Может, уже стоит подумать об этом в масштабе всей страны, где градус ненависти столь велик, что выводит Россию на передовые позиции по процветанию коричневой чумы. И на жутком примере многострадальной Украины можно сказать абсолютно точно, что неконтролируемая вспышка эпидемии нацизма поставит любую страну на грань страшной катастрофы, когда точка невозврата будет уже пройдена! В той же Германии, если и проходят немногочисленные шествия немецких неонацистов, то навстречу им с протестами выходит почти весь город, потому что немцы отлично помнят уроки своей страшной истории!
Между тем, банда юнцов по-хозяйски прошлась по вагону, выдернув с мест трех человек неславянской внешности. Мне стало до дрожи, до жути страшно, и я судорожно сжала руку побледневшего мужа. С неонацистами лоб в лоб мы сталкивались впервые, раньше бог миловал! Эти отморозки гоготали, толкали, шпыняли несчастных, которых поставили на колени посередине вагона. Остальные пассажиры, находясь в состоянии шока, в ужасе забились на своих местах. Ни один не рискнул встать на защиту жертв фашистского произвола, как, впрочем, и мы с Левой. Я сидела ни жива ни мертва, молясь, чтобы не начали требовать наши паспорта, как это делали другие выродки. Людей со славянскими именами оставляли в живых, иных попросту убивали. А в наших документах аппетитно красовались сочные еврейские фамилии и отчества Штерны… Рафаиловичи… Я молилась, чтобы состав поскорей прибыл на остановку, но поскольку мы ехали наземной электричкой от друзей, проживающих в пригороде, то надеяться на это было совершенно нечего! Вдоволь поглумившись и поиздевавшись над несчастными, один очень упитанный, маленького роста, схватил парня, похожего на индуса, и, вытащив массивный нож, взмахнул им…
Не знаю, но какая-то неведомая сила подняла меня с места и на весь вагон, на чисто немецком с фашистскими интонациями я гаркнула:
– Halt! Hände hoch! (Стоять! Руки вверх!)
Людская стена вздрогнула, думая, наверное, что началась новая война с немцами, а тесак агрессора, выпав от неожиданности из рук, со стуком упал на грязный пол. Шесть голов повернулись в нашу сторону и шесть пар злобных глаз с удивлением уставились прямо на меня.
Черт, черт, черт!!!
Леденящий страх сменила паника. Какая дура! Вот так, накануне великих дел, погибнуть от рук этих юных отморозков?! Нет! Только не это!
– Ой, что будет-то, что будет?! Идиотка, молчала бы в "тряпочку", теперь вот помирать придется из-за этой чертовой борцовки за справедливость! – заметались в ужасе душевные половинки.
"Не борцовки, а борца, – машинально поправила я их про себя. – Нет, все равно выкрутимся! На то мы и русско-татарские евреи!"
– Слышь, Балда, – растерянно обратился к приятелю тот, что уронил нож, – чё это за грымза такая?!
Здоровяк, носящий оскорбительную кличку "Балда", в недоумении пожал плечами.
– Ты дебил что ли, Карлсон? Я почем знаю? Я эту телку в первый раз вижу, вроде не по-нашему треплется. Спроси вон у Геббельса, он в этом шарит!
– Lassen Sie sie in Ruhe! (Оставьте их в покое!) – твердо и злобно произнесла я, играя и дальше свою поганую роль. – Sie sollen für uns arbeiten und nicht sterben! (Они должны на нас работать, а не умирать!)
"Министр пропаганды" чутко прислушивался к моей речи, но на лице было написано полное непонимание сказанного.
– Чё там? – нетерпеливо обратился к нему четвертый, постарше остальных, – ну, давай… вещай, чё пасть разинул?!
Геббельс растерялся.
– Ну… в общем… это… того, я потом скажу! – засекретил он информацию.
– Ты чё, не понял? – зловеще накинулся на бедного Геббельса пятый парень с абсолютно тупым лицом дебила. – Чё тогда корчишь из себя крутого: "я понимаю по заграничному, понимаю", – с издевкой передразнил он неумелого "переводчика" и припечатал: – Во, бля, баран!
