Это могло бы случиться раньше, когда она стояла, буквально пропитанная тишиной и тенями, когда ее касалось дыхание другого, более юного мира. Захлестывающее чувство присутствия чего-то таинственного было так же осязаемо, как и ураган. Даже сквозь бормотание мотора она слышала его - эхо дразнящего смеха и громкий, далекий голос: "… вернись… вернись… вернись…".
Жаклин двинула машину назад и сделала безупречный разворот почти на месте. Даже после того, как она закрыла окно машины, до нее все равно доносился звук ветра, треплющего деревья. Это был громкий, безликий голос - голос природы, означавший неожиданное приближение весенней грозы. Облака быстро бежали над вершинами гор.
Руки Жаклин были абсолютно спокойными и уверенными, она вела машину с осторожностью и вниманием, как этого требовала дорога. Но она сделала по-настоящему глубокий вдох только тогда, когда повернула с гравия на шоссе, теперь темное и мокрое от дождя.
Короткий шквал закончился так же внезапно, как и начался. Небо потеплело розовым туманом вечерней зари, когда Жаклин добралась до старой двери гостиницы. Молли стояла на пороге, ломая руки и тревожно всматриваясь в темноту. У нее вырвался вздох облегчения, когда она увидела Жаклин.
- Слава Богу, а вот и вы. Я боялась…
- Вы изливаете материнскую заботу на всех ваших гостей, - поинтересовалась Жаклин, - или особенно я кажусь вам не способной ни на что?
- О нет! Я имею в виду… Простите меня, мне надо…
Молли выплыла в столовую. Спустя мгновение Жаклин последовала за ней. Она проголодалась, и, судя по тому, как были одеты остальные постояльцы, переодевания к ужину не требовалось. Ее брючный костюм был вполне уместен.
Она заказала у официантки в чепце и длинном ситцевом платье водку с мартини и уселась за стол, чтобы осмотреться вокруг. Обедающие были ничем не примечательны - туристы, подумала Жаклин со снобизмом. Внутреннее убранство столовой не вызывало никаких эмоций, исключая старомодный бар, сделанный в стиле таверны, за которым управлялась в данный момент Молли. Казалось, что хозяйка избегает взгляда Жаклин. Что заставило ее так перемениться? Она не могла даже предположить, где собиралась побывать Жаклин… Или могла? Куда еще ездят посетители? Поблизости нет исторических мест или архитектурных памятников. Возможно, остальные "известные писатели" тоже совершили подобное паломничество. Может быть, произошло нечто неприятное с одним из них. Жаклин представила себе Брюнгильду, беспомощно запутавшуюся в кольцах ядовитого плюща, в ужасе что-то нечленораздельно тараторящую, в то время как невидимые духи выкрикивают ругательства в ее адрес… Нет, такой удачи не бывает, грустно решила Жаклин. Вероятно, та прогалина наводила ужас на местных жителей, и их нельзя в этом обвинять.
Другой сюрприз этого вечера оказался для нее приятным. Еда была великолепна, начиная от супа с каштанами и заканчивая нежным муссом из белого шоколада. Она была готова высказать свои комплименты шеф-повару; когда тот появился, его шапочка сидела под таким невообразимым углом, что создавала карикатурное впечатление; от одного взгляда, брошенного на него, Жаклин чуть не уронила десертную ложку. Этот твердый, пухлый рот и точеный нос, густые черные брови, прямые, как полоска металла. Эти скулы… Это был Хоксклифф, мужественный герой из "Обнаженной во льду". Даже абсурдная шапочка повара не могла испортить его образа.
Он двигался от стола к столу, принимая комплименты гостей, ни одним движением лицевых мускулов не изменяя неулыбчивую гладкость лица до тех пор, пока не подошла очередь Жаклин.
- Полагаю, миссис Кирби?
Жаклин подала ему руку.
- Почему вы не имеете ресторана в округе Колумбия или Нью-Йорке?
Такая ремарка ему понравилась. Уголки его рта раздвинулись, усилив впечатление улыбки Хоксклиффа.
- Если вы хороший специалист, то люди будут к вам приезжать. Вам не надо ехать к ним.
