Я оборачиваюсь: а вдруг кто-нибудь услышит эту исповедь?
Вдалеке вижу пожилую женщину в черном. Она молится. Еще дальше - садовник с граблями смотрит, нет ли пожелтевших листьев на дорожке. Я возвращаюсь к своему другу. И к Паллине.
- Пойми ее, Полло. Она красивая девочка. Теперь она стала настоящей женщиной. Уму непостижимо, как они меняются. Ты видишь их, встречаешься с ними, но проходит время, и вместо прежних девчонок внезапно ты видишь совсем других. Вчера у меня никаких сомнений не было… Я никогда не смог бы… Я помню, мы тысячу раз шутили насчет "никогда не говори никогда", но ведь это здорово - когда в твоей жизни есть что-то незыблемое, ведь правда? Блин. На самом деле, только мы сами и можем быть этой скалой. И мне нравится до чертиков говорить "нет", понял? Мне до чертиков нравится говорить "нет". И мне чертовски нравится говорить "никогда". Блин, мне нравится говорить это тебе, ради нашей дружбы. Потому что она незыблема. Это то, что непоколебимо во мне. Вот представил тебя, как бы ты смеялся сейчас. Ты меня за идиота держишь? Да нет же, я знаю, что нет. Если бы я тебе все это сказал в былые времена, ты бы выдал мне какую-нибудь шуточку. Но поскольку ты не можешь ответить, тебе придется принять все как есть. Всю эту историю, понял? Я даже знаю, о чем бы ты меня сейчас спросил. Нет. Я не видел ее, и никакого желания видеть не имею, понял? По крайней мере, сейчас. Я не готов. Знаешь, иногда я думаю, что если бы все было по-другому. Если бы она была на твоем месте. Мы бы с тобой, как настоящие друзья, никогда бы не расстались, а вот ее, может быть, я когда-нибудь и забуду. Знаю, я эгоист, но сейчас у меня есть хоть какая-то возможность забыть ее. Я бы хотел рассказать тебе кое-что о Джин. Это порыв свежего ветра. Клянусь тебе, она веселая, симпатичная, умная. Она классная. Больше не могу тебе ничего сказать, потому что, потому что… ну, мы пока не были вместе.
В этот момент мимо проходит пожилая дама. Она закончила свои молитвы. Она смотрит на меня с любопытством. И как-то странно улыбается. Трудно понять: это улыбка солидарности или простого любопытства. Как бы там ни было, она, улыбаясь, уходит прочь.
- Ну вот, Полло, я тоже пойду. Надеюсь, скоро я тебе расскажу что-нибудь еще о Джин, что-нибудь хорошее.
Я склоняюсь над могилой Полло в последний раз. Поправляю самый большой подсолнух. Хочется, чтобы ему не было тесно - пусть чувствует себя хорошо в компании моего любимого друга. Мне приходят на ум слова Уинчелла: "Друг - это тот, кто остается, когда все вышли". А ты, Полло, ты у меня в сердце.
32
- Так ты все-таки куда-то ходил?
Я улыбаюсь.
- Ну да, я был со своей старой подругой.
- И окунулся в прошлое…
Я смотрю на него. У Марк-Антонио лицо Джека Николсона, он пытается ненавязчиво вызнать мои секреты. Но он не знает всего. Не знает, кто такая Паллина. Ничего не знает обо мне и Полло. Интересно, понравился бы тот ему?
- Ну, а я был с Фьори.
- И как?
- Ой, не понимаю я женщин. После первого поцелуя - второй, потом я ее прижал, начал трогать, как положено, ну а потом, извини меня, надо просто лечь в постель… А она - нет, слишком рано, слишком рано. А что рано-то?
* * *
Несколькими минутами позже. Тот же город, та же история. Или, лучше сказать, та же история на женский манер.
- Ну, что ты там затеяла?
Она не отвечает. Я беру Эле за шею, стоя у нее за спиной и прижимаю ей к горлу заколку.
- Если не скажешь - зарежу.
Эле чуть не закашливается.