– Слышь, Борман, заткнись, а! Когда надо, тогда и скажу, а не нравится, вон пусть тебе Мюллер переводит!
Э… да тут собрался весь цвет "третьего рейха"! Не хватало лишь Гитлера, Гиммлера и Геринга. Правда, было непонятно, как в эту тупую фашистскую компанию залетели эти дебилы Балда и Карлсон, хотя последний ясно как: наверное, не без помощи своего пропеллера. Шестой пока еще в общую перепалку не ввязывался. Все озадаченно переглядывались. Наконец шестой, довольно приятный и, я бы даже сказала, симпатичный парень внезапно догадался.
– Слышь, братва, да она вроде… немка?!
– Немка?! – оживились остальные.
– Ja, ja, – сказала я, нагло встав в третью балетную позицию, – ich bin ньемка!
Слово "немка" было сказано мною с усилием, как говорят иностранцы, и я продолжила брехню на ломаном русском. Мне очень здорово удавалось воспроизвести речь иностранки, плохо владеющей русским языком, чем я успешно пользовалась всегда. Однажды, забыв дома ключ от квартиры и оставшись на улице, решила-таки позвонить в аэропорт, чтобы узнать информацию, когда возвращается из рейса мой отец-летчик. Трижды дозвонившись до справочной службы авиапредприятия, я пыталась обратиться на чистом русском языке, но раз за разом эти вредные хамки, советские тетки, услышав родную речь, моментально вешали трубку. В итоге пришлось пойти на хитрость. В четвертый раз я задала свой вопрос на заплетающемся ломаном русском и… получила, причем очень вежливо, исчерпывающие сведения обо всем: когда точно прибывает рейс, какой экипаж его осуществляет и кто входит в его состав, где можно встретить и так далее. И ни у кого не возникло и тени сомнения, что говорит иностранка, не очень-то хорошо владеющая нашим "великим и могучим". И здесь эта уловка должна была сыграть свою решающую роль.
– Во, бля, немка! Ни фига себе! – восхитился знакомый Балда и обратился ко мне: – Ты чё и вправду немка? – и вдруг проявил бдительность: – Это… а кликуха твоя как?
Вот дрянь! Надо срочно что-то придумать. Озвучить свою фамилию даже нечего и думать, тогда точно несдобровать. Несколько растерявшись, я молчала, лихорадочно соображая, что сказать. Балда подумал, что мне непонятен вопрос и обратился к приятелю.
– Слышь, Штирлиц, она, бля, тупая какая-то! Спроси-ка у нее, братан, еще раз по-иностранному, а то я по-немецки не шарю!
Вот это сюрприз! Штирлиц живее всех живых и как всегда на своем боевом посту обитал в стане вражеской верхушки "третьего рейха". "Полковник Исаев" приблизился ко мне и, делая выразительные, как сурдопереводчик, жесты руками, спросил на плохом полуанглийском с французским уклоном:
– Это… как там твой нейм, понимаешь? Компрэнэ?
И тут меня озарила мысль, и я гордо выдала:
– Ich bin Frau…Himmler! (Я госпожа Гиммлер!)
Мне показалось, что они даже вытянулись в струнку. Вагон с напряжением следил за ситуацией, а остановки все не было… Теперь нужно срочно закрепить достигнутые успехи, и я начала "тянуть одеяло" на себя. После моего дерзкого выпада первым опомнился любопытный Балда.
– Глянь, братва, эта кошелка – мать его, наверное, – с уважением произнес он.
Да… этот дебил и впрямь соответствует своей уродской кличке. Я, оказывается, являюсь матерью Гиммлера, которому исполнилось сто лет! Или… может, так плохо выгляжу?! Тут вся эта кодла, напрочь позабыв про свои жертвы, двинулась к нам. Но, как всегда, нашелся провокатор.
– Чё-то на жидовку больно похожа! Ты на рубильник ее глянь, – и Борман указал на мой симпатичный нос.
