- Нам нужно знать, что вы за человек, - пояснила мисс Сквайрз. - Детский опыт родителей в значительной степени определяет, как они поведут себя по отношению к своим детям. Постарайтесь ответить честно, ведь все тайное имеет тенденцию становиться явным рано или поздно. Насколько вы близки с матерью?
"Наверное, так чувствуют себя люди с накинутой на шею веревкой, - подумал Тристан. - Когда осознают, что им уже не убежать, не спрятаться".
- Алкоголь - единственное, с чем у моей матери сложились по‑настоящему близкие отношения. Меня отправили в английский интернат, когда мне было восемь.
- И как вы на это отреагировали? - спросила инспекторша, поморгав на него из‑под очков.
- С восторгом.
Взгляд мисс Сквайрз наполнился неодобрительным изумлением.
- Другими словами, вы приветствуете практику давать детям казарменное образование вдали от семьи?
- Да, если их семья похожа на мою.
Лили сжала его руку под столом. Солнечный свет, льющийся сквозь листву вишни, золотил ее кожу и волосы. Несколько секунд тишину за столом нарушало только пение птиц и далекий гул самолета в васильковом небе.
- Вы не могли бы рассказать об этом чуть подробнее?
Паника начинала душить Тристана, как прижатая к лицу подушка. Казалось, умиротворенное спокойствие сада с птичьими голосами среди зелени - всего лишь галлюцинация, а на самом деле вокруг него смыкается тьма, которую он так долго носил внутри. Рука Лили оставалась единственным якорем, не позволявшим утратить связь с реальностью.
Тристан засмеялся и сам поморщился от того, как резко и фальшиво прозвучал его смех.
- Мой отец - восьмой герцог Таррако, прямой потомок семьи, которая построила свое благосостояние на тесном сотрудничестве со святой инквизицией. Наши предки получили деньги, власть и положение при дворе за то, что отправляли людей на дыбу и костер. Жестокость у нас в крови.
- Хотите сказать, ваш отец был жесток с вами? - уточнила мисс Сквайрз.
- Ну что вы! - сказал Тристан с горькой иронией. - С его точки зрения это не было жестокостью, каждый удар кулака или ремня шел нам во благо. Он выполнял свой долг, ковал из нас настоящих мужчин рода Ромеро - наследников богатых традиций предательства и насилия. - Только рука Лили удерживала его от падения в бездну. Сфокусировавшись на этом, он продолжил тоном светской беседы: - Банк Ромеро был основан, чтобы легализовать средства, конфискованные у жертв инквизиции. Даже фамильные драгоценности семьи раньше принадлежали кому‑то, кто был казнен за ересь по доносу нашего предка.
- Ожерелье Ромеро, - потрясенно пробормотала Лили.
- Верно, - отозвался Тристан с ледяной улыбкой. - Символ коррупции и нечистой совести.
- Поэтому ты не захотел, чтобы я их носила?
Чистый адреналин возносил Тристана над глубоким черным провалом, полным невыразимого ужаса. Он должен был оставаться сильным, чтобы не соскользнуть вниз. Пожав плечами, он отпустил руку жены:
- И еще потому, что не забыл, как однажды за ужином отец вырвал серьги из ушей матери. Какое‑то ее замечание показалось ему непочтительным. Как видите, доставалось не только мне и моим братьям… - Горло перехватило, Тристан неловким, беспомощным жестом прижал пальцы к вискам, стараясь остановить кошмарный парад воспоминаний.
- Братьям? - переспросила мисс Сквайрз. - Вы сказали, у вас только один брат.
Надо было воздать инспекторше должное. Она сразу предупредила, что умеет вытаскивать правду на божий свет.
- Теперь только один. Но сначала нас было трое. Титул и должность в банке предназначались не мне, а моему старшему брату Эмилио.
- Что с ним случилось? - шепотом спросила Лили.
- Он покончил с собой накануне своего двадцать первого дня рождения.
Глава 15
Голос Тристана звучал так, словно он наглотался битого стекла:
- Эмилио не выдержал давления. Сломался под грузом требований, которые предъявлялись к истинному наследнику Ромеро…
- Тристан, стоп!
