ГЛАВА 5
Жаклин отказалась от предложенного сыра, еще одного куска пирога и кофе. Ей не терпелось поскорее уехать. Собственное легкомыслие пугало ее; она говорила, что придет в голову, надеясь успокоить обезумевшую мать, и была уверена, что психиатр не одобрил бы ее методов. Жаклин молила Бога, чтобы память миссис Дарси оказалась такой же слабой, как и все остальное.
Однако когда она заикнулась о том, что ей пора уходить, Сен-Джон запротестовал:
- Мы еще не все уладили.
- Что еще? - спросила Жаклин. - Я постараюсь набросать план книги как можно скорее.
- Но вы должны увидеть святая святых Катлин, - настаивал Сен-Джон. - Атмосферу… вдохновения, так сказать…
Предложение было слишком соблазнительным, чтобы от него отказаться, даже несмотря на то, что у Жаклин появилось чувство, что Сен-Джон не столько был заинтересован в том, чтобы в нее вселилось вдохновение, сколько пытался задержать ее у себя. Рабочий кабинет Катлин располагался в отдельном, уединенном домике. Снимки его появлялись в прессе, но на всех них творческая мастерская писательницы была запечатлена снаружи. Несмотря на то что Катлин прекрасно ладила с репортерами, она никого не впускала внутрь… как бы это сказать, "святая святых", что, в конце концов, не было таким уж неподходящим определением.
Слабые попытки Сен-Джона избавиться от Крэйга-второго оказались безуспешными.
- У меня полно свободного времени, - заявил адвокат с многозначительной улыбкой. - Я бы не возражал еще раз побывать в кабинете.
Надув губы, Сен-Джон нашел свою шляпу и трость и возглавил шествие. Тропа огибала дом и пересекала заросший сорняками луг по направлению к роще, где темные зеленые иголки были усеяны блестками бледных цветков дикорастущего кизила. Сам дом, прикрытый разросшимся рододендроном, был невидим, пока они не подошли почти к самому порогу.
Это был аккуратный, небольшой коттедж в два этажа.
Край крутой, торчащей пикой вверх крыши под углом нависал над парадной дверью и стрельчатым окном, расположенным с правой стороны. Оконные коробки, ставни и изогнутая труба - все несло на себе печать жилища ведьмы, включая коврик для вытирания ног в форме кота. Над дверью резные деревянные буквы составляли имя: Катлин.
Как и главный дом, коттедж был реальным доказательством заброшенности и недавнего поспешного ремонта, включая использование неподходящей - по мнению Жаклин - для этой цели белой краски. Цвет должен быть мягче и более характерным - приглушенно-желтым, бледно-розовым или синим.
Еще меньше было сделано внутри. Входная дверь вела прямиком в одну из двух комнат, находящихся на первом этаже. Паутина свисала с потолка, а камин зиял черной дырой с остатками грязного пепла. Влажный, затхлый воздух проникал через одежду Жаклин, обдавая ее ощутимым холодом. Был ли пепел в камине тем пеплом, который остался от огня, в последний раз разведенного Катлин? Из груди Жаклин вырвался возглас протеста:
- Здесь так сыро! Ее бумаги…
- Большинство из них находится в хранилище, - сказал Крэйг-второй. Атмосфера в комнате давила и на него; он засунул руки в карманы и сгорбился. - В шкафчике для хранения папок с бумагами не осталось ничего, кроме скрепок и заметок о тех книгах, которые она читала, и некоторых забавных писем поклонников.
Жаклин удержалась от комментариев. Не ее дело, что невежественная семья Катлин сделала с бумагами. Им был нанесен большой вред.
