"Кто сегодня дежурит в постели?"
И шёл Адам по райскому саду. И выпало у него ребро. И сказал Адам: "БЛ-Я-Я-Я-ДЬ!" И стало так…
"Га-га-га! Ха-ха-ха! Ох, ых!" – слышу я у себя за спиной дикий бабский хохот, и на ярко освещённую сцену прямо во время моего монолога на железном подносе выезжает самая толстая и безобразная из моих танцовщиц, нанятая исключительно для гротеска, по имени Климакс.
– Уйди, чудовище! – пытаюсь я хоть как-то обыграть происходящее безумие. – Сейчас не твой выход.
– Га, га, га! – не успокаивается она и, заваливаясь на спину, потрясывает жирными ляжками. Ей хорошо. Она нахрюкалась в гримерке и уже совсем не понимает, где она и что она.
Чтобы как-то выйти из этого дурацкого положения, я задаю публике вопрос: "Что это такое: на свадьбе пьяное, в кружевах, по полу катается и хохочет?" Правильный ответ – "Невеста". Народ смеётся. Климакс тоже угорает. Я пытаюсь пинками её вытолкать за кулисы, при этом ещё продолжая одну из долгоиграющих баек.
Но даже моего проверенного опытом многочисленных пьянок мастерства недостаточно, чтобы заткнуть незатыкаемое, и унять неунимаемое, и впихнуть за кулисы невпихиваемое. Ситуацию спасает только убеждение зрителей, что так оно и задумано. Правда, ненадолго. Климакс пьяна не по-бутафорски. И вскоре все с интересом наблюдают за неожиданным зрелищем: как Трахтенберг будет справляться с пьяной безумной бабой… Ничего, справлюсь. Может, и не сегодня. Ну так завтра она будет уволена.
Слава Богу, такой случай был у меня единственный. В основном же стриптизерки, при всём моем нежелании называть их артистками, все равно имеют отношение к нашему шоу-миру: к миру шоу-бизнеса, к сцене, к блеску, к мишуре. Собственно, они этой мишурой и являются. Но несмотря ни на что, они все равно более высокоорганизованны, чем человек со стороны, так сказать, из зала. Так, один наш гость перебрал и, выползая на сцену, видимо, почувствовал себя гимнастом и решил сделать стойку на руках. Акробат из него вышел херовый, и в итоге пришлось вызывать "скорую". А стриптизерки – хоть и стоят в самом низу артистической иерархии, – такого не выкинут, и даже находясь в совсем свинском состоянии, очень редко падают в зал со сцены. Но и то – это уже не скотское опьянение, а стадия дымковской игрушки, то есть когда они могут пускать только дым изо рта. И за это я им благодарен. Они составляют часть моей программы и намного артистичнее и собраннее, чем какие-нибудь шлюшки-модельки (об том расскажу чуть позже)… Но это все, конечно, не самое главное.
Я взялся рассказывать о специфике своей службы, чтобы постепенно перейти к специфике служебных романов. Служебные романы ни в коем случае нельзя путать просто с романами на службе. Время от времени я уезжаю на гастроли в другие города, меня приглашают провести корпоративные или семейные пьянки. Все это разовые заказы и левый приработок. Случайные халтуры, на которых возможны случайные связи. Потому что почти везде, конечно же, есть возможность склеить какую-нибудь бабу. А то она и сама приклеится, а то и целая компания. Такая уж работа – ты заказчиков не выбираешь. Только они тебя. Но все эти связи, как правило, – случайные, хаотичные, непостоянные. Понеслась душа в рай – и ты вслед за ней. Романтика. Ну а теперь вернёмся к повседневной рабочей жизни. Моя основная служба – сцена моего клуба. И у меня "на службе" есть целый штат "служебных единиц": танцовщицы стриптиза. В их замечательном окружении мне приходится трудиться систематически и еженощно (я не виноват, график такой). И что касается их, – то с ними так нельзя: чтобы просто "выпили – погуляли – разбежались". С ними необходимо работать дальше. И если что-то вдруг произошло у тебя с тёткой с работы, то потом придётся придумывать дальнейший план совместного существования, в котором всем было бы хорошо. Некоторые самцы вообще предпочитают не заморачиваться и в "своём болоте" никого не ловят. Я не такой.
