Рабочие бросились исполнять приказание, но сделать это было труднее, чем могло показаться. Механизм крепко зажал огромную балку. Люди выбивались из сил, но тщетно.
- Осторожней! Не повредите рук! - невольно вырвалось у Эмиля, который, желая облегчить рабочим тягость труда, сам взялся за дело.
А господин Кардонне только покрикивал:
- Тащите! Толкайте! Да что это? Из пеньки у вас руки, что ли?!
Пот катил со всех градом, а дело не двигалось.
- Стой, ребята! А ну, убирайтесь-ка отсюда! - внезапно раздался чей-то голос, который Эмиль сразу узнал. - Пустите, я один справлюсь!
И Жан, вооружась рычагом, быстро отшвырнул камень, которого никто не заметил, и затем с поразительным проворством изо всей силы толкнул балку.
- Потише, черт побери! - воскликнул господин Кардонне. - Вы сломаете машину.
- Сломаю, так заплачу, - возразил крестьянин с деланной грубоватостью. - Эй, вы там! Давай сюда двух ребят покрепче! Налегай!.. Так!.. Держись, Пьер… так, хорошо! Еще малость. Эх, наддай! Гийом!.. Так!.. Молодцы!.. Ладно!.. Ладно… идет!.. А ну-ка, я уберу ногу, а то ты мне ее раздавишь, черт тебя побери! Идет… толкай!.. Не бойся… я держу!..
Не прошло и двух минут, как Жан, одно присутствие и голос которого словно наэлектризовали рабочих, освободил машину от балки, грозившей ей повреждением.
- Жан, пойдите-ка сюда, - позвал его господин Кардонне.
- Зачем, сударь, - возразил крестьянин. - Я и так достаточно сегодня потрудился.
- Вот я и хочу поднести вам стакан моего лучшего вина. Идите-ка сюда, мне надо с вами поговорить… Эмиль, скажи матери, чтоб она распорядилась подать малаги.
- Это ваш сын?! - воскликнул Жан, растроганно взглянув на Эмиля. - Ну, если он ваш сын, так я иду: мне сдается, он славный малый.
- Да, мой сын - славный малый, - ответил господин Кардонне, в то время как Жан принимал из рук Эмиля стакан вина. - Да и вы тоже неплохой человек, и пора вам это доказать, но не так, как вы это делаете вот уже два месяца.
- Прошу прощения, сударь, - возразил Жан, недоверчиво озираясь вокруг, - переучиваться мне поздно, и не за тем я пришел сюда весь в поту, чтоб выслушивать ваши нравоучения, от них мороз по коже. За ваше здоровье, господин Кардонне! Благодарствуйте, молодой человек! Я вам доставил вчера немало огорчений. Вы на меня не в обиде?
- Подождите, - сказал господин Кардонне. - Получите за труды, а потом уж отправляйтесь к вашим лисьим норам.
И он протянул Жану золотой.
- Не нужны мне ваши деньги, вовсе не нужны! - в сердцах возразил Жан, локтем отталкивая протянутую руку. - Я не из интереса работал, вы должны бы это знать, и не ради вашего удовольствия я тут хлопотал. Попросту не хочу я, чтобы ваши рабочие зря спину гнули. К тому же, если понимаешь в работе толк, терпения нет, когда берутся за нее нескладно. Кровь у меня горячая, вот я, надо не надо, не в свое дело и суюсь!
- Это верно. И очутились вы там, где вам не следует быть, - жестко возразил господин Кардонне, с явным намерением одернуть дерзкого крестьянина. - Жан, это последний случай столковаться по-хорошему: воспользуйтесь им, не то пожалеете! Еще в прошлом году, приехав в эти края, я обратил внимание на вашу предприимчивость и сметку. Рабочие, да и крестьяне вас любят, не нахвалятся вашей честностью. Вот я и решил поручить вам все плотничьи работы и платить вдвое - поденно либо сдельно, - но вам одному. А вы в ответ понесли околесицу. Вы, должно быть, забыли, что я слов на ветер не бросаю.
- Нет, сударь, не так было дело, уж вы не обессудьте. Я ответил тогда, что в вашей работе не нуждаюсь, что у меня ее и в поселке по горло хватает.