- Ну ладно, ладно, ты что, кретинка? Чуть не задушила. И потом, ты что, хочешь слушать о разных prudité?
- О чем слушать?
- Ну, ты просто out, непонятно, что ли - о всяком таком… - глядя на меня, Эле пожимает плечами.
- Слушай, Эле, прежде всего, не prudité, а недотроги, и хватит уже на каждом шагу сочинять иностранные слова, ты и одной фразы по-итальянски уже не можешь произнести!
- Yes, I do.
Поднимаю глаза к небу. Она неисправима.
- Ну ладно, ты будешь рассказывать или нет?
- Так вот, знаешь, что он сделал? Пригласил меня к себе домой на ужин.
- Да кто пригласил-то?
- Марк-Антонио, график.
- Друг Стэпа!
- Марк-Антонио это просто Марк-Антонио. Ты не представляешь, какой он милый, какой обходительный, он мне приготовил великолепный ужин.
* * *
Марк-Антонио улыбается. Сам себе на уме. Или, лучше сказать, на уме у него куча приемов, как подъехать к девушке.
- Так вот, для начала я спустился в японский ресторанчик на виа Кавур, и купил там всякой всячины. Тэмпуру, суши, сашими, маракуйю. Ну, в общем, всякие афродизиаки. Принес все это наверх, разогрел тэмпуру, и - все пошло как по маслу! Накрыл стол, положил палочки и вилку на тот случай, если она не привыкла есть по-восточному…
- И купил цветы у того марокканца возле светофора?
- Ну да, конечно: минимум затрат на одноразовый букетик на столе!
* * *
Эле, похоже, в восторге от проведенного вечера.
- Ну вот, - продолжает она. - Он так классно накрыл на стол, все было сделано вкусно.
- Со вкусом. Внимание! Главный вопрос: цветы там были?
- Конечно! Маленькие розочки, такие красивые - он еще так обыгрывал мое имя.
Мы громко смеемся, потом я снова становлюсь серьезной.
- Эле, а теперь скажи мне правду.
Эле возводит глаза к небу.
- Ну, так я и знала. Мы в игрушечки поиграли и все, до свидания, - я снова тянусь к ее горлу. - Сейчас я тебя точно зарежу.
- Не надо, уже рассказываю.
Я убираю руки. Эле смотрит на меня насмешливо.
- Эй, а потом ты меня не зарежешь, когда я все расскажу?
Я заинтригована.
- Что ты наделала?
- О’кей… Я ему минет сделала!
- Нет, Эле, не может быть! При первой же встрече? Никогда о таком не слышала.
- Да что ты говоришь?! Наивная, а Паолетти помнишь? Ты всегда думала, что она невинна как ангел! А ее видели в "Piper" в туалете, она стояла там на коленях, в оральном поклонении перед Максом, парнем, с которым она познакомилась на танцплощадке. А времени-то для знакомства было ровно пол-диска Уилла Янга… того, где он поет "Doors", "Light my fire". После этого ее и впрямь охватил огонь. Она пела в "микрофон" Макса, а потом ее застукали. А Паола Маццокки? Ты знаешь, что ее засекли в школьном туалете с учителем физкультуры Мариотти? Знаешь или нет? Любительница сицилийских канноли! Хочу тебе напомнить, что это прозвище всей школе было известно. И знаешь, почему ее так прозвали? Потому что у Мариотти крашеные светлые волосы, но сам он из Катании.
- Это все сплетни. Мариотти остался учителем. Как думаешь, если его застукали с ученицей, неужели его бы не уволили?
- Ну, не знаю. Знаю только, что у Маццокки все равно по физкультуре четверка…
- Ну вот видишь?
- Вижу, вижу… Это значит, что она даже минет толком делать не умеет.
- Эле. Да ты с ума сошла! Ты просто хвастаешься своим поступком! Нет, я точно тебя зарежу.
* * *
Марк-Антонио с наслаждением продолжает свой рассказ.
- Я ей сделал body art.
- Как это?