Ну конечно, для правильного ведения служебных романов надо вначале хорошо изучить соперника, не лениться, и полученный опыт много вам даст.
За что мне, по большому счёту, нужно благодарить стриптизерш, так это за одну важную вещь. Они показали мне, что женщина – такое же животное, как и мужчина. Она, то есть человечица, точно так же хочет трахаться! И она, то есть баба, точно такое же сексуально-озабоченное создание, алчущее удовольствий.
Просто обычные тётки в обычной жизни обычно сей факт тщательно скрывают и обычно лицемерят: "Это только вы, мужики, грязные скоты, думаете лишь о сексе. А нам он не нужен!" На самом деле – это просто пиар. Просто они так набивают себе цену, преследуя две банальные цели: либо развести тебя на деньги (типа, раз секс нужен тебе – платишь ты), либо, что ещё хуже, выскочить за тебя замуж (вот тут они уже изо всех сил доказывают, что порядочные). Доказывают со слезами на глазах, с истериками, с заламываниями рук и ног, выкручиванием пальцев, дополненным грудными стенаниями. Сара Бернар, по сравнению с ними, актриса самодеятельного театра студии при заборо-строительном ПТУ.
Что касается стриптизерок, то в отношении меня эти цели разбивались о две железобетонные стены: я женат и не подаю, ибо сам сир и наг. Что же касается денег, то брать их с меня, человека, дающего им работу и решающего их проблемы, во-первых, грешно; во-вторых, нереально; в-третьих, самонадеянно и глупо. Наверное, поэтому – выгадывать все равно нечего – они и были честны со мной: откровенно говорили о своих желаниях, что у женщин бывает редко, спрашивали совета – давать этому или тому, и т. д. Не раз, кстати, случалось, что подходила ко мне девочка и шёпотом просила: "Ромка, у меня три месяца парня не было. Хочу, понимаешь, секса. Я сегодня всю ночь не спала, все думала. Может, давай, а?" – "Ну давай, – соглашался я. – Ты, конечно, не королева красоты, зато я Бэтмэн и всем помогаю. Раздевайся".
А почему не помочь? Мы же друзья.
Сейчас я уверен, что стоит после программы сказать: "Бабы, пошли ко мне пить!" – и они пойдут. Они все равно пьют во время работы, почему бы не продолжить и после? Потом в разгар пьяного веселья можно спросить: "Ну, кто пойдёт со мною в спальню?" Самая шустрая, находчивая и весёлая скажет, что она. Уламывать её не надо. Сама запрыгнет на тебя, кончит, слезет, скажет спасибо и предложит позвать кого-нибудь ещё… Если, конечно, надо…
Ну разумеется, все это большой секрет нашего маленького коллектива. И, разумеется, такой прекрасный гарем создавался не сразу. Начало моей клубной карьеры вспоминается с ужасом. В тот трудный момент мне недоставало знания жизни и женской психологии, чтобы клеить танцовщиц. Да мне вообще было не до них. Я тогда тарахтел со сцены без умолку ровно четыре часа. С десяти до двух ночи. Микрофон был на шнуре, и его приходилось таскать в руке. Радиомикрофон стоил денег. И несчастные 800 долларов повергали хозяина то в уныние, то в ярость, хотя даже за одну программу он на мне зарабатывал намного больше. Музыку ставила барменша, которой я кричал через весь зал. Бабы танцевали по три танца кряду, а потом отдыхали. Я не отдыхал совсем. Они зарабатывали деньги, а я отсасывал… Но всё же, несмотря на ряд трудностей, думаю, именно эти годы были самыми зажигательными в моей карьере. У меня было желание выплеснуть все, что я знал, на зрителя, хотелось признания и любви (зрителя к артисту), творчества и совсем-совсем немного денег, чтобы случайно не умереть от голода. Каждый день тогда отличался от предыдущего; как брат от сестры. Иногда вся программа состояла только из шутовской поэзии, и не было ни одного анекдота за весь вечер. Иногда только из афоризмов. Или только из анекдотов.