Вот сволочуга! Однако в его словах есть доля правды. Меня почему-то часто принимают за еврейку, хотя с носом все в порядке. Во вражеских рядах произошло некоторое замешательство, но я, не дав и повода усомниться в моей национальности, злобно, как фашистский офицер полевой жандармерии при проверке документов, рявкнула:
– Halt! Du bist selbst ein Jude! (Стоять! Ты сам еврей!) – затем передумала и добавила: – Nein, ein Schwein! (Нет, свинья!) – и перевела на русский: – Ты сам свинья! – и голосом, не терпящим возражений, свирепо и истерично заорала: – Я из организации "Deutscher Stolz" (Немецкая гордость) und здесь наш руководитель… – свободными оставались лишь два влиятельных имени Гитлер и Геринг. Адольфа использовать было уже совсем противно, поэтому нахально и бесстрашно продолжила: -…рейхсфюрер СС, Херр Херинг!
Надо же, одним махом присвоила еврейскому Левке высшее эсэсовское генеральско-фельдмаршальское звание! Какое кощунство! Левка, правда, не возмутился, а сделал морду ящиком и стал строить из себя старого немецкого нациста, благо внешне действительно выглядел, как иностранец.
– А теперь быстро отпускай эти свиньи! Их не надо убивать, они будут на нас arbeiten, работать, verstanden, поньятно? – перевела я непонятный им язык.
– Да ладно, ладно, – испугались они, – пусть катятся в жопу!
Показалась платформа. Я, демонстративно пройдя мимо компании и взяв одного мигранта за плечо, громко сказала:
– Иди, отпускаю тебья, свинья, – а на ухо шепнула: – "Полиция, конечная", – имея в виду, чтобы нас встретили в Москве правоохранительные органы.
Пока нацисты делились между собой впечатлениями от знакомства, поезд остановился, но эти несчастные, как парализованные, так и стояли на коленях, не в силах подняться. Я с остервенением рывком подняла одного и, наградив пинком, выгнала из вагона, затем второго и третьего. Сделала это для того, чтобы убедить молодчиков в своих злобных и кровожадных намерениях. Бедным неудачникам неславянской внешности хоть и не повезло сегодня оказаться не в том месте, зато нам удалось оказаться рядом с ними в нужный час.
Все происходящее выглядело бы очень весело, если бы не было столь страшно! Половину вагона ветром ужаса выдуло из поезда. Вторая половина, наиболее рисковая и любопытная, решила досмотреть бесплатный "спектакль" до конца. Интересно же, как поступят с "иностранцами", замочат или покалечат?! Многим в жизни просто не хватает драйва, острых ощущений и зрелищ. Как говорится, не хлебом единым жив человек!
В наши дни, к сожалению, помочь попавшему в беду не торопится почти никто. Зато все сразу же хватаются за смартфоны и планшеты, снимая очередные происшествия, и с гордостью выкладывают страшные кадры ДТП, убийств, ограблений, избиений в интернет, соперничая друг с другом в наибольшем количестве просмотров и сборе лайков за свое бездушие и бесчеловечность.
Я окинула взглядом вагон и заметила, что многие уже приготовились к "репортажу" с места событий. Вот ведь, если нас сейчас будут здесь убивать, для многих мы станем просто исполнителями главных "ролей" в их страшных мини-документальных фильмах. Зомбаки чертовы! Нет… интернет и в самом деле зомбирует и отнимает душу и разум, а что же будет дальше? А дальше… до будущего, пожалуй, я вряд ли доживу.
Стая уже подобралась к нам почти вплотную. Однако в их настроениях появились какие-то положительные тенденции. Нам нужно было продержаться до конечной, до Москвы. Я сомневалась, что мигрант понял меня правильно, если вообще понял, ведь большинство из них русского просто не знает, а посему, возможно, и далее нам придется выкручиваться самим, без подкрепления.
Банду очень интересовали немецкие нацисты. И как они выглядят, и кого убивают, и какова главная идея германского националистического движения. О своей идеологии охотно рассказал Балда, пожалуй, самый разговорчивый из всех "нациков".