Лили вскочила, опрокинув садовый стульчик, подбежала к мужу, обняла его сзади за плечи. Мышцы Тристана под ее руками казались вырубленными из камня.
- Остановись! Ты сказал достаточно, хватит! Мисс Сквайрз отвела взгляд и сделала еще несколько пометок в блокноте.
Звонок мобильного вспорол тишину, заставив всех вздрогнуть. Медленно, как во сне, Тристан выпутался из объятий жены, выудил телефон из кармана висящего на спинке стула пиджака и поднялся на ноги:
- Извините меня. Я должен ответить.
Как только мужчина скрылся в доме, мисс Сквайрз собрала бумаги в папку:
- Думаю, на сегодня достаточно.
Она старалась не встречаться глазами с Лили, которая почти возненавидела инспекторшу за то, что та вынудила Тристана к мучительной откровенности. Но ненавидеть ей стоило только саму себя. Это она втянула мужа в свою авантюру.
Женщины прошли через дом в холл - прохладный и темный после залитого солнечным светом сада. Откуда‑то доносился голос Тристана, он говорил быстро, напористо, решительно.
- Спасибо за чай, миссис Ромеро, - сказала на прощание мисс Сквайрз с вымученной улыбкой. - Я свяжусь с вами в течение нескольких недель.
Вернувшись в сад, Лили убрала посуду со стола, накрытого с такими большими надеждами и такой продуманной заботой. Как глупо было думать, что домашние печенья и юбка в цветочек имеют какое‑то значение по сравнению с чем‑то действительно важным - болью Тристана, о которой она ничего не знала!
- Мне нужно ехать.
Лили посмотрела на стоящего в дверях мужа, и просьба о прощении замерла у нее на губах. Лицо Тристана было бледным, почти восковым, а что‑то в ужасающе ровном голосе подсказывало, что он не готов ничего с ней обсуждать.
- Что такое, Тристан? Что произошло?
Он покачал головой и отступил, выставив руки перед собой, словно заранее отталкивая любую попытку жены к сближению.
- Чрезвычайная ситуация. Дмитрий ждет меня на улице. - Он повернулся, но остановился и бросил на нее взгляд через плечо: - Наверное, тебе будет даже лучше, если я уеду.
- В смысле?
- Я только что здорово тебя подвел.
- Нет, что ты! Просить тебя о такой услуге было глупо и эгоистично с моей стороны. Ты пытался отказаться, но я не захотела слушать!
- И правильно не захотела. Какое право я имел тебе отказывать после того, что случилось с… нашим ребенком?
Ах да. Помочь ей было его долгом. Конечно. Лили вспомнила, какое у Тристана было лицо после того, как они занимались сексом в башне, и он согласился на ее просьбу. Лицо человека, обреченного на пытки.
- Тебе действительно лучше уйти.
Тристан поколебался, посмотрел на жену искоса, словно собирался ей возразить. Лили ждала, ощущая собственное сердце как неподвижный сгусток огня, но дождалась лишь кривой, обломанной по краям улыбки.
- Прости. - И Тристан ушел.
Он не оборачивался, пока не перестал видеть дом Лили в зеркале заднего вида. Боялся не справиться с искушением вернуться. Воображение рисовало, как он пробежит по дорожке к дверям, обнимет жену и поцелуями скажет ей все, для чего не мог подобрать слова.
Нет. Тристан точно знал, что хочет сказать. Его останавливали проклятые представления Ромеро о долге и чести, согласно которым признаться Лили в любви было бы актом неслыханного эгоизма. Что он мог предложить? Оплаченное чужими страданиями богатство и извращенное сердце. Ни в чем этом она не нуждалась. Как справедливо заметил Том, Лили заслуживала приятного, надежного парня, который помог бы ей воплотить мечту о материнстве, вместо того чтобы стоять на пути.