- Вы хороший повар, - сказала Жаклин. И заносчиво, как император, тихо добавила: - Но почему здесь?
Ответ был неожиданным, так как это была подсказка.
- Лука, глава пятнадцатая, стих двадцать третий. Спокойной ночи, миссис Кирби.
Жаклин подумала, что могла бы догадаться о значении ссылки, и быстрый взгляд на неизменную Библию, изданную Гидеоном, которую она нашла в выдвижном ящике туалетного столика, вернувшись к себе в комнату, подтвердил ее подозрения. "И приведите откормленного теленка и заколите: станем есть и веселиться, ибо этот сын мой был мертв и ожил, пропадал и нашелся".
Блудный сын вернулся домой не с сожалением, а с триумфом. Том должен был знать Катлин. Но в каком смысле этого слова?
Позднее, после того как Жаклин приготовилась лечь в кровать, она выключила свет и открыла французские двери. Убывающая луна висела низко над темными силуэтами гор, а мрачное, черное небо сияло звездами. Не было видно ни одного искусственного огонька. Ей дали комнату с видом на луга и горы. Листья густого кустарника шелестели внизу - сирень наполняла ночной воздух невероятной по силе сладостью. Жаклин глубоко вздохнула. Она чуть было не запела от красоты открывшегося перед ней мира, но, к счастью для остальных гостей, забыла музыкальную аранжировку поэмы Уитмена, поэтому удовольствовалась тем, что пробормотала:
- "Когда последний раз в цвету сирени дворик под окном / И клонятся к закату звезды в небе предрассветном… / Я опечален и буду горевать об этом…"
Нет, это было слишком тягостно. Она уже почти вернулась к кровати под балдахином, когда ей на ум пришла одна мысль. Эта мысль касалась того запаха, который Жаклин почувствовала на опушке. Ускользающий цветочный запах был запахом сирени. Но сирень не растет в диком виде в лесу, ее выращивает человек.
Тем не менее сирень была любимым цветком Катлин Дарси.
ГЛАВА 4
"Холодный пот страха омыл руки и ноги Ары, ее сердце спотыкалось и останавливалось, как идущий по дороге хромой человек, когда она…"
Жаклин нахмурилась. Ара не знала ничего о деятельности своего сердца, она жила в доисторические времена. Жаклин вежливо предоставила возможность своей первой героине открыть медь (и позволила ей узнать, как ее выплавить), когда же замысел ее романа потребовал использования древнего оружия, она не могла проделать такой возмутительный фокус еще раз. Во всяком случае, не с героями Катлин.
Сердце Жаклин не спотыкалось, но пульс был частым в предчувствии будущих событий, когда она вела машину по направлению к дому, который Катлин называла Гондалом. Она не беспокоилась насчет впечатления, которое произведет. Жаклин умела себя вести когда надо и, как она заверила свое отражение в зеркале сегодня утром, выглядела абсолютно божественно. Румянец на ее щеках был мягкого розового цвета, присущего леди, а волосы пылали золотисто-каштановым цветом вплоть до самых корней. Юбка закрывала колени, костюм представлял собой со вкусом подобранный компромисс между достатком (пошив) и женственностью (бледный зелено-золотой твид). Шляпа… гм, Жаклин признала, что шляпе следует быть немного меньше. Может быть, надо было снять несколько шелковых роз или вуаль, или… Но шляпа выглядела прекрасно.
Семья Катлин жила в старом доме на окраине Пайн-Гроув не одно поколение, но ни дом, ни семья не имели аристократического происхождения. Дарси были фермерами и кузнецами. Дом представлял собой простой каменный куб. Прочный и без всяких затей. Можно было ожидать, что Катлин, разбогатев, переберется в другое жилище в этом городе или где-нибудь еще. Вместо этого она приняла решение увеличить и перестроить фамильное гнездо, добавив современную кухню, несколько ванных комнат и отдельное крыло специально для своей матери. Когда популярность Катлин выросла и стали приезжать посетители, чтобы посмотреть на нее, она окружила территорию двора забором с тяжелыми, массивными воротами, на которых железными буквами написала имя, выбранное ею для своего дома.