- Ерунда и враки! Дела у вас шли из рук вон плохо, а теперь еще того хуже. Долги выгнали вас из дому. Мастерскую вы бросили и скрываетесь в горах, словно дичь, преследуемая охотником.
- Уж если говорить, так говорить правду! - надменно возразил Жан. - Долги тут ни при чем. Никто, сударь, меня за долги не преследовал, как вы о том толкуете! Я человек честный и степенный, и пусть кто-нибудь посмеет сказать, что я кому-то в деревне или в округе задолжал! Хоть всех опросите!
- А ведь есть уже три приказа о вашем аресте, и за вами жандармы два месяца кряду гоняются - правда, безуспешно.
- Так и будут до скончания века гоняться. Не велика беда! Пусть-ка эти храбрецы покатаются верхом по берегу Крёзы, а я тем временем по другому берегу пешком прогуляюсь. Подумаешь, какие немощные! Им ведь за то и деньги платят, чтоб они свежим воздухом дышали да хвалились тем, чего не сделали! Нашли кого жалеть! Им, сударь, правительство деньги платит, но правительство не слишком обеднеет, если я его на тысячу франков разорю. А это ведь правда, так суд насчет меня и порешил: плати тысячу франков или садись за решетку! Вас, молодой человек, удивляет, что вот есть такой бедняк, который всю жизнь старался добрым людям услужить, а не то что причинить кому вред, однако ж за ним гонятся, словно за беглым каторжником. Вы хоть и богач, да сердце у вас доброе - это потому, что вы еще молоды. Так знайте же, в чем мои грехи! Послал я три бутылки своего вина хворому приятелю, а наши акцизные крысы возьми да и задержи меня: толкуют, будто я без налога вином торгую. А я врать и унижаться не умею - чем пресмыкаться да с чиновниками в сделку войти, я свое твержу, истинную правду: что я, мол, ни единой капли не продавал и, значит, штрафу не подлежу! Вот за то и присудили мне, по-ихнему, самую малость: пятьсот франков штрафа! Легко сказать: самая малость! Пятьсот франков! Все, что я за год заработаю! И за какие-то три бутылки вина! Уж не говоря, что и приятеля моего, которому этот подарок сделал, тоже осудили. Это-то меня больше всего и разозлило. А так как уплатить деньги я не мог, все у меня разгромили, расхватали, продали с молотка, даже мой плотничий инструмент и тот забрали! Так чего ради стану я платить налог за ремесло, которое меня больше не кормит? Вот я и бросил платить… Как-то раз был я на поденной работе, а тут новая беда: поссорился с писарем мэра да по забывчивости возьми и дай ему тумака… Что тут поделаешь? Хлеба и того у меня не стало. Взял я ружье да в вереске зайца и пристрелил. По прежним временам браконьерство в наших краях почиталось делом обычным и почти что законным: после революции бывшие господа на это сквозь пальцы глядели, иной раз даже из одного удовольствия вместе с нами браконьерствовали.
- Доказательство тому - господин Антуан де Шатобрен, который до сей поры не бросил этого занятия, - иронически заметил Кардонне-старший.
- А вам-то что? Ведь он не на вашей земле охотится! - сердито возразил крестьянин. - Да что говорить! Подстрелил я зайца да поймал в капкан двух кроликов. Тут опять меня сцапали, присудили к штрафу и тюрьме. Но только по дороге на ихний "постоялый двор" улизнул я из полицейских лап. С той поры и живу по своему разумению. Не желаю ходить в кандалах.
- Как вы живете, нам известно, - возразил фабрикант. - Рыщете круглые сутки, браконьерствуете когда и где попало, ночуете каждую ночь на новом месте - и чаще всего под открытым небом. Иной раз приютят вас в Шатобрене - ведь ваша мать была кормилицей господина Антуана. Я не порицаю его за то, что он вам помогает, но он бы поступил благоразумнее, если бы посоветовал вам, в ваших же интересах, работать и вести степенную жизнь… Так вот, Жан, довольно болтать, выслушайте меня. Мне вас жаль, я поручусь за вас и тем самым верну вам свободу и безопасность. Вы отделаетесь несколькими днями тюрьмы, только для проформы. Я уплачу за вас все штрафы, и тогда вы сможете ходить с гордо поднятой головой. Вы меня поняли?
- О, вы правы, отец! - воскликнул Эмиль. - Как вы добры и справедливы! Видите, Жан! Разве я вас обманул?
- Вы как будто уже знакомы? - спросил господин Кардонне.
- Да, отец, - с горячностью подтвердил Эмиль. - Жан вчера оказал мне немалую услугу, но еще сильнее я привязался к нему нынче утром, когда он, рискуя жизнью, спас тонувшего ребенка. Жан, примите помощь, которую предлагает вам мой отец, и пусть его великодушие одержит верх над вашей бессмысленной гордыней.
- Это неплохо, господин Эмиль, - ответил плотник, - вы любите отца, это неплохо. И я тоже уважал своего родителя. Но только вот что, господин Кардонне, на каких же условиях вы все это для меня сделаете?
- Ты станешь у меня плотничать, - ответил фабрикант. - Будешь руководить работами.
- Работами вашего предприятия?! На разорение множеству людей?!
- Нет, предприятия, которое составит благополучие всех моих рабочих и твое также.
- Ну что же! - произнес Жан, поколебавшись. - Не я, так другие станут у вас плотничать, помешать этому не в моих силах. Отработать вам тысячу франков я, пожалуй, готов. Но кто же меня будет кормить, пока я вам мой долг день за днем стану отрабатывать?
- Кормить тебя буду я - ведь поденная плата будет повышена тебе на одну треть.
- Трети будет маловато: одеться мне тоже надо. Я совсем обносился.
- Что ж, удвоим! По здешним ценам ты получал тридцать су поденных, значит, полтора франка. А я дам тебе три!.. Половину будут выдавать тебе на руки, а другая пойдет на погашение долга.
- Ну да!.. Его не скоро погасишь! Хочешь не хочешь, придется четыре года лямку тянуть!
- Ошибаешься! Надеюсь, через два года стройка будет уже окончена.
- Как, сударь? Я буду работать на вас всю неделю? День за днем, без передышки?
- Понятно, кроме воскресений.
- Еще бы! Никто про воскресенье и не говорит!.. Но разве на неделе у меня не будет одного-двух свободных деньков, чтобы я мог провести их как мне вздумается?
- Ты, Жан, как я погляжу, стал совсем лентяем! Вот оно до чего доводит, бродяжничество!
- Молчите лучше, - заносчиво оборвал его плотник, - сами вы лентяй! Никогда Жан бездельником не был! А в шестьдесят лет меняться поздно. Но, видите ли, у меня свое соображение есть, отчего я и решил согласиться: хочу построить себе домик. Раз уж мой продали, хочется новый построить, да самому, своими руками, по своему вкусу. Оттого-то мне и требуется хотя бы один свободный день на неделе.
- Этого я не потерплю, - жестко возразил фабрикант. - Дом тебе не нужен, инструмент также; спать ты будешь у меня, есть - у меня, работать моим инструментом! Ты…
- Хватит!.. Выходит, что я стану вашей собственностью, рабом! Благодарствуйте, сударь, мне тут делать нечего!
И Жан направился к двери.
Условия, поставленные отцом, показались Эмилю весьма суровыми, но, если Жан их не примет, его ждет еще более суровая участь, - и вот Эмиль попытался выступить посредником.
- Жан, старина! - примирительно воскликнул он, удерживая плотника. - Подумайте, прошу вас! Два года пролетят незаметно, а вы за это время подкопите денег. Тем более, - добавил он, бросив на отца умоляющий, но твердый взгляд, - тем более, что отец сверх положенной платы обещает вас кормить…
- Правда? - переспросил Жан.
- Согласен, - ответил господин Кардонне.
- Вот видите, Жан! Одежда - пустяки! Мать и я с радостью поможем вам в отношении платья. Так что через два года у вас-будет чистых тысяча франков. На небольшой домик вам хватит. Ведь вы холостяк?
- Вдовец, сударь, - вздохнув, ответил Жан, - а сын убит на войне.
- А так у тебя весь недельный заработок на прожитье уйдет, - с прежним хладнокровием продолжал Кардонне-отец, - ты все промотаешь, год пройдет - ты и дома не построишь, и ничего не скопишь.
- Что-то вы больно обо мне печетесь! Почему бы это?
- Да потому, что, если, ты все время будешь отрываться от работы, дело пойдет кое-как, тебя никогда не будет под рукой. А если через два года ты предложишь мне свои услуги, я уже не буду в них нуждаться. Я возьму на твое место другого.
- Но ведь работа по ремонту у вас всегда найдется. Неужели вы думаете, что я разорить вас собираюсь?
- Нет, но лучше разориться, чем ждать.
- Как вам не терпится пожинать плоды наших трудов! Ладно! Так вот, обещайте мне один день в неделю и инструмент.
- Видите, как он настаивает на этом! Дайте ему один день, батюшка!
- Я даю ему воскресенье.
- Да я в воскресенье отдыхать должен! - в негодовании воскликнул Жан. - Язычник я, что ли? По воскресеньям я не работаю. Это, сударь, приносит несчастье - еще испортишь работу, и свою и вашу.
- Хорошо, отец даст тебе еще понедельник…
- Замолчи, Эмиль! Никаких понедельников! Я этого не потерплю! Ты не знаешь, что это за человек: башковитый, вечно что-нибудь мастерит, порой удачно, а чаще впустую. Ему бы только тешиться всяким вздором: сегодня он плотник, завтра - краснодеревец. Что и говорить: руки у него золотые! Но когда ему что-либо взбредет в голову, тут уж непоседливей, рассеянней человека не сыщешь! О хорошей работе и говорить не приходится!..
- Он художник, отец! - улыбаясь, но со слезами на глазах произнес Эмиль, - Имейте немного сочувствия к таланту!
Господин Кардонне презрительно взглянул на сына.
- Дитя мое! - сказал Жан с присущей ему простотой и достоинством и взял молодого человека за руку. - Уж не знаю, верить ли тебе, или ты смеешься надо мной, но сказал ты правду! Слишком много у меня выдумки для здешнего дела. Когда я работаю на деревне, у моих друзей - у господина Антуана, священника, мэра или же у бедняков вроде меня, они говорят мне: "Делай как знаешь, старина. Придумывай сам, как тебе смекалка подскажет! Хоть оно и будет дольше, зато лучше!" Вот когда работаешь в свое удовольствие! С такой охотой работаешь, что не заметишь, как и день пройдет и ночь наступит. Устанешь, лихорадит, до смерти другой раз намучаешься, а приятно, как пьянице чарка! Вся-то моя радость в этом. Ладно, тешьтесь, издевайтесь надо мною, господин Кардонне. Вы меня не заполучите. Да, не заполучите, грозите хоть жандармами, хоть гильотиной!.. Продаться душой и телом на два года?! Делать все, что вы прикажете, а самому не сметь слова сказать?! Вы меня знаете, но и я вас тоже знаю. Я-то знаю, что у вас и колышка не вобьешь без вашей указки!.. Значит, стать мне чернорабочим, надрываться на барщине, как покойный мой отец у монахов в Гаржилесе? Ну нет, боже упаси! Я свою душу не продам за такую нудную и дурацкую работу! Если б вы мне хоть лишний день свободный дали, чтоб я мог на моих старых заказчиков и самого себя поработать, - а ведь и того нет!
- И не будет! - отрезал взбешенный господин Кардонне, потому что самолюбие художника заговорило и в нем. - Убирайся, знать тебя не хочу! Бери свой золотой и ступай! Пусть тебя хоть повесят!..
- По нынешним временам уже не вешают, сударь, - возразил Жан, швырнув золотой на землю. - А хотя бы и повесили - так не меня первого: мало ли честных людей попадалось палачу в лапы!
- Эмиль, - обратился к сыну господин Кардонне, как только крестьянин вышел, - позови полевого сторожа. Вон он стоит на крыльце с железными вилами в руках.
- Боже, что вы хотите сделать? - испуганно воскликнул Эмиль.
- Вернуть этого человека к рассудку, добронравию, труду, благонадежности, счастью. Он проведет ночь за решеткой и станет покладистей, а когда-нибудь поблагодарит меня за то, что я избавил его от дьявольской гордыни.
- Но, отец, вы посягаете на личную свободу!.. Вы не имеете права!..
- С нынешнего дня я мэр, и мой долг распорядиться о задержании бродяги. Иди, Эмиль, не то пойду я сам…
Эмиль все еще колебался. Господин Кардонне, не терпевший ни малейшего противоречия, резко отстранил сына и вышел из комнаты, чтобы в качестве местной власти дать сторожу приказ о задержании Жана Жапплу, уроженца Гаржилеса, плотника по профессии, определенного местожительства в настоящее время не имеющего.
Этот приказ пришелся не по душе сельскому сторожу, господин Кардонне по его лицу увидел, что тот колеблется.
- Кайо, - сказал он решительно, - выбирай: или увольнение в недельный срок, или двадцать франков награды!
- Хорошо, сударь, - ответил Кайо и, потрясая своим оружием, быстро зашагал по дороге.
Он нагнал беглеца на расстоянии двух ружейных выстрелов от деревни, что и неудивительно, ибо Жан, погруженный в мучительное раздумье, шел медленно, опустив голову на грудь.
"Когда б не моя дурость, - размышлял он, - я нынче же вступил бы на путь отдыха и благополучия, а теперь должен снова влезать в хомут нищеты, рыскать, как волк, среди скал и колючих зарослей, обременять добряка Антуана, который неизменно встречает меня с распростертыми объятиями и, при всей своей бедности, всегда готов дать мне хлеба и вина; сколько бы я ни приносил ему куропаток и зайцев, все равно я перед ним в долгу… Сердце разрывается, как подумаешь, что придется навек расстаться с родной деревней, где я родился и прожил всю жизнь, где остались все мои друзья; а я вот крадусь сторонкой, словно голодный пес, который, рискуя получить пулю в лоб, подбирается к куску хлеба. Земляки все ко мне добры и, если бы не трусили перед стражниками, не отказали бы мне в ночлеге".
Так размышлял Жан, когда до его слуха донесся колокольный звон, созывающий к вечерне; невольные слезы покатились по его загорелым щекам.
"Нет, - подумал он, - на десять лье в округе не сыщешь такого звонкого и славного колокола, как у нас в Гаржилесе!"
Рядом, в кустах боярышника, защелкал дрозд.
- Счастливец! - обратился к нему Жан. - Ты можешь вить себе здесь гнездо, порхать по здешним лесам, клевать в любом саду ягоды и плоды, и никто на тебя протокола не составит!
- Протокола… вот это верно, - произнес у него за спиной чей-то голос. - Именем закона арестую тебя!..
И Кайо схватил Жана за шиворот…
VII
Арест
- Это ты? Ты, Кайо?! - изумленно воскликнул плотник с таким выражением, какое, вероятно, было у Цезаря, когда его поразил кинжал Брута.
- Я самый и есть - полевой сторож Кайо! Именем закона! - завопил Кайо на случай, если бы поблизости оказались свидетели. И шепотом добавил: - Спасайся, старина! Ну же! Толкни меня хорошенько и улепетывай!..
- Что ты! Оказать сопротивление и вконец запутать дело? Нет, Кайо, так не годится. Как же это ты решился, несчастный, жандармом стать? Арестовать меня - Друга твоей семьи, твоего крестного отца?
- Да разве же я тебя арестовываю, крестный?! - вполголоса возразил Кайо… - А ну! Пошел за мной, не то я людей созову! - заорал он во все горло. - Да ну же, папаша Жан, улепетывай потихоньку; для вида дай мне тумака, я и упаду…
- Нет, дружище Кайо, тебя со службы прогонят, и пойдет о тебе слава, что ты мокрая курица и трус. Раз у тебя достало духу пойти на такое дело, доводи его до конца. Тебе, как я понимаю, грозили, принуждали… Ума не приложу, как это господин Жариж решился на такую несправедливость!
- Да ведь господин Жариж больше не мэр! Нынче мэр - господин Кардонне.
- Ага, понятно!.. Так бы и хватил тебя по шее! Почему ты сразу не подал об увольнении?
- Твоя правда, папаша Жан!.. - с убитым видом согласился Кайо. - Я и подам, будь покоен… Ну, беги!..
- Беги, Жан!.. А ты стой! Ни с места! - произнес Эмиль Кардонне, выходя из кустов. - Ну-ка, приятель, падай, раз уж так хочется! - добавил он, ловко, по-мальчишески, дав Кайо подножку. - А когда спросят, кто тебе подстроил ловушку, скажешь отцу, что я.
- Неплохо придумано! - проворчал Кайо, потирая ушибленное колено. - Если ваш папаша велит посадить вас за решетку, пеняйте на себя!.. Вы меня малость ушибли, я бы лучше упал на траву. Убежал он, этот старый дурень?