– А вы кого убиваете? – спросил он, ничуть не смущаясь, просто и обыденно. – Всяких там нерусских, да?
Чтобы сохранить жизнь и телесную неприкосновенность, пришлось поддержать тупой бессмысленный разговор.
– Мы не убиваем! – твердо ответила я. – Это не наша цель! Если всех убивать, то в мире останетесь только вы и мы, и что тогда делать будем? Кто будет нас поить, это… как это по-рюсски… – вспомнила я свою роль, – да, кормить, шить одежду, водить транспорт, давать свет, газ, интернет? Ты? – мой палец почти воткнулся в грудь Балды. – Или ты? – и палец переместился на грудь его соседа Мюллера.
Они с испугом переглянулись и отодвинулись от меня.
– Это мы только "черных", чурок тупых… того, а русские… русские пусть живут, – милостиво оставил в живых своих сограждан Балда.
– Я фот не русский, – решила я показать абсурдность их идеологии, – и что, ты меня тоже того, убивай, да? Или как?
– Ну нет, зачем же?! Россия, Германия – дружба… пхай пхай, – вспомнив зачем-то слова индийского фольклора, дружелюбно ответил за всех жирный дебильный Борман.
В своем последнем слове я попыталась вложить в их больные головы частичку человеколюбия:
– Черный тоже такой, как ты и я, и они карашо арбайтен… работай и… – в моем окрепшем голосе вновь появились истерические нотки, – их не трогать! Никогда! Verboten! Haben Sie mich verstanden?! (Запрещено! Вы меня поняли?!) – и напоследок я по-немецки выругалась: – Scheiße! (Говно!)
"Нацики" испуганно попятились, а я активно перешла в контрнаступление.
– Ты отвечай! Sofort! (Немедленно!) Verstanden?! Поньял?! – накинулась я на Карлсона.
– А чё я-то, я как все, чё ко мне-то сразу, чуть что, так Карлсон!
– Йес, Йес, натюрлих, – ответил за всех Штирлиц.
Я, специально прищурясь, посмотрела на него с большим подозрением и спросила:
– Ты кто есть такой, шпиен?
"Разведчик" покраснел и попятился.
– Да никакой он не шпион, – засмеялся Балда, – он же друг Мюллера!
Охренеть, Штирлиц, оказывается, друг Мюллера! Да вы парни на всю вашу дурную башку больные! И вдруг я вспомнила о том, что в их рядах не упоминался Гитлер.
– А где Гитлер? – спросила удивленно.
– Да, бля, с мамочкой сидит, к экзаменам готовится, падла! – со злостью ответил Геббельс.
Я ужаснулась: и эти дебилы вершат судьбы людей, кому жить, а кому нет?! Чудовищно! На платформе уже ждал наряд полиции, и нас всех замели в полицейский участок. Ну нет у фашистов шансов, на душе стало радостно, нет и быть не может!
Глава 24
В отделении находился наш потерпевший, но, к счастью, не пострадавший мигрант, который все же понял, что я хотела ему сказать, и позвал на помощь. Саид, выходец из Узбекистана, едва мы вошли в кабинет к оперативному работнику, от радости прямо кинулся нам на шею.
– Рахмат, рахмат, спасибо! – перемешивая узбекские и русские слова, он двумя руками в знак признательности пожал нам руки.
В Узбекистане у меня по линии бабушки полно каких-то родственников, но отношений с ними я не поддерживаю, но очень хочу посетить Ташкент, Самарканд, Бухару, чтобы прикоснуться к древней культуре и истории.
Мне вспомнился Эмир Бухарский, который имел почти семьсот жен и наложниц, и лишь одна из них, французская авантюристка, пользовалась безграничной благосклонностью монарха и неограниченной свободой. Жить в гареме, для нас, современных женщин, наверное неприемлемо. Кому понравятся ограничения в свободе и один муж на всю ораву?! Но так, очевидно, думаю только я, потому что добрая половина наших российских женщин, уподобляясь мусульманкам, уже живет в таких своеобразных коммунах и ведет совместное хозяйство.
