– Ребекка, Ребекка, не покидай меня, пожалуйста. Я… – Его губы беззвучно шевелились.
– Я здесь, я никуда не ухожу, но ты болен… – Кто его лечит? Они ведь теперь муж и жена, спали в одной постели, а она почти ничего о нем не знает. – Тебе нужен врач. – Она видела, как судорожно ходит его кадык, ему трудно было глотать.
– Нет, не надо врача… – Его темные глаза блестели лихорадочным блеском. – Врачебный кабинет – ванная комната… – Силы оставили его, он закрыл глаза, голова упала на подушку.
Она поправила одеяло; паника охватывала ее все больше. Это лихорадка! Что за лихорадка? Вероятно, он и раньше страдал от этой болезни.
Но что за болезнь? Еще, несколько минут она просидела возле него. Спит он или без сознания? Но нельзя же так сидеть, ничего не предпринимая!
Вскочив на ноги, она бросилась в ванную комнату, открыла висячий шкаф над умывальником и простонала:
– О нет! – В шкафу стояли самые разные флаконы и, она, дрожа всем телом, стала читать ярлыки. В четырех флаконах были болеутоляющие таблетки. Но вот еще два; она вздохнула с облегчением, когда прочла на обоих фамилию врача.
Спустившись вниз с двумя последними флаконами, она вбежала в кабинет Бенедикта. Записная книжка и личный телефонный справочник лежали на большом, орехового дерева столе. И вот она уже набирает номер доктора Фалькирка.
Ответил низкий сонный голос. Она объяснила положение, и ей сказали, чтобы она нашла один из флаконов, на ярлыке которого написано хлорхинин.
Она вздохнула с облегчением:
– Да, есть.
– Прекрасно. Не волнуйтесь, такое часто бывает. Мистер Максвелл, по обыкновению, забыл принять таблетки, миссис Джеймс. – (Ребекка не стала его поправлять.) – Дайте ему немедленно одну, со стаканом воды. Присмотрите за ним, побольше жидкости, а я буду у вас после утреннего приема.
Она уже было хотела закричать на врача, чтобы он пришел сейчас же, но потом рассудила, что ему виднее. Поднявшись наверх, она наполнила кружку водой и вошла в спальню. Бенедикт лежал неподвижно, в таком же состоянии, в каком она оставила его: болезненный румянец и капли пота на лбу, .. Она подавила рыдания.
– О, Бенедикт, пожалуйста, – прошептала она, – проснись! – Держа таблетку в одной руке, она поставила кружку с водой на тумбочку и попыталась приподнять его голову. На мгновение он открыл глаза, и его лихорадочно блестевший взгляд остановился на ней.
– Ребекка… Ты здесь, – простонал он.
– Тес, молчи, выпей вот это, – она положила таблетку между его губами, он медленно приоткрыл рот. Поддерживая ему голову, она поднесла кружку с водой к его губам:
– Пей, Бенедикт.
Она облегченно вздохнула, увидев, что он пьет крупными глотками. Приподнявшись, он бессильно склонил голову к ней на грудь. Но он не спал, его вспотевшее лицо, искаженное бредом, меняло свое выражение: от раскаяния до злобы. Отрывочные слова и фразы были непонятны Ребекке.
– Гордон, прости… Я предал тебя… Надо проверить… Прости, прости… Ребекка виновата. – Он снова рухнул на постель. – Не единственная причина…
Дыхание его было неровным, он метался из стороны в сторону. Тон, каким он выкрикнул ее имя, вернул ей прежние страхи. В его глазах она была виновата. Наверное, он сожалеет, что женился на ней. О чем еще это могло говорить?
Она склонилась над ним; пусть он ненавидит ее завтра, но сегодня она ему нужна… Это для нее главное, она должна хоть как-то облегчить ему физические страдания. Вдруг он резко повернулся и лег на спину. Ее поразила порывистость, с какой он это сделал, затем он схватил ее руки и прижал к влажной от пота груди. Она ощущала неровное биение его сердца и попыталась сдержать слезы. Его состояние причиняло ей физическую боль.
Он уставился на нее пронзительным взглядом:
– Гордон… Ребекка. Страсть с повинной… Я не имел права. Ты понимаешь… Скажи, ты понимаешь…
Ребекка не понимала, но она не могла переносить этот страдальческий взгляд.