Когда-то, благодаря позолоте, буквы смотрелись великолепно. Теперь большая часть краски обсыпалась и некоторые буквы пьяно покосились в разные стороны. Однако для Жаклин не составило труда прочитать надпись. Какой же иронический контраст был между заброшенными воротами и заросшим растениями входом и именем особняка: Гондал - так называлось великолепное королевство героев и принцесс, замков и дворцов.
Элементы творчества сестер Бронте в шедевре Катлин были выделены, проанализированы, рассечены на составные части и обдуманы. Имена и персонажи нескольких главных действующих лиц "Обнаженной" были позаимствованы не из известных романов Эмили и Шарлотты, а из объемных произведений и поэм, написанных ими в юности. Бездельничавшие среди суровых болот Йоркшира, четыре юные сестрицы Бронте стали развлекаться тем, что создавали в своем воображении сказочные королевства. Шарлотта и Бранвелл составили хроники Англии; Эмили и Анна написали бесконечные поэмы, трагедии и истории Гондала и соперничавшего с ним острова Гаалдина. Эти девические излияния не оживляло ни малейшее прикосновение юмора. Женщины из-под их пера выходили прекрасные и трагичные; иногда они умирали с разбитым сердцем, зачастую их предавали и убивали. Герои плели заговоры, чахли в сырых душных темницах, нападали и сами бывали осаждены соперниками, героически погибали на поле брани или были заколоты предателями. Современный психиатр, возможно, рекомендовал бы интенсивную терапию всем четырем сестрам Бронте.
Катлин взяла многое и из других источников. Кроме того, существовали параллели между ее жизнью и работой. Судьбой и внешностью она напоминала двух наиболее знаменитых из сестер Бронте. Катлин поразительно походила на Шарлотту: обе они были маленького роста, легкие, серьезные и милые. Но она назвала свой дом по имени воображаемого королевства Эмили, а не Шарлотты и, как Эмили, умерла в возрасте тридцати лет.
Ни одно из этих пленительных литературных соображений не повлияло на суждение соседей Катлин, которые были сбиты с толку и слегка задеты выбором такого имени. Если она хотела дать дому какое-нибудь необычное название, то почему бы не остановиться на "Приятном виде", или "Замке Дарси", или на чем-нибудь еще в этом роде?
Даже в существующих ныне формах дом явно не тянул на определение "замок". Но вид его был достаточно приятным; зеленые горы образовывали задний план для полей и лугов. Когда Жаклин ехала к Дарси, она видела много людей, стоявших, копавших и разбрасывавших нечто вокруг. Все они отрывались от своих занятий и с интересом глазели на машину, опираясь на разнообразные инструменты.
Невозмутимая оказанным ей вниманием, Жаклин вылезла из автомобиля и поднялась по ступенькам крыльца, блестевшим свежей краской. Было очевидно, что шел процесс подновления и ремонта. Заплачено деньгами, взятыми из прежних сбережений или из суммы недавно выданного кредита? Жаклин больше не нервничала, она только питала надежду и интересовалась тем, что будет впереди. Было похоже на то, как если бы она входила в дверь Темной башни или какого-нибудь другого легендарного замка. Кто - или что - ответит на ее стук?
Это был кто, а не что - женщина средних лет, в ситцевом переднике и ужасно хмурая. Она пристально посмотрела на Жаклин.
- Как он может ожидать, что его обед будет готов вовремя, если я то и дело бегаю к двери?
- Мне это кажется в высшей степени неблагоразумным, - сказала Жаклин с сочувствием. - Я извиняюсь, что помешала вам.
- Это не ваша вина, - последовал великодушный ответ. - Они все дома. Заходите. Похоже, я сказала глупость, но, черт возьми, мой суп выкипит, если я не вернусь к нему.
Она поспешила на кухню, ворча в праведном возмущении, а Жаклин двинулась по направлению к двери, на которую та указала. Прежде чем она смогла решить, стоит ли постучать, или же открыть сразу, дверь распахнулась сама.
- Марджори, сколько раз я говорил тебе… Ох! Простите меня.