Машина катила по лабиринту узких улиц - мимо ресторана, где Тристан поцеловал Лили на радость репортеру в припаркованной неподалеку машине, мимо сквера, по которому они гуляли, держась за руки. Воспоминания заставили его грустно улыбнуться. За последние несколько месяцев Тристан Ромеро почти полюбил папарацци.
Они успели выехать на шоссе прежде, чем он смог полностью переключиться с личной трагедии на общечеловеческие несчастья.
- Что там с землетрясением? Очень плохо?
- Почти семь баллов по шкале Рихтера. - Лицо Дмитрия, полускрытое черными очками, было серым. - Эпицентр в тридцати километрах к северу от поселка.
- Есть вести об Ирине?
- Дом разрушен. - Голос водителя сорвался. - Ее пока не нашли, детей тоже. Но еще есть надежда.
- Да. Всегда есть надежда, - солгал Тристан.
После солнечного утра погода испортилась, небо посерело, поднявшийся ветер сорвал скатерть со стола в саду и гонял ее по газону.
Лили было холодно. Несколько часов она рассеянно бродила по дому, прибираясь и сортируя вещи, словно готовилась к переезду. Но только когда Лили забрела на второй этаж за теплым свитером и увидела в шкафу купленное для нее Тристаном платье, она дала волю слезам. Все кончено. Последняя нить, связывающая их, оборвалась. Он ушел, она осталась на руинах жизни, которая казалась ей чужой.
За окном сгущались тучи. Бессмысленно перекладывая вещи с места на место, Лили нашла брошюру агентства недвижимости. На фотографиях Дольфин‑Хаус выглядел изумительно: огромная светлая кухня, уютные спальни, застекленная гостиная с видом на море через сад. Она вспомнила, как воображала себя хозяйкой этого дома, матерью приемных детей. Лили сказала мисс Сквайрз, что готова взять любого ребенка, независимо от его происхождения и проблем, потому что верила, что нет душевных ран, которые нельзя было бы излечить любовью.
Лили ошибалась. Как она ни любила Тристана, ей не удалось пробиться к его израненному сердцу. Вместо того чтобы помочь, она стала для него обузой. Не любовь, а его обостренное чувство долга свело и держало их вместе. А ведь Тристан сразу предупредил, что не способен любить! Но в глубине души Лили верила, что сумеет изменить его.
Она яростно вытерла рукавом мокрые от слез щеки. Как можно было быть такой самоуверенной и одновременно такой наивной? Она даже не попыталась сначала выяснить, что сделало его таким, как он превратился в человека, который спокойно, без эмоций воспринял известие о смерти собственного ребенка?
Лосось в кухне смотрел на нее скорбным, осуждающим взглядом. "А что изменилось бы, узнай ты правду? - словно бы спрашивал он. - Он все равно не любил тебя и не хотел этого малыша".
- Заткни пасть! - сказала Лили вслух, взяла рыбу и выложила ее за порог в кошачью миску.
Тишина пустого дома угнетала. Молодая женщина включила телевизор и свернулась клубочком на старом диване. На экране серые от горя люди разбирали завалы после какой‑то катастрофы. Она представляла себе их чувства, потому что на свой лад занималась тем же с тех пор, как ушел Тристан. Старалась организовать хаос в какое‑то подобие порядка. Ждала знака, что оно того стоит.
"Землетрясение на севере Казакизмира, - машинально читала Лили бегущую строку. - Сотни погибших. В ожидании спасателей из других стран сотрудники благотворительного фонда сами ищут людей под обломками".
На тумбочке под ее локтем резко и требовательно зазвонил мобильный телефон. Лили схватила трубку в иррациональной надежде, что это может быть Тристан, но голос на другом конце линии оказался женским.
- Сеньор Ромеро?
- Нет. Его здесь нет.
- Но ведь это его телефон, разве не так? Я пытаюсь связаться с ним по срочному делу.
Только сейчас Лили поняла, что действительно говорит по телефону Тристана. Наверное, он забыл его в спешке.
- Да, но, боюсь, сам Тристан уехал… - она взглянула на часы над камином, - пять или шесть часов назад. Не думаю, что он вернется.
- Вы не знаете, где я могу его найти?