Переставляя ноги осторожно, как кошка, она двинулась вперед к шведскому бюро - столу с убирающейся крышкой. Сам стол, шкафчики для хранения бумаг и одно слишком набитое кресло были единственными предметами обстановки, а несколько обтрепанных плакатов - единственными украшениями. Должно быть, Сен-Джон утащил все, что представляло какую-либо ценность. Он имел на это все права, напомнила себе Жаклин. Не только права, но и долг; почему он должен был обрекать обстановку на загнивание? Посмотрите только, что случилось со шторами: дешевая, когда-то с веселой расцветкой хлопковая ткань свисала серыми ветхими лохмотьями. Плакаты, прикрепленные к стене кнопками, не представляли особой ценности, чтобы их стоило хранить все эти годы. Она не могла представить себе, почему Сен-Джон просмотрел стул, разве только он был в плохом состоянии уже тогда, облезлым и мерзким на вид. Жилище, достойное мыши, подумала Жаклин.
- Вы не возражаете?
Не дожидаясь ответа, она открыла один из шкафчиков для бумаг. Пожелтевшие края газет образовывали зубчатую неровную поверхность. Несколько сухих хлопьев поплыли в воздухе к полу.
- Самое время избавиться от них, Сен-Джон, - сказал Крэйг-второй. - Они огнеопасны и бесполезны.
- О нет! - воскликнула Жаклин. - Я сохраню и эти вырезки тоже - мысли, содержащиеся в них, могут однажды оказаться полезными. Некоторыми я никогда не воспользуюсь, но среди остальных можно обнаружить намеки на то, каким Катлин намеревалась видеть продолжение. Я бы… кто бы ни был выбран, захочет просмотреть их.
- Ну как, видели? - Сен-Джон адресовал свою ухмылку адвокату. - Я говорил вам, что вы не понимаете процесса творческого мышления.
- Будет ли творческая натура черпать вдохновение из излияний поклонников Катлин? - спросил сухо Крэйг-второй.
Жаклин перешла к следующему шкафу. Все его ящики были набиты письмами. Они содержали в себе более интересную информацию, чем дешевые газеты, однако многие из них были побиты плесенью, а из открытого ящика поднимался болотный смрад.
- Никогда не знаешь заранее, - сказала Жаклин. Она просматривала письма с некоторым трудом из-за того, что они были плотно упакованы. - Катлин отвечала им. Всем.
- Только сначала, - заметил Крэйг. - Позднее, когда тонкий ручеек посланий превратился в поток, она иногда прибегала к заготовленным стандартным ответам.
Письма были разложены по датам. Жаклин закрыла верхний ящик и выдвинула второй.
- Я тоже написала ей. Одно из трех восторженных писем фанатки, которые я сочинила в своей жизни. Вы полагаете… - Бумаги были спрессованы так плотно, что она не могла разобрать дат. Наугад она вытащила листок. - Нет, это слишком ранние.
- Не пытайтесь положить его обратно, - произнес, нахмурившись, адвокат. - Знаете что - дайте его мне.
Он открыл верхнюю крышку стола и положил бумаги на его поверхность. Жаклин присела на корточки и открыла нижний ящик.
- Это было зимой 1982-го - пробормотала она. - В феврале, я думаю.
За два месяца до того, как Катлин Дарси исчезла.
Движимая порывом, который Жаклин не могла объяснить даже себе, она вытащила еще одну пачку писем.
- О мой Бог! Это от Фредерика Фортмана. Я не знала, что она переписывалась с ним.
- Она вела переписку со многими писателями, - заметил Крэйг. По его голосу Жаклин могла бы сказать, что он развлекался созерцанием умудренной опытом миссис Кирби, сидящей на корточках в пыли и визжащей, как юная фанатка, путешествующая по городам и странам вслед за своей любимой рок-группой.
- Он был не только писателем, но историком международного… - Ее голос смолк.
- Мне бы очень не хотелось лишать вас удовольствия, миссис Кирби, но время уходит. Здесь сотни подобных писем.
- Да, конечно. - Одним плавным движением Жаклин выпрямилась. Мускулы ее ног затекли и ныли в знак протеста, но она справилась с ними; ни за что в мире она не приняла бы от Крэйга протянутой руки. Рука, однако, осталась протянутой, и Жаклин неохотно рассталась с письмами. Крэйг добавил их к стопке на столе и закрыл крышку с решительным щелчком.