Принцесса собралась поцеловать лягушку, но пошла на попятную. Превращение свершилось только наполовину. Широкий безгубый рот мужчины был похож на рот героя из "Войны мышей и лягушек", глаза были маленькими и выпуклыми, а лоб скошен назад. Его гладкие, блестящие черные волосы напоминали атласную шапочку. Он стоял прямо, но был похож на лягушку; даже безупречный крой пиджака и серые свободные брюки не могли скрыть бочкообразную грудь и короткие толстые конечности. Какой же он был щеголь! Этакий лягушачий джентльмен с пестрым шейным шелковым шарфом и гвоздикой в петлице. Фотографии, которые видела Жаклин, были старыми, однако она сразу узнала этого человека. Прошедшие годы не пошли ему на пользу.
Преодолев замешательство, он подошел к ней, протягивая руку.
- Миссис Кирби! Добро пожаловать. Я Сен-Джон Дарси.
Он произнес имя как "синджин", проглатывая гласные в жалкой попытке изобразить британский акцент.
Жаклин подала ему руку, которую он схватил обеими руками. Его ладони были гладкими, как у младенца, и слегка влажными.
- Я боялся, что Марджори не даст себе труда подойти к двери, - объяснил он. - Невозможно привить ей хорошие манеры, но она преданная старая служанка, которая едва ли… Но что же я держу вас в холле! Входите, входите. Нам так хотелось с вами встретиться.
Комната, в которую он поклоном пригласил ее, несла на себе следы обновления, сделанного Катлин, а также долгого, годами длившегося запустения, последовавшего за ремонтом. Все предметы обстановки были подобраны с безупречным вкусом, но синие дамасские шторы выцвели под солнечным светом, а обивка кушеток и кресел сильно поистерлась.
В комнате находилось пять человек. Молодая женщина, выпрямившаяся на краю своего стула, имела темные вьющиеся волосы и изысканный профиль, которые были знакомы Жаклин по многочисленным фотографиям Катлин Дарси. Она должна быть - да, она была младшей сестрой Катлин по матери - Шерри. Это имя не подходило ей; лучше бы родители назвали ее Джейн или Мэри, именем таким же чистым, открытым и сдержанным, как и она сама. Шерри что-то неразборчиво пробормотала в ответ на представление, но не взглянула на Жаклин. Ее взгляд оставался прикованным к старой женщине, сидевшей на диване рядом с камином, с накрытыми вязаной шалью коленями, другая шаль окутывала ее плечи.
Если бы Жаклин не навела справки об этом семействе заранее, то она могла бы предположить, что это бабушка Катлин, а не мать. Пожилая дама выглядела на восемьдесят лет вместо своих шестидесяти с небольшим, до которых она умудрилась дожить. Ее волосы были снежной белизны, на морщинистом розовом лице застыла довольно глупая улыбка, а голубые глаза блуждали, даже когда она ласково приветствовала Жаклин.
За диваном, в ряд, как оловянные солдатики, стояли трое мужчин. Одного из них, того, что был слева, украшали великолепная седая шевелюра и пышные усы. В каштановых волосах мужчины в центре пробивалась седина, а усы были скромнее, чем у соседа. Последний из троицы был гладко выбрит и имел безжизненные волосы тускло-каштанового цвета. Все они явно были членами одной семьи и в самом деле могли быть приняты за одного и того же человека в разные периоды его жизни. Они даже были одеты в одинаковые темные костюмы - тройки и белые рубашки. Дед и внук щеголяли в красно-серых галстуках. Галстук стоящего в центре был ярко-синий - проявление безудержного индивидуализма, привлекавшего внимание, как неоновая реклама.
Сен-Джон представил их Рональд Крэйг-старший, Рональд Крэйг-младший и Рональд Крэйг-третий. Адвокаты семьи.
Жаклин села и приняла бокал слишком сладкого шерри. Собрание было не столь внушительное, сколько раздражающее. Она надеялась пуститься на уловки, имея дело с Сен-Джоном и его страдающей старческим слабоумием матерью, которую характеризовали как приятную леди с мягкой речью. Адвокаты пока молчали, но Жаклин была уверена, что они заговорят, когда придет время. А где еще одна наследница? Было две сестры, отпрыски от третьего и, безусловно, последнего брака миссис Дарси. Три мужа… "Она более вынослива, чем я", - цинично подумала Жаклин.