В штате тогда состояли всего две танцовщицы, которые и исполняли самый тривиальный стриптиз, хотя выглядели обе крайне нетривиально. Одна вся в татуировках, как синяя птица, и в пирсинге, который у неё был даже на клиторе. Звали её Коряга, и встречалась она с самыми настоящими индейцами, с которыми завсегда везде ништяк, а я – в очках и фраке – был совсем не в формате её оттяга.
Вторая танцовщица, Оглобля, являлась миру в образе чётко выраженной наркоманки. Её квадратные глаза никогда не закрывались. Хотя никто её ни разу не поймал на наркоте, и вены её были непорочными, как воды Иордана, все равно ощущение создавалось такое, что она пользовала всё, что можно. Из неё получилась бы хорошая иллюстрация к книге, которую я купил по случаю: "Как узнать, какие наркотики употребляют ваши дети".
Впрочем, обе красочные девицы вскоре уволились, так и не оставив мне на память о себе никаких интимных заболеваний, тьфу ты, воспоминаний. Зато на их место взяли уже четверых.
К этому моменту кипучая энергия нереализованного режиссёра шоу дала о себе знать, и я стал усиленно предлагать наполнить программу драматургически выдержанными танцевальными, шутливыми номерами, более соответствующими стилю кабаре, нежели тупой, бездарный стриптиз. Голые бабы есть везде, и это банально. Хозяин клуба согласился со мной и сказал, что даже будет оплачивать мне и артисткам репетиции. Что, разумеется, всех обрадовало. И вот тогда одна из наших девочек сказала: "Где же здесь в клубе репетировать? Негде. Пойдём ко мне домой".
"Ага, – обрадовался я про себя. – Лёд тронулся. Поплыли".
Там все и случилось. Прямо перед репетицией. Приятно и запоминаемо. Медленно и торжественно. Ведь тогда ещё было далеко до известности, до нормальных заработков. Это пришло потом. Через пару лет. А тогда мы были просто друзья.
Первой появилась известность. И первую стриптизершу, которая повелась на модное имя, звали… не помню как. С ней у нас, кстати, не срослось.
Потом у меня появились деньги, а потом и авторитет в клубе. И я уже сам разбирался с девочками, нанимал, увольнял. Вот с этого времени уже можно говорить о каких-то служебных романах. Без которых – прости, любимая, – в цивилизованном мире шоу-бизнеса не обойтись. Ибо, какой же нормальный мужчина может спокойно переодеваться в одной гримерке с красивыми молодыми бабами и при этом не естествовать?!
Скажите, как можно сидеть в малиннике и не съесть ни ягодки? Как может бармен не пить? Как может гаишник не брать денег? Или тот, кто крутит сигары, не курить? Это аномалия. Продавцу алкоголя надо пить в свободное от работы время, чтобы разбираться в ассортименте, иначе он не сможет его продавать. А когда тот, кто крутит сигары, сам не курит, ему нет доверия, как и лысому производителю шампуня.
В стриптиз-клубах начальники должны быть бабниками! Иначе как они поймут, хороша тётка или нет.
И вот здесь мы затронули глобальную проблему – девочка может быть очень хороша!
Только она вовсе не обязана тебе давать.
А что тогда делать?! Ведь хочется, как волку?!
Алгоритм мне подсказала сама жизнь…
Я ведь работаю в злачном месте и отдаю себе в этом отчёт.
Я изначально допускаю тот факт, что девочки у меня не самые порядочные и уже далеко не девочки. Женщина, которая может на людях раздеваться, в народе называется как? Правильно.
Поэтому, нанимая её на работу, я ввёл одно правило. Обычно я говорю: "Возможно, ты девушка порядочная (чего не может быть в принципе), и живёшь с парнем (хотя я никак не могу понять, что это за парень такой, которого твоя работа устраивает). Но, в общем, если ты хранишь ему верность, я, конечно, не имею никакого морального права заставить тебя спать со мной.
Но! В том случае, если я увижу, что ты ездишь за деньги трахаться с клиентами, считаю себя вправе встать в эту очередь первым и бесплатным VIРом".