Блеск в зеленых глазах Жаклин стал бы предупреждением для мужчины, который знал бы ее лучше. Как смеет он обращаться с ней как с грубой незнакомкой, сующей нос в чужие дела? Он вел себя так, как если бы ожидал от нее попытки украсть эти письма. (Что она бы с радостью сделала, если бы представился удобный случай.)
Она повернулась к Сен-Джону.
- Не могу вам передать, какое волнение и трепет я испытала. Вдохновение… атмосфера… - Жаклин приложила руку к левой груди и театрально закатила глаза.
Она отклонила приглашение Сен-Джона вернуться в дом, сославшись на усталость и эмоциональное перенапряжение. Крэйг поспешил удалиться; его прощальные слова обоим были весьма сдержанными. Машина адвоката пропала в злобной струе гравия, и Жаклин сказала:
- Мистер Дарси, я не нахожу слов… Это было так…
Он положил толстую ручонку на ее плечо:
- Мы родственные души, миссис Кирби. Я знал это с самого начала. Вы можете называть меня Сен-Джон. А я - смею ли…
- Конечно, Сен-Джон.
Он подошел ближе.
- Это, может быть, с моей стороны не совсем осмотрительно, дорогая Жаклин, но сейчас я должен признаться в моем расположении к вам. Я сказал достаточно?
Совсем нет, подумала Жаклин. Она похлопала ресницами.
- О Сен-Джон!
Голова Сен-Джона начала раскачиваться из стороны в сторону, Жаклин с трудом сдерживала себя, чтобы не засмеяться. Он старался поцеловать ее, но на его пути вставала шляпа, вне зависимости от того, с какой стороны он пытался подобраться. Потерпев очередную неудачу, Сен-Джон взял руку Жаклин и поднес ее к своим губам - или, если выразиться точнее, к своему рту. Его зубы притиснулись к ее пальцам.
Жаклин разрешила ему подержать так свою руку некоторое время, прежде чем отдернуть ее.
- О Сен-Джон!
"Я постараюсь устроить так, чтобы он одарил меня чем-нибудь получше своих поцелуев, - холодно подумала она, величаво проплывая по ступенькам и садясь в машину. - И сделаю так, чтобы эта отвратительная жаба поняла, что наши отношения будут строго деловыми. Даже ради продолжения "Обнаженной" я не… Сомневаюсь, что он сам смог бы. Мямлить и лапать - вот и весь его репертуар, но даже это… Получила я ее? Я думаю, что да, думаю, да. По крайней мере, два голоса - один старой дамы, которая ожидает, что я оживлю прошлое, и другой - приятного на вид каменщика. Голос Сен-Джона много значит, остальные наследники выберут его в качестве своего представителя. Я произвела на него наилучшее впечатление… Иногда меня от тебя тошнит, Кирби".
Сен-Джон повернулся и вошел в дом. Жаклин сняла шляпу и забросила ее на заднее сиденье. Она уже сослужила свою службу, а перья продолжали лезть в глаза.
Жаклин проехала по подъездной аллее, когда на ее пути возникла фигура человека и повелительно подняла руку. Она остановила машину. Фигура была странно знакомой - это был один из мужчин, которых она видела работающими во дворе, когда приехала. На нем были грязно-белые из-за постоянной стирки джинсы, рубашка неопределенного цвета; несмотря на то что дул холодный ветер, ее рукава были закатаны до локтей, а ворот расстегнут. Когда он приблизился к машине и знаком показал Жаклин, чтобы она открыла боковое окошко, она увидела, что его руки были коричневыми от грязи.
Мужчина имел довольно неприятную, отталкивающую внешность: длинное, жесткое лицо, глубоко изборожденное морщинами, спутанные волосы, местами усеянные, как шерсть беспородного кота, серыми, красновато-коричневыми и серебряными пятнами. Заляпанные грязью пальцы были ненормально длинными, они выглядели так, словно в них было больше суставов, чем полагалось; первый и второй пальцы были одинаковой длины. Считалось, что это знак чего-то порочного, но Жаклин не могла вспомнить, чего именно. Мании убийства?