Она посмотрела на кажущуюся восьмидесятилетней женщину, завернутую в шерстяные пледы, как в гигантский кокон, и по ее коже пополз холод воспоминаний, вызванный пришедшими на память цитатами из книжек. "Смерть наполовину закрыла глаза Хелен…". Ладно, хватит об этом, ведь старость приходит ко всем, и поэтому ее вполне можно переносить, пусть и с трудом. Но этот бесславный антракт между золотой юностью и финалом, этот спуск к гниению заживо… Не честно, не честно.
Она уже почти собралась задать вопрос о второй сестре, когда дверь открылась и вместо одной вошло пятеро: женщина лет двадцати пяти и коренастый мужчина, очевидно, ее муж и отец троих детей - темноволосой, со вздернутым носиком девочки лет эдак восьми-девяти, ее младшей сестры и мальчика, только начинающего ходить, который быстро выдернул ручонку из цепкой руки своей матери, просеменил на середину комнаты, присел на корточки и застыл в сосредоточенной позе. Прошло немало лет с тех пор, как Жаклин попадала в такую же ситуацию, но налицо были знаки, которые никакая мать не в состоянии забыть: глаза закрыты, мышцы напряжены, щеки малиновые. Густой и хорошо известный аромат мягко распространился в воздухе.
Цвет лица Сен-Джона мог поспорить с цветом лица ребенка. Он взмахнул руками и воскликнул с яростью:
- О Боже мой, как отвратительно! Убери его отсюда. Сделай что-нибудь. Я говорил тебе не приводить детей!
- Извини, Сен-Джон, - пробормотала женщина. - Бенни, мальчик мой, ты не должен… Иди к маме.
Закончив делать то, что он и продемонстрировал, малыш легко увернулся от нее, встал на четвереньки и утробно закудахтал. Его поймала старшая сестра, которая подняла проказника к себе на плечо.
- Я отнесу его на кухню, мама.
- Не на кухню! - заорал Сен-Джон.
- Отнеси его наверх, Мэри Би, - распорядилась ее мать, лениво растягивая слова.
Мэри Би или Мэриби - это имя произносилось в одно слово - поспешила исполнить поручение, а женщина опустилась в кресло. Она выглядела уставшей. Неудивительно, подумала Жаклин. Младшая девочка лет пяти была очень похожа на Бенни. Отец сгреб ее, когда она целеустремленно направилась к подносу с закусками.
Жаклин поднесла бокал к губам, чтобы скрыть их дрожание. Непременный налет юмора, подумала она. Это стерло последние следы ее нервозности. Единственной заботой Жаклин было то, как бы удержаться от смеха. Бедный Сен-Джон, он так старался создать ощущение светской атмосферы. Она бросила взгляд на отца детей. Как же много оттенков красного цвета проходит по лицу человека, когда тот смущен или разгневан.
Он был одет в изрядно поношенную, но чистую и аккуратно заштопанную рабочую одежду. Смущен и разгневан, подумала Жаклин. Она опустила бокал и послала в сторону отца семейства широкую, открытую улыбку.
Краска поблекла на его лице.
- Добрый день, мадам, - произнес он. - Я Эрл Смит, муж Лори.
- Вы опоздали, - огрызнулся Сен-Джон. - И я говорил вам не приводить…
- Прошу прощения, - снова извинилась Лори. - Мать Эрла не могла посидеть с малышом. Она собиралась по магазинам, а детский сад закрывается в полдень, вот почему мы опоздали, и я подумала, что лучше взять Мэриби с собой, она поможет присмотреть за младшими.
Эрл, очевидно, не хотел, чтобы жена извинялась.
- Вы были единственным, кто настаивал на нашем присутствии, Сен-Джон, - он произнес имя так, как это делала его жена, - "Син-Джин". Но в то время, как ее произношение было искренней, хотя и неудачной попыткой подражать акценту брата, тон Эрла показывал, что он намеренно искажает его. - Не понимаю, почему вы непременно хотели нас видеть. Мне пришлось оставить все свои дела.