– Я понимаю, Бенедикт, все в порядке; пожалуйста, отдохни. – Она отвернулась, слезы застилали ей глаза.
Бенедикт на мгновение пришел в себя и ясными глазами заглянул в ее милое лицо.
– Ты плачешь… Из-за меня, Ребекка? – Он попытался улыбнуться. – Ты останешься со мной. – И так же внезапно, как проснулся, он вдруг отпустил ее руки и упал на подушку; она надеялась, что это сон, а не беспамятство.
Ребекка поспешила в ванную и вернулась, неся таз с водой, губку и несколько полотенец. Она не знала, как долго просидела возле него, обтирая ему лицо и грудь; постель тоже была влажной. Надо сменить белье. Но как? В то же время она пыталась разобраться в его бормотании.
Что он имел в виду? "Страсть с повинной" и "не единственная причина"… Если расшифровать все это, она бы лучше его понимала. Звонок у входной двери прервал ее беспокойные мысли. Врач! Она встала и поправила на больном простыню. Он не пошевелился, казалось, что он крепко спит. Она сбежала с лестницы и открыла дверь.
– Итак, у мистера Максвелла опять приступ. – Грубоватый шотландский акцент естественно сочетался с коренастым, невысокого роста мужчиной, который прошел мимо Ребекки в холл. Он обернулся:
– Вы ведь не миссис Джеймс? – Его серые глаза неодобрительно взглянули на ее бледное лицо.
– Я миссис Максвелл, жена Бенедикта. – Впервые она произнесла эти слова вслух и почувствовала некоторую гордость. – Миссис Джеймс в отпуске, – объяснила она и протянула врачу маленькую руку для рукопожатия.
Доктор Фалькирк просиял и так энергично стал трясти ей руку, что даже ее плечо пришло в движение.
– Вот оно что! Значит, старый черт наконец-то женился. Мои поздравления! Когда же была свадьба?
Ребекка почувствовала, что краснеет.
– Вчера, – ответила она тихо. – Но, пожалуйста, пойдемте наверх, к Бенедикту. – К ее удивлению, врач разразился хохотом и не унимался, поднимаясь следом за ней по лестнице.
– Тогда все понятно, от нервного напряжения тропическая болезнь обострилась. На свете не так много вещей, которые могут травмировать мужчину больше, чем женитьба. Пошли, поглядим на него, и не волнуйтесь. Денька через два он будет как огурчик. – Продолжая посмеиваться, врач вошел в спальню.
Ребекка стояла у кровати, пока он проверял пульс, затем приподнял веки, причем Бенедикт не шелохнулся.
– Да, точно, как я и предполагал. Он подцепил это в Бразилии. Там сотни, а то и тысячи тропических болезней, некоторые из них даже не имеют названий в нашей медицине. Но мы определили его заболевание в первый же год, как он вернулся в Англию; нет причин для волнения. Видимо, в связи со свадебными хлопотами он позабыл принять профилактические меры. Вы уже дали ему хлорхинин?
– Да. – Она взглянула на часы – десять тридцать утра – и только тут сообразила, что на ней всего лишь халат. Боже мой, что подумает о ней доктор? Она покраснела и пробормотала:
– Точно не скажу когда, через десять минут после нашего телефонного разговора.
– Ах так, значит, в шесть тридцать. Пусть поспит, дайте ему две дозы сегодня, а завтра и послезавтра – по одной, и все будет в порядке. Одной таблетки раз в неделю достаточно, чтобы таких историй не было, но, видимо, он опять забыл.
Врач замешкался, его серые глаза оглядели Ребекку с головы до ног, отметив ее хрупкое телосложение и пунцовый румянец.
– Если вы затрудняетесь в уходе за больным, я могу прислать сиделку или поместить его в частную клинику. Правда, это будет в первый раз.
– Нет, о нет! – воскликнула Ребекка. – Я могу сама за ним ухаживать. – Она была нужна Бенедикту, и, может быть, это единственный шанс, когда она смогла бы проявить всю свою любовь и заботу о нем. Она ни за что не позволит чужим людям занять ее место.