Она опустила стекло, но не снимала ноги с педали сцепления и не глушила мотор, хотя была скорее заинтригована, чем насторожена. Ей не раз говорили, что любопытной Варваре на базаре нос оторвали; по этим стандартам она была наипервейшим кандидатом на убийство.
- Итак? Что они сказали?
Жаклин так же холодно, как и он, посмотрела в ответ.
- Что вы делали на кухне?
Лохматая, растрепанная ветром голова кивнула как бы с удовольствием.
- Мне хотелось знать, видели ли вы меня.
- Вы не ответили на мой вопрос.
- Это очевидно, не так ли? Я подслушивал.
- Тогда почему же вы меня спрашиваете?
- Я не слышал, что сказала вам эта обрюзгшая жаба, прежде чем начать жевать вашу руку. Он пообещал вам работу?
- Работа, - задумчиво повторила Жаклин. - Полагаю, это может быть названо именно так. Она выключила мотор.
- Вы не ответили на мой вопрос.
- А какого дьявола я должна это делать?
Ни один мускул не дрогнул на длинном, голодном лице, только немного изменился наклон уголков рта. Он расслабился, продолжая опираться руками на опущенное боковое стекло машины, голова наклонена.
- Вы невозмутимая женщина, миссис Кирби?
- Вовсе нет, я просто горю огнем от любопытства. Как вы узнали мое имя? Кто вы? Почему вы подслушивали? По какому праву вы спрашиваете меня о моих действиях? Вы не боитесь, что я начну кричать "насилуют"?
Человек выпрямился.
- Могу я присоединиться к вам?
- Нет. Я любопытна, но не глупа. Кроме того, вы не отвечаете на мои вопросы, но задаете свои.
- Мое имя Пол Спенсер. Я был другом Катлин.
- Я вижу.
- Сомневаюсь. Давайте скажем так, что я обожал ее и ее книгу. Мне - и многим другим - очень бы не хотелось видеть, как она дописывается наемным писакой.
- Вы и в самом деле обладаете поразительнейшим умением расставлять все по своим местам, - восхитилась Жаклин. - Разве ваша мама не научила вас даже такой старой поговорке, что мух нужно ловить на мед, а не на уксус?
- Она пыталась. - Судорога мышц, исказившая лицо, играла роль улыбки. - Но из того, что я слышал о вас, миссис Кирби, я подумал, что уксус был бы более подходящим.
- Вы слышали обо мне?
- Даже на задворках цивилизации мы время от времени просматриваем книжный обзор в "Таймс", не говоря уже об обзоре в журнале "Пипл". И я читал ваши книги.
- В самом деле?
- Они довольно плохи.
- В сравнении с чем? - пробормотала Жаклин.
Он мог слышать, мог и не слышать ее фразу, но продолжал почти без пауз:
- Но не так плохи, как излияния некоторых других, приезжавших сюда. И у меня возникло чувство, особенно когда я читал вашу вторую книгу, что вы способны писать лучше. В чем ваши проблемы? Плохой редактор, недостаток амбиций или чистая жадность?
- Жадность, конечно, - ответила Жаклин. - Существует уровень, который вы не можете превзойти, если надеетесь попасть в список бестселлеров. Мистер Спенсер, я в совершенном восторге от нашего разговора и готова сидеть здесь и слушать, как вы ругаете меня. Но боюсь, что должна прервать нашу беседу. Возможно, мы встретимся снова когда-нибудь при еще более романтичных обстоятельствах.
Она потянулась к ключу зажигания. Спенсер наклонился вперед, его лицо приходилось как раз напротив окна.
- Вы были там, наверху, прошлым вечером.
Она точно знала, что он имел в виду, и не было никаких причин отрицать это.
- Если вы знаете об этом, то вы тоже, должно быть, были там. Так это были вы, кто…
- Что вы хотите сказать? - Его глаза сузились.
- Я слышала смех. И хрустнула веточка.
- Правда? Тогда, значит, это был я. Там больше никого не могло быть. Не так ли?
Жаклин включила зажигание.