Испанка, определила Лили. Молодая, уверенная в себе, сексуальная. Такая женщина не станет проводить дни, скрючившись на диване в темноте, загипнотизированная собственным убожеством.
- У него возникла какая‑то чрезвычайная ситуация на работе. Попробуйте позвонить в банк.
"Какого черта я помогаю этой девке связаться с моим мужем?" - тут же осудил ее внутренний голос.
- Я звоню из банка, - нетерпеливо сказала женщина. - Я - Бьянка, секретарша сеньора Ромеро, и я уверена, минуту назад у нас не было никакого кризиса. Сеньора, мне очень нужно с ним связаться. Его отец только что попал в реанимацию с инфарктом. Сеньора? Вы меня слышите?
Лили слышала, но временно потеряла способность отвечать. Прижав телефон к груди, она как завороженная смотрела на экран телевизора. Репортер программы новостей стоял посреди разрушенной деревни, открывая и закрывая рот, а за его спиной сотрудники фонда раскапывали развалины серыми от цементной пыли руками.
Одним из них был Тристан.
Глава 16
Сначала Лили подумала, что обозналась. На свете не так уж мало высоких темноволосых мужчин с высокими скулами и решительным подбородком. Но потом мужчина выпрямился, чтобы дать указания, провел рукой по лицу и на мгновение взглянул прямо в камеру.
Только когда репортаж закончился, она осознала, что подползла на коленях вплотную к экрану, по‑прежнему сжимая в руке телефон.
- Бьянка? Простите, я не расслышала, что вы сказали.
- Его отец очень болен, сеньора. Врачи не могут сказать, будет ли он жить. Мне нужно сообщить сеньору Ромеро, но я не знаю, где он.
- Я знаю, - слабо проговорила Лили. - Бьянка, а вы, случайно, не в курсе, как организовать частный перелет?
- Конечно. Я все время это делаю.
- Хорошо. Я хочу вылететь из Лондона в Казакизмир сегодня ночью.
Лили едва хватило времени побросать в сумку самое необходимое, прежде чем Бьянка перезвонила с сообщением, что самолет ждет в аэропорту, а машина - на улице.
Так вот в каком мире живет Тристан, подумала Лили, пока небольшой частный самолет карабкался в ночное небо. В мире, где можно по щелчку пальцами отправиться в любой уголок планеты с максимальным комфортом, обеспеченным усилиями десятков служащих, но не с кем поговорить и некому довериться.
По мере того как Лондон внизу превращался в мелкую россыпь бриллиантовых огней, Лили охватывало волнение. Она снова очертя голову бросилась в неизвестность, повинуясь только инстинкту, потому что времени подумать у нее не было. Лили не успела даже переодеться, так и осталась в светлой блузке и юбке в цветочек, принадлежавших ее прошлому.
Чтобы скоротать время, она уткнулась в попавшуюся под руки вечернюю газету. Землетрясение оккупировало первую полосу - на фотографии одни дома льнули друг к другу под пьяными углами, а от других остались только сломанные скелеты арматуры. Имя Тристана прыгнуло в глаза из текста, как будто было напечатано сверкающими метровыми буквами, а не мелким шрифтом на анонсе внизу страницы. "Плейбой показывает себя с новой стороны. Читайте на стр. 6–7".
Ему был посвящен разворот под заголовком "Праздник закончен для миллиардера‑ловеласа". Далее следовала колонка снимков, изображающих ее мужа в обществе разных красавиц: "Ни с одной из них он не встречался дважды". На большой центральной фотографии Тристан сидел в машине один. Его голова была откинута на спинку сиденья, глаза закрыты, но Лили отчетливо видела дорожки слез на щеках. Подпись гласила: "Горе: Тристан Ромеро не скрывает отчаяния, покидая госпиталь, где его жена приходит в себя после выкидыша".
- Хотите чего‑нибудь, миссис Ромеро? - почтительно осведомился стюард.
"Да, - подумала Лили. - Чтобы мой муж когда‑нибудь смог простить меня".