– Отлично, – улыбнулся доктор Фалькирк. – Но если у вас будут проблемы, позвоните мне завтра утром. Пусть он полежит в постели или по крайней мере побольше отдыхает, и советую вам, увезите его в свадебное путешествие, подальше от дел и от Бразилии с ее индейцами. Если бы он туда не наведывался, то давно бы уже излечился.
– Я постараюсь, – сказала Ребекка, тоже улыбнувшись.
– Молодожены трудно поддаются убеждениям; но вы так очаровательны, что нужно быть глупцом, чтобы вас не послушать. – Он продолжал посмеиваться, пока она его провожала.
Вернувшись в кабинет, она позвонила в Брайтон, где Даниэль находился со своими вновь обретенными родственниками. Ребекка рассказала в двух словах, как обстоят дела, Жерару Монтеню; его реакция была на удивление спокойной. После короткого разговора с Даниэлем, который отнюдь не скучал, развлекаясь со своими двоюродными братьями, и как раз собирался на пикник, она положила трубку и поспешила наверх.
Бенедикт спал неспокойно. Ребекка смотрела на него некоторое время, затем достала из ящика комода чистое белье, а из гардероба – простое хлопчатобумажное синее платье и направилась в душевую. Она не стала там задерживаться и через пять минут была снова у постели Бенедикта, где и оставалась долгие часы жаркого летнего дня. В два часа ей удалось еще раз дать ему лекарство, а потом с большим трудом она обмыла его пылающее тело, а также сменила постельное белье.
Бенедикт испытывал попеременно то сильный жар, то озноб. В его неразборчивом бормотании часто упоминалось ее имя. Она прижимала к груди его руки, желая ему скорейшего выздоровления; то она чувствовала себя безмерно счастливой оттого, что снова обрела любовь, то вдруг впадала в отчаяние, думая о будущем.
Потом она заставила себя спуститься в кухню и кое-что съесть из холодной закуски и выпить чашку кофе. Наполнив кувшин апельсиновым соком для больного, она вернулась к нему.
Солнце садилось, словно пылающий шар из красного золота, наполняя комнату розовым светом. Бенедикт сидел на кровати с всклокоченными волосами и диким взглядом золотистых глаз.
– Где ты была? – спросил он грубо. Свет вечернего солнца озарял его изнуренное болезнью лицо. – Я думал, что ты меня бросила.
– О, Бенедикт! – воскликнула она, подбегая к нему. Она поставила кувшин на тумбочку и схватила его руку. – Мне и в голову не приходило, что можно оставить тебя одного. Я просто ходила попить. – Она села на край кровати, держа его за руку. – Как ты себя чувствуешь? Я так беспокоилась. – Другой рукой она погладила его небритый подбородок.
– Ребекка… О Боже! Я думал…
На мгновение у нее защемило сердце от той неприкрытой беззащитности, какую она увидела в его глазах, и, не дав ему договорить, она зачастила:
– Молчи, побереги свои силы, кстати, как раз время принимать лекарство. Тебе надо побольше пить. А теперь отдохни, – проговорила она тихим голосом.
Губы Бенедикта скривило нечто подобное улыбке:
– Моя собственная Флоренс Найтингейл. Отвернувшись от него, Ребекка налила сок в кружку. Она его любит, но теперь, когда он пришел в сознание, незачем ему это показывать… Напустив на себя бесстрастность, она протянула ему стакан.
– Выпей соку, а вот твоя таблетка. – Она держала таблетку в другой руке, но, к ее огорчению, Бенедикт был не в силах взять стакан; руки его тряслись, и Ребекка помогла ему поднести стакан к сухим, потрескавшимся губам.
Его голова снова упала на подушку.
– Спасибо… – Он глубоко вздохнул и под ее взглядом погрузился в беспокойный сон.
Ребекка вздрогнула и подняла голову. Она лежала, неловко притулившись на краю постели; шумное дыхание Бенедикта было единственным, что нарушало тишину темной комнаты. Она осторожно протянула руку и зажгла ночник. Был час ночи, и ей стало холодно. Она посмотрела с любовью на больного, лежащего в постели. Видимо, кризис прошел, черты его лица обрели обычное выражение, и казалось, он просто крепко спит. Она поежилась – ее летнее платье не защищало от ночной прохлады.