Плюсы, несомненно, имеются. Во-первых, не скучно, скорее, даже весело, для настроения можно поругаться или подраться с другими женами. Во-вторых, не нужно одной крутиться по хозяйству и стирать, и гладить, и готовить, и убираться, и ходить в магазин, и еще много чего делать. А так, поставили на кухню – ну и готовь себе "бишбармак" на здоровье, и всё, больше никаких забот! Или сиди рядом со стиральной машиной и трескай себе халву и щербет, какие проблемы?! В-третьих, есть подружки в лице других жен, и если надо, для некоторого разнообразия, можно всегда одолжить у них косметику, украшения, одежду и чадру, чтобы, например, приятно удивить мужа. Допустим, он идет к Зухре, а под чадрой, хоп, сюрприз, Гюльчатай! В-четвертых, можно подкинуть свой "детский сад" какой-нибудь из жен, а самой пошляться по магазинам, обойдется дешевле, чем брать няню. В-пятых, всегда есть с кем посплетничать и при случае пожаловаться на общего супруга или даже, создав профсоюз замученных жен, совместно с другими тетками устроить ему бойкот. В-шестых, нет ни единого шанса ежедневно укладываться с повелителем в постель, что, в принципе, замечательно! Один раз в неделю, и совершенно свободен "до пятницы", если только последний, не дай Аллах, не сексуально озабоченный маньяк и не таскается каждую ночь по всем женам сразу! При всех этих плюсах минус лишь один, что ты не единственная любимая женщина у своего мужа!
Саид приехал сюда, оставив дома, в далеком Намангане, жену, к счастью, одну, которую в своих родных краях прокормить просто не смог, потому что не имел работы, а если бы их было четыре, в смысле жены?! Тогда для Саида был бы полный "Ахтунг"! Славные времена, когда узбекские колхозники весело и дружно собирали отличные урожаи хлопка, прошли, и заниматься стало практически нечем. Здесь, в столице, он выполнял самую грязную и низкооплачиваемую работу, посылая домой хоть какие-то копейки, а жил… вы не поверите, в вонючем мусоросборнике! Сродни африканцам! На прощанье мы дали ему тысячу рублей за помощь и, разъяснив полицейским сложившуюся ситуацию, смогли отправиться в гостиницу.
Наконец-то мы в своем уютном номерке! По телеку, как всегда, шла ненавистная реклама. Всё, капец! Когда приходит в дом реклама, уходит напрочь аппетит! Нет, мы все же отвратительные существа! Какие-то все перхотные, инфицированные злобным грибком, с зубами, съеденными жадным, прожорливым кариесом, а то и вовсе без них, с вгрызающимся в "пятые точки" кровожадным геморроем. Просто жуть! А еще говорят, что человек – это звучит гордо!
Молочница, как хитрый агент иностранной разведки, замаскировавшись под козла, в целях вербовки таскается за нами, женщинами, по всем видам городского транспорта, бесцеремонно пробираясь порой и в наши дома.
Маленькие "друзья" наших мужчин постоянно, изо дня в день, находятся в стадии бессрочной забастовки, напрочь отказываясь работать без "сеалекса", "виагры" и "аликапса", вынуждая обладателей ленивых "мальчиков" бесконечно баловать их соответствующими таблетками, как детей сладостями.
Очень злобный простатит, как гестапо, применяя пытки, держит в плену наших джентльменов, не давая сходить в туалет, а назойливый понос, наоборот, не предоставляет возможности вырваться из объятий унитаза.
Прокладки и тампоны, активно соревнуясь между собой и расталкивая друг друга локтями, никак не позволяют обладательницам природных явлений сосредоточиться на чем-то более возвышенном, а нахальный и дотошный "грибок" гуляет по всему нашему уродливому, измученному, изъеденному и болезненному телу, бесцеремонно заглядывая в самые сокровенные части нашего больного организма. А уж когда видишь отдельные части человеческого тела, живущие своей жизнью, чувствуешь себя зрителем зомби-спектакля в прозекторской. Ужас и кошмар! Кошмар и ужас!