"Нет! Нет! Нет! Как вы можете так думать? Я не такая!" – возмущённо краснеют девочки. И мы начинаем работать.
Жизнь обычно показывает, что прав именно я. Девочки идут в стриптиз потому, что им нравится лёгкий заработок и б…ядская жизнь. Они легко получают деньги, быстро находят кобелей и живут, совмещая приятное с полезным. Больше они ни черта делать не хотят, а если кто-то пытается их назвать по имени, они всегда говорят: "Да мы артистки, как вы могли вообще про нас такое подумать?!"
Да уж действительно, как?
Не скажу, конечно, что все такие, но абсолютное большинство.
Вначале я спал с каждой втихаря. Но постепенно мы сдружились. Все у нас стало происходить, как "здрасти". Тем более, что дни рождения они обычно справляли в бане. Там всегда удавалось то с одной, то с другой потихоньку уединиться. Тем более что самцов-конкурентов в клубе у меня не было. Моего сменщика, другого ведущего, бабы не любили, а хозяин клуба предпочитал держать дистанцию.
Однажды, когда я понял, что уже всех трахнул (причём неоднократно), официально об этом заявил. "Чего вы кокетничаете и хихикаете, как целки? Я с вами со всеми уже спал!"
– Да ладно, Рома! Ты гонишь! – Они все хихикали.
– Ну-ка, построились в ряд! Так, с тобой спал?… Да. А с тобою?… Тоже да.
Когда расставлены все точки и секретов ни от кого нет, жить всегда проще. Тут как раз жена с ребёнком отваливала отдыхать в Египет, а я оставался один. Один в пустой квартире.
Не, ну это неправильно, когда столько баб вокруг!
Явившись в клуб, я объявил той, что пришла первой: "Назначаю тебя старшей. Тебе надо составить график сексуальных дежурств! Возьми бумажку, расчерти на десять дней, чтоб каждый день кто-нибудь приходил. Можно по одной, можно по две. Трахтенберга напоить, накормить, отсосать. Боевой пост сдать и принять".
Она послушно начертила график и вывесила на видном месте. И посетители, и работники клуба видели его, но, разумеется, принимали за шутку. Но я такой человек – не шучу никогда, правда, все наивно полагают, что это просто игра. Может, оно и к лучшему, иногда.
В общем, все девочки аккуратно по графику приходили, все отмечались. Правда, одна – лысая и худая – не пришла.
– Ой, мне некогда было, – оправдывалась она. – Через три дня приду. В следующую смену.
И снова обманула. После чего я сразу дал ей громкоговорящее сценическое имя Залупа, а вскоре вовсе уволил.
Скажите, моё поведение – "сексуальное домогательство с использованием служебного положения"? Отвечу: "Нет".
И это не только моя точка зрения!
Каждый среднестатистический самец думает так же. Когда он видит, что в подчинённом ему коллективе помимо X, Y и Z работает ещё и Б., он не в силах смотреть на неё равнодушно. "Тому дала, этому дала…"
"А МНЕ?!" – очень жёстко спросит он.
И будет прав!
…Кстати, нужно, наверное, сделать ещё одно отступление по профессиональным вопросам. Читатели, которые никогда не были в клубах, где я работал, могут не понять, почему моих танцовщиц зовут такими странными именами. Связано это со спецификой клуба, со стилем программы и текстами моих монологов.
Поговорим о стиле. "Мода уходит – стиль остаётся" (цитата не помню из кого).
Когда я только пришёл работать в первый свой клуб, официантки там ходили в париках (красный, жёлтый, зелёный…), в фашистских касках и кожаных жилетках. Вдобавок у них были вымышленные, абстрактные имена. Меняй официанток, никто не заметит. Как их зовут на самом деле, и вовсе никого не волнует. Почему я должен помнить, как зовут мою официантку, если я не помню, как зовут мою бабу. Только сегодня с ней познакомился. Так что сама атмосфера нашёптывала: живи сегодняшним днём.
И чтобы влиться в этот коллектив, стать с ним единым целым, хотя бы внешне, я выкрасил волосы. (Можно было, конечно, надеть парик. Но я подумал, на фиг это надо? Хотя сейчас понимаю, что мысль эта более прогрессивная. Снял его, и ты НИКТО. Надел – и снова ТРАХТЕНБЕРГ.)