Бенедикт повернулся, бормоча что-то во сне. Рядом с ним освободилась узкая полоска кровати. Она может осторожно лечь к нему под бок и накрыться одеялом, не потревожив его. Она сбросила платье и туфли, скользнула под одеяло и закрыла глаза. Надо немного передохнуть. Бенедикту явно стало лучше, у него уже нет такого жара, а она очень устала…
Ребекка уютно устроилась, прислонившись щекой к его спине. Ей казалось, что она плывет между сном и бодрствованием. Вдруг она почувствовала прикосновение к своим губам. Бенедикт! Она открыла глаза и попыталась сесть.
Посмеиваясь, он придержал ее возле себя с силой, невероятной для тяжелобольного.
– Добрый день, Ребекка.
– День? – Хороша же из нее сиделка!
– Половина второго. Пятница. – Он опирался на локоть и смотрел на нее ясными глазами, и лишь изможденное лицо и небритый подбородок свидетельствовали о болезни. – Я вернулся к жизни благодаря тебе.
– Лекарство! – в панике вспомнила она.
– С лекарством я могу подождать, но с тобой ждать не могу, – проговорил он, обнимая ее за талию.
– Но врач сказал…
– Я знаю, что он сказал.
– Откуда? Ты был без сознания, когда он приходил. – Она с удивлением уставилась на него. Какая-то бессмыслица, может быть, у него еще жар…
– Неужели? – сказал он сухо. – Мужчина наиболее уязвим, когда болен. Правда, у меня был жар, но я слышал все, что говорилось. А не открывал глаза потому, что не смог бы перенести, если б ты отказалась за мной ухаживать. Я помню, я просил тебя не уходить…
– Ты бредил и не можешь помнить, что говорил. – Его слова ошеломили Ребекку, она не могла поверить своим ушам – он признается ей в своем притворстве.
– Твое благородство смущает меня, Ребекка. – Глаза его потемнели, словно от боли.
– Бенедикт… – Она положила руку ему на грудь, как бы желая его успокоить, и внезапно его живое тепло напомнило ей об их близости. – Я лучше…
– Нет, разреши мне сказать. – Он взял ее за подбородок так, что она волей-неволей глядела ему в лицо. – Я проснулся два часа назад и обнаружил, что ты меня обнимаешь. Ты пристроилась к моей спине, как котенок. Мне даже почудилось, что я умер и нахожусь на небесах.
Она почувствовала, что краснеет под его взглядом. А вдруг он ее любит? Нет, этого не может быть, ответила она сама себе.
– Но ты жив, – заметила она нарочито прозаическим тоном.
Бенедикт не обратил внимания на ее реплику и продолжал:
– Потом вернулось чувство реальности. Мне казалось, что я лежу уже целую вечность, смотрю, как ты спишь, и думаю: что же я тебе скажу?
– Не надо объяснять… – Мысль о том, что он смотрел на нее, когда она спала, беспокоила ее.
– Ребекка, а вдруг я никогда больше не осмелюсь? – Он улыбнулся сухими губами. – Или опять ослабею, так что уж лучше послушай теперь. Я люблю тебя. Я всегда тебя любил и всегда буду…
Глава 9
Ребекка не могла и предположить, что услышит такие слова. Она онемела, сердце у нее бешено заколотилось. В затянувшемся молчании повисло напряжение, которое она не смела разрядить. Можно ли этому… Но как бы она желала, чтобы это было правдой! И где-то в глубине души впервые засветились огоньки надежды.
– Ребекка! – Бенедикт смотрел на нее умоляющим взглядом, какого она не видела прежде. – Я не прошу тебя любить. Я этого не заслужил, я знаю, но… я думал… – Для такого гордеца он казался сейчас странно неуверенным в себе. – Я помню, я говорил, что отправлю тебя с Даниэлем в деревню, но… Может быть, мы решили бы этот вопрос по-другому… Прошлой ночью я был жестоким, но клянусь, этого никогда больше не случится. Мы могли бы стать хорошей супружеской парой. – Он замолчал, и – вот уж совсем невероятно! – лицо его вспыхнуло. Потом суровая решимость вдруг золотистым огнем озарила его глаза. – Мне так показалось потому, что ты ухаживала за мной, сменила белье, умыла меня… Ни за что не поверю, чтобы ты все это делала, если меня ненавидишь…
– Бенедикт! – перебила она его. – Ведь это ты возненавидел меня за то, что я скрыла от тебя Даниэля. Ты ведь сам это говорил прошлой ночью…
– Ты что, рехнулась? – ужаснулся он. – То, что я бормотал, было совсем другое. Я пытался объяснить тебе о Гордоне. Я помню, что спрашивал тебя, понимаешь ли ты, и ты ответила – "да".