- До свидания, мистер Спенсер. Я не могу выразить, как сильно меня развлек наш разговор.
- О, я сомневаюсь в этом. Держу пари, вы смогли бы это сделать, если бы попытались. - Он отошел назад. - До свидания, миссис Кирби. До новой встречи.
Жаклин не смогла устоять, чтобы, отъезжая, не бросить взгляд в зеркало заднего вида. Спенсер стоял выпрямившись, как палка, на середине дороги, сложив на груди руки, и смотрел ей вслед. Морщины и седеющие волосы могли появиться после пережитого горя и от тяжелой жизни, но он не был молод.
Жаклин в уме отметила, что он неплохо сложен. Посмотрите на эти плечи. Кроме того, Спенсер высок, по крайней мере сто восемьдесят пять сантиметров, и если бы его руки были чистыми, они бы…
Фигура в зеркале начала возбужденно размахивать руками, и Жаклин, перенеся свое внимание обратно на лобовое стекло, обнаружила, что направляется прямо на ствол дерева. Она резко повернула руль, и машина запрыгала по колее дороги.
Прежде ей хотелось получить "работу". Теперь она безумно ее желала. Надежда прочитать наброски к ненаписанной книге Катлин Дарси была достаточной, чтобы заставить преданного обожателя пустить слюну предвкушения и убрать одну из трудностей для писателя, страшившую Жаклин, - проблему, как "войти" в книгу. Но это была не единственная причина, по которой она хотела добиться права написать продолжение.
Многие годы она вращалась в обществе эксцентричных людей, от археологов до авторов романов, но никогда не сталкивалась с ситуацией, настолько насыщенной восхитительными возможностями для изучения человеческой природы (термин, который она предпочитала "вездесущему любопытству"). То, что здесь замешаны два привлекательных мужчины, не относилось к делу, но и не было неприятным, - их было трое, если считать шеф-повара Тома, но на самом деле тот полностью отпадал - слишком молод и помимо того женат.
Но и это не было причиной, по которой Жаклин хотела получить заказ на книгу.
- Улыбнись, пока я дарю тебе на прощание печальный поцелуй, - пела она. - Когда унесутся облака, я приду к тебе… - Утробный, рычащий аккомпанемент, как определила Жаклин, донесся из ее желудка. Она была голодна. События, происходившие в столовой, постоянно отвлекали ее внимание от еды, не давая возможности плотно пообедать. - …Пока мы не встретимся снова, - допела Жаклин и свернула к ресторанчику фаст-фуд.
Смакуя восхитительно жирный гамбургер и суррогатный молочный коктейль, она обдумывала свои дальнейшие действия. Жаклин намеревалась покинуть Пайн-Гроув сегодня днем. Возможно, было бы лучше переждать и отправиться в путь завтра ранним утром. В это время года было нетрудно сохранить за собой комнату еще на одну ночь. Мысль о великолепном обеде "от Тома" была дополнительным стимулом.
Но самым значительным побуждающим мотивом была надежда отозвать хозяйку гостиницы в сторонку и посплетничать с ней в уютной обстановке. Это был маленький городишко, с единственной знаменитостью; Молли, безусловно, была знакома с историей Катлин и ее семьи. Она могла даже быть одной из тех людей, которые негодуют по поводу того, что продолжение романа Катлин было отдано наемному писаке, как это мило определил Спенсер. Неукротимое воображение Жаклин изобразило толпу линчевателей, приближающихся к гостинице, в руках их горят факелы, а грубые голоса кричат: "Повесить писателишку! Вздерните ее, неумело расплескивающую литературные помои!"
Она улыбнулась. Спенсер, должно быть, шутил. Или скорее, поскольку он не поразил ее с большим чувством юмора, просто преувеличивал. Он волновался, как никто. Как далеко мог зайти Спенсер, чтобы отвратить кого-нибудь типа Брюнгильды от принятия предложения? Следовал ли он за ней, за Жаклин, к печальной опушке леса, где стоит одинокий памятник Катлин, или совершил свое собственное паломничество к усыпальнице, неся любимые цветы Катлин?