- Ты приехал из Нью-Йорка и не знаешь? Ну, мне-то не стыдно не знать: я проводил каникулы в Кастильончелло… Но ты! Ты же был в The Big Apple и не знаешь, о чем речь?
Я смотрю на него с усмешкой.
- Я знаю, что это. Но что это значит - другой вопрос.
- Ну ладно, ты мне нравишься и таким. Я разрисовал ей тело. Раздел ее полностью, а потом начал разрисовывать. У меня были кисточки и темпера, и я принялся водить по ее телу кисточками вверх-вниз, то и дело обмакивая их в теплую воду в чашке. Я едва касался ее, и ей было приятно - я видел это. Даже щеки у нее приобрели цвет, но не от моей кисточки. Я нарисовал ей трусики, которые только что снял с нее, потом потихоньку набросал тени ей на соски, которые от прикосновения теплых кисточек так набухли, что готовы были лопнуть.
- А потом?
- Потом ее охватило такое желание, что и она захотела придать цвет моей кисти.
- То есть?
- Она сделала мне минет.
- Фьюю… хотел бы я…
- Ты имеешь в виду, что хотел бы проделать то же самое со своей подругой?
- У меня просто вырвалось… а потом?
- Потом ничего. Мы поболтали о том, о сем, доклевали японские штучки и я проводил ее домой.
- Да ты что, после минета ты ее не трахнул?
- Нет, она не захотела.
- То есть: минет был, а секса не было - и какой смысл?
- У нее своя философия. Так она мне сказала.
- А больше ничего не сказала?
- Сказала. "Нужно уметь доставлять себе удовольствия". Нет, даже круче. Она сказала: "Нужно уметь довольствоваться малым". И рассмеялась.
* * *
- Но, Эле, извини меня… Тогда уже надо было переспать. Секс за секс…
- Это здесь не причем, трахаться - это совсем не то, это полное единение, абсолютное слияние. Он в тебе, возможное зачатие ребенка… ты понимаешь? А минет - это другое.
- Конечно.
- Слушай, для меня это как сердечное приветствие. Ну, типа рукопожатия.
- Рукопожатия? Родителям своим расскажи…
- Слушай, извини меня, а они что, не делали этого? Почему мы не можем говорить о сексе как о чем-то естественном, как обо всем другом? Потому что мы обыватели! Вот, например, представь, как твоя мама делает…
- Эле!
- А что, твоя мама тоже привередливая?
- Ненавижу тебя.
* * *
- Ну, Стэп, а теперь я должен идти. Когда у нас встреча с Романи, Змеем и прочим зверьем?
- Завтра в одиннадцать. То есть, это самое позднее… Теперь о встречах напоминаю тебе я?
- Конечно. Это как раз и называется "ассистированием". Значит, увидимся завтра в это же время.
И он уходит вразвалочку, уже с сигаретой во рту. Потом оборачивается. Смотрит на меня с улыбкой.
- Эй, сообщи мне, если у тебя появятся новости. Не замыкайся в себе. Жду твоих рассказов. И ничего не придумывай. Уж на минет-то легко можно уболтать.