– Я пошутила. Ведь у тебя был бред.
– Что за черт! Ребекка, ты самая несносная, упрямая женщина, какую я когда-либо встречал в жизни.
Вот такого Бенедикта она знает и любит, мелькнуло у нее в голове, когда он приподнялся на локтях.
– Я думаю, что у тебя все еще жар, – пробормотала она скорее про себя, но он услышал.
– Проклятье, женщина, я не в бреду! Я пытаюсь все объяснить тебе. Я пытался это сделать пять лет тому назад, и на прошлой неделе во Франции, и вновь вчера. Но на этот раз я не выпущу тебя из постели, пока ты не выслушаешь и не уразумеешь глупой своей башкой. Тебе понятно? – взревел он.
– Да, Бенедикт, – ответила она осторожно. Один Бог знает, сколько неясного и ранящего душу лежит между ними! Давно пора поговорить, как это делают цивилизованные люди, подумала она, к тому же не следует забывать о Даниэле. Хотя бы ради него она должна выслушать Бенедикта.
– Во-первых, я должен знать, поверила ли ты мне, когда я на прошлой неделе говорил, что писал тебе?
– Да, конечно, и, даже если бы не поверила, твой дядя Жерар все рассказал мне во время свадебного банкета. Он считает, что частично виновен в том, что ты заблуждался насчет смерти Гордона.
– Спасибо Жерару! Но я должен кое в чем тебе признаться. В том письме я тебе сообщил не всю правду.
Она устало оглядела его печальное лицо, уже не желая слушать продолжения.
– Я, пожалуй, начну сначала, с того момента, когда я увидел тебя в первом ряду на лекции… – Он глубоко вздохнул. – Я загорелся. Маленькая, бесподобно сложенная девушка с кукольной фигуркой, ангельским личиком и огромными глазами, полными жизни, – все в тебе пленило меня, а затем я увидел Руперта. Я знал, что ты не можешь быть его женой, и тут же сделал неверное заключение. Потом, когда нас представили друг другу, я не посмел взглянуть на тебя – боялся выставить себя дураком. Ни одна женщина не захватила меня так глубоко. Позднее я не смог отказаться, когда Руперт предложил познакомить нас снова. Когда же он назвал полностью твое имя и фамилию, я был потрясен тем, что судьба сыграла со мной такую злую шутку. Девушка, в которую я влюбился с первого взгляда, принадлежала моему брату.
В душе у Ребекки затеплилась надежда от искренности его тона. Казалось, Бенедикт исповедовался перед самим собой.
– Моя мать рассказала мне о смерти Гордона свою версию, и, как тебе известно, я по глупости поверил ей, хотя Жерар, не входя в подробности, сказал мне, что это был несчастный случай. Так или иначе, прошлого не воротишь, Гордона уже не было на свете четыре года. Но когда я узнал, кто ты такая, я ощутил вину перед ним. Я пожелал возлюбленную моего покойного брата. Я был в замешательстве: мне показалось, что ты и вправду та дьявольская соблазнительница, о которой говорила моя мать. Я использовал Гордона как защиту от своих чувств… Но ты меня околдовала. Я хотел обладать твоим телом и душой. Я пытался избегать тебя, но не смог. У меня не было сомнений, что Гордон попался в твою ловушку: ведь мне самому достаточно было один раз взглянуть на тебя и я был покорен.
Ребекка слушала затаив дыхание, его слова и искренность были убедительными. И ведь то же самое произошло с ней: разве не с первого взгляда она влюбилась? Значит, Бенедикт тоже мог полюбить ее с первого взгляда.