Руку Моррис пожал, но на Кэтрин при этом не смотрел. Глазами он так и шарил по сторонам, разглядывая конюшни и сараи, и, наконец, остановился на лошадях, мирно пасущихся в загонах.
– Много слышал об этом ранчо и ни одного плохого слова, – произнес Моррис. – Хорошие, крепкие, вымуштрованные лошади, лучшие квотеры в штате. Говорят, вы теперь и на бега лошадок выращиваете. Хотите вывести английских чистокровных? И как оно?
Еще пару дней назад Кэтрин не нашлась бы с ответом, но нужда заставила изучить многое из того, что касалось коневодства.
– В прошлом году продали жеребенка, в этом сезоне он всех обставил на скачках в Калифорнии.
– Слышал о нем, – заметил Айра Моррис. – Ирландский Риск, родился от Ирландской Бури и Бродяги. Ходят слухи, что от них есть еще один жеребенок. Как насчет продажи?
– Ни одна из лошадей, указанных в каталоге, не будет продана до начала торгов, – твердо ответила Кэтрин.
– Ладно, понимаю, – покладисто откликнулся Моррис. – Ничего, если я взгляну на жеребчика?
Кэтрин пожала плечами и улыбнулась:
– Я не против, только жеребенок не он, а она. Ее зовут Ирландочка, а Рул называет Хулиганка.
– Упрямая? – осведомился Пол Вернон.
Кэтрин улыбнулась еще шире и показала на изящного жеребенка, гарцующего по выгону.
– Хулиганка просто не такая, как все, – ответила она.
Они молча смотрели, как грациозно и легко, словно танцуя, лошадка бегает по траве. И только когда она поравнялась с другой лошадью, стали заметны рост и стать. Поскольку Ирландочка была столь изящна, поначалу в глаза не бросалось, насколько она сильна и высока, под гладкой шкурой переливались крепкие мускулы. Сторонний наблюдатель замечал сперва внешний блеск, энергично изогнутую шею и плавность шага. Потом, подобно озарению, приходило понимание того, что жеребенок – просто ураган, и тонкие ноги на самом деле все равно что сталь.
– Она не продается, – снова сказала Кэтрин. – По крайней мере, не в этом году. Рул решил оставить ее.
– Если не возражаете, я бы хотел переговорить с ним.
– К сожалению, не получится, – слегка отступила от правды Кэтрин. Ей не очень-то нравился Айра Моррис. Он казался холодным, расчетливым человеком. – С Рулом произошел несчастный случай в начале недели, и он не встает с постели, его нельзя беспокоить.
– Очень жаль это слышать, – немедленно откликнулся Вернон. – Что стряслось?
– Его лошадь оступилась и упала вместе с Рулом, придавив ему ногу.
– Перелом?
– Боюсь, что так. И сотрясение мозга, поэтому нам приходится держать его в тишине и покое.
– Какая жалость, особенно в свете скорых торгов.
– О, уж это-то он не пропустит, – заверила его Кэтрин. – Насколько я знаю Рула Джексона, он успеет встать на ноги. Надеюсь только, что удастся продержать его в кровати хотя бы до конца этой недели.
– Вот упрямый, да? – засмеялся Вернон.
– Как мул, – горячо поддержала Кэтрин.
Айра Моррис нетерпеливо переминался с ноги на ногу, и Кэтрин поняла, что здоровье Джексона его не волнует. Этого человека занимали лишь лошади, и, насколько ей было известно, на продажу до начала торгов у них ничего не имелось. Рул уж точно в курсе, каких лошадей выставил на аукцион, но, поскольку каталоги еще не вышли из типографии, единственный способ узнать – спросить Рула, а она не собиралась этого делать.
Мистер Моррис еще раз оглядел ранчо.
– Еще кое-что, миссис Эш, – отрывисто бросил он. – Я приехал сюда потолковать о делах, а сейчас не пойму, с кем мне говорить. Кто всем заправляет, вы или Джексон?
Кэтрин помолчала, обдумывая ответ.
– Владелица ранчо – я, – наконец промолвила она ровным тоном. – Но мистер Джексон управляет им для меня и больше моего знает о лошадях.
– Так он принимает окончательные решения?
Кэтрин это стало раздражать.
– О чем, собственно, речь, мистер Моррис? Если вы хотите купить лошадь прямо сейчас, тогда мой ответ – к сожалению, никаких сделок до начала торгов. Или у вас что-то другое на уме?
Мрачная, неприятная улыбка и холодный взгляд пронзили Кэтрин.
– Что если я хочу купить все? Все – лошадей, землю, постройки?
Кэтрин была потрясена. Отбросив с лица волосы, она огляделась. Продать "Угодья Донахью"? В этом старом доме она родилась. Знала каждую пять земли, любой холмик и ямку, все запахи и звуки. Здесь она полюбила Рула, стала женщиной. Невозможно продать воспоминания… она уже открыла рот, чтобы сказать об этом Моррису, но тут ей в голову непрошено пришло: если у нее не будет ранчо, ей не придется волноваться о том, что больше хочет заполучить Рул – ее саму или землю. Так она будет знать наверняка.
Если ей вообще хочется это выяснить. При мысли о том, что ответ может оказаться больнее самого вопроса, Кэтрин стало нехорошо. Рул не простит ей, если она продаст "Угодья Донахью".
Кэтрин выдавила улыбку для мистера Морриса:
– Есть одно большое "но", а именно: я никогда не думала об этом. Не могу принимать поспешных решений.
– Но теперь вы подумаете? – настаивал тот.
– О да, – заверила она его. – Обязательно.
Ей будет трудно думать о чем-то другом. Странным образом мистер Моррис поменял их с Рулом ролями. Действительно, что ей нужно больше: ранчо или Рул Джексон? Сохрани она землю, возможно, никогда не узнает, какие чувства Рул испытывает к ней на самом деле. С другой стороны, если она продаст "Угодья Донахью", то может потерять Рула навсегда, даже если будет твердо знать, как он к ней относится.
Кэтрин понимала, что такое предложение следует обсудить с Рулом, хотя и предвидела, как тот отреагирует. Рул будет категорически против продажи. Но он управляющий и должен быть в курсе происходящего, пусть даже Кэтрин и пугала мысль о том, чтобы его расстроить.
Обед она принесла позже обычного. Сначала ее задержали Пол Вернон и Айра Моррис, потом она решила быстренько принять душ, чтобы смыть пыль и грязь, прежде чем браться за все остальное. Пока Лорна собирала на поднос блюда для Рула, Кэтрин, прислонившись к буфету, с аппетитом съела сандвич, удивляясь про себя, почему Рул до сих пор ее не зовет. Может, спит.
Но нет. Когда она вошла, он осторожно повернул голову и посмотрел на нее, и Кэтрин аж замерла под его суровым взглядом. Рул обвел глазами ее дочиста отмытое тело: от длинной косы, в которую Кэтрин заплела волосы, вниз по легкой хлопковой блузе без рукавов, выцветшим джинсам, до ее босых ног. Аккуратно пристроив поднос на ночном столике, Кэтрин спросила:
– Что стряслось? Голова болит…
– Слышал, ты подумываешь о том, чтобы продать ранчо, – хрипло откликнулся он, стараясь приподняться на локтях.
От неосторожного движения сломанная нога, покоившаяся на подложенных диванных подушках, съехала вниз, и Рул с резким вскриком, за которым последовало цветистое ругательство, повалился обратно. Кэтрин подскочила к изножью кровати и осторожно водворила больную конечность на подушки, на этот раз устроив ее понадежнее. Мысли Кэт беспокойно метались. Как же он так скоро обо всем узнал? Кто ему рассказал? Во дворе и на конюшнях было много народа. Любой из двух десятков человек мог услышать предложение купить ранчо, но она не думала, что кто-то из них специально решил бы поставить Рула в известность. Льюис довольно много времени проводил в доме, но сейчас он находился на дальнем южном выгоне…
– Мне сказала Рики, – проворчал Рул, точно угадав ее мысли.
– Зря старалась, – равнодушно обронила Кэтрин, усевшись подле Рула и потянувшись за подносом. – Я собиралась сама тебе рассказать.
– Когда? После того, как подписала бы документы на продажу?
– Нет, пока ты будешь есть.
Он раздраженно оттолкнул ложку, которую Кэтрин поднесла к его рту.
– Черт, да не суй ты мне ее, словно я младенец какой-то. Это решит все твои проблемы, верно? Избавишься от ранчо, избавишься от меня, разживешься деньгами, чтобы осесть в Чикаго.
Кэтрин с трудом подавила желание огрызнуться в ответ. Стиснув зубы, она вернула поднос на прикроватный столик.
– Очевидно, несколько деталей к разговору Рики добавила от себя. Во-первых, я не соглашалась продать "Угодья Донахью". Во-вторых, любое решение относительно ранчо ты будешь принимать наравне со мной. И, в-третьих, я, черт возьми, сыта по горло твоим поведением, так что ешь сам!
Она вскочила и отсекла грозный приказ немедленно вернуться, громко хлопнув дверью.
Рики стояла на верхней площадке лестницы, даже не пытаясь скрыть довольную ухмылку, из чего следовало, что она слышала каждое слово. Кэтрин прищурилась, приблизилась к сводной сестре и процедила:
– Еще раз увижу тебя в комнате Рула или услышу, что ты туда заглядывала, – вышвырну с ранчо, и глазом моргнуть не успеешь.
– Да что ты, сестренка? – насмешливо приподняла брови Рики. – И кто тебе помогать будет?
– Думаю, я и сама справлюсь, но если не выйдет – на ранчо много работников.
– А с чего ты решила, что они на твоей стороне? Ты для них чужая. Я выезжала с ними, трудилась бок о бок, знала некоторых… довольно близко.
– Не сомневаюсь, – отрезала Кэтрин. – Ты никогда не отличалась постоянством.
– Кто бы говорил. Думаешь, это такой большой секрет, что Рул с тобой забавлялся, когда ты была еще почти ребенком?
Кэтрин с ужасом осознала, что Рики, быть может, годами распускала о ней эти сплетни. Одному Богу известно, что она уже успела наболтать. И все же Кэтрин выпрямилась и даже улыбнулась, решив, что ей нечего стыдиться своей любви к Рулу. Его не так-то просто любить, но это ее мужчина, и плевать, пусть хоть весь мир об этом знает.
– Да, так оно и было, – легко согласилась Кэт. – Я его люблю и буду любить.
– Так любишь, что сбежала и выскочила замуж за другого?
– Именно. Не вижу причин объясняться перед тобой, Рики. Просто держись подальше от Рула, потому что это твой последний шанс.
– Что ж, Рики, не говори потом, что тебя не предупреждали, – насмешливо протянула Моника у них за спиной. – Если не готова искать работу и жить на свои деньги, лучше тебе ее послушать.
– Я помогала на ранчо много лет, но ни разу не видела, чтобы ты делала хоть что-то, кроме как убирала свою постель, – вскинулась Рики. – Как насчет тебя? Ты ведь тоже живешь за счет "Угодий Донахью".
– Недолго осталось. Я найду нового мужа, как только выберусь из этого захолустья.
Как ни странно, Рики побледнела.
– Ты уезжаешь? – прошептала она.
– Ну, ты же знала, что я не останусь тут навеки, – ответила слегка озадаченная Моника. – Ранчо принадлежит Кэтрин, и по всему видно, что она вернулась навсегда. Пришло время и мне подумать о собственном доме, а я никогда не хотела здесь жить. Я терпела всю эту сельскую пастораль только из-за Уорда Донахью. – Мачеха изящно пожала плечами. – Мужчин вроде него нечасто встретишь. С ним я бы и в иглу поселилась.
– Но… мама… как же я?
Голос Рики был таким печальным, что Кэтрин внезапно стало ее жаль, даже несмотря на то что Рики – злобная ведьма.
– Милая, ты тоже можешь найти мужа, – улыбнулась Моника. – Как бы то ни было, ты уже чуточку выросла из того возраста, когда живут с мамочкой, не правда ли? Кэтрин предложила мне воспользоваться ее квартирой в Чикаго, и я готова поймать ее на слове. Кто знает? Вдруг подвернется янки, который будет без ума от моего акцента.
Моника беззаботно стала спускаться по лестнице, но остановилась и обернулась к дочери:
– Предлагаю тебе, Рики, перестать водить за нос того ковбоя. Ведь можешь натворить дел гораздо худших, чем просто согласиться на то, что он готов тебе предложить.
Кэтрин перевела взгляд на Рики, которая привалилась к перилам, словно ее ударили по голове. В какой-то степени так оно и было, поскольку Моника никогда не славилась деликатностью.
– О чем это она? – спросила Кэтрин. – Что за ковбой?
– Ничего особенного, – пробормотала Рики и медленно пошла в свою комнату.
Чувствуя и усталость, и смятение, Кэтрин отправилась искать убежище на кухне у Лорны. Рухнув на стул, она оперлась локтями о столешницу.
– Рики сказала Рулу, что я собираюсь продать ранчо, – без предисловий начала Кэтрин. – Рул тут же решил, что это правда. Мы поспорили, и я сказала ему, чтобы ел сам, так что он, наверное, швырнул поднос о стену. Потом я сцепилась уже с Рики из-за Рула, и тут Моника заявляет Рики, что уезжает из "Угодий Донахью". У Рики было такое лицо, точно ее побили. Я вообще не понимаю, что тут происходит! – простонала она.
Лорна рассмеялась:
– Просто ты безумно устала и держишься единственно за счет силы воли, и сейчас почти ничего не в состоянии понять. Моника и Рики собачатся всю жизнь, нечему тут удивляться. К тому ж Моника всегда говорила – если ты вернешься, она уедет. Относительно Рики… ну, ей нужен сильный любящий мужчина, который заставит ее почувствовать, что она чего-то стоит.
– Мне жаль ее, – медленно произнесла Кэтрин. – Даже когда хочется ее придушить, все равно жаль.
– Настолько жаль, что готова уступить ей Рула? – лукаво осведомилась Лорна.
– Нет! – последовал незамедлительный и столь яростный ответ, что Лорна рассмеялась.
– Я так и думала.
Экономка вытерла руки о передник:
– Наверное, лучше мне проверить, как он там. Хотя если он не швырнул поднос о стену, то точно запустит им в меня, когда увидит, что это не ты пришла. Ты вообще собираешься к нему?
– Возможно, – вздохнула Кэтрин, – но не сейчас. Дам ему остыть, и тогда, быть может, мы поговорим, не срываясь на крик.
Когда Лорна ушла наверх, Кэтрин еще долго сидела за столом, разглядывая уютную и такую домашнюю кухню. Остыть требовалось не только Рулу, она и сама темпераментом не слишком ему уступала, и, если быть честной с собой, приходилось признать, что Рул свой норов сдерживал гораздо лучше, чем она – свой.
Открылась задняя дверь, и Льюис Стовэлл прислонился к косяку.
– Ну же, Кэтрин, – ласково пропел он. За последние несколько дней Льюис перестал обращаться к ней "миссис Эш" и перешел к имени, что напрашивалось само собой, учитывая, как близко они вместе трудились. – Пора приниматься за дело.
– Это Рул просил загрузить меня так, чтобы сил хватало только на то, чтобы работать, спать и ухаживать за ним? – с подозрением полюбопытствовала Кэтрин.
Легкая улыбка тронула губы Стовэлла, отчего в уголках глаз собрались мелкие морщинки.
– Устали, а?
– В нокауте.
– Недолго осталось. На следующей неделе Рул уже встанет с постели, а еще через неделю, может, и в седло сядет. Я уже такое видел.
– Это с гипсом-то на ноге? – усомнилась Кэтрин.
– Или на руке, или с перевязанными ребрами, или со сломанной ключицей. Ничто его не удержит. Только из-за сотрясения он и находится в кровати так долго.
Кэтрин поднялась со стула, со вздохом натянула чистые носки и сунула ноги в сапоги. Льюис странно смотрел на нее, и она подняла голову как раз вовремя, чтобы заметить этот взгляд.
– Льюис? – неуверенно окликнула Кэт.
– Я просто подумал, что под всем этим городским лоском вы всего лишь деревенская девчонка.
– Лоском? – Подобная мысль ее позабавила. – Это я-то?
– Вы бы знали, о чем я толкую, если бы были мужчиной, – протянул он.
– Если бы я была мужчиной, подобная мысль вам бы и в голову не пришла!
Его смех лишь подтвердил ее правоту. Пока они шли по двору, Кэтрин собиралась с силами, чтобы задать вопрос, который вертелся у нее на языке с тех пор, как она впервые увидела Льюиса.
– Вы были вместе с Рулом во Вьетнаме? – как можно непринужденнее спросила она.
Стовэлл посмотрел на нее:
– Я был во Вьетнаме, но не с Рулом. Его я встретил около семи лет назад.
Кэтрин больше ничего не сказала, и, только когда они уже дошли до конюшни, Льюис поинтересовался:
– А что?
– Вы очень похожи, – медленно пояснила она, сама толком не зная, почему они, казалось, высечены из одного камня. Оба были опасными суровыми мужчинами, повидавшими слишком много смерти и боли.
– При мне он никогда не упоминает о Вьетнаме, – в голосе Льюиса появились хриплые нотки. – Я и сам больше не говорю на эту тему. Единственные люди, которые бы меня поняли, тоже там побывали, и у них свои проблемы. Мой брак распался, потому что жена не выдержала, не смогла выносить меня, когда я только вернулся.
Ответный взгляд Кэтрин был полон боли и сочувствия, и Льюис широко улыбнулся – по-настоящему улыбнулся.
– Еще рано пиликать на скрипках, – поддразнил он. – Со мной все хорошо. В один прекрасный день я, может, снова женюсь. Мужчины обычно ноют и стонут по поводу брака, но в женщинах есть что-то такое, что заставляет нашего брата снова наступать на те же грабли.
– Интересно, что? – рассмеялась Кэтрин.
Это новое чувство близости с Льюисом оставалось с Кэтрин на протяжении всего дня, который выдался таким же насыщенным и беспокойным, как и утро. У одного жеребца случились колики, а две кобылы еще до исхода ночи могли ожеребиться. Когда Кэтрин наконец вернулась домой, шел восьмой час, и Лорна сообщила, что уже отнесла Рулу ужин.
– Он в ужасном настроении, – доложила она.
– Тогда ему придется еще какое-то время побыть в этом состоянии, – устало ответила Кэтрин. – Я не готова его утешить. Хочу принять душ и лечь.
– А поесть не собираешься?
– Слишком устала, – покачала головой Кэтрин. – Поем утром, обещаю.
Приняв душ, она рухнула поперек кровати, не в силах даже укрыться простыней, и, к счастью, тут же уснула. Но, как ей показалось, уже через несколько минут ее растолкали.
– Кэтрин, просыпайся, – потребовала Рики, и Кэтрин заставила себя открыть глаза.
– Что такое? – слабо спросила она, заметив, что Рики полностью одета. – Который час?
– Половина двенадцатого. Пошли. Обе кобылы рожают, и Льюису требуется помощь.
В голосе Рики не слышалось абсолютно никакой враждебности, ведь ее всегда интересовала работа на ранчо. Ничего удивительного, что Льюис послал за женщинами вместо того, чтобы будить кого-то из работников: и Рики, и Кэтрин прежде уже помогали кобылам в родах, хотя прошли годы с того момента, как Кэт делала это в последний раз. Но это ее собственность и ее обязанность.
Кэтрин поспешно оделась, и они с Рики бросились в помещение для выжеребки, освещенное лишь несколькими лампами в стойлах. Приходилось двигаться совсем тихо, чтобы не беспокоить животных, поэтому они говорили шепотом. Льюис и ветеринар, Флойд Стоддард, ждали в пустом стойле.
– Сэйбл уже на подходе, – сообщил Льюис, глядя на женщин. – А Андалусии, судя по всему, придется попотеть.
Но они ждали и ждали, а Сэйбл все никак не могла ожеребиться, и Флойд забеспокоился. Было уже почти два часа ночи, когда он в очередной раз проверил ее и вернулся с напряженным лицом.
– Сэйбл легла, – сообщил он. – Но жеребенок перевернут. Придется ему помочь. Вымойтесь.
Мужчины разделись до талии, вымылись теплой мыльной водой и бросились к Сэйбл. Рики и Кэтрин закатали рукава как можно выше и тоже вымыли руки, хотя, в общем-то, им не придется помогать переворачивать малыша. Чудесная темно-гнедая кобыла лежала в стойле, набухшие бока гротескно выпирали.
– Держи ей морду, – велел Флойд Рики, опускаясь на колени подле лошади.
Громкое, полное страдания ржание, донесшееся из другого стойла, заставило всех четверых поднять головы. Льюис выругался.