33
Обычный день, ничем не примечательный. Но не для нее. Раффаэлла Джервази беспокойно кружит по квартире. Что-то не так. Какое-то неприятное ощущение не отпускает ее. Что-то в глубине души не дает ей покоя. Будто она что-то забыла… или никак не может вспомнить. Раффаэлла пытается прогнать тревогу. Что за глупости, может быть, это я из-за своей Баби беспокоюсь? Она так изменилась. В лучшую сторону. Наконец-то она поняла, чего хочет. Сделала свой выбор и отбросила все сомнения. А я? Чего я хочу? И тут она оказалась перед зеркалом в гостиной. Нервно приблизила лицо к зеркалу, смотрит на отражение, руками приглаживая кожу, оттягивая щеки назад, чтобы сгладить следы прошлого, отбросить годы, что набросали вокруг глаз морщинки. Вот в чем дело, я хотела бы избавиться от этих морщинок. Ну, это просто. Немного бутулина и все. Это сейчас модно. Но действительно ли в этом твоя проблема? Раффаэлла смотрит самой себе в глаза и старается быть искренней. Нет, тебе сорок восемь лет, и впервые в жизни у тебя появились сомнения по поводу мужа. Что с ним происходит? Он все чаще задерживается на работе. Я даже проверила наш общий банковский счет. Слишком много снято денег, слишком. И уж совсем странно: он накупил дисков. Он… и диски? Я проверила в машине. Он слушает какой-то "Maggese" Чезаре Кремонини, этого мальчишки, потом там еще компиляция "Montecarlo Nights", такая ночная музыка, странно-чувственная, и самое непонятное - "Buddha Bar VII", дальше некуда! Это он-то, который кроме классической музыки ничего не слушает, для него легкий джаз - уже слишком, а тут - просто революция! А за всякой революцией непременно стоит женщина. Неужели это возможно? Клаудио… и другая женщина? Поверить не могу. Почему же ты не можешь в это поверить? Сколько пар из вашего окружения распалось? И из-за чего? Разногласия из-за работы? Споры о том, куда поехать в летний отпуск: на море или в горы? Препирательства по поводу образования детей? Или полемика о том, как обставить квартиру? Нет. Причина всегда одна: женщина. И почти всегда - более молодая. Размышляя об этом, Раффаэлла строит гипотезы, перебирает имена всех этих возможных подруг, реальных и воображаемых. Ничего. Ничего не получается. В голову ничего не приходит. Ни малейшей зацепки. И тогда она, охваченная дикой ревностью, бросается к шкафу Клаудио и начинает копаться в пиджаках, куртках, пальто, брюках - в поисках хоть малейшего доказательства нюхает воротнички, выворачивает вещи наизнанку в надежде отыскать хоть намек на вину, какой-нибудь волосок, чек, пригласительный билет, любовную записку… план побега! Хоть что-нибудь, что могло бы вывести ее из этого истерического состояния и избавить от гнетущего чувства неуверенности. Клаудио и другая женщина. Потерять все то, что казалось ей абсолютно надежным. И вдруг на нее нисходит озарение, появляется блестящая идея. Раффаэлла сломя голову несется в столовую и ищет там серебряную чашу, куда складывается почта. Вот она. И почта вся здесь, никто ее еще не брал. Она вытаскивает все, что там есть и начинает быстро перебирать. Для Баби, для Даниелы, для меня, снова для Баби… вот - для Клаудио! Но это "Enel", для меня: акции и скидки. Но меня сейчас ничто не интересует. А, вот. Клаудио Джервази. Выписка из счета с кредитной карточки "Diners". Раффаэлла бежит на кухню, берет нож и аккуратно вскрывает конверт. Если найду там какие-нибудь доказательства, снова его заклею, положу на место и сделаю вид, что ничего не знаю. А потом застану его на месте преступления и уничтожу. Уничтожу. Клянусь, я его уничтожу. Она вытаскивает выписку и начинает разбирать ее как величайшую партию в покер. Каждая строчка вызывает у нее содрогание. Раффаэлла тщательно изучает все суммы. Ничего подозрительного. Кредит, плата за дизельное топливо на заправке… вот! Странная запись. Покупка в магазине дисков. Сколько он их там купил? Да, судя по цене, это те три, что лежат у него в машине. Это - костюм от "Franceshini", что на виа Кола ди Риенцо. Он купил его на распродаже, и потом Тереза, портниха, подшивала ему брюки. Да, все как надо. Теперь Раффаэлла немного успокоилась: последние две строчки - плата за стационарный телефон… Боже, за эти два месяца мы потратили четыреста тридцать пять евро. Но она не успевает разозлиться. И не успевает подумать о том, что она скажет дочкам, единственным виновницам такой сумасшедшей цифры. Потому что ее взгляд падает на другую покупку. Сто восемьдесят евро за нечто, что повергло ее в шок.
34
В Прати, недалеко от Rai, на углу виа Никотера и бульвара Мадзони, находится "Residence Prati", гостиница, где живут многочисленные кинозвездочки: участницы фильмов фикшн, мыльных опер, варьете, всего итальянского телевидения. А чуть дальше есть спортзал. Спускаюсь по лестнице: зал находится в полуподвале.
- Чао, ищешь кого-то?
Из-за столика мне улыбается девушка с короткой смешной стрижкой. Она откладывает учебник по праву, заложив страницы карандашом; рядом лежат два маркера - спутники первокурсника.
- Да, я ищу одну свою знакомую.
- А кого именно? Может, я ее знаю. С какого времени она сюда ходит?
Меня смех разбирает, мне так и хочется сказать: "Ни с какого!". Но с Джин лучше не шутить. Не стоит раскрывать ее секреты.
- Она сказала, что хочет пойти сегодня на пробное занятие.
- Как ее зовут? Я могу вызвать ее по громкой связи.
- Нет, спасибо, - я невинно улыбаюсь. - Хочу устроить ей сюрприз.
- О’кей, как хочешь.
Девушка снова принимается за чтение. Гражданский кодекс. Я ошибся: она, наверное, уже как минимум на третьем курсе, если только это не дополнительные занятия. Смеюсь про себя. Как знать, может, когда-нибудь она станет моим адвокатом.
А вот и Джиневра. Джин. Биро. С ума сойти. Прежде чем нанести удар по груше, она описывает четкие траектории. И все время подпрыгивает. Я слышал, итальянские женщины зациклены на боксе. Но думал, что это слухи. На самом деле, так оно и есть - зациклены.
- Давай еще, молодец, так, бей прямо.
Какой-то тип ее тренирует. Он выглядит довольным - может быть, подумывает затащить ее в постель. И все-таки я смотрю на нее. Все-таки - потому что мне кажется, я смотрю на нее по-другому. Странно. Когда смотришь на женщину издалека, замечаешь ее особенности, мелкие детали, как она хмурится, как кусает губы, как дышит, как поправляет волосы, как… короче, много мелочей.
Тяжело дыша, Джин продолжает колотить по груше.
- Правая, левая, удар! Молодец, отходи назад, правая, левая и удар… давай еще раз…
Она, нанося удары, движением головы отбрасывает темные волосы назад. Потом, как в замедленной съемке, перчаткой убирает волосы со лба и заводит их за уши. Для пущего эффекта не хватает только повтора кадра. Женщины и бокс, с ума сойти. Тихонько подхожу, стараясь остаться незамеченным.
- Теперь попробуй сделать выпад и бей.
Джин делает два удара левой, потом пробует сделать выпад справа. Я на лету хватаю грушу и зажимаю ей правую руку.
- Пум!
Она удивлена, она просто ошарашена. Быстро сжимаю руку в кулак и легонько ударяю ее в подбородок.
- Привет, малышка на миллион. Пум, пум - ты труп.
Она выкручивается, стараясь высвободить руку.
- Какого хрена ты тут делаешь?
- Я пришел на пробное занятие.
- Надо же! Именно!
- Да, бывают же совпадения! Знаешь, мне удобно сюда ходить, поскольку я тоже "тут рядом" работаю…
- А я-то думала, тебе это было по барабану.
- Я ничего такого не говорил.
- По тебе было видно.
- Больная ты.
- А ты козел!
- Ладно, хватит… Вы же не собираетесь выяснять отношения здесь, в спортзале, правда? - это вмешался тренер. - И потом, извини, Джиневра… ты ведь первый раз сюда пришла, правда? Ты не записана еще в "Gymnastic". Значит, он никак не мог знать, что застанет тебя здесь. Это произошло случайно.
Я смотрю на нее с усмешкой.
- Это произошло случайно. Вся жизнь состоит из случайностей. Мне кажется, нелепо искать объяснения, почему я здесь оказался. Правда? Это случайность и точка.
Джин фыркает, уперев закованные в перчатки руки в бока.
- О какой такой "случайности" ты говоришь?