Тристан сидел на жесткой скамейке в маленькой деревенской церкви с закрытыми глазами, прижавшись затылком к шершавой стене. Каждый нерв, каждая мышца настойчиво жаловались на усталость и требовали сна, но он не мог позволить себе уснуть. Он должен был позаботиться о ребенке.
Память заставляла его снова и снова переживать события вчерашнего дня и ночи. Им с Дмитрием почти сразу после прилета сообщили, что тело Ирины нашли в развалинах ее дома. Оказавшись на месте, Тристан первым услышал детский плач - адреналин придал сил, чтобы расшвырять обломки и протиснуться в узкий лаз между тем, что совсем недавно было крышей и стенами. На этом месте воспоминания путались - плечи застряли между балками, задыхаясь, Тристан тянулся и никак не мог дотянуться до младенца в грязных розовых ползунках.
Он проснулся с криком, взглянул расширенными от ужаса глазами на скомканное детское одеяльце, которое прижимал к груди.
- Она здесь, Тристан, у меня.
Лили стояла над ним, баюкая девочку. Тристан со стоном уронил голову на руки и потер глаза, все еще саднящие от песка и пыли. Он не мог понять, действительно ли проснулся или подсознание все еще гоняет его куда попало закоулками сна?
Юбка едва слышно зашуршала, когда молодая женщина села рядом. Та же юбка, машинально отметил Тристан, в которой его жена принимала инспекторшу социальной службы вечность тому назад. А потом он уловил молочно‑миндальный запах кожи Лили и наконец‑то осознал, что не спит.
- Зачем ты приехала? - Сорванный накануне голос едва его слушался.
- Бьянка позвонила. У твоего отца был инфаркт, врачи думают, что он не выживет.
Тристан тяжело вздохнул и снова уперся затылком в стену, охваченный разочарованием. На мгновение он понадеялся, что Лили приехала, потому что любит его и хочет быть рядом.
- Я подумала, ты захочешь увидеться с ним напоследок, - пояснила Лили, продолжая покачивать малышку в знакомом всем матерям ритме, древнем, как само время. - Пока не стало слишком поздно.
- Ты зря старалась, - огрызнулся Тристан. - Хуан Карлос может отправляться в ад, я не собираюсь провожать его до калитки. Лучше скажи, как ты узнала, где меня искать?
- А как жены обычно узнают, где носит их мужей? - иронично спросила Лили. - Смотрела репортаж о землетрясении по телевизору и заметила тебя на заднем плане.
- Значит, моя игра закончена. Репортеры растрезвонят…
- Уже растрезвонили. Это имеет значение?
- Да, - сказал он, снова ссутуливаясь под грузом усталости. - Я не знаю. Вероятно.
- Почему? Что плохого, если мир узнает, что легкомысленному плейбою‑миллиардеру Тристану Ромеро небезразличны страдания других людей?
- Да ну? - Тристан поерзал на скамейке, стараясь облегчить боль в спине, плечах, руках и сердце. - А если это всего лишь новый имидж, свежий рекламный трюк?
- Я верю, что тебе не все равно.
- Хорошо, - признал он. - Мне не все равно. Но что толку, если я не могу помочь людям, которые мне небезразличны? Я подвел тебя вчера, наговорил лишнего. Теперь яд из моего прошлого отравил и твою жизнь, разве не так?
- Не так! Я вообще не должна была втягивать тебя в это, но, по крайней мере, теперь я поняла, что для меня важнее всего…
Двери церкви распахнулись, раздались торопливые тяжелые мужские шаги.
- Сеньор Ромеро!
Лили первой поднялась навстречу заплаканному Дмитрию, протянула ему руку:
- Дмитрий, что случилось?
- О, маркиза, - всхлипнул он. - Они… нашли Андрея.
Тристан тоже встал и стоял неподвижно, смуглое лицо под слоем грязи побледнело и напряглось. С болезненной ясностью Лили вспомнила, как в Барселоне он смотрел в больничное окно, точно так же пытаясь удержать эмоции под контролем. Как она, идиотка несчастная, могла принять это за равнодушие?