричневому бархату. Я знаю, что ты любишь этот цвет. И он так хорошо гармонирует с моей молочной кожей и янтарными глазами.
Твой шепот громом отдается в моих ушах. О, ты нарушаешь правила! Во время урока ты только комментируешь мою технику, поправляешь меня, но я тебя прощаю. Я знаю, что сегодня урок особенный.
Я продолжаю играть, хотя твоя рука уже добрались до моей груди. Я вся дрожу. Смычок скрипит. Его надо натереть канифолью, но сейчас меня занимает другое.
Отец ждет меня в карете, стоящей у дома. Я - его гордость, его сокровище. Склонив голову, он слушает, как я играю. Если музыка смолкнет, он немедленно поднимется по лестнице, чтобы узнать, почему мы тратим впустую заплаченные им деньги.
Сегодня я преисполнена смелости и поворачиваюсь к тебе. Я вижу, что ты удивлен. Ты думаешь, что я невинный ребенок, что я ничего не понимаю, но я быстро учусь - примерная ученица. Возможно, ты этого не одобряешь, но и не разочаровываешь меня. Наши губы встречаются. Какой нежный у тебя рот… рот, который не должен принадлежать учителю музыки. От тебя пахнет бренди и сигарами… и чем-то еще, неуловимым. Наверное, запахом молодого мужчины. Ты - симфония. Это слишком банальное сравнение? Разумеется, я не придумала ничего оригинального. И пусть.
Твои пальцы скользят под сорочку, обхватывают мою грудь. Ах, это наказание за мою распутность. Я ахаю, рука сбивается с ритма, виолончель жалуется, но не держит на меня обиды.
Мои губы открываются, и я наслаждаюсь мягкостью твоего языка. Он такой нежный, мне хочется укусить его, пососать, но я подавляю это желание, когда твоя вторая рука обнимает меня за талию. Я прислоняюсь к тебе спиной, чувствуя твою силу. Бедра мои непроизвольно раздвигаются, а твои пальцы ласкают и пощипывают мою грудь. Наслаждение растекается по коже, словно приятная мелодия.
- Сегодня ты у меня кончишь, - шепчет он.
Я чуть не теряю сознания от шока. Ты никогда не позволял себе таких вольностей, вот и застал меня врасплох. Руки на талии больше нет, вторая уже не лежит на моей груди. Я чувствую себя одинокой, но ненадолго. Ты возвращаешься, подняв мои юбки и найдя мое бедро под батистовыми панталонами. Теперь ты одновременно касаешься моей кожи в двух местах. Моя грудь словно наливается, приветствуя новую встречу с твоей ладонью. А вторая твоя рука ласкает мое бедро, медленно продвигаясь вверх по шелковистой коже, пока не находит маленькую раскаленную печку. Я замираю, на мгновение меня охватывает страх. Не следует мне этого допускать, но грядущее неизбежно. Стало неизбежным с того самого момента, как ты отложил смычок, а я как ни в чем не бывало продолжала играть.
- О, - выдыхаю я, когда ты начинаешь поглаживать меня… там.
Такой тихий звук, но он гулким эхом отдается во мне и сливается с музыкой. Полюбила бы я тебя, если бы ты не играл на виолончели? Скорее всего нет.
- О, - вновь тот же звук, потому что твои пальцы описывают восхитительные круги, нажимают и разглаживают, кружат между раскрытых губ, лаская маленькую пипочку, которая горит, пульсирует.
Теперь я с головой ушла в твой поцелуй и играю автоматически, моя рука двигается сама по себе, заученными движениями. Этот автоматизм привил мне мой первый учитель. Не ты.