Так вот, возвращаясь к стилю (и к стилю заведения, и к тому, что нам говорят о стиле классики). Если мы почитаем Синявского, то увидим, как он раскладывает образы на составляющие. "Что такое Чаплин? Это – усики, котелок и тросточка". "А что такое Пушкин? Это – цилиндр, трость и бакенбарды".
Исходя из его теории, чтобы чей-то образ запомнился, он должен быть прост и разложен на три пункта. И я для себя решил, что Трахтенберг – это рыжие волосы, живот и борода.
Стриптизерок я стал называть по аналогии с официантками: Гангрена, Дятел, Сыктым, Макака, Беломор. Первое, что приходило в голову при виде девочки и лепилось на неё. Как показал опыт, это самый правильный подход. Если даже кажется вначале, что имя ей не очень подходит, оно все равно очень даже подходит. И общаясь между собой, девочки уже не говорили Лена, Катя, а – Хабарик, Трихомонада, Термудатор.
Правда, они часто пытались лицемерить, как и все полупрофессионалки. Когда приходили устраиваться, то говорили, что их зовут Эммануэль, Элеонора, Кармен. Ну хорошо, Эммануэль… А теперь представьте себе реальную историю. Камера установлена в женской гримерке и передаёт на большой экран, расположенный в зале, все, что в гримерке происходит. Камера наезжает крупным планом на одну из Эммануэлек, а она что-то жлухтит из огромного флакона с надписью "шампунь Хербена". Публика, сдерживая рвотные рефлексы, выпадает в осадок. Конечно, самым умным понятно, что бабам запрещено приносить на работу бухло и что они поэтому переливают алкоголь то в бутыль с "Кока-колой", то в баночку из-под "Клерасила" или "Фейри". Но подумайте, разве может Эммануэль херячить "Хербену". Конечно, нет! А какая-нибудь Сиракуза – может. К тому же им не всегда хочется, чтобы публика знала их реальные имена. Многие не афишируют свою профессию и ещё и поэтому придумывают себе невероятные прозвища "чтоб красиво было". Я знаю двоих транссексуалов. Одного зовут Хельга, другого Джульетта. В жизни, до операции, они были Серёжей и Алексеем. Но им всем хочется романтики, чуда. Только я-то тут причём, если для правильно ориентированной публики они, как ни крути, просто "педерасты"?!
– Ну-ка, заканчивайте с этим! – приказываю я всем, кто приходит ко мне работать.
– Почему? – недоумевают они.
– А помните "Утиную охоту"? Где баба, знакомясь с мужиком, говорит ему: "Я буду называть вас Алик. Я всех мужчин называю Аликами".
Так же и у меня в клубе. Есть шоу-программа, у неё есть стиль: ты подчёркиваешь, что бабы, которые у тебя танцуют на сцене, не являются личностями. Они только иллюстрация для монологов, которые я, как ведущий и как единственный здравомыслящий на сцене, произношу. А танцовщицы – просто объект для комментариев. Для честных, прошу заметить, комментариев. Ибо девушка, танцующая голой под взглядами пьяных мужиков, не может зваться Мадонной. Это бред и верх цинизма.
А в новом имени, которое я даю девочкам, есть даже уникальность. Мало ли среди стриптизерш Тань и Лён? Да жопой ешь. Неинтересно. А Кердык или Вибратор – одни. Вот, как раньше было? Каждому человеку давали только его имя. И это правильно. А сейчас лень и человеческая необразованность рождают обезьянничество и повторение. Моё поколение все Романы. Потом было поколение девочек по имени Арины. А я, как Пигмалион, раздавая имена, практически превращаю очередную Наташу в личность. Пускай и таким, немножко извращённым способом. Но, например, в исламских странах, если человек пережил смертельную болезнь, ему дают другое имя. У евреев, когда мальчику делают обрезание на восьмой день, ему тоже дают второе имя. Попадая ко мне в лапы, бабы навсегда превращаются в Шпинделей, Батарей